Читать книгу Золото скифов - Андрей Воронин - Страница 2

Пролог

Глава 1. Крымский мост

Знойный воздух колыхался миражами бесконечных кукурузных полей, позади осталась трасса М4 и остановившись у придорожного кафе Роман Райнгольд открыл капот своей серой Е-шки W212 и снял рукой в перчатке пробку клапанной крышки, давая мотору хоть немного остыть и подышать, чтобы проверить уровень масла. Всё-таки от Москвы он уже отмахал больше тысячи вёрст, позади Ростов и Краснодар, впереди Тамань и Крымский мост, за ним Керчь, а там уже рукой подать и до Феодосии.

Поездка в Крым смешала все планы Романа на этот август, но отказаться от такого заманчивого коммерческого предложения он не смог, сумма в контракте стояла шестизначная, с дядюшкой Бенджамином Франклином на лицевой стороне. Хотя в предложении клиента и как на него этот заказчик вышел, было много тёмного и не понятного, но это ни когда не смущало Райнгольда, который был малым прошедшим огни и воды. Если вы ещё не поняли, Роман Генрихович был частным детективом. Дело у нас в России не понятное и как бы, не ко двору, но с такой полицией как у нас, которая не поймёшь, то ли тебя защищает, то ли разводит, люди состоятельные готовы лучше сразу заплатить. Ну, сразу же понятно было, хорошее дело таким словом не назовут, полиция, сразу ассоциация с принцем Лимоном и синьором Помидором.

Рекомендации у Ромы были солидные, крыша над ним то же была не плохая. Служил он раньше оперативником РУБОП по городу Москва, прошёл Чечню, огни и воду. С медными трубами, как бы, не всё ещё до кона сложилось, и свою лебединую песню он ещё не пропел, но может это и к лучшему.

Роман Рангольд по рождению был таджикским немцем, семья его дедушки поселилась в Душанбе в годы ГОЭЛРО, после 1917 года, когда Советское правительство пригласило немецких инженеров помочь строить гидроэлектростанции, озаботившись Ленинским указом об электрификации всей страны. Приглашённым на строительство немцам дали хорошие квартиры, которые по их проектам и строились, хорошие зарплаты, и другие льготы и они привыкшие работать хорошо, стали работать. Жили немцы обособлено, анклавами, так и в Душанбе появился целый немецкий квартал.

Под тёплым таджикским солнцем и на чистом горном воздухе, Райнгольд вырос развитым и крепким мальчиком, был заводилой среди местных мальчишек, ходил с ними в горы, купался в арыках в холодной ключевой воде, первым вступал в схватку в дворовых драках, был верным и надёжным товарищем. Таджики его уважали за твёрдый и бесстрашный характер и за крепкий кулак, а местная ватага по праву считала его своим вожаком.

В армии Ромка служил механиком водителем танка. Как-то на учениях в летних лагерях в Карелии, он встретив земляка немца обмывавшего свой день рождения шнапсом переданным в посылке из дома, принял с приятелем хорошо на грудь, под жаренные копчёные колбаски, и завёл под Карельским звёздным небом, маршевые немецкие песни, да так орал во всё своё молодецкое горло, что волки в лесу с тоски стали подвывать.

Дежурный по полку офицер, который знал Ромкин буйный нрав, не решился прервать концерт, хотя он очень боялся, чтобы начальство не узнало об инциденте и не сослало его ещё дальше на Север, но Ромку во хмелю он опасался больше…

Весь гвардейский полк, сидя в своих войсковых палатках всю ночь не мог уснуть, и по необходимости вынужден был приобщаться к немецкому языку и ни кто не посмел возмутиться или просто буйных не нашлось. И так продолжалось бы до утра, если бы, в конце концов, крепкий шнапс не победил Ромку и из его палатки не раздался молодецкий храп….

Когда Роман пришёл из армии, он поступил в высшую школу милиции в стольном городе Москва, и после её окончания, сдав экзамены на краповый берет, прошёл отбор в СОБР РУБОПА, откуда в скорости и загремел в Чечню…

Родители его в это время эмигрировали с младшей сестрой Ромки в Германию, на постоянное место жительство по программе репатриации соотечественников, получили там хорошую квартиру и хорошие пособия. Отец и мама звали Ромку к себе, но он был увлечён войной и боевым братством, гонял по горным серпантинам на броне БТР, ходил на зачистки, участвовал в спецоперациях, лазил по горам Итум-Кале и Аргунскому ущелью, щемя чехов, мстил за павших в боях пацанов и чувствовал себя на своём месте. Так бы и продолжалось всё идти своим чередом по накатанной в Чечню дорожке, до шальной пули или звезды Героя. Но во время одного из марш бросков в горные районы, Ромкин БТР подорвали, его контузило, и наш боец был списан в запас, получив надбавку к пенсии, аж в три тысячи рублей боевых.

Родители снова стали настойчиво звать Ромку уехать к ним в Германию. Роман уже совсем было, с ними согласился и пошёл даже на приём в немецкое посольство, но получилась заминка с его национальностью, потому что раньше при регистрации Ромки, после его рождения, родители записали мальчика русским, а немцев в посольстве это не устроило и они требовали изменить национальность через суд.

Пока суть да дело Ромка решил устроиться к старым товарищам из «Альфы», в детективное агентство «Альфа-Форум» на Дмитровке, куда не каждого со стороны и брали, а Ромка всё таки, для бывших Фэбсев, считался человеком со стороны. Но боевые товарищи за него вступились, благо они находились в верхушке руководства конторы и Ромку взяли и поддержали.

Не будем углубляться, чем именно занималось охранное агентство «Альфа-форум», это и контроль коммерческих структур, поглощение и слияние бизнеса, охрана олигархов и их имущества, в стране и за рубежом, имело оно лицензию и на детективную деятельность, а что не иметь, если можно всё так всё, в этом подразделении и работал Рома.

То, что люди здесь жили не бедно, Райнгольд понял в первый же рабочий день, прибыв на планёрку в офис на Дмитровке. Втискиваясь на своей скромной Е-шке между здоровенными Infiniti, Lexus и Range Rover, Роман случайно притёр здоровенный золотой Lexus. Упакованный золотой слиток, видимо обидевшись, стал истошно вопить дорогой сигнализацией. На призывный вой элитного японца из дверей офиса выскочила охрана и кинулась к машине Ромы, но затем следом за охраной на шум из дверей на улицу вышло руководство агентства и зам директора Андрей Дмитриевич, узнав Райнгольда, добродушно улыбнувшись, зычно гаркнул охране: «Э, вы служивые, всем стоять-бояться! Это наш новый сослуживец решил свою коробчонку на нормальную машину поменять! Ха-х-а!» – и все Альфовцы, выскочившие толпой из агентства на улицу на шум-тарарам, дружно заржали.

Райнгольд быстро вошёл в коллектив, он работал по установке и розыску имущества должников, и самих должников иногда привозил в багажнике. Искал наёмных убийц и пропавших жён, бывал в заграничных командировках и вскоре обрел известность в определённых кругах столицы, оброс своей постоянной клиентурой среди дельцов, олигархов, антикваров и местного криминала. Хотя он работал за большие деньги, и это было реальностью, скрягой он никогда не был, деньги считал лишь средством для жизни, а не идолом для поклонений.

Когда в контору пришёл тот самый конверт, Андрей Дмитриевич вызвал Рому в кабинет и показал ему бумаги. В письме, написанном на дорогой бумаге с водяными знаками, было изложено предложение прислать Рому в Крым, в Феодосию, для работы в семье тамошнего земельного и винного магната Карла Морица. Бумаги были составлены отцом Карла, Олберихом Леопольдовичем Морицем.

Старый Мориц писал, что в связи со скоропостижной смертью сына, он заручился рекомендациями и просит выслать ему в распоряжение именно Райнгольда, так как имеет на него благоприятные отзывы от своих московских компаньонов. Приложением к письму был составленный нотариально именной контракт Олбериха Морица с Романом Райнгольдом на оказание информационных услуг по выяснению обстоятельств смерти Карла Морица на сумму 150 тысяч долларов, с покрытием накладных расходов по исполнению данного контракта в полном объёме.

– Вот, такое All inclusive! – с усмешкой сказал Андрей Дмитриевич, – старик то старой закалки, бумаги вручную пишет. Ну, исходя из суммы контракта, отказать такому клиенту, как ты понимаешь, я не имею права. Значит, берёшь отпуск за свой счёт и вперёд, вся ответственность на тебе. Я подстрахую, конечно, ну и комиссионные, как положено 20 процентов занесёшь. Всё, что нужно из спецтехники и вооружения грузи из оружейки под мою ответственность. Если есть вопросы, слушаю.

– Вопрос один, как вы думаете, почему они выбрали именно меня? – спросил Рома.

– Ну, это ты на месте узнаешь, – сказал Дмитрич, – но вот опять же немцы наверно, как и ты.

– Как будто я последний немец, – усмехнулся Райнгольд.

– У нас да, – подтвердил заместитель начальника, – первый и последний. Зайди потом к нашим аналитикам, пусть тебе забронируют билеты на самолёт и гостиницу, ну и соберут там всё на эту семейку, что найдут.

– Да, нет, я лучше на машине махну, в Крыму наверно крутиться по месту придётся, – отказался Рома.

– Как хочешь, – отмахнулся Андрей Дмитриевич, – да долго там не тяни. Деньги, честно говоря, не большие, неделя сроку и домой.

– Слушаюсь, – козырнул Рома, на том и расстались.

Отдохнув в кафе и остудив машину, на сколько вообще можно было использовать это слово остудить, при не милосердно палящем южном солнце и температуре воздуха в 34 градуса, дышать свободно можно было только при климат-контроле в салоне машины. Роман выехал со стоянки и его «Mercedes», разрезая жаркое марево, висевшее над асфальтом, полетел серой стрелой к Керченскому проливу. Через полтора часа Райнгольд въехал на развязку Крымского моста, сбросил скорость до положенных 90, проехал КПП досмотра машин, где его с московским номерами не остановили и скоро дорога пошла по эстакаде с двух полосным движением, а внизу открылась бесконечная гладь пролива.

Слева строилась дублирующая автодорогу железнодорожная эстакада. По морю шли грузовые суда и летали чайки. Асфальт на мосту и подъездах к нему был новым и безупречно ровным, трасса была с небольшим подъёмом к центру моста и скоро впереди показались две огромные светлые полукруглые арки Крымского моста, под пролётом которых проходили большие морские танкеры и сухогрузы, сновали туда-сюда вездесущие буксиры и дрейфовали прогулочные яхты.

Мост впечатлил Рому своей монументальностью и грандиозностью масштабов проделанной работы, что там пишут в Украинской прессе про трещины и разрывы полотна, что мост вот-вот рухнет и развалится, полный бред, всё дорого, качественно и надёжно и на века. Россия вернулась в Крым надолго, и как видно навсегда.

От монументальных арок моста дорога пошла вниз и отсюда открылся прекрасный вид на полуостров, в наступающих сумерках уже зажглись справа огни Керчи.

После развязок съезда с моста на Керчь, дорога сузилась. Основная трасса Таврида, в Симферополь, была еще в этапе реконструкции и на ней функционировала лишь одна полоса. Встречная полоса шоссе, была отделена от рабочей полосы пластмассовыми ограничителями, и на ней работало множество дорожных рабочих и строительной дорожной техники. Огромные дорожные катки трамбовали многослойную прослойку подушки под асфальт, экскаваторы рыли и благоустраивали обочину на многочисленных развязках и съездах с основной трассы.

Движение здесь стало плотным, дорога узкой и машины ехали спокойно, строго колонной. Машин с отдыхающими было бесчисленное множество, больших и маленьких, дорогих и бюджетных, с прицепными домиками и гидроциклами, набитых поклажей, детьми и домашними собаками. Но всех находящихся в этом потоке машин людей объединяло безотчётное чувство счастья, ощущение предстоящего отдыха, встречи с тёплым ласкающим Чёрным морем и с благодатным солнцем, весёлым праздничным застольем, ароматной шаурмой, сочными фруктово-творожными самосами, всевозможными экскурсиями и развлечениями.

Рома тоже особо не напрягался от предстоящей работы в Феодосии, ему был заказан хороший люкс в гостевом доме «Асоль» на улице Галерейной, недалеко от проспекта Айвазовского, который был местом вечернего променада горожан и отдыхающих. И все блага курортной Феодосии были в шаговой доступности, и Золотой пляж, и набережная, и многочисленные кафе и ресторанчики.

Особняк Олбериха Морица был в тихом квартале Феодосии, в тенистой зелени старых акаций и можжевельников, рядом с древне заветной армянской церковью Сурб-Саркис, на тенистой территории которой находится усыпальница великого мариниста, художника Айвазовского.

Кратко ознакомившись с информацией аналитиков «Альфы» которую те накопали в открытых источниках по семье Морица, с обзором их активов и бизнеса, а так же краткими биографиями членов семьи и ближайшего окружения, Райнгольд решил объявиться у заказчика утром, сообщив по оставленному ему в письме телефону адвоката семьи Шварца, о своём прибытии в город.

На довольно узких улочках старой центральной исторической части Феодосии, были припаркованы бесконечные вереницы машин курортников, с номерами различных регионов Украины, России, Белоруссии и дальнего и ближнего зарубежья.

Гостиница «Асоль» была расположена в исторической части города, на перекрёстке улиц Галерейной и Земской. Здесь была чаша с интересным небольшим фонтаном, многочисленные магазины с разными курортными мелочами, кафе и ресторанчики. На Земской также находились административные здания городской администрации и банки. Уступая дорогу своей машиной, гуляющим по мощёной плиткой улице курортникам, Райнгольд аккуратно прокрался по пешеходной части Земской к своему отелю, откуда через арку заехал на стоянку, во внутренний двор гостиницы.

Забрав из багажника сумки с личными вещами и спецоборудованием, он закрыл машину и прошёл в уютный холл гостиницы, где на ресепшен получил ключи от забронированного ему номера от миловидной блондинки в белой корпоративной блузке и поднялся в свой номер. В номере Роман с блаженством принял душ, и выпив четверть бокала «Hennessy», вместо снотворного из наполненного отелем бара, надел свою любимую пижаму и завалился спать в огромную кровать.

За окнами уже наступили сумерки. За тяжёлыми гобеленовыми портьерами номера Романа, под южным ночным звёздным небом, под монотонный шелест набегающих на песчаный берег волн Чёрного моря, смеялся и веселился беззаботный курортный город. Пластиковые стеклопакеты немного заглушали какофонию вечерней Феодосии, состоящей из музицирования уличных музыкантов, звучания ресторанных оркестров, караоке открытых танцплощадок и лезгинки ловких продавцов шаурмы, с дымком от сочных шашлыков и запахом хмельного кальяна, ароматом крепкого свеже сваренного кофе и терпкой лаванды.

Пока наш добрый молодец видит цветные сны, мы откроем цифровые замки на светло коричневом служебном портфеле Романа Райнгольда и познакомим своего читателя с содержимым аналитической записки айтишников Московского агентства «Альфа-Форум». Информация эта поведает нам о семье подрядчика работ, Олбериха Леопольдовича Морица, что бы нам иметь представление с кем собственно и с чем придётся иметь дело нашему подопечному.

Олберих Мориц, как вам стало понятно из его письма, был по рождению и родословной немцем, в Россию он приехал в 1952 году, в возрасте 22 лет, как специалист винодел по направлению немецкой компартии на завод в Каффе, в Судаке. Винодельческий завод, где Мориц должен был трудиться, был заложен ещё при генерал-губернаторе Воронцове Михаиле Семёновиче. Князь сам имел обширные виноградники в Крыму, и по примеру оного царедворца многие Крымские богатеи занялись этим доходным и благодатным бизнесом, принеся себе достаток и всероссийскую славу знатным местным винам, хотя само виноградарство и виноделие были известны в Крыму с древних времён. Винодельческий завод был разрушен во время войны, немецкой бомбёжкой и победители ни чего лучшего не нашли как пригласить немца на его восстановление.

Олберих благодаря своему трудолюбию и знаниям, полученным в специальном колледже, в Германии, выделялся среди советских работников административно-технического аппарата винодельческого завода в Каффе и, вскоре быстро пошёл вверх по служебной лестнице. Ему нравилась работа по селекции и выращиванию различных сортов винограда и производству вина. В погребах завода он в тайне экспериментировал с различными сортами винограда, который привозил из рабочих командировок во Францию и Испанию, и в укромных закоулках заводских подвалов хранил бочки со своим экспериментальным вином, не для общего пользования, а для гурманов. Скоро при поддержке обкомовского начальства дегустировавшего на праздники особое вино Морица, немец был назначен начальником производства. Винодел имел хороший оклад и большую трёхкомнатную квартиру в центре Феодосии, в новом Сталинском доме.

Олберих Мориц через два года перевёз из Германии в Крым свою невесту, из знатной, но бедной семьи Курляндских немецких баронов, Эльзу Карловну фон Ригер. Жена оставила при бракосочетании фамилию своего знатного рода, говорившего о том, что её предки во времена крестоносцев имели в собственности какие то владения под Ригой.

Эльза Карловна стала преподавать немецкий язык в одной из гимназий Феодосии. В 1967 году у них родился поздний, но долгожданный ребёнок, сын Карл Мориц. Мальчик был воспитан в аристократических немецких традициях, с гувернанткой и учителем немецкого языка, которых по статусу и достатку Мориц старший уже мог себе позволить в то время. После школы Карл уехал по обмену учиться в Германию.

В 80-х во время антиалкогольной компании, виноградники в Крыму стали уничтожать, завод захирел. А тут и 90-е подоспели, всю страну лихорадило, народ обнищал, земли стояли пустые. Вот тут-то Мориц и получил из Германии помощь, в виде неожиданно свалившегося на него наследства от одного из близких родственников. По Советским меркам это было неслыханное богатство, что то около 500 тысяч долларов. Часть денег Олберих Мориц вложил через немецких родственников в акции Европейских компаний, на другую меньшую часть, стал скупать пустующие земли колхозов по паям колхозников, за копейки. Земли были на Южных склонах Крымской горной гряды вокруг Коктебеля и Судака, и частично это были земли и виноградники его старого винного завода.

Купил Мориц и свой разорившийся к тому времени завод, с погребами и пустыми старинными дубовыми чанами, в старинных подземельях винных подвалов.

Имея прочные связи среди руководящего аппарата Крыма, он жил спокойно и в достатке. Возделывал около 180 тысяч кустов лозы на виноградниках, и производил среди других марок вина и своё фирменное прекрасное Мерло благородного шоколадного оттенка, которое выпускал под собственной маркой «Мерло Голд». Своё вино Мориц почти полностью поставлял в Германию, морем в цистернах, а там его разливали и продавали через крупные торговые сети немецких родственников Олбериха.

В 1995-м молодой Карл Мориц вернулся из Германии в Крым, после аспирантуры и стажировки на винных заводах Франции. Сын быстро вошёл в семейный бизнес, и стал хорошим подспорьем Ольберху Леопольдовичу в развитии винодельни и виноградников, а отец смог больше времени посвятить организационным и административным вопросам. В то же время основным экспертам по по бизнесу и домашним адвокатом Морицев стал известный в городе юрист Соломон Израилевич Шварц. Это был пожилой еврей, умный и аккуратный в делах человек, которому Олберих полностью доверил юридическое сопровождение своих активов и финансов.

Карл был человек нового мышления, хоть он и чтил традиции семьи, но молодой человек принёс на завод и виноградники новые европейские технологии. Сажать и убирать виноград стали техникой по спутниковой навигации, была создана новая лаборатория при заводе для контроля качества сырья и вина, бухгалтерский учёт и дело оборот документации налажен в электронном виде, всякое движение сырья и товара отражалось онлайн в гаджетах Карла. У каждого сотрудника появилось его конкретное расписание рабочего дня, с тарификацией по времени тех операций, которые должен был выполнить сотрудник. На заводе и виноградниках стало больше порядка и меньше воровства. Карл убрал с завода несколько вороватых менеджеров, сократил бухгалтерию, уволенные им сотрудники, конечно, затаили на него обиду, хотя получили хорошие выходные пособия.

Карл также перестроил свои отношения с властью, он учредил свою адвокатскую контору, главной обязанностью которой, кроме обычных услуг по предоставлению общих юридических услуг гражданам, стало представление в судах и органах исполнительной власти интересов его семьи и его бизнеса. Откаты чиновникам прекратились, это тоже вызвало у краевой и городской власти ропот и недовольство. Но Карл шёл по жизни с гордо поднятой головой и как истинный ариец был горд и смел и опасности привык смотреть в лицо.

Карл Мориц водил дружбу с немцами, которые занимались аграрным бизнесом в Киеве и с финансистами в Москве, где часто гостил.

В Киеве он познакомился с еврейской девушкой Соней Шварцман, креативным менеджером агрофирмы своего приятеля и в скором времени, несмотря на протесты матери, представил её семье в качестве невесты.

Соня была образованной Киевской девушкой, из хорошей обеспеченной еврейской семьи, владела ивритом, немецким и китайским, была принята в высшем круге золотой молодёжи Киева. Занималась конным спортом и была членом элитного яхт клуба в Ялте. Молодые люди сыграли свадьбу в шикарном ресторане «РLAZA» на Крещатике, и вскоре в 1997 году у молодых родились мальчик которого нарекли Готвальд, а два года спустя, в 1999, девочка Клара. Через год после рождения внучки Эльза Карловна фон Ригер, внезапно заболела пневмонией и скоропостижно скончалась, несмотря на хороший уход и консилиумы дорогих врачей.

Из активов семьи Мориц, кроме акций, были виноградники и винодельческий завод, под Судаком, недвижимость в Киеве и Москве, особняк в Феодосии. Юридическая и нотариальная конторы в Киеве, яхт-клуб в Коктебеле.

Южная ночь прекрасна, до рассвета еще несколько часов и пока наш герой, Роман Райнгольд отсыпается после долгой и трудной дороги, а мы с вами вернёмся к Крыму и нашей курортной Феодосии.

Феодосия прекрасный южный курортный город. Расположенный на границе песчаных дюн Берегового, он прикрыт от степных горячих ветров южной грядой Крымских гор, с хребтом Тене-Оба. Феодосия освящена мысом Святого Ильи в Феодосийском заливе, и звоном колоколов своих многочисленных храмов и церквей. Здесь перекрёсток древних путей и древних религий с криком мулы с минарета мусульманской пятничной мечети Муфти-Джами, и не громким бормотанием читающего Тору в шаббат раввина, треском восковых свечей, плачущих в серый песок под завораживающее армянское песнопение и мелодичное звучание органа небольшой средневековой церкви Сурб-Саркис. Феодосия – это, прежде всего чудесное Чёрное море, здесь всё наше пусть и без элитного сервиса, но родное и тут всегда тебе укажут путь, хотя иногда и по матери. А уж люди тут ни когда не сравняться с ними по своей доброжелательности туркам и египтянам, и даже греки лишь бедная тень наших гостеприимных крымчан. Куда там тягаться с нашим, то родным Чёрным морем Красному коралловому чуду пыльного Египта или Средиземному парному молоку в хлебосольной Турции, а про Эгейское море уже даже и не говорю, – лужа, а не море

Как и во всех курортных городах в Феодосии есть два времени года, это подготовка к курортному сезону и так сказать сам сезон, который начинается с майских праздников и длится до конца октября.

Подготовка к сезону, это всё связанное с суетой хождения по инстанциям для получения разрешений на строительство и аренду мест под строительство гостиниц, кафе и магазинов. Это выбивание лицензий на торговлю спиртным и сигаретами в кафе, получением квот и разрешений на гидроциклы, катамараны, бананы, парашюты и обустройство пляжных сооружений водных горок, аттракционов, лежаков, палаток и лотков, закупка товаров и подготовка инвентаря и реквизита для развлечений отдыхающего народа и сбора с него положенной за услуги платы.

Художники в межсезонье создают свою монументальную живопись в стиле а-ля Айвазовский в неимоверных количествах, с бушующим морем, и терпящими крушение кораблями. Каждый из них пишет, как видит и как умеет, по своему стилю и наитию, имеющим общее оправдание как стиль и индивидуальный почерк живописца. Музыканты подбирают репертуар и солистов в коллективы для заполнения выделенных им мест на набережной, для сбора пожертвований от благодарных меценатов отдыхающих.

В этом у Феодосии есть своя история. И на первом месте здесь в одном ряду с древней генуэзской крепостью, старинными церквями и музеями, стоят дачи выдающихся граждан Феодосии. Эти чудесные сооружения строились по задумке городской управы как дачи, а превратились благодаря стараниям своих владельцев и возникшему между ними соревновательному азарту в настоящие неповторимые по своей красоте дворцы.

В начале 20-го века, городской управой Феодосии было принято решение разрешить строительство дач на лучшем земельном участке города в центре у моря, но было выдвинуто условие прохождения проектами дач городского конкурса. Что бы каждая дача была не похожа одна на другую, а представляла собой определённый не повторяющийся стиль, со своим лицом. И тут между местными горожанами и привлечёнными конкурсом к привлекательным землям иноземцами началось настоящее соревнование стилей, разработка архитектурных решений и конкурс интерьеров. Из общего большого количества этих прекрасных строений до нашего времени дошли лишь немногие, остальные пали под многочисленными немецкими бомбёжками во время последней войны. В наши дни мы можем любоваться прекрасной дачей «Милос», с колоннадой из божественных мраморных кариатид, с великолепной беседкой-ротондой со статуей Венеры Милосской, на проспекте Айвазовского. Здесь же дачи «Вилла» и «Флора», а дальше в гору у Межениновского моста, получившего в народе прозвище Мост поцелуев, великолепная дача «Стамболи» в мавританском стиле, с яркими цветными мозаиками из изразцов и турецкими башенками, великолепной авторской кованой оградой. О, там у каждой дачи своя замечательная история судеб их владельцев и домочадцев, романтические истории, а порой и трагические.

Но, пора, наш герой по привычке вставать рано уже проснулся, вернёмся же к нему в номер, и продолжим наше повествование.

Глава 2. Семья Морица.

Рома принял прохладный душ, что бы смыть ночную дремоту, и, натянув спортивные шорты и футболку, надев беговые кроссовки, захватил пляжное полотенце, сунул в поясную спортивную сумку свой iPhone и закрыв на карточку номер, спустился в вестибюль, пожелав доброго утра ожидающей свою смену симпатичной девушке администратору. Пройдя мимо подметающего двор у входных ворот в отель сторожа, Рома вставил беспроводные наушники и, включив свою подборку Katy Perry, пружинистой трусцой не спеша побежал по пешеходному бульвару к морю.

Город ещё только просыпался, устав от ночных развлечений курортников. На улицах было пусто, только кое где у кафе разгружали свежую выпечку. Воздух пах запахом корицы, цветущей акацией и опьяняющим запахом морских водорослей с моря. Чем ближе было к набережной и городскому пляжу, тем больше у Романа появлялось попутчиков. В основном это были пожилые люди, которые парами и поодиночке шли или шагали норвежской ходьбой, с палочками к морю, что бы насладиться солнечными ваннами еще не палящего, только вставшего над горизонтом солнца и принять морские процедуры.

Рома в этом году ещё не купался в море. Прибежав в дальний конец набережной, ближе к порту, он спустился на пляж, оставил на валуне одежду и, ощутив ногами комфортную для тела теплоту воды, отдававшую утром своё ночное тепло, он с удовольствием нырнул пройдя почти у дна метров пятнадцать с открытыми глазами, и сделав шумный выдох в воду вынырнул на поверхность и пошёл кролем, на раз два, три четыре, сначала плавно и тихо, постепенно прибавляя ход, вышел на свой привычный темп и поплыл вдоль берега. Пройдя метров триста, он повернул обратно, лёг на спину и грёб на спине, выбрасывая руки за голову характерным ему стилем.

После пробежки и непродолжительного заплыва Райнгольд размявшийся и посвежевший вернулся в гостиницу, где ещё раз принял уже горячий душ, побрился, уложил назад мокрые жёсткие волосы, одел белоснежную рубашку и светлые брюки, с лёгкими кожаными мокасинами, освежил себя привычным «Armani Code» и спустился в кафе гостиницы. Настроение с утра было рабочее, на столе ждали пшённая каша с черносливом, гренки и кофе с молоком. Интерьеры и сервировка стола соответствовали уровню гостиницы, и Рома остался доволен выбором айтишников.

Закончив завтрак, Рома оставил в меню чаевые и прошёл на стоянку. Машина была помыта прислугой и стояла в тени навеса. Райнгольд, подключил iPhpne к сети машины и включил сервис Яндекс карты, забив в поисковике адрес Олбериха Морица, выехал в город.

Голос Табакова вёл его по узким улицам Феодосии, через не плотный утром поток машин, в старый город, где в тени акаций и можжевельников у ограды армянской церкви Сурб-Саркис он оставил машину у обочины, втиснув её среди других машин, видимо оставленных здесь на ночь. Забрав собой сумку с документами, блокнотом и контрактом на работу, Рома свернул в узкую зелёную улочку с высоким забором из отшлифованного ракушечника, пройдя немного в верх по улочке, и очутился у кованой ограды, небольшого особняка с зелёной тенистой территорией.

Калитка дома была на кодовом замке с домофоном, от неё к зданию вела выложенная плоским небольшим булыжником дорожка, которую окаймляли аккуратно подстриженные декоративные кусты, сам особняк был скрыт частично в тени больших ореховых деревьев, веймутовых пушистых сосен, древесных можжевельников и цветущих серебристых акаций.

На шум шагов Ромы у калитки, от дома к воротам выбежал огромный мраморный дог с умными, но недобрыми глазами, но не добежав до ворот собака развернулась, на раздавшийся от дома ультразвуковой свисток и по его команде вышколенная псина вернулась в глубь двора. Калитка под мелодичную мелодию открылась, скрытым от глаз механизмом и мужской немолодой, но хорошо поставленный голос в домофоне пригласил Райнголда войти, видимо его ждали.

Пройдя по дорожке вглубь территории, Рома увидел перед собой довольно просторный двухэтажный особняк, в строгом европейском стиле, украшенный лишь навесом над парадным входом, большим витражом из цветного стекла над ним и круглыми настенными часами над центральным входом. Изюминкой дома, безусловно, была натуральная черепичная кровля, цвета обожжённой глины. Кондиционеров на стенах не было, скорее всего, в доме была центральная система кондиционирования воздуха устроенная в подвальном помещении, чтобы не портить внешний вид особняка. Недалеко от основного дома располагались гостевой дом и дом для обслуживающего персонала, а также просторный гараж на четверо роллетных ворот. Дог, который выбегал к калитке, встретил его притворно равнодушно лежащим у ног человека с осанкой и лицом привратника в дорогих отелях, встретившим Райнгольда на ступенях у парадных дверей дома. Он, так же как и сторожевая собака был притворно равнодушен в своих интонациях:

– Добрый день, господин Райнгольд, господин Олберих Мориц, из-за недомогания примет вас в своей спальне. Будьте любезны проследовать за мной.

– Добрый день, – ответил в знак приличия Рома и прошёл за дворецким, если так можно было назвать этого человека.

Рома успел обратить внимание, что сбоку ступенек крыльца к двери вёл пандус, скорее всего устроенный для инвалидной коляски старика хозяина.

Одет встречающий был в безупречную тёмно синего оттенка ливрею и чёрные лакированные туфли, белоснежная манишка была лаконично закончена строгой тёмной бабочкой в цвет костюма. Волосы дворецкого были зачёсаны назад и уложены гелем. От него исходил запах дорогого терпкого парфюма. На вид ему было около шестидесяти лет, но не больше, это был сухой худощавый мужчина, с лакейской прямой осанкой с слегка опущенными плечами, у него был плавный, но твёрдый шаг, руки одетые в белые дорогие перчатки особенно впечатлили Рому.

Пройдя за дворецким в дом, Райнгольд очутился в просторном холле, из которого в две стороны уходили коридоры с высокими массивными дверями, покрытыми белой дорогой эмалью с золотой фурнитурой.

По центру холла были устроены двойные распашные двери со стеклянными фасадами, видимо в большой праздничный зал, влево шла белого мрамора лестница на второй этаж. Стены особняка были оклеены шёлковыми тканными темно-шоколадного цвета обоями, с теснённым растительным рисунком. Очень высокие белые потолки с лепниной и огромной люстрой богемского хрусталя были изюминкой интерьеров, довершали всё живописные огромные картины в дорогих багетных рамах с сценами жизни древних немецких городов. Картины, по мнению Ромы, были если не кисти самого Лукаса Кранаха, то уже точно кого то из живописцев его школы. Эти картины завораживали и поглощали всё внимание Ромы, сочные краски и средневековые сюжеты приковывали к себе взгляд, неподдающаяся пониманию игра света и тени оживляла немного гротесковые лица изображённых на полотнах героев бытовых городских сцен. На калькуляторе в iPhone наверно не хватит нулей, если всё это оценить в рублях промелькнуло в голове у Райнгольда.

На втором этаже особняка Морица было около восьми больших комнат. Подойдя к дверям одной из них дворецкий постучал и выждав минуту приоткрыл дверь, сделав ещё одну паузу он, обращаясь к кому то находящемуся в комнате, спросил разрешения впустить Романа. Из глубины помещения ему кто-то утвердительно ответил, и дворецкий, распахнув перед Райнгольдом дверь и пропуская его, отступил на шаг в сторону. Войдя в большую комнату, Роман попал в полумрак. Высокие потолки с лепниной и широким багетом давали просторному помещению ещё больший объём. Тяжёлые шторы на трёх больших окнах были задёрнуты и спальню освещала лишь симпатичная лампа из пятидесятых, с колпаком из зелёного стекла, стоящая на массивном рабочем столе. А так же мягкий свет исходил из двух бронзовых бра, находящихся сзади Ромы, на стене у входной двери.

Массивная деревянная кровать шоколадного оттенка из африканского бакаута, дерева жизни, с резной спинкой с видом сцены охоты туземцев на льва и изящными резными стойками матерчатого полога из натурального льна и москитной сеткой, была в полумраке.

На кровати на высоких подушках и укрытый шотландским клетчатым пледом, лежал статный старик в спальном колпаке и больших очках с толстыми стёклами в роговой оправе, с покладистой тёмной с проседью бородой. На лице старика выделялись тёмные густые брови и большой греческого типа нос. Может быть, из-за полумрака комнаты Рома дал бы ему на первый взгляд лет семьдесят, семьдесят пять. Но по всей вероятности это и был старик Олберих Мориц, а ему то, было уже под девяносто.

Одет Мориц был в мягкий велюровый халат синего цвета, из-под которого была видна белоснежная тонкого шёлка рубашка с повязанным под ней на его шее тонким бордовым шарфом. Большие ухоженные руки Мориц держал, на какой-то толстой немецкой книге в кожаном переплёте.

На стенах спальни владельца дома также висели картины, но это уже были картины уже другого времени и других мастеров, чем те, что находились в холле. Изображены на этих полотнах были портреты, скорее всего многочисленных предков Морица, тут было пару немецких баронов 19 века, один из родственников был в костюме германского офицера первой мировой, остальные были в штатских цивильных костюмах, женщины в дорогих платьях и в драгоценностях.

В изголовье большой кровати висел портрет красивой женщины, которой на вид было бы около сорока лет, сидящей в высоком резном с гербом кресле, на фоне тёмной драпировки, в норковом манто и в колье с изумрудами. Как понял Рома, портрет, скорее всего, был изображением покойной жены Олбериха Морица, Эльзы Карловны фон Ригер.

Лицо старика казалось болезненно бледным, у кровати на приставном столике на колёсиках находились какие-то лекарства, тонометр в темной бархатной коробке, градусник, большой стакан и графин с водой. Олберих Мориц пригласил Райнгольда присесть в стоящее у стола кресло для посетителей. Дворецкий увидев, что его услуги больше не требуются, аккуратно прикрыл за собой дверь и молча удалился.

– Как вы уже знаете Роман Генрихович, у нас произошло великое несчастье, – начал срывающимся, но твёрдым голосом старик Мориц свой разговор с Райнгольдом, – уже как две недели тому назад, 5 числа в Коктебеле, на нашей яхте трагически погиб мой сын. Мой единственный сын Карл… – старик сделал паузу, видимо разговор давался ему с большим трудом, – обстоятельства его безвременной смерти, гибели, вызывают у меня ряд вопросов, хотя следствие уже пришло видимо к своим выводам. Карл был найден на нашей яхте, сгоревшей яхте у причала в нашем яхт-клубе, с огнестрельным ранением в голову… Мне говорят, что это он сам застрелился, в его руке якобы был найден пистолет. Но я не верю. Как мог застрелиться человек… Мой сын… Имея чувство долга перед семьёй, перед детьми, перед свои отцом наконец…. Как он мог уйти не поговорив со мной… Он бы ни когда так не поступил, не уронил бы честь семьи, что бы не случилось…

Видимо силы на какое то время оставили Морица, его глаза закрылись. Через некоторое время, собравшись с силами, Мориц продолжил:

– Я получил значимые для меня рекомендации в Вашей компетенции и порядочности, есть ещё ряд имеющих для меня значение обстоятельств, по которым я вынужден был обратиться за содействием именно к вам. Я уверен, что вы приложите все усилия, что бы выяснить всё, что случилось с Карлом и если в этом есть виновные, я хочу, что бы они были наказаны, не богом, не судом, а вами… Вашей рукой, но моей волей… Вы понимаете это, я хочу, что бы они сгорели в аду…

Роман был поражён речью старика, конечно, он списывал это всё на волнение и боль его утраты, но покарать кого то даже за деньги он был не готов, это же не личная вендетта…

Увидев его сомнения Олберих Мориц сказал:

– Пока вам надо выяснить все обстоятельства гибели сына. Вот вам номер моего телефона, звоните в любое время. А теперь прошу меня извинить… Силы оставили меня… Деньги на расходы вам переведут по номеру телефона. Обо всём остальном побеседуйте с женой Карла Соней, она ждёт вас внизу, Юстас вас проводит….

Мориц нажал кнопку на брелоке, который находился у него рядом с подушкой. Услышав вызов хозяина, дворецкий открыл дверь в комнату и пригласил Романа проследовать за ним.

Райнгольд встал, попрощался с Морицем и спустился за Юстасом на первый этаж. Здесь его уже встречала стройная молодая женщина. Ей было на вид около тридцати с небольшим хвостиком, и она была одета в длинное траурное платье. Тёмно-каштановые волосы молодой женщины были красиво уложены в высокую строгую причёску, а лицо было сглажено лёгким макияжем пастельных тонов. Она представилась Роме как Соня Мориц и пригласила его последовать за ней, попросив дворецкого, что бы им в зал подали кофе.

Зал особняка был поистине залом, в полном смысле этого слова, как и положено в таких дорогих домах. Дорогая мебель из карельской берёзы была расставлена вдоль стен. У глухой стены напротив огромных римских окон в пол, стоял громадный овальный стол, на резных массивных ножках, из того же гарнитура, что и вся мебель в зале, его массивная столешница играла на солнце замысловатыми янтарными переливами среза натурального дерева и была предметом настоящей роскоши. Вокруг красивого стола стояло двенадцать массивных стульев с резными высокими тронными спинками, в средине которых было изображение резной головы льва. На столе были сервированы два прибора для завтрака, одно место напротив другого. Соня показала рукой на место для Романа, сама села напротив него. Здесь, как и во всём остальном доме висели картины, в дорогих багетных рамах и на больших трофейных розетках были вывешены головы кабана, буйвола и оленя с прекрасными ветвистыми рогами на восемь отростков, видимо кто-то из хозяев дома занимался охотой или им близка была эта тематика.

– Роман Генрихович, вы можете называть меня просто Соней, – представилась ему жена Карла, – так нам будет удобнее общаться. Давайте, чтобы не тратить время друг друга, построим наш разговор таким образом, что вы будете задавать мне вопросы, а я на них по возможности полно постараюсь ответить. Вас это устроит?

– Да, – ответил ей Райнгольд, эта женщина своим обликом и манерой разговора, сразу вызвала в нём симпатию, – мне так будет удобно. В первую очередь я сочувствую вашему горю, я хотел бы от вас услышать более подробную версию гибели вашего мужа, а потом задам свои вопросы, если у меня таковые появятся.

Соня утвердительно кивнула в ответ, несколько секунд помолчала, опустив взгляд в пол, видимо решая с чего начать, и стала говорить негромко, хорошо поставленным приятным голосом:

– У меня также как и у Олбериха Леопольдовича, есть сомнения в том, что мой муж покончил с собой. Но давайте я начну по порядку. В тот день, 5 августа в воскресенье, он был на банкете в Коктебеле по случаю закладки на территории нашего яхт-клуба новой гостиницы. Это событие отмечали в клубе-ресторане «Санта Фе», который находится в курортной зоне городка, рядом с набережной. В ресторанчике есть открытая площадка под навесом, где и был заказан стол на восемь часов вечера. На банкет собирались его компаньон по яхт-клубу Борис Спасский, инженеры ведущие проект гостиницы, кто то из администрации Коктебеля, кто то из налоговой и полиции. Словом нужные люди. Я не хожу на такие мероприятия с Карлом. Извиняюсь не ходила…. Хотя Карл и просил меня пойти с ним, так как все приглашённые были с жёнами, но я не люблю такие деловые нужные застолья, меня они тяготят, и Карл не стал настаивать. Что касается Бориса Спасского, то это весельчак и балагур, бывший яхтсмен, такой большой и добрый мужчина и мне кажется хороший друг. Карл слабо разбирался в яхтах и всем, что с этим связано, но очень любил море, паруса, свободу. И вот Спасский как раз и был рекомендован ему друзьями как порядочный человек и знаток этого всего связанного с яхтами и морем, он сам мечтал об организации яхт-клуба, и всего с ним связанного. Муж предложил ему стать управляющим и тот с радостью согласился. Борис проявил себя способным организатором и с вложенными деньгами мужа дело пошло.

Потом вы знаете у нас наступило это время голосований… Мы конечно не против России и кто же теперь будет против. Но прожив почти всю жизнь в Украине, как можно так сразу рвать по живому… Словом, когда это произошло, у мужа возникли трудности с деньгами, я имею в виду большие, свободные деньги на строительство гостиницы, а это большой и затратный проект, с долгой окупаемостью как вы понимаете. Вино, которое он поставлял в Европу через своих родственников в Германию попало под санкции, и теперь там происходят особые лавирования, что бы изменить место происхождение вина, его ввозят сначала в Черногорию, а уже от туда под маркой местного вина ввезут Германию, где разливают на фирме нашего дядюшки. Но это вызвало дополнительные расходы на логистику маршрута, на транспортировку, новую фурнитуру, бутылки, рекламу… Начались проблемы с бизнесом в Киеве, на Карла стали давить новые власти и требовать откатов или уйти с Украины. Словом проблемы появились… Так вот, отец Карла также был на банкете, после мероприятия, когда все разошлись он уехал домой около одиннадцати вечера. Карл же после банкета, проводив всех гостей, ушёл в яхт-клуб, где хотел пере ночевать на нашей яхте. Муж назвал её «Райгольд», – Рома при этих её словах невольно вздрогнул.

– Видите, какие бывают совпадения, – продолжала Соня, – сторож яхт клуба, говорит, что Карл действительно пришёл на территорию около двенадцати часов, а потом прошёл на причал, на яхту. Примерно через час сторож увидел по мониторам видеонаблюдения, что яхта Карла горит и вызвал пожарных, затем он позвонил начальнику нашей охраны Грачевскому Леониду Павловичу и в полицию. Пожарные потушили яхту, но каюты и спальня сильно обгорели, в спальне нашли Карла. – было очевидно, что в этом месте Соне особенно трудно было говорить. – Он лежал одетый на кровати в спальной каюте. Пожарные сказали, что пожар мог начаться от замкнувшего на столе в спальне кофейного аппарата… Но Карл никогда не стал бы пить на ночь кофе…

– Скажите, Соня, а Карла уже похоронили? – увидев, что женщина закончила свой рассказ, спросил Роман.

– Нет, была задержка с генетической экспертизой, так как для опознания нам Карла не предъявляли, – ответила Соня Мориц, – но теперь подтверждение получено, и похороны назначены на субботу, 18 число, ждём на них прибытия родственников из Германии и Москвы.

– И ещё один вопрос, что вы сами думаете о смерти вашего мужа, есть ли какие то сомнения, подозрения, может с кем-то в последнее время были у него конфликты, – спросил Райнгольд.

– Я уже говорила, что в последнее время у мужа были проблемы с деньгами, а так же ему угрожали какие то люди из Киева, но что это были за угрозы, что они хотели я конкретно не знаю, – сказала Соня, – вам надо поговорить с нашим юристом Шварцем Соломоном Израилевичем, он как наш поверенный адвокат был наиболее знаком с делами Карла.

– Да, его телефон у меня имеется, – ответил Райнгольд, – могли бы вы меня представить начальнику охраны, как его там, Грачевскому и компаньону Карла, Спасскому.

– Да, непременно, вот кстати, вам их визитки. Я им сообщу, что бы они с вами связались в ближайшее время, – сказала Мориц.

– Я так же хотел бы побывать в вашем яхт-клубе в Коктебеле, а дальше по обстановке, – сказал Роман.

– Держите меня, пожалуйста, в курсе расследования, – попросила Соня.

– Всенепременно, – ответил Рома, с чем и откланялся.

Дворецкий и мраморный дог проводили его до ворот. Выйдя за калитку, Роман развернулся неожиданно к Юстасу и спросил:

– Вот служивый всё-таки хочу спросить, пандус для инвалидной коляски я видел, а саму коляску нет, почему не знаешь?

Дворецкий от неожиданности долго соображал, но потом, придя в себя ответил:

– Так это же не для инвалидной коляски, хозяин вполне нормально ходил, это по распоряжению господина Морица, для детских колясок, на будущее устроено…

– А дети то где? – удивился Райнгольд.

– Ну, это надо у Клары и Готвальда спросить, кто быстрее успеет, – усмехнулся Юстас.

– А где они, кстати?

– Так это, Готвальд в Киев уехал по делам, он же там в своей квартире и живёт постоянно. А Клара на фитнес поехала, – ответил ему дворецкий.

– Да, все в печали, – констатировал Роман.

Телефон в его кармане пару раз крякнул, Рома увидел на экране сообщение, что на его счёт от Олбериха Леопольдовича М. поступило 50 тысяч рублей.

«А старичок то всё успел,» – подумал про себя Роман.

Подойдя к своей машине, Роман Генрихович передумал, куда-то ехать, и решил зайти в находящуюся за кованой оградой старинную армянскую церковь Сурб-Саркис, что бы побыть в тишине и привести мысли в порядок. Роман, пройдя вдоль кованой, старой ограды, через открытые нараспашку ворота, пошёл по выложенной серой и розовой плиткой в шашечки плиткой тропинке к невысокому старинному зданию. Одна часть стариной церкви была сложена из дикого камня со вставками. Это были, то ли могильные древние плиты с надписями на армянском, то ли какие-то летописные скрижали, выбитые на древнем камне. Вторая часть церкви была из светлого ракушечника. Над церковью возвышался прямой четырёхконечный крест, над небольшой прямоугольной башенкой, венчавшей довольно пологую двухскатную крышу из черепицы.

Тихий двор церкви утопал в тенистой зелени деревьев, акаций и древесных можжевельников. Из дверей, ведущих в молитвенный зал с алтарём, доносилось армянское церковное песнопение, от которого душа просто отлетала из тела и на глаза наворачивались непрошеные слёзы.

Роман потихоньку отошёл от входа, где за небольшой конторкой стояла служка, следившая за храмом и принимавшая пожертвования. Он уединился в тенистую часть церковного дворика, под цветущие акации и стал прокручивать в голове всё то, что он услышал в доме Морица.

Так первым делом надо сгонять в морг, побеседовать с патологоанатомом, узнать всё, что тому удалось обнаружить при исследовании труппа Карла. К следователю соваться пока не чего, кому понравится, когда ему переходят дорогу.

Второе, обязательно побывать в Коктебеле, в яхт-клубе, опросить возможных свидетелей, побеседовать со сторожем.

Третье, надо почитать местную прессу, интересно, что пишут про смерть Карла, это же должно быть событием для Феодосии и Коктебеля, громким делом. Должны же, что то говорить и писать об этом деле журналюги, этот дотошный народец.

Так с кем же я сегодня познакомился? Старик, как то сразу сник, хотя выглядит бледным, но сколько то ему сейчас, так если не ошибаюсь восемьдесят восемь лет, Юстас говорит, что недавно он ходил своими ногами, был в Коктебеле на банкете в день смерти сына. Мог быть конфликт с сыном? Мог, исключать нельзя, появились денежные проблемы, мог быть недоволен руководством сына или сын просил денег… Да это сбрасывать нельзя, но что бы убить и сжечь сына это конечно я перегнул… Но опять смотря за какие деньги, опять же тут может быть была задета честь семьи, но это только так как версия.

Что дальше, жена, Соня. С виду святая женщина, в тёмном ниже колен платье, значит в трауре, не побежала как дочь на фитнес. Могли быть измены у того и другого, могли. Исключать нельзя. Хотя от неё исходит, какая то приятная аура…. Ставим вопрос на заметку и проводим опрос…

Так Борис Спасский, компаньон Карла. Заложили гостиницу, был простым управляющим и вдруг вошёл в долю.. Где взял деньги? Или он привёл к Карлу, каких то людей с деньгами, под какие гарантии они дали деньги, на каких условиях… Мог быть конфликт интересов, вполне мог. Гостиницу заложили, а деньги ушли на другие нужды. Могло быть так, а почему нет. Да, деньги, деньги… Искать деньги.

Так начальник охраны, эти жуки вечно продажные, кто больше платит под того и танцуют… Этого надо проверить. Кто, что, с кем, всю подноготную. Таким убить привычное дело.

И что у меня ещё остаётся, юрист и дети. Этих тоже пощупать, но позже исходя из полученной информации..

И похороны, надо побыть ни чего там такого ожидать не приходится. Ни кто не придёт и не скажет, я этого убил и вас всех убью… Но посмотреть новые лица стоит, и разговоры потом послушать на поминках, наш народ когда выпьет не только петь начинает, как говорится у пьяного всё на языке.

Всё пойду искать, что поесть. Съел бы теперь даже эту смачную шаурму, жирная гадость и вредная, но такая сочная, жаль нельзя, холестерин сгонять надо – подумал Райнгольд, он вышел из дворика церкви, прошёл к машине и поехал в центр, к своей гостинице.

Глава 3. Дача Стамболи.

Оставив машину на стоянке гостиницы, Рома зашёл в номер, принял душ и поменял бельё и рубашку. После этого открыв бар, он не смог себе отказать в удовольствии, погреть руками изысканный напиток VSOP, для тонуса и набрав адвоката Соломона Израилевича Шварца, он пригласил юриста вместе отобедать и попросил того отрекомендовать ему хорошую кухню.

«О, любезный мой Роман Генрихович, с удовольствием к вам присоединюсь, знаете ли, не те уже времена, нет тех поваров, тех блюд. Но если так перекусить, то я бы вам посоветовал „Эрмитаж“ на Айвазовского, в отеле „Алые Паруса“. Вас устроит в час дня, сей час на моих полпервого. Вас это устроит, Роман Генрихович?» – c лёгкой приятной картавостью юрист любезно принял его приглашение.

Найдя на Яндекс картах ресторан «Эрмитаж» Рома пешком пошёл вдоль Айвазовского, отыскивая номер дома 47Б. Вокруг по Айвазовского фланировали толпами отдыхающие, рассматривая местные достопримечательности, сувениры в палатках, картины на аллее местных художников, жуя шаурму, сосиски в тесте, пирожки с капустой и другие плюшки, попкорн, сладкую вату и цветные шарики мороженного. Пили Крымское пиво и кока-колу.

Рома нашёл «Эрмитаж» при отеле «Алые паруса», приятным и достойным внимания дорогим заведением с изысканным вкусом.

Заказав бутылочку марочной «Хванчкары» под Крымские устрицы, телячью вырезку в черносливе, и фирменный салат «Цезарь», Рома открыл планшет и стал искать местные новости с 5 августа.

О смерти Морица младшего писали скупо, ничего интересного Рома не нашёл, зато он обратил на происшествие описанное за 7 августа, «… рыбаки на городском пирсе нашли застрявшее между свай тело аквалангиста в костюме для подводного плавания, утопленник видимо провёл в воде несколько дней, так как лицо его было обезображено морской водой. Были описаны приметы утопленника, – Мужчина 30—35 лет славянской наружности, нос прямой, волосы светлые короткие, на предплечье старая татуировка в виде черной летучей мыши»….

«Вот такой карамболь, – присвистнул от удивления Рома, – а, что это мне интересно, эта летучая мышь подводной охотой занялась, таки звери сами не тонут, – как то мне уже и поплохело, что то и аппетит пропал.»

В это время в зале появился с благодушной улыбкой юрист Шварц, – «Приятного аппетита молодой человек, добрый день, очень рад знакомству!»

Райнгольд встал и поприветствовал Соломона Израилевича. Юрист заказал себе карпаччо из телятины, с запечёнными томатами, рукколой и пармезаном и так же салат из утиной грудки, с грушей и ягодами, с соусом Кимчи, а также бутылочку Боржоми.

Пока на кухне готовили подачу блюд, Рома попросил Шварца рассказать ему, что тому известно о смерти Карла Морица.

– Дорогой мой, Роман Генрихович, – начал Шварц, – я как представитель семьи моих клиентов общался и со следователем и с начальником нашей полиции Коровиным. С их слов действительно получается, что Карл Олберихович застрелился сам. Пистолет, найденный в его руке, зарегистрирован на его имя как подарочный от МВД как почётному гражданину ещё при Украине. Выстрел был один и следов пребывания иных лиц не зафиксировано. Сторож так же показал, что Карл на яхту пришёл один, на съёмке наблюдения видно, хотя и не очень чётко, как Карл идёт через ворота к причалу, где стоят яхты клуба. Потом записи нет… Говорят, что сбой электричества или что-то такое с камерой случилось. Но самое главное, что Карл пришёл один, сторож видел только одного Карла, потом был пожар приехали пожарные милиция и ни кого постороннего не было. Как вы понимаете, в милиции делают материал по не осторожному обращению с оружием, чтобы не афишировать факт самоубийства. Вот, словом и всё.