Читать книгу Ржа - Андрей Юрич - Страница 5

Индейцы ели гуськин лук. Вряд ли кто-нибудь знает, откуда взялось такое название и почему оно было дано невзрачной болотной траве. В этой индейской местности вообще никто не знал названий того, что росло под ногами на склонах бесчисленных сопок и в низинах тундровых долин, похожих друг на друга как близнецы-азиаты. Взрослые делили местную растительность на четыре простых типа: мох, кусты, ягода, грибы. Иногда они знали названия грибов, но нечетко, так что даже не могли объяснить детям, какой именно гриб едят. Они утешались расхожим мнением, что в тундре все грибы съедобны. Вероятно, так оно и было, потому что никто и никогда здесь не слышал о грибных отравлениях. Еще взрослые узнавали некоторые ягоды – морошку, бруснику и голубику. Если ягода выглядела иначе, например, была похожей на малину, но синего цвета – они удивленно молчали или говорили «эта ягода». Названия растений на языках местных жителей тоже не приживались, потому что никто не знал этих странных языков, и даже сами местные путались изрядно в родных наречиях. Меньше всего знали учителя в школе и воспитатели в детских садах: они вместе с детьми изучали живой мир по методичкам и учебникам природоведения для средней полосы Европейской России. Узнаваемыми в учебниках были только вороны и одуванчики.

Дети, которые вырастали здесь в тишине северных лет, как птенцы полярных гусей в тундровых болотцах, так же как гуси, когда приходило время, устремлялись по воздуху вглубь материка, унося в своих сердцах сладкие названия детства: «ягода-зассыха», «ягода-медвежий-глаз», «гуськин лук», «медовые цветы», «синяя малина». И каждое новое поколение детей давало свои имена безымянной северной природе, узнавая черные бусинки сладкой зассыхи, от которой синел рот и хотелось в кусты, и с кровяными прожилками медвежьи глаза в красных кожистых веках-листочках, и синюю малину, по вкусу не похожую ни на что вообще, и сахарный дикий шиповник, и разные цветы, одинаково пахнущие медом.

Индейцы ели гуськин лук. Он, как и ягода-зассыха, был съедобен все лето. Это была низенькая болотная травка – белесовато-зеленый стебелек с пучком прямых листьев. Он не пах луком или чесноком, у него не было луковицы. А чтобы съесть его рыхлую, чуть сладковатую сердцевину, нужно было выдернуть стебель из болота и очистить от слоев полупрозрачной растительной пленки. Взрослые содрогались от ужаса, глядя как дети, ползая коленками по желтозеленым кочкам, едят болотную траву. Поэтому гуськин лук всегда елся вдали от взрослых. И мало кто из родителей мог похвастаться тем, что видел, как его едят.

Алешка и Пашка нашли маленькую полянку гуськина лука совсем рядом с поселком, и обрабатывали ее с двух сторон, постепенно сближаясь.

– Смотри, у меня какой! – время от времени говорил один из них, показывая особенно толстый и сочный стебель.

– У меня только что еще больше был, – отзывался другой пасущийся индеец, жуя мягкую болотную растительность.

В нескольких шагах от поедаемой полянки сидел на сыроватой кочке мальчик Дуди и пялил на старших радостные глаза. Старшие не предлагали ему есть гуськин лук, боялись, как бы их опять не обвинили в издевательствах над малолетними. Поэтому Сулейман Дудиев, в мокрых на попе штанишках, сидел голодный на сырой кочке и охранял индейское оружие – два ивовых лука с нейлоновыми тетивами и набор стрел из тонких прямоугольных реек.

Индейцы так ничего толком и не поняли про этого мальчика, но обижать его, судя по всему, не стоило, а сам он был добрый и послушный – и его приняли в племя.

– Все-таки, я считаю, что ему не нужен лук, – говорил Пашка, жуя траву, – Мы свои луки сделали сами. А раз он не может сделать сам – то, значит, ему и не положено.

Алешка был не согласен и возражал. У Алешки имелось обостренное чувство справедливости:

– У всех индейцев есть луки. Мы, конечно, сделали их сами. А стрелы нам делает Спиря. И если Спиря делает стрелы для нас, а мы не умеем, то почему Дуди должен ходить без лука? Ты сам подумай – нам же будет стыдно, что у нас в племени безоружный индеец.

– Тогда почему сразу лук? – Пашка пересаживался на еще не объеденную кочку, – Пусть ходит с копьем или томагавком.

– А он может сделать копье или томагавк? – спрашивал Алешка.

– Томагавк – вряд ли, – рассуждал Пашка, – А копье делать легко, копье – это острая палка.

– Дуди, ты согласен ходить с копьем? – спросил Алешка.

– Дуди! – ответил Дуди и покосился голодными глазами на гуськин лук в алешкиных руках.

Алешка проследил его взгляд.

– Хочешь лук? – двусмысленно спросил Алешка.

– Дуди! – ответил Дуди.

– Вот, дурак, – сказал Пашка, – Иди, найди прямую длинную палку.

Дуди встал, аккуратно сложил луки со стрелами на сырую кочку и пошел в сторону поселка.

– Зачем мы взяли этого дурака в племя? – спросил Пашка неприязненно, – Разве ты видел где-нибудь индейцев-дураков?

– Знаешь, – сказал Алешка, глядя вслед прыгающей по кочкам фигурке в нечистой курточке, все еще чувствуя вину и запах белой краски, – Если индеец сходит с ума, он ведь не перестает быть индейцем. Бывают сумасшедшие индейцы. Сумасшедший – это и есть дурак. У индейцев сумасшедшие даже бывают шаманами и разговаривают с индейским богом Маниту.

Пашка не интересовался богословскими вопросами, но для вежливости решил поддержать беседу. Потому что есть гуськин лук вместе и молча – было бы просто нахальством по отношению друг к другу. Так поступают только животные. Хотя он, конечно, не знал, едят ли какие-нибудь животные гуськин лук.

– И как они говорят с индейским богом, эти дураки-шаманы?

Алешка не знал ничего про индейского бога, кроме имени, вычитанного у Фенимора Купера. Он в задумчивости выбрал кочку посуше, сел на нее и огляделся. Пустынная травянистая местность не давала подсказок. Под ногами шевелился от ветра гуськин лук – длинными узкими листьями.

– У индейцев есть место, которое их дом. – начал Алешка неуверенно, припоминая болгарские и советские вестерны, – Это такое место, где стоят вигвамы, хотя бы один вигвам, и столб, на котором вырезан бог.

Пашка глянул на Алешку подозрительно:

– Ты что, наелся уже? Можно, я твою половину съем? – он кивнул на другую сторону полянки.

– Нельзя, – сказал Алешка, – Я сейчас доем. Дай подумать… Так вот, там столб стоит, в этом месте, у их дома. И шаманы говорят с этим столбом, и бог слышит.

– Во-первых, – сказал Пашка голосом объедающегося человека, – Кто тебе сделает такой столб? Во-вторых, где наш вигвам? В третьих, а если не шаман будет говорить со столбом, бог его услышит?

– Нет, если не шаман, то не услышит, – помотал головой Алешка.

– Получается, что великий Маниту слышит только дураков?

– Почему, дураков? – поморщился Алешка.

– Ты только что говорил, что шаманы – сумасшедшие. Они ведь и правда во всех фильмах скачут как дураки и больше ничего не делают. И по-твоему выходит, что вот таких дураков только и слышит бог, потому что они разговаривают со столбом?

Алешка зажмурился. Получалось действительно непонятно.

– Знаешь, что я думаю, – сказал Пашка, не переставая жевать, – Я читал в книжке, что все эти шаманы были действительно дураки и только обманывали людей. Своих же, индейцев обманывали. Ты хоть раз видел в кино, чтобы они говорили со столбом, а им бог что-нибудь отвечал? Польза от этих разговоров со столбом была хоть какая-нибудь?

– Нет, вообще никто не отвечал, – Алешка чувствовал, что запутался, – Вообще-то они еще и злые все, эти шаманы. Дураки и злые… Тогда как же индейцы разговаривают с великим духом Маниту?

– Вариантов два, – рассуждал Пашка. Он съел уже много гуськина лука, забрался на чужую половинку полянки и ощущал в себе силы дойти до ее края, – С ним вообще никто не разговаривает. Или разговаривать с ним может каждый. Но если с ним не разговаривает никто, то он, получается, и не нужен. Зачем нужен бог, с которым не поговорить? А индейцы про него постоянно вспоминают, ни к селу ни к городу. Значит, они все с ним могут говорить.

– Фигня какая! – возмутился Алешка еретическим мыслям соплеменника, – А чего же они тогда шаманам верят? Если каждый говорит с богом, то зачем тогда эти столбы и шаманы, которые скачут?

– А-а-а! – вдохновенно поднял палец вверх Пашка, некоторое время прожевывал траву, а потом сказал, – Говорить с богом можно не везде! Есть специальные места, которые ближе к богу, и откуда он услышит – например, на самой высокой горе. Вон, высокая гора – сколько раз ты на нее забирался?

Алешка посмотрел на силуэт далекой и высокой сопки, одним боком нависавшей над долиной.

– Ни разу… Высоко же…

– А ты знаешь кого-нибудь, кто там был? – Пашка продолжал указывать пальцем на вершину горы.

– Нет, – сказал Алешка, начиная смутно прозревать, – И не слышал даже…

– Вот, – сказал Пашка, опуская взгляд на полянку гуськина лука, – И у индейцев так же. Говорить с богом могут все, а не говорит никто, потому что надо на гору лезть.

– А если залезть, – Алешка смотрел на туманную верхушку сопки, расширив черные глаза, – Если залезть, то что будет?

Пашка помолчал, думая о том, поесть ли еще или оставить хоть немного брату по оружию. Потом принял решение и сказал:

– У тебя должен быть вопрос к богу. Глупо лезть на такую гору, если на твой вопрос могут ответить внизу. Ты залезешь, бог посмотрит на тебя – какие у тебя вопросы?

– А если нет вопросов? – быстро спросил Алешка, не отводя взгляда от вершины.

– Тогда ты, наверное, не вернешься с горы. Это же такая глупость – беспокоить бога, если у тебя нет вопросов. Лучше уж быть дурачком-шаманом. Или лучше вообще не вернуться.

– А что там, на горе? – спросил Алешка.

Пашка посмотрел вдаль…

– Я ведь там тоже не был… – сказал он. – Пусть Дуди будет шаманом. Они вообще без оружия ходят.

– Да, – тихо согласился Алешка, – Пусть… Ты это все сейчас придумал?

– Это элементарно, – сказал Пашка, – Дедуктивным методом узнал. Мы с братом Шерлока Холмса уже второй месяц читаем. Я съел весь гуськин лук.

Дуди вернулся не один. Он шел по тундровым лужам веселой, подпрыгивающей походкой, а рядом с ним шагали каменнолицый бледный Спиря, смуглый пухлощекий толстячок и дылда-третьеклассник.

– Эй, давайте их тоже в индейцы примем! – закричал издалека Спиря.

Пашка и Алешка подняли луки со стрелами и молча смотрели на незваных гостей. Те подошли, встали чуть в сторонке, почтительно разглядывая индейское оружие. Дуди нагнулся к Алешкиным ногам и молча положил на траву дощечку от деревянного ящика. Индейцы в недоумении уставились на него. Пашка догадался первым:

– А… Он палку для копья принес! Дуди, это плохая палка, и вообще, мы решили, что ты будешь шаман.

– Дуди! – радостно сказал шаман.

– Пацаны, это Дима и Коля, они тоже хотят быть индейцами, – представил Спиря незнакомцев, тщательно выговаривая русские слова, – А это Алеша и Паша, они придумали быть индейцами. А это… это шаман, я не знаю, как его зовут.

Спиря подозрительно посмотрел на шамана. Тот радостно улыбался. Дедушка рассказывал Спире, кто такие шаманы. Они могли разговаривать с духами, летать по воздуху на оленьих упряжках, а иногда они бросались на землю и у них изо рта шла пена – белая или розовая. Когда у шамана шла пена изо рта – это считалось очень хорошо: значит, шаман был в силе, и духи его слышали.

– А у него идет пена изо рта? – спросил Спиря.

Индейцы недоуменно покосились сначала на Спирю, потом – на Дуди.

– Мы не видели, – покачал головой Алешка.

– Молодой еще, – со знанием дела сказал Спиря, подражая уверенному хриплому голосу деда, тем самым как бы давая понять, что у Дуди еще все впереди и когда он вырастет, у него несомненно будет идти изо рта отличная пена – белая или может быть даже розовая.

Тут пухлощекий смуглый кандидат в индейцы сказал, что знает неподалеку отличные заросли зассыхи, и вся компания направилась в указанную им сторону, по пути знакомясь. Толстенького и смуглого звали Димой, а дылду-третьеклассника – Колей. Оба они имели плоские пухлогубые лица с глазками-щелочками, но на упитанных и смуглых щеках Димы играл здоровый румянец, а Коля слегка напоминал своим бледно-вытянутым монгольским ликом – инопланетянина. Про индейцев им рассказал Спиря сегодня утром, играя у себя во дворе в футбол. И он готов был дать за кандидатов какие угодно рекомендации. Алешка и Пашка требовали твердых обещаний изготовить луки и уважать законы племени.

– А какие у вашего племени законы? – спросил толстый Дима, ловко прыгая с кочки на кочку.

– Ну-у-у… – протянул Алешка, – Нужно слушаться вождя…

– А кто вождь?

– Мы еще не знаем, – сказал Спиря.

Алешка поморщился и недовольно покрутил головой.

– Вождя надо выбирать, когда народу много. А вообще у нас законы простые: никому не говорить, где наш вигвам, и не ходить на Гору Для Разговоров С Богом.

– А где ваш вигвам? – снова спросил толстый Дима.

– А что такое вигвам? – спросил Спиря.

Алешка снова поморщился. Он в свои семь лет уже прочитал почти всего Фенимора Купера и некомпетентность окружающих его раздражала.

– Вигвам – это такой индейский домик, – объяснял он занудным учительским голосом, – У нас его пока нет, но нам нужно будет его найти или построить.

– А для чего на гору ходить нельзя? Мы же на гору сейчас пойдем… – остановился Спиря.

Перед ними начинался пологий и длинный склон старой сопки. Именно на таких выветреных лавовых склонах любит расти ягода-зассыха – маленькими черно-зелеными полянками.

– Да, это не та гора! – махнул рукой Алешка, злясь на Спирину темноту и необразованность, – Вон – Гора Для Разговоров С Богом!

Все непонятливо, но с уважением посмотрели в указанном направлении. Гора Для Разговоров С Богом высилась над долиной и поселком, цепляя голой каменной верхушкой низкие облака.

– Если зайти на эту гору, – мрачно вполголоса вещал Алешка, – Если зайти на самую вершину, то бог разломит твою душу, как хлеб, и увидит в ней всё. И если он не найдет в твоей душе войроса, на который захочет ответить, то тебе уже никогда нельзя будет вернуться назад.

Со Спириного лица сползло выражение непроницаемого спокойствия. Он глядел на гору, которую видел каждый день, раскрыв рот.

– Сюда, к бабушке, нельзя будет вернуться?

– Нет…

– А к дедушке, в стадо?

– Нет! Вернуться нельзя будет никуда!

– Возьмите нас в индейцы, – сказал очень вежливо Коля, кося глазами в сторону Горы, – Мы туда не полезем. Там высоко.

Кандидатов приняли в индейцы по традиции – без всяких ритуалов и церемоний. И увеличившимся в числе племенем принялись ползать на четвереньках по плоским камням, собирая черные глянцевитые ягодки зассыхи. Дуди есть ягоду запретили, так как ее сок сильно пачкался, а они не хотели пачкать Дуди чем бы то ни было. Он сел в сторонке на шершавую каменную плиту, привычно подгреб к себе брошенные луки и стрелы, и стал завистливо-радостным взором смотреть, как старшие индейцы едят ягоду.