Читать книгу Привычка к войне - Андрей Язовских - Страница 4

Я не часто ездил в поезде. Разве что во времена безоблачной юности, на электричке до соседнего города, где постигал азы перспективной как тогда казалось профессии. Но электричка – это не то. Нет в ее качающихся и дергающихся вагонах того неуловимо – волшебного ощущения большого путешествия. Был один раз в детстве, когда мы с матерью и братом ездил к бабушке. Та поездка осталась в памяти ярким, шумным и теплым пятном. Мы с Серегой не отлипали от окна и наперегонки выкрикивали названия того, что мелькало перед глазами. И так много было незнакомого и непонятного, что наверняка матери было неудобно за нас перед соседями по плацкартному загончику.

Вагон скрипел и громыхал на ходу, но полз еле-еле. Некоторые окна были заварены тяжелыми листами железа, остальные зашторены. Смотреть было не на что, кроме блуждающих туда и обратно военных, а разговоры переговорены на двадцать раз. Я молча поднялся и пошел курить.

Половина вагонного тамбура была занята хлебом. Огромные военные булки лежали на полу высокими поленницами. Курить рядом с хлебом было не в удовольствие, совестно. Выбросил окурок в разбитое окно, и он улетел в кусты неизвестной системы.

В проходе запутался сапогом в извивающихся проводах полевой связи. Тихонько поматериваясь, попытался высвободиться, когда кто-то заворчал из купе проводника. Я почему-то решил, что обращаются ко мне, и, занятый своими думами отреагировал совсем не по-военному:

– А-а?

– Пилотку на, товарищ младший сержант!

Мужик в купе улыбнулся собственной шутке, и продолжил:

– Коньяк, говорю, будешь?

– Нет, спасибо. По сроку службы не положено еще.

– Ну, это ты зря. Откуда сам-то?

Вопрос этот, как я уже понял, является в армии совершенно обязательным при знакомстве. Каждый мечтает найти земляка, и, в особо тяжелых случаях, таковым считается даже житель соседнего с твоим региона.

– С Урала.

– Угу… А конфетку будешь?

Мужик сидел в модной в этом сезоне сетчатой майке, так что звания его я так и не узнал, как и должности. Но пораскинув мозгами, можно было предположить, что человеком он был не простым, если уж занимал единственное купе в плацкартном вагоне.

– Куда едешь то? Да садись ты, набегаешься еще поди.

– В Червленую…

– Угу… На вокзал, или к Винни – Пухам?

– Не знаю. В/ч 6776.

– Ну это они и есть – Винни – Пухи пьяные!

– Почему Винни – Пухи?

– Так они же с Сибири приперлись со всем скарбом. И технику притащили… А шевроны перешить-перекрасить видимо руки не доходят у них. Так и ходят с сибирскими медведями. Вот и Винни-Пухи.

– Ну а пьяные почему?

Собеседник посмотрел на меня как на совершенного дебила, покачал головой, отпил из стакана, поморщился и изрек:

– Так они ж, черти, бухают всю дорогу, как приехали. Поговаривают, что они под винзаводом разбомбленным бочку нашли целую, – мужик многозначительно подмигнул левым глазом – а в бочке тонны три. Так что если не брешут – и тебе того уксуса хватит.

– И что, прямо вся часть из Сибири переехала?

– Ну-у, не совсем так! Там же как дело то было. Генералы в Ханкале сидят – думу думают, решения принимают. И вот смотрят они на карту и говорят – а чегой—то у нас в Червленой народу так мало? Ну-у, давай организуем батальончик какой – нибудь. А где же мы народу в тот батальон возьмем? А мы в сибирский округ напишем в каждую часть по письму – мол, дайте одного-двух нормальных ребят на хорошее дело, на пользу Отечеству. Ну а ты сам-то подумай: вот если ты командир части, и приходит тебе такая бумага – ты кого отправишь? Отличников боевой и политической подготовки? Не-е-ет! Ты позвонишь начальнику караула и спросишь – а не сидит ли кто на киче у нас сегодня? Начкар тебе скажет – конечно. На киче сидит ефрейтор Писькин, злостный залетчик и дебошир. Ну и тут ты принимаешь единственно верное решение, что высокая честь отозваться на призыв Родины доверяется ефрейтору Писькину.

Вот таким нехитрым образом и собрался в Червленой целый батальон отборнейших дуболомов со всей матушки Сибири. Где-то возле Красноярска они постояли пару месяцев в поле, прошли боевое слаживание, пощупали деревенских девок за сиски, да и переехали в Червленую.

Там же хороший пригорок то, возле кладбища, – вот они там и зарываются уже второй месяц. Сейчас даже на военных немного походить стали, а то ведь сначала как выгрузились со всем своим шмурдяком – табор табором.

Рассказчик мой запыхался, раскраснелся. Вновь наполнив стакан, он спросил:

– Ну а ты как поехал? Тоже залетчик чтоль?

– Есть такое дело, – соврал я, уставившись в пол, – Ну а чего не съездить то? Чем в Сибири сапоги топтать до дембеля… А здесь хоть день за два, да и денег сколько-то заработать. Сейчас же поспокойнее стало вроде бы, говорят?..

Я взглянул на мужика, желая получить подтверждение своих слов, и заметил, что он совершенно изменился лицом. Сидел он, выпрямившись в спине, с пустым стаканом в руке и явно полным ртом коньяка, не зная, что с этим коньяком делать. Когда же коньяк провалился в нужное место, он принялся дико хохотать. Хохотал долго, заливисто, хлопая себя ладонями по коленям. Хохотал заразительно, только понимал я, что мне вряд ли понравится то, отчего ему так весело.

– Попал ты, товарищ младший сержант, яйцами в двери. Нынче в солнечной Чеченской республике стало настолько спокойно, что теперь севернее речки Терек войны нету совсем. Соответственно дни тебе считать не будут, и денег боевых тебе не положено. Вот так!

Если это было правдой, то это была самая хреновая новость за все 10 месяцев моей службы. Он еще что то говорил, подсовывал мне конфеты и хлопал по плечу, но я не слышал его. Я сидел совершенно оглушенный тем, что все, на что я рассчитывал – рухнуло в одночасье. Новость металась в моей голове, рикошетила и ломала планы, обесценивала плюсы на весах выбора, который был уже сделан.

Очень хотелось ругаться – многосложно и звонко. Схватил свое лицо ладонями, сильно оттягивая кожу вниз, стер пот и пробормотал:

– Ну а что хорошего то в том месте, рядом с кладбищем?

Хозяин купе вдруг посмотрел на меня задумчиво, серьезно. И думал он, наверняка, что вот: сидит тут перед ним, бывалым воякой, какой то щегол неразумный – не битый, не тертый, не знамо куда сунувшийся. И что станет жизнь этого щегла воспитывать, и ладно если жизнь…

Но если и думал он так, то говорить о том не стал. Сказал другое:

– Песок там у них. Они чистенькие ходят, несмотря на то, что с утра до вечера окопы роют. А погляди на ту-же Ханкалу: пока штаб найдешь – как черт в глине перемажешься, по самое не балуйся.