Читать книгу Двойной горизонт - Андрей Земляной - Страница 4

Новая забава московского общества и крупных губернских городов – спортивные клубы воинских искусств – завоёвывает любовь публики. Организованные под патронатом князя Кропоткина и губернских войсковых товариществ, клубы предоставляют возможность заниматься не только улучшением боевого искусства, но и совершенствованием тела под руководством опытных учителей, прошедших специальные курсы.

Многочисленные посетители таковых клубов занимаются на учебных машинах, тренирующих использование разных групп мышц, а также точность движения.

Для дам имеется специальная программа укрепления тела и самообороны без оружия с использованием различных носильных вещей и развития грации.

Но настоящей жемчужиной клубов стали роскошные бани и ристалища для воинских поединков, используемые как для дружеских встреч, так и для вполне официальных дуэлей.

Московское время. 10 травня 7361 года

Начальнику разведки группы войск «Юг», генерал-полковнику Грибоедову

Донесение

Сообщаю Вам, что в период со второго сухиня[4] по настоящее время отмечено прибытие большого количества войск в районы города Констанца, Варна и на границу с Одесской губернией. Общее количество войск оценивается в полтора-два миллиона человек, включая тыловые подразделения и обоз. Вместе с тем отмечена низкая дисциплина прибывающих подразделений. В районах проживания местного населения участились случаи грабежей, убийств и краж, так что местное население в страхе вынуждено частью бежать, частью запираться в домах.

Командующий отдельным корпусом полевой разведки группы войск «Юг», генерал-лейтенант боярин Денис Давыдов

Парадный мундир был безнадёжно испорчен, поэтому Горыне пришлось ехать в особняк Стародубских и переодеваться в запасной, которых он по совету бывалых друзей нашил целых шесть штук. Правда, пришлось заказать у ювелира шесть копий комплекта наградных знаков, чтобы не перевешивать их с кителя на китель, а также сапог и шинелей. Но в данном случае удобство перекрывало все возможные затраты.

А в гардеробной комнате заодно был встречен Бластером и обмяукан, за то, что шлялся непонятно где. Кот еще подрос и уже был вполне приличного размера даже для рыси, и, судя по количеству перерабатываемого мяса, останавливаться не собирался.

В комнатах сестры по-прежнему царил ураган из тряпок, людей и украшений, и Горыня, лишь мельком удостоверившись, что там всё в порядке, пошёл искать князя, который обнаружился в библиотеке, что выходила в сад и нависала балконом над роскошным кустом сирени, покрытым мелкими цветом будто снегом.

Умиротворённый и спокойный, словно будда, князь Стародубский меланхолично попивал шустовский коньяк, глядя на роскошный сад за полукруглым панорамным стеклом библиотеки.

– А… Горынюшка. – Он приветливо взмахнул рукой. – Садись. А я вот сбежал, понимаешь. От турок не бегал, от германцев не бегал, даже когда в заслоне перед армией Мюрата стояли, и то слабины не дали. А вот сейчас – сбежал.

– Эта ретирада не признак страха, а свидетельство мудрости. – Горыня присел в кресло напротив, придержав рукой рукоять палицы. – Думаю, Машеньке так будет даже легче. А нужны будем – позовёт.

– Кстати, я там подивился на бриллианты, что ты привёз… – Григорий Николаевич покачал головой. – Я таковых камней и не видел никогда. Дорого взял?

– То князь Лопухин отдарился. Сказал, что за дочку его и того будет мало. – Горыня улыбнулся, вспомнив поджарого, но ещё крепкого князя, владевшего многими десятками заводов и фабрик по всей империи.

– То верно. – Князь Стародубский медленно кивнул. – Коли не ты, так все они полегли бы там. Ведьма та, как мне сказывали, дюже сильна была. Как сам-то уцелел. Не иначе как Перуновым благоволением.

– На благоволение надейся, а сам не плошай. – Княжич хмыкнул. – Ты мне, батюшка, лучше расскажи, что это к нам двоюродный дядя зачастил. То носа не показывал, а то прям каждую неделю с визитами.

– Ну, так сродственник он, хотя и дурной на всю голову. – Григорий Николаевич вздохнул. – Но причина проста. Проигрался он крупно, да и пообещал Аглаю, младшенькую дочь князя Абашидзе, за тебя выдать. А за то ему от князя Абашидзе полный выкуп векселей да долю в прииске, что на Вяче. Я уж ему сказывал, что у тебя другое на уме, но тот и слушать не хочет. Ты смотри там поосторожнее. Не вздумай с ней наедине остаться. С этих станется тебя «на пузо» взять или охаять в непотребстве с девкой да «под свирели» Родова дома загнать.

– Понял. – Горыня кивнул. – А может, стоит ему предложить за долю в имениях Стародубских денег дать? Тысяч двести дадим, а нам всё лучше. И в приданое Машеньке добавим, и вообще, хозяйство расширим.

– Двести тысяч. – Князь фыркнул и огладил длинную бороду. – Лёгкий ты насчёт денег, как я погляжу. Да там и на сотню не будет. Всё он уже взял, что можно было. А большего общинники не дадут.

– Так ему за сотню чего торговаться? – Горыня подхватил бутылку и налил себе в серебряную рюмку коньяк, плеснув на самое донышко. – В любом меняльном доме дадут. А земли его с нашими чересполосицу идут, и деревеньки людьми богатые. Вот и выходит, что подпортить он нам может сильно, а кроме нас, земли те и не нужны никому. А деньги могу и я дать. У меня уже почти полмиллиона так и лежат в Первом Имперском, да тратить некуда.

– Ты подожди… – Князь вздохнул. – Как оженишься, так каждую копейку начнёшь считать. Хотя в карты ты не игрок, обошла тебя зараза иноземная, да в гульбищах не замечен.

– У меня же всё казённое. – Горыня усмехнулся. – Вон, даже мундир, и тот за казённый кошт пошит. Можно сказать, на всём готовом. А Машеньке дать хорошее приданое, так и среди старших семей поискать партию можно. Третьего дня князь Белосельский интересовался, когда мы Марию обществу покажем. У него сын, кстати, весьма дельный офицер. Командует ротой егерей. Двадцать пять ему, а уже сотник, и у начальства на хорошем счету.

– Ты-то ещё и двадцатый год не прожил, а уже вона – генерал, – ворчливо заметил князь.

– Так и я за прачками не бегаю.

– Знаю я, за кем ты бегаешь. – Григорий Николаевич тяжело вздохнул и подвигал толстыми губами, словно проговаривая бранное слово. – Лекарки это, конечно, да. Можно сказать, вполне прилично, но когда же там у вас с царевной Анной сладится-то?

– Да ворон его знает. – Горыня повёл широкими плечами и взял в руки рюмку, что совершенно потерялась в здоровенных, словно ладони молотобойца, руках княжича. – То привечает, то не замечает. Словно собака на сене. Не ест сама и не даёт другим. Вот третьего дня княжну Курбскую от меня чуть не пинками отогнала. Скандал на всю Москву.

– Это политика, сынок. Тута скорости не будет. Заешь, поди, сколько там именитых женихов кругами ходит. Писали как-то, что даже из Испании цельный принц приезжал свататься, – спокойно ответил князь и легко коснулся своей рюмкой рюмки Горыни. – Давай, чтобы добру быть, а злобне сгнить.

Горыня опрокинул в рот терпкий напиток и, вдохнув послевкусие, медленно выдохнул, смакуя аромат.

– А насчёт великой княжны я тебе так скажу. Хоть я и хочу внуков поскорее, да думаю, что у Машки-то быстрее всё сладится. А ты уж не торопись. Дело такое, серьёзное. Не простую девку берёшь, и даже не княжну старого рода. Царскую дочь! Понимать должен.

– Да понимать-то я понимаю… – Горыня помедлил, но потом всё же решился. – Только вот ничего я не понимаю. Подруги её, и Катя Лопухина, и Анфиса Гагарина, и Любава Туманова, и даже Лиза Дашкова, что просто тихоня, все уже хоть по разу, а косу со мной расплели. И словно так это и надо. И приветливы, и друг дружку не ревнуют…

– Хмм. – Стародубский-старший задумался. – А ведомо ли тебе, Горынюшка, что они перед Макошью – сёстры? Однова посвящение получали у Кремлёва Источника, и повязаны куда как крепче, чем, скажем, ты с Машкой.

– Откуда? – вскинулся Горыня. – Я в эти дебри вообще не лез.

– А зря! – Князь вскинул вверх указательный палец с массивным перстнем. – То знал бы, что лучше всего им вообще одного мужа на всех, чтобы круг силы не распадался. Я про то, конечно, не самый большой знаток, но кое-что рассказать могу. То вообще старинная традиция, что с самой Малуши – жены Святослава Игоревича идёт. Малуша-то и сама была ведуньей не из последних, а когда призвала своих сестёр во Макоши, войско Святослава вообще не знало поражений. Тогда и хазаров побили да рассеяли, и цареградцам наподдали, что те до Алании катились без задержки. А печенегов, что под Киев пришли, так и вовсе вырезали до последнего человека.

– Ну, со Святославом понятно. Он князем всей земли русской был. А мне-то этот хоровод зачем? Тут с одной женой бы управится, а как с пятью?

– Ну, то при случае у государя нашего спросишь. У него ведь в жёнах тоже Макошин круг. – Григорий Николаевич усмехнулся. – Когда благоволение Родово на войско накладывали, так свет аж глаза резал. Так мы после того, веришь, сотню вёрст прошагали, после в бой вступили, да ещё гнали супостатов до самой Березины. Ну а там уж и егеря вступили. Великая сила это, Макошин круг. И никак сёстрам в полную силу не войти, пока они себе мужа не найдут.

За разговорами незаметно подошло время, когда нужно было ехать во дворец. Роскошная карета лазоревого цвета с золочёным гербом Стародубских, запряжённая четвёркой вороных коней, уже ждала у входа, как и почётный конвой из шести казачков, нетерпеливо гарцевавших рядом. Горыня стоял внизу, ожидая, пока князь выведет Марию, и чуть было не прозевал появление сестры на широкой лестнице.

Одетая в бледно-голубое платье, с золотой вышивкой по краю широкой юбки, Мария не шла, а будто плыла над землёй. Сверху на плечи была накинута пелерина из тончайшего кружева, отороченного лебяжьим пухом, а на руках, шее и на венце сверкали крупные бриллианты, обрамлённые в затейливую платиновую вязь.

– Маша, боюсь, сегодня ты затмишь даже царевен. – Горыня с улыбкой отвесил поклон сестре и подал руку, чтобы она могла взойти на подножку кареты.

– А я боюсь, как бы вам с батюшкой не было стыдно за деревенскую простушку. – Мария лукаво улыбнулась и, аккуратно расправив складки платья, села на мягкое сиденье.

Кареты съезжались к Кремлю со всей Москвы, и у Спасской башни царила уже привычная суета и толкотня. Но на этот раз въезжавшие экипажи проверяли не только волхвы, но и охотники, рядом стояла полная сотня егерей, а на стенах крепости были видны усиленные караулы и торчали стволы орудий.

Всё это Горыня разглядел, выйдя из застрявшей в пробке кареты, и, покачав головой, вернулся внутрь.

– Что там, сынок?

– Усиленные патрули, сотня егерей из Алого Полка, да волхвов два десятка. Проверяют всех. Плюс на стенах не менее полка.

– Эх, а не случилось ли чего? – Многоопытный князь нахмурился. – Неспроста это, ежели даже Алых егерей подняли.

– Что случилось, то уже прошло. – Горыня небрежно взмахнул рукой. – Это так. Больше от испуга и показного рвения в службе.

– Да что случилось-то? – подала голос Мария.

– Ведьмы опять затеяли волшбу в Москве, – нехотя пояснил Горыня. – Да не вышло у них. Все там и остались.

– А ты?..

– Да просто мимо проходил. – Горыня успокаивающе улыбнулся сестре. – Знаешь же, по таким делам главный – князь Васильчиков со своими головорезами.

Карету качнуло, и, проехав буквально десяток метров, она снова встала.

– Я вот чего понять не могу. – Маша ласково улыбнулась, но голос у неё просто сочился ядом. – Как можно быть таким отважным воином, отлично разбираться в поэзии и музыке и быть таким отчаянным вруном?

– А ты хочешь, чтобы я направо и налево рассказывал о том, что составляет государственную тайну? – Горыня усмехнулся. – Ты вон батюшку расспроси, как он в Польском королевстве заработал знак Ярого в серебре с пушками.

– Горыня! – Григорий Николаевич даже руками развёл от такой подставы. – Негоже молодым девицам знать такое. А вот ты лучше расскажи нам, как в гостях у Гагариных блистал. Вот уж то история так история. – Он довольно рассмеялся. – Представь себе, Машенька, что Горыня устроил у Гагариных настоящий концерт, совершенно покорив всех присутствующих, а княгиня, Всемила свет Игоревна, так расчувствовалась, что прилюдно расцеловала его и тут же объявила, что двери дома Гагариных всякий час открыты для Стародубских и в любой день.

– Да, для Всемилы такое совсем не свойственно. – Маша, уже давно была в курсе всех светских сплетен, что было одной из частей подготовки к выходу в общество, и о грозной ведунье была много наслышана. – Что же ты такое ей спел?

– Гагарины – семья военная. – Горыня посмотрел невидящим взглядом за оконце кареты, вспоминая тот вечер. – Даже Всемила Игоревна десять лет в войсковых волхвах отходила, за что и звание подполковника имеет вполне заслуженно, да и знаков воинской доблести немало. А уж старый князь, так тот с самим Кутузовым Берлин брал. Ну, я и спел… – Он вздохнул. – Я как стихи прочитаю, ладно?

– Она потеряла двоих братьев в битве за Москву, – глухо произнёс Григорий Николаевич. – Слав умер у неё на руках, и даже её огромная сила не смогла спасти раненого. А Драгомир Вячеславович схоронил там отца. Так и познакомились, когда тела похоронным обозом в Москву отправляли.

Карета вновь качнулась, набирая ход, и вновь остановилась, проехав буквально сто метров.

Князь, прикрыв глаза, откинулся в удобном кресле и привычным усилием взял под контроль дыхание и погрузился в поверхностную медитацию, которая помогала ему обдумывать сложные вещи.

Горыня, воспитанный в деревне, взятый им практически с «улицы», оказался совсем непрост, что и доказали последующие события. Высочайшее воинское мастерство Горыни, редкостное даже для опытных воинов, невероятное оружие, которое уже изменило ход войны, и абсолютное бесстрашие перед тварями Кромки, никак не могло объяснить резкий взлёт до ближайшего государева советника, тесное (куда уж теснее!) знакомство с царевной и отношение царёвых ближников – Васильчикова, Бенкендорфа, Кропоткина, Гагарина… всех не перечесть, и даже это насквозь непонятное возвышение безмерно льстило князю.

Его стали наперебой приглашать в лучшие московские дома, даже сватали дочерей, словно забыв о том, что потомства можно не ждать. И всё это благодаря Горыне, ворвавшемуся в российское высшее общество, словно ядро из осадной пушки. Нет, конечно, Стародубские – славный род и по праву записаны в Бархатные книги пяти губерний. Да и сам князь, дослужившийся до генерала, – вполне благопристойная фигура. Только вот княжеских родов на Руси больше трёх сотен, а есть ещё и боярские роды, и служилое дворянство, многие из которых в немалых чинах и с серьёзным влиянием в обществе. Так что соперничество и грызня между родами за влияние и близость к государю идёт отчаянная.

Горыня, конечно, ото всего этого весьма далёк, и не потому, что глуп, а потому, что ко всем этим игрищам испытывает глубокое отвращение. На мелкие сговоры не идёт, а любую попытку подмять его расценивает как акт агрессии. На этом уже прогорели Бельские, вздумавшие подкупить молодого генерала, подарив ему пару юных рабынь-гречанок, сведущих в искусстве наслаждений.

В тот же день гречанки были освобождены и с подарками посольским кораблём отправлены к себе на родину.

В обществе решение Горыни обсуждали весьма горячо и в итоге сошлись на том, что поступок был весьма благородный и в высшей степени достойный, несмотря на крайнюю молодость самого генерала и ходящие про него слухи.

В общем, в светские игры молодой княжич просто не лез и полностью их игнорировал, тратя время на вещи, порой совсем непонятные князю, но, видимо, важные, так как царские курьеры бывали у них в доме регулярно, так же как и посланники от Васильчикова, Бенкендорфа и Юсупова.

«Похоже, нужно строиться поближе к Кремлю», – подумал Григорий Николаевич, кивая своим мыслям. Конечно, это будет стоить немало денег, но тут уже не до экономии. Честь важнее.

Карету вновь качнуло, и она проехала почти до самой башни, где была остановлена досмотровой группой волхвов. Дверь распахнулась, и старший офицер наряда, отдав воинское приветствие, поводил внутри истошно верещавшим и вспыхивающим алым светом поисковым амулетом и, кивнув с улыбкой Горыне, аккуратно закрыл дверцу.

– Проезжай!

– А что это у него амулет так шумел? – Маша посмотрела на Горыню, чтобы тот, как человек сведущий, пояснил ей непонятный момент.

– Это проверка на оружие и боевые артефакты, – спокойно ответил Горыня. – На мне и то, и другое, вот амулет и забренчал.

– А почему нас пропустили?

– Так кому ещё на празднике быть с оружием, как не Личной Государевой Канцелярии? – Князь рассмеялся. – Волхв, наоборот, сильно бы удивился, если б Горыня приехал без всего.

На первом этаже, где стояло огромное, в три человеческих роста, зеркало, Стародубские остановились, приводя гардероб в идеальное состояние, а Горыня, бросив короткий взгляд на Марию, в очередной раз поразился тому, насколько красота Марии была естественной.

– Что-то не так? – Маша, перехватив взгляд брата, нахмурилась.

– Всё так. – Горыня улыбнулся. – Просто восхищаюсь твоей красотой.

– А… Тогда ладно. Восхищаться можно. – Мария благодарно улыбнулась и, дав себя подхватить под руку, шагнула вместе с отцом и братом на лестницу.

– Тёмник поместной управы военного приказа, князь Стародубский с княжной Марией Стародубской и старший советник Личной Государевой Канцелярии княжич Стародубский! – громко объявил глашатай, и Стародубские вошли в зал.

Парадный Знамённый зал Большого дворца уже был полон гостями праздника. В основном высшими чиновниками империи, хотя мелькали золотые пояса купцов первой гильдии и национальные костюмы, в которых приехали выборные от губерний.

Как и было заведено с подачи князя Кропоткина ещё лет пятьдесят назад, вдоль стен зала стояли столы с лёгкой закуской, винами и сладостями для дам.

Неторопливо совершая круг по залу, князь и княжич раскланивались с знакомыми, и их представляли пока ещё незнакомым гостям, в числе которых совершенно неожиданно оказался посланник короля Франции – магистр ордена Благодати Господней граф д’Артуа. Высокий мужчина в сером сюртуке с несколько измождённым лицом, со слегка поникшей ярко-алой розой в петлице и магистерском поясе, расшитом серебром.

Французским Горыня владел не очень хорошо, но, несмотря на это, граф наговорил комплиментов, хваля произношение, а затем, перейдя к Маше, буквально осыпал её ворохом славословий. Оторваться от навязчивого француза удалось с некоторым трудом, и, перейдя в Царский зал, они вновь попали в людской водоворот, только на этот раз деловитый и осмысленный, так как все готовились к выходу императора.

Через полчаса вдруг запели горны, и под громкий крик глашатая: «Император Всея Руси Михайло Третий» высокие двери распахнулись.

Государь на этот раз был не только в сопровождении всех пяти жён, но также детей, среди которых взгляд Горыни сразу выхватил царевну Анну.

Одетая в белое платье, расшитое жемчугом, и с высоким венцом на голове, Анна держала за руку шестилетнего брата Яромила, который, судя по лицу, вообще не понимал, что он здесь делает.

Пройдя по коридору из первых лиц империи, государь занял место на троне, а жёны и дети сели рядом на одну или две ступеньки ниже, как было положено по рангу.

После началась долгая и неторопливая церемония представления всех новоприглашённых, среди которых были военные, чиновники, купцы и выборные от общин. Стародубских вызвали последними, но в отличие от всех прежних, государь вдруг попросил Марию Стародубскую с князем подойти ближе и минут десять о чём-то с ними беседовал, а после даже встал с трона и, обращаясь к князю, произнёс:

– Славный род и славные воины. Рад видеть вас, князь Стародубский, и вас, княжна, у себя в гостях. Ну, а вас, господин старший советник, прошу подойти ближе.

Горыня, подивившись такому повороту, вышел из толпы и встал перед троном, отметив лишь, как по бокам выдвинулись двое ведунов, отсекая трон и пространство перед ним силовым пологом.

– Что же это вы, Горыня Григорьевич, лишаете наших охотников и волхвов работы? – с лёгкой улыбкой произнёс Михайло. – Вот, князь, жалуюсь вам на сына вашего. Опять учудил. Уничтожил полный круг ведьм полонских, колдуна из Германского царства, да спас от лютой смерти шестьдесят пять детей и отроков. Ведьмы те затеяли волшбу на старом источнике, про который мы сами ничего не знали, так что чудище оттуда могло вырваться невиданной мощи.

– Всегда неслухом был. – Притворно вздохнул князь. – Вот когда Машеньку скрали, так в одиночку ворвался в крепость и всю внешнюю охрану да трёх упырей перебил. Если бы не ещё пара упырей да ведьма внутри, так и вовсе зря волхвов военной управы беспокоил. А так, государь, он парень хороший. Резкий, конечно, да быстрый, так и возраст такой.

– Женить его поскорее, что ли, дабы род не пресёкся? – Государь задумчиво посмотрел на княжича.

– Так предлагал уже. – Князь вздохнул ещё более горестно и покачал головой. – И боярынь из семей родовитых, и графинь заморских, и даже княжон из старых семей.

– Неужто никто не люб? – Михайло, грозно нахмурившись, посмотрел на Горыню. – Нешто у нас в державе не найдётся невесты такому молодцу? Может, среди ханьских поискать, или вот давеча посольство маньчжурское прибыло. Так там просто цветник юных красавиц. А? Что скажешь, Горыня Григорьевич?

– Люба мне одна девица, государь. – Горыня не отрываясь смотрел в лицо Анны, которая, тоже не опуская глаз, сидела выпрямившись в кресле, напряжённо сжимая подлокотники. – Только она и видеть меня не желает.

– Может, обидел чем? – предположил государь и посмотрел на дочь.

– Того не ведаю, но спрашивал и ответа не получил.

– Так что же? – Михайло Алексеевич задумался. – Воин справный, разумный на диво, в непотребствах не замечен, рода достойного, да и статью не обижен… – Государь повернулся к Анне. – Может, скажешь своё слово? А то ведь мне уже все уши прожужжали про сватовство с Горыней Стародубским. И Курбатовы, и Веретенниковы, и вот ещё Татищевы… Ведь правду говорят. Или забирайте молодца, или отпустите на вольное сватовство. А сдерживать отцам молодых дочерей уже никак невозможно.

– А сам-то что скажешь, княжич? – Анна, напряжённая до звона, словно струна, смотрела на Горыню так, словно хотела пробурить в нём дырку. – Не одну ведь меня берёшь. С сёстрами моими тоже объясниться должен.

– А ты-то сама знаешь, чего хочешь? – Горыня, которого уже несколько утомили эти скачки, спокойно посмотрел на Анну. – Девчонки рядом? Ну так пойдём и объяснимся по-людски. – Он перевёл взгляд на императора. – Вы позволите, государь?

– Иди, да будет дух Перуна с тобой. – Михайло вздохнул и качнул головой. И лишь когда Горыня с Анной скрылись за одной из дверей, ведущих из зала, устало посмотрел на князя. – Даст Род, слюбится там у них, да всё нам полегче.

– То так, государь, – Стародубский кивнул. – Дети на выданье и слону хребет переломят.

В комнате, украшенной цветочными корзинами и от того благоухающей густыми цветочными ароматами, тихо словно мышки сидели в креслах изящная словно статуэтка Катерина Лопухина, жёсткая и прямая будто клинок Анфиса Гагарина, обычно весёлая, но сейчас непривычно тихая и зажатая Любава Туманова, и Лиза Дашкова, философское настроение которой не могло поколебать ничего.

Анна заняла одно из свободных кресел и кивнула Горыне.

– Ну вот. Мы здесь. Говори, что хотел.

Около минуты Горыня молчал, посматривая на девушек, и после, шагнув так, чтобы видеть их всех, коротко поклонился.

– А всё уже сказано не по одному разу. И каждой из вас, и всем вместе. К сожалению, я ничего не знал ни о Макошином круге, ни о сложностях, которые с этим связаны, но что-то такое предполагал. Уж больно смотрины у вас были… сложные. – Горыня помедлил, подбирая слова. – Что хочу сказать, кроме того. Просто не будет. Мы все разные, и если двум людям сложно подстроиться друг к другу, то одному к пяти девушкам ещё сложнее. Но если вы этого захотите, то всё сложится. Почему большая часть гармонии зависит от вас? Так вы знакомы уже много лет и между собой-то притёрлись. А я, как ни крути, человек новый. Чего там ещё от меня ожидать, кто знает? – Он сделал паузу.

– Катя. – Горыня посмотрел на Лопухину. – Я знаю, что секреты этого мира для тебя важнее, чем всё остальное. Ты роешься в старых книгах, пытаешься понять, как устроено всё, что вокруг нас. Обещаю тебе, что расскажу всё, что знаю и что не рассказывал ещё никому. И мир никогда не встанет между нами. – Княжич перевёл взгляд на Гагарину. – Анфиса. Ты человек боя и знаешь об этом не меньше меня. Но все мои знания – твои знания. Стрелковая подготовка, тактика и всё, что я знаю о войне. И никогда она не встанет между нами. – Он повернулся к Любаве Тумановой.

– Любава. Я ничем не смогу тебе помочь. То, что ты сделала смыслом своей жизни, мне вообще никак не знакомо. Но обещаю тебе все артефакты и древние вещи, которые я достану, добуду или выкуплю. И никогда и ничто не встанет между нами. А тебе, Лиза, смогу рассказать совсем немногое, потому как твоё лекарское искусство намного выше, чем мои знания. Но тоже помогу, чем смогу. Хотя мои знания о ядах тебе вряд ли пригодятся.

Он повернулся к Анне.

– Анна. Ты открываешь новые источники и наделяешь силой всех ведунов. За тобой вся мощь империи, и я лишь малая песчинка в стене этой крепости. Но всё, что от меня зависит, я сделаю.

– А про любовь что-нибудь расскажешь? – негромко произнесла лукавая Любава и будто бы в смущении прикрылась кончиком платка, наброшенного на плечи.

– Про любовь? – Горыня улыбнулся. – Так я и не знаю про неё ничего. А говорить о том, чего не знаешь, могут или глупцы, или политики. Но вот с каждой из вас мне было хорошо. И не только тогда, когда мы были близки. Но и когда просто гуляли, говорили. Хорошо, спокойно, и я не чувствую никого из вас как чужого человека. Могу узнать любую из вас по запаху, по звуку шагов. Знаю, что любит каждая из вас, и знаю, чего не любит. Ещё, наверное, многого не знаю, но тут всё в ваших руках.

Из комнаты он вышел уставшим, словно целый день таскал железо, и, прислонившись к прохладной стене, некоторое время приходил в себя, а когда открыл глаза, обнаружил, что метрах в пяти стоит князь Васильчиков.

– Государь просил поинтересоваться результатом, – пояснил он своё присутствие.

– Да ворон его знает. – Горыня пожал плечами. – Вроде нормально поговорили, но что они там у себя в голове решили? – Он вздохнул и отлип от стены. – Пойду, посмотрю, как там дела у отца с Машей. А то бросил их…

– Хорошо. – Князь кивнул. – Если что узнаю, пришлю человека. И… спасибо тебе за деток. Мы этих пропащих где только ни искали. А они все здесь, под боком. Охотники, кстати, тебе новое имя придумали. – Он широко улыбнулся. – Вакула Ижорский сказанул что-то вроде: «Чисто сработано, как доктор прошёл», ну и все подхватили. Теперь тебя у охотников иначе чем «доктор» не называют.

В зал Горыня вышел пусть и в глубокой задумчивости, но уже натянув на лицо маску спокойствия и уверенности, которой вовсе не испытывал, собираясь жениться сразу на пяти совсем непростых девицах. В прошлой жизни ему очень не везло с женщинами. Относительно нормальную семью удалось создать лишь один раз, и основой её была не любовь, а взаимное уважение и внимание к интересам друг друга. Тоже немало, но нынешняя ситуация выбивала его из колеи начисто.

Из размышлений его вывел незнакомец в роскошном алом, словно женском, камзоле, расшитом золотом и жемчугом, и с золочёной парадной шпажкой на роскошном бархатном поясе старшего магистра. Незнакомец щеголял длинными седыми волосами, забранными в косицу, и имел взгляд снайпера, высматривающего цель из-под густых и косматых бровей.

– Позвольте представиться, глава посольства ордена Песочных Часов, Луи д’Альбер. – Он церемонно поклонился, придерживая рукой шляпу-треуголку, обшитую брабантским кружевом.

– Старший советник Личной Государевой Канцелярии княжич Стародубский. – Горыня в ответ коротко поклонился. – Чем обязан интересу столь могущественного ордена к своей скромной персоне, господин старший магистр?

– Вы скромны, что делает вам честь, господин старший советник. – Д’Альбер рассмеялся негромким, но приятным смехом и, доверительно взяв Горыню под локоток, повёл его к столам. – Вы так молоды, но уже занимаете столь высокое положение при троне крупнейшей мировой державы. А ещё у вас на груди столь впечатляющая коллекция военных орденов, что я просто не мог пройти мимо и не познакомиться со столь блестящим представителем молодого поколения России. Старики, увы и ах, косны и недальновидны, а вот молодёжь, наоборот, устремлена в будущее. Ей открыты все тайны мира, и для них нет ничего невозможного. Именно молодёжь двигает вперёд человечество.

– Молодёжь, не стоящая на плечах стариков, мало что стоит. – Горыня улыбнулся простоте нравов посла. Вот так вот, среди толпы прихлебателей и наблюдателей, подбивать клинья к чиновнику высокого ранга…

– О! Прекрасно сказано! – Д’Альбер широко улыбнулся. – Что ж, вижу, что слухи о вашем уме ничуть не преувеличивали. Позволено ли будет мне поинтересоваться, какое образование вы собираетесь получить? Если философское или инженерное, могу порекомендовать несколько превосходных учебных заведений, где есть все возможности для совершенствования столь яркого таланта, как ваш.

– Заведения, конечно же, европейские? – Горыня усмехнулся.

– Но ведь всем известно, что философская школа Европы сильнейшая в мире! А европейские инженеры приняты ко дворам всех просвещённых правителей! – воскликнул дипломат, останавливаясь возле стола с винами и закусками.

– Философия… – Горыня покачал головой, глядя, как ловко д’Альбер разливает вино в два бокала, и, отрицательно кивнув, взял чашу и наполнил её прозрачным словно слеза берёзовым соком. – Философия – просто набор инструментов, позволяющий размышлять и делать выводы. А в любом инструменте важнее не качество оного, а способности того, кто им владеет. Это, конечно, важно и в любых других видах человеческой деятельности, но в философии – фактор личности наибольший. Итак, что же получается? Любая философская кафедра это всего лишь способ привлечения и приручения людей умных от природы, чтобы по возможности использовать их в своих целях, либо для обеспечения невозможности их использования другими. И если от отъезда толкового инженера вреда будет немного, инженеру нужны и станки, и общий уровень материальной культуры, и соответствующая интеллектуальная поддержка, то с философом всё проще. Бумага, карандаш, дом с красивым садом, и женщина, которая за всем этим будет следить. А в результате – новые пути развития цивилизации или ещё что-нибудь столь же разрушительное. Ваше здоровье. – Горыня поднял чашу и в несколько длинных глотков осушил её. – И возвращаясь к вашему предложению. Инструменты познания широко известны, а садиков с домами и покладистых женщин полно в любой точке мира. Так что Европа в этом смысле ничем не выделяется.

– А общение с себе подобными? – не сдавался д’Альбер. – Окружение – это тоже очень значимый фактор.

– Тогда почему все великие философы одиноки и предпочитают общаться письмами? – Горыня улыбнулся. – И кстати, это справедливо для всех стран, кроме России. Только здесь при ведовских школах действуют центры обмена знаниями, что очень помогает именно в научных исследованиях. Вон там, у выхода в танцевальный зал, видите? Великий Михайло Ломоносов беседует с группой молодых людей, среди которых и военные, и ведуны, и выборные от общин. А ваши философы делятся знаниями с крестьянами?

– Но вы забыли ещё один очень важный момент. – Д’Альбер отпил крошечный глоток из своего бокала и, видимо найдя вино вполне годным, приложился уже куда основательнее. – Императорская стипендия для учёных весьма велика…

– Я достаточно обеспеченный человек, чтобы не думать о хлебе насущном, – отмахнулся Горыня.

– Так что же вам надо? – Дипломат внимательно посмотрел в глаза Горыне.

– А у меня всё есть. – Горыня также прямо посмотрел на д’Альбера. – Слава, женщины, деньги, всё это у меня есть, или будет, в любом количестве, только протяни руку. Но самое главное, у меня есть дело. Важное. Огромное. Интересное, до дрожи в кулаках, и бесконечное, как само время. Дело, которое возвышает мою честь и даёт смысл жизни. – Он улыбнулся. – Защищать, строить и делать лучше мою страну. А всё, что вы можете мне предложить, это быть чужаком за тридцать сребреников и утешать себя мыслью о том, какой ты умный и как ловко ты выбрал другую родину.

– О! Вы знакомы с Книгой? – Д’Альбер, никак не отреагировав на последний выпад Горыни, поставил на стол уже пустой бокал.

– Я вообще начитанный мальчик. – Горыня без улыбки посмотрел в лицо д’Альбера. – Знаком и с Кодексом Гермеса Трисмегиста, Молотом Ведьм и многими другими трудами. И все они убеждают меня в том, что я принял и осуществляю правильное решение.

– Что ж. – Д’Альбер вновь наполнил бокал и с улыбкой кивнул. – Я вижу похвально твёрдого в убеждениях молодого человека, прекрасной учёности и широких взглядов. Могу лишь пожелать вам удачи во всех начинаниях. – Он поднял бокал, салютуя, и, отпив пару глотков, с поклоном удалился, освобождая сцену для ещё одного действующего лица.

Это был мужчина лет тридцати, черноволосый, смуглый, одетый в чёрное с фиолетовым, гордо брякающий вполне боевой шпагой на поясе.

– Имею ли я честь беседовать с принцем Горыней Стародубским? – произнёс он на вполне понятном английском.

– Да, милорд. Но в данном случае был бы скорее уместен титул маркиз, так как ближайший аналог князя – герцог, а я старший сын. – Горыня учтиво поклонился.

– Я герцог Арко, Филипп Луис де ла Куэва, де ла Мина, требую у вас сатисфакции за оскорбление, нанесённое Британской короне.

«Ну, хоть какое-то развлечение». – Горыня кивнул скорее своим мыслям, чем словам горячего испанца, и задумчиво оглянулся. К стыду своему, дуэльного кодекса он не знал совершенно, хотя дуэли в московском обществе периодически случались. К своей удаче, совсем рядом он увидел оживлённо беседующих князей Суворова и Пушкина и, шагнув к ним, остановился, ожидая, пока беседующие обратят на него внимание.

– А, княжич! – Александр Сергеевич, улыбнувшись Горыне, словно старому знакомому, отставил бокал в сторону и крепко пожал ему руку. – Вот, Александр Васильевич, хочу рекомендовать вам сего весьма молодого, но очень перспективного юношу.

– Перун, Ярый, да и прочая, прочая, прочая. – Суворов довольно рассмеялся и хлопнул сухой, но неожиданно тяжёлой рукой по плечу Горыни. – Вижу, не в штабах отирался! Молодец! – Говорил Александр Васильевич быстро, словно торопился, широко жестикулировал руками, двигался из стороны в сторону, словно сбивая прицел снайперу, но взгляд был сосредоточенный, внимательный и взвешивающий. – Но ведь не для разговора пришёл, не для разговора. Вижу, нужда какая-то?

– Да вон, испанец стоит. Требует дуэли. А я ни кодекса дуэльного не знаю, ни правил. Пристрелить бы его, чтобы не мучился, но как-то неловко. Всё же издалека ехал…

– Вот молодец! – Суворов расхохотался и вновь хлопнул ладонью по плечу Горыни. – Слышь, Сашка. Весь в тебя. – Александр Васильевич посмотрел на княжича. – Тоже по молодости любил подраться на дуэлях. Но после того как ему ногу прострелили, как завязал. – Суворов в пару быстрых шагов подскочил к испанскому дворянину и, перейдя на испанский язык, стал быстро что-то выяснять, временами похохатывая, словно тот рассказывал ему смешную историю. Тем временем генерал Пушкин, обращаясь к Горыне, негромко произнёс:

– Может статься, что идея пристрелить этого гишпанца была не такой уж плохой. – И пояснил, видя удивление Горыни: – Это известный в Европе бретёр, наёмный дуэлянт и мастер дестрезы[6]. Ученик самого Антонио де Брея[7]. Вы знаете, что такое дестреза?

– Знаю, – спокойно ответил Горыня. – Хорошая школа двуручного боя, с элементами акробатики. Но у меня тоже были достойные учителя.

– Ну вот. Почти договорился. – Суворов с улыбкой вернулся к Горыне и Александру Сергеевичу, подхватил свой бокал и сделал большой глоток, словно у него пересохло горло. – Биться будете завтра, в Перуновом дворике, что у Рогожской заставы. Время – сразу после утренних свирелей. Поскольку это он тебя вызвал – оружие на твой выбор. Но меч брать не советую. – Суворов с улыбкой посмотрел на Горыню. – Пока ты им размахнёшься, он уже наделает в тебе сотню дырок.

– Да у меня и шпаги-то нет. – Княжич покачал головой и, одним движением выдернув из ножен свою палку, с некоторым удивлением смотрел, как она удлиняется, превращаясь в нечто похожее на трость.

– Ну-ка? – Александр Васильевич нагнулся и внимательно посмотрел на оружие Горыни. – Никак Святогорова Палица?

– Да вообще нечто непонятное, – хмуро произнёс Горыня. – Ведёт себя как хочет. То притворяется простой палкой, то режет всё словно масло. Да справлюсь я с этим испанцем, господин неведник[8]. Вы мне лучше вот что скажите. Нам такой специалист нужен, или можно прибить?

– Хм-м. – Суворов задумался. – С одной стороны, наши мастера ничуть не хуже. И порубежники, и из ханьцев, и наши мечники. А с другой – было бы неплохо. Новая школа, новый взгляд, новые техники…

– Тогда, господин неведник, объявите этому кренделю заморскому, что мой выбор шпага против шпаги. И если я побеждаю, то служить ему учителем двадцать лет. А если нет, то я выбираю пистолеты, и пусть ищет себе место на кладбище.