Читать книгу Самая долгая ночь - Андрия Уильямс - Страница 3

I. Купе-кабриолет

Оглавление

Нэт

Июнь 1959 года

Нэт вышла из автомобиля первой. От ее туфель без каблуков на красноватой пыли автостоянки оставались рисунки в виде елочки. Солнечные лучи танцевали на голубой поверхности озера. Они остановились где-то в северной части штата Юта. Через день должны уже быть на месте – в Айдахо-Фолс. Как раз вовремя.

Две с половиной недели они тряслись в своем «Де Сото-Файрфлайте» 1955 года выпуска, держа путь из Вирджинии в Айдахо. Ее муж Пол купил машину с рук пару лет назад. Сейчас ему предстояло явиться в Айдахо-Фолс. Он получил очередное назначение – оператором небольшого ядерного реактора. Муж всегда говорил, что, когда служишь дяде Сэму, переезжать приходится часто, поэтому они без лишних разговоров посадили двух маленьких дочек на заднее сиденье и отправились на запад. Спали в гостиницах, в домах фермеров, а две ночи, к сожалению, пришлось провести прямо в машине. Нэт казалось, что они, как какие-то кочевники или бродяги, целую вечность колесят по неприветливым западным штатам: перекусывают на ходу крекерами, отдыхают на обочине дороги, просятся на ночлег к скромным фермерам, лазают по сеновалам вместе с котятами, справляют нужду на автозаправках…

Пол открыл дверцу и вышел. Наклонился, чтобы помочь Лидди, которая пыталась протиснуться между задним сиденьем и спинкой переднего. На спине у Пола расплылось темное влажное пятно от пота. Полуторагодовалая Лидди спрыгнула на землю и, ни секунды не мешкая, весело потопала в сторону пляжа. Детская непосредственность и милое безрассудство. Животик, семенящий в розовом хлопчатобумажном комбинезончике. Трехлетняя Саманта выкарабкалась из машины самостоятельно и помчалась догонять сестру. Мятый подол ее светло-голубого платья пристал к ногам. Нэт последовала за дочерьми. Она шла, заслонив рукой глаза от искрящегося блеска воды. Казалось, что маленькие фигурки ее девочек светятся благодаря невидимой энергии, которая исходит от них.

Идеально круглое озеро с хрустально чистой водой лежало меж гор, как блюдце на гигантской ладони. В воздухе сладко пахло весной. Нэт почувствовала, как душу наполняет надежда.

– Мы со всем справимся, – улыбнулась она Полу.

Его карие глаза были покрасневшими и явно уставшими. Он почесал затылок, дважды резко провел рукой по своим коротко стриженным, на армейский манер, волосам.

– Будем надеяться, – тоже улыбнувшись, произнес он. – Как ты?

– Нормально, – ответила Нэт.

Они шли позади девочек. Пол закатал рукава рубашки. Нэт сняла туфли и несла их в руке, зажав лямки между пальцами.

Откуда-то сверху раздался тихий удаленный всплеск. За ним послышались приглушенные аплодисменты и свист. Нэт повернула голову. Взгляд остановился на выступе скалы, который выдавался в воду. Там, наверху, виднелись силуэты людей. Спустя секунду один из них подошел к краю, прыгнул и, пролетев по правильной параболе, с тихим всплеском вошел в воду.

– Прыгуны со скал, – задумчиво произнесла она.

Нэт взглянула на девочек. До кромки воды еще далеко. Две миленькие головки с шоколадными волосами – неотличимые друг от друга, как будто у близнецов, – склонились над камушками: дочери складывали пирамидку. Нэт снова посмотрела на прыгунов. Ослепительная вода, стремительный прыжок, тихий всплеск… Все это было так знакомо, что у нее защемило сердце. Нэт выросла в Сан-Диего. Она обожала и плавать, и нырять. А одним из самых ярких воспоминаний были скалы в природном парке «Сансет Клиффс» в Пойнт-Лома, где она, прежде чем прыгнуть в воду, подолгу любовалась океаном.

Пол украдкой наблюдал за ней.

– Я пойду, – сказала Нэт.

– Куда? – спросил он с нажимом, давая понять, что и так обо всем догадался.

– Туда, наверх. Хочу прыгнуть.

Пол нахмурился, и Нэт почувствовала себя слегка виноватой.

– Это безумие, – процедил муж. – Как ты сможешь ехать, ты же будешь мокрая?

– На такой жаре? Да я за полминуты обсохну. Подержи мои туфли.

Прежде чем Пол успел возразить, Нэт сунула ему в руку туфли и помчалась к скале, оставляя за собой брызги песка и мелкой гальки, – только пятки засверкали.

– Ты не знаешь этих людей, – крикнул ей вслед Пол.

Она повернулась и помахала рукой.

– Все будет хорошо! Я на минутку!

Девочки прыгали и визжали от радости, наблюдая, как мать взбирается на скалу. Даже издалека Нэт заметила неудовольствие мужа: плечи его напряглись, а губы сложились в прямую линию, но сейчас это ее не беспокоило.

Забравшись наверх, она увидела прыгунов. Двое парней и две девушки теперь просто лежали на скале, грелись на солнце и, судя по всему, пребывали в полном покое и гармонии с самими собой. Они были примерно того же возраста, что и Нэт, – лет двадцати четырех. Что привело их к этой скале среди бела дня? Неужели они не обременены повседневными обязанностями, которые съедали бóльшую часть жизни самой Нэт, – детьми, готовкой, уборкой, глажкой? Еще несколько лет назад она была похожа на них. На секунду Нэт застыла, словно разглядывая зернистую фотографию, кадры из собственной жизни.

– Привет, – повернулся к ней один из мужчин.

– Здравствуйте, – очнулась от своих мыслей Нэт.

Теперь, когда женщина очутилась рядом с незнакомцами, она ощутила легкую неловкость.

– Вода показалась мне такой соблазнительной, – призналась она.

Нэт тотчас пожалела, что не употребила другого слова, не имеющего столь двусмысленного подтекста.

– Просто восхитительно, – согласилась одна из девушек, одергивая облегающую красную юбочку купального костюма.

Она взглянула на Нэт, насмешливо приподняв бровь:

– Собираетесь прыгать в таком виде?

– Думаю, да, – улыбнулась Нэт.

Она подошла к краю скалы. Не обращая внимания на подол платья, облепивший колени, подогнула пальцы ног и приготовилась к прыжку. Внизу был не бушующий океан, а гладкая, как стекло, поверхность озера, голубая и прозрачная. Она вытянула руки. Колени напряглись. Спина расправилась. Прямая, как стрела – вся, до кончиков пальцев. Нэт прыгнула.

Она пролетела три удара сердца… Одна тысячная… две тысячных… три тысячных… Тело пронзило водную гладь. Нет, она вошла в воду совсем не идеально. Ступни ног были слишком отведены назад. Впрочем, это ее не тревожило. Нэт вынырнула, едва подавив рвущийся из груди крик радости. Она весело рассмеялась и поплыла к берегу. Она не делала этого долгие годы. Разве можно такое не любить? Вода хлещет тебя по лицу и кричит: «Ты жива!»

– Отлично! – крикнул парень сверху.

Едва коснувшись кончиками пальцев дна, Нэт перестала плыть и продолжила путь к берегу пешком. В какой-то момент она поймала взгляд Пола, и восторг начал постепенно рассеиваться. Она вдруг ощутила себя глупышкой. Платье плотно облепило тело и мешало идти – женщина медленно, неуклюжими шажками приближалась к Полу и девчонкам. К тому времени как она выбралась на берег, муж уже был вне себя.

– Зачем ты это сделала? – рявкнул он, с силой сжав ее туфли.

Нэт принялась отжимать волосы, стараясь не смотреть мужу в глаза.

– Для удовольствия, – тихо ответила она.

Пол покачал головой:

– Ты не знаешь, что там, под водой. А что, если бы ты ударилась и никогда не выплыла? Если бы озеро похоронило тебя… прямо на глазах у наших дочерей?

– Я знала, что все будет хорошо, – вяло отбивалась Нэт от нападок мужа.

Она ни за что не призналась бы ему, что ощущение опасности является частью удовольствия. Это восхитительное чувство, когда ты вонзаешься в воду, погружаешься все глубже и глубже, холод обжигает лицо, шею, все тело, и какая-то сила выталкивает тебя наружу! Нет, малая толика страха должна присутствовать.

Нэт отдавала себе отчет: все, что связано с водой, не вызывает у мужа щенячьего восторга. Он рассказывал, что рос в бедности и научился плавать лишь в учебке, где каждую ночь отрабатывал навыки в пруду возле Форт-Дикса. Это одна из немногих деталей, которые известны Нэт о юности мужа. Трогательная картина: худенький подросток тихо бредет по темному мелководью, потом начинает плыть, успевая сделать сначала только два, потом три, четыре взмаха руками. Тем не менее он с трудом, но все же прошел испытания при поступлении на военную службу. Правда, как оказалось, лишь потому, чтобы ему была уготована Корея. Неудивительно, что небольшие рискованные шалости, которые Нэт так любит, его пугают – все эти длительные заплывы для прочистки мозгов, прыжки со скал ради адреналина, ныряние… Пол реагировал так, как будто она делает это ему назло. На самом же деле Нэт совершенно не думала о муже, когда лезла в воду. Впрочем, с его точки зрения, это, возможно, еще хуже.

Что, если бы ты никогда не выплыла? Нет, она всегда выплывает.

Пол сгреб дочерей в охапку и зашагал прочь. Нэт последовала за ним, уже сожалея о своем поступке, ругая себя за глупость и своеволие. Впрочем, она догадывалась, что дело не только в том, что муж переволновался. Тот факт, что за ее прыжком наблюдали посторонние, делал ее выходку еще более безобразной. Пол видел, как незнакомцы подбадривали и хвалили жену за действия, которые сам он не одобрял. Получается, что комплимент первого встречного для нее важнее мнения родного человека.

Всю обратную дорогу к машине Пол с ней не разговаривал, а туфли просто поставил на сиденье.


Пол

На следующий день, измотанные длительным путешествием, Пол, Нэт и их дочери приехали наконец в Айдахо-Фолс. Их поселили в небольшом желтом домике неподалеку от центра города. Военного городка здесь не было, поэтому армейцы жили среди гражданских. Практически сразу по прибытии Пол отправился на службу, а Нэт осталась в пустом доме, по которому как угорелые носились девочки. Пол сожалел, что на жену навалилось столько забот, но в глубине души был рад возможности вырваться из дома, хотя и немного нервничал по поводу новой работы.

Через неделю доставили коробки с их пожитками. Вещи за время пути перемешались друг с другом, составив весьма причудливые комбинации. Ежедневно, возвращаясь с работы, Пол обнаруживал, что один-два предмета уже находятся где положено. Например, в шкафчике появились полотенца – утром, когда он уезжал на работу, там еще ничего не было. На длинном кухонном столе занял свое место блендер… Впрочем, дело двигалось медленнее, чем он надеялся, но Пол решил набраться терпения, ведь Нэт занята с девочками.

После трех недель обучения началась работа непосредственно на реакторе. CR-1 был сравнительно небольшим и простым в эксплуатации – его могли обслуживать всего три человека. Первую неделю Пол работал в ночную смену – вместе с Фрэнксом, главным по смене, и молодым Веббом, который, как и Пол, был здесь новеньким. Они потели на жарком реакторном уровне среди вырывающегося со свистом пара, время от времени позволяя себе сделать перерыв, чтобы выйти из этого ада в тихий и спокойный мир. Ночью пустыня выглядела бесконечной, куда ни глянь. У самой земли она казалась черной, как деготь, а над головой светили звезды и белели неясные очертания звездных скоплений.

Итак, обучение окончено. Первая неделя работы на реакторе тоже. Пол вышел на улицу, наслаждаясь утренней прохладой. Он полной грудью вдыхал аромат полыни и божественный горьковатый запах, исходящий от бумажного стаканчика с кофе. Впереди маячили выходные. Целых два дня отдыха. Ему стало хорошо от этой мысли, хотя после ночной смены он был все еще мокрый от пота. Пол вытащил сигарету, зажал ее губами и похлопал по карману, пытаясь нащупать зажигалку.

С минуты на минуту должен появиться голубой правительственный автобус, на котором он уедет в город, за пятьдесят миль отсюда, но никакого транспорта на горизонте пока не было. За его спиной CR-1 выпускал клубы пара в безоблачное небо – реактор жил своей беспокойной неживой жизнью. Впереди простиралось около девятисот квадратных миль пустыни. На испытательной станции – более тридцати реакторов. Пол видел свет, отражающийся от поверхности двух ближайших. Он никогда не бывал там и не был знаком ни с кем из сотрудников. Другие реакторы были более массивными по сравнению с CR-1, а следовательно – более престижными, к тому же их обслуживало гораздо больше людей.

CR-1 был прототипом компактных, удобных в транспортировке реакторов, которые армия собиралась строить за полярным кругом. Для обслуживания таких агрегатов достаточно двух-трех человек. Да и внешний вид реактора не вызывает подозрений. Его легко можно спутать, например, с силосной башней – обычное металлическое строение без окон. Если бы это сооружение находилось за пределами испытательной станции, никому бы и в голову не пришло, что внутри может быть реактор. Со стратегической точки зрения это разумно. Небольшой, дешевый и простой в производстве – его легко разместить на посту в Арктике, где американские солдаты только и ждут момента, чтобы врезать как следует русским, если Советы совершат какую-то глупость.

– Разве тебя это не нервирует? – поинтересовалась Нэт, когда они ехали в Айдахо. – Все эти ракеты, которые направлены на русских, которые лично нам ничего плохого не сделали…

Вопрос заставил его на минутку задуматься. Да, такова уж Нэт: о противнике думает хорошо и крайне непрактично. Пол видел тревогу в ее карих глазах и морщинку, образовавшуюся между нахмуренными бровями. Его жена практически всю жизнь прожила в Сан-Диего – месте настолько красивом и цветущем, что оно кажется почти нереальным. Она провела на пляже бесчисленное количество часов и всегда могла похвастаться отличным загаром. Она была умной и веселой, но столь же далекой от политики, как свадьба или водопад. Мысль об американских ракетах, должно быть, ее расстраивает, иначе она не задавала бы таких вопросов. Это его слегка злило, ибо напоминало критику, но в то же время немного позже, уже на работе, воспоминание вызвало в душе прилив любви.

Пол редко думал о Советах. Было много риторики на эту тему – и жестких разговоров, и угроз в адрес русских; но он считал, что большинство из них, пожалуй, нормальные люди. Все проблемы – от правительства, которое морит голодом собственный народ и довело экономику до разрухи… Пол считал, что для него главное – хорошо делать свое дело: поддерживать реактор в рабочем состоянии; следить, чтобы вода вовремя поступала через клапаны подпитки; чтобы не было утечки во время регулировки перемещения стержней; чтобы показатели давления оставались на нормальном уровне – не выше и не ниже.

На земле, где сейчас располагается испытательная станция, прежде жили индейцы, потом мормоны, основавшие Айдахо-Фолс, а позже, во время Второй мировой войны, здесь был лагерь для интернированных японцев Минидока. Затем на протяжении нескольких лет эта территория использовалась в качестве испытательного полигона для различных родов войск. Каких только взрывов здесь не было! Иногда операторы ловили на территории станции детишек из местных, которые на спор пролезали через сетчатое ограждение и искали шестидюймовые осколки, оставшиеся здесь после стрельб.

Пол разрывался между желанием выпить горячего кофе и поскорее покурить. Он вспоминал о Нэт, которая сейчас наверняка спит, причем спит на полу, потому что они до сих пор не обзавелись чертовой кроватью. Переезд через полстраны и начало работы на новом месте вряд ли можно назвать самым легким периодом в жизни. Пол чувствовал себя так, как будто они с женой пробежали марафон, потом забрались на Эверест и съехали с противоположного склона, приземлившись на гору своих запылившихся вещей. После восьми лет на нефтебазе – скучных и вызывающих зудящее раздражение – новая работа в качестве оператора ядерного реактора казалась сплошным бонусом. Это и более престижно, и прибавка к зарплате, бесконечные возможности… Однако надежды не оправдались, да и с Нэт они не стали ближе. Он с самого начала не был уверен, что его большая личная игра в конечном счете завершится успешно. И вот, оказавшись в Айдахо с молодой семьей на буксире, он в полной мере осознал всю серьезность того, чем рискнул, и понял, что назад дороги нет.

Внимание Пола привлекло облако пыли над дорогой, совсем не похожее на неторопливо вздымающийся плюмаж после проезда правительственного автобуса. Оно находилось ниже, но продвигалось несравнимо быстрее. Когда пыльное нечто приблизилось, Пол разглядел в нем стильный легковой автомобиль кремового цвета. На фоне равнинной местности несущаяся по шоссе сверкающая машина казалась миражом.

Позади него хлопнула дверь, из здания вышел младший специалист Фрэнкс, старший по его смене. Остановившись рядом с Полом, он прикурил, наблюдая из-под кустистых бровей за приближающейся машиной.

– Кто это? – ткнув в сторону машины сигаретой, поинтересовался Пол.

Фрэнкс изобразил удивление:

– Ты не знаешь мастер-сержанта Ричардса? Он начальник дневной смены.

– Я работаю только в ночную, – объяснил Пол.

Автомобиль приближался, и звук мотора становился все громче и громче – мерный рокочущий звук. И этот мужчина на удивительно красивой тачке – их мастер-сержант? Пол слышал разговоры, что Ричардс, надзирающий за дневной сменой, работает в административном здании, при этом бóльшую часть времени сидит у себя в кабинете, время от времени прикладываясь к бутылке. Здешние начальники славятся тем, что целыми днями пьянствуют, укрывшись в отдаленных местах – таких, как CR-1. Попасть сюда считалось чем-то вроде наказания.

Однако машина была еще та! Практически новый купе-кабриолет «Кадиллак» перламутрового цвета – либо 1957-го, либо 1958 года выпуска. Автомобиль резко затормозил прямо перед сетчатыми воротами – норовистый и породистый, прямо как рысак паломино. Не похоже, чтобы Ричардс слишком уж убивался на работе.

– А мне казалось, что мы должны ездить на автобусе, – заметил Пол.

– Мы – да, – подтвердил Фрэнкс. – Но ничто не удержит мастер-сержанта Ричардса от того, чтобы кататься на своей тачке, когда ему приспичит. Он не стесняется. Сам видишь.

– Без шуток.

Фрэнкс подошел к воротам, готовясь пропустить машину. Когда Ричардс припарковался и выполз наконец из автомобиля, Пол постарался ничем не выдать своего любопытства. Сержант нахлобучил на голову фуражку. Самоуверенный взгляд голубых глаз и рано начавшие седеть волосы придавали ему куда более значительный вид, чем мог бы рассчитывать человек в его звании.

Ричардс подошел ближе, Пол и Фрэнкс чуть выпрямились и одновременно поздоровались:

– Доброе утро, мастер-сержант.

– Мастер-сержант.

– Доброе, – ответил Ричардс, глядя на пар, выбрасываемый реактором в прохладный утренний воздух. – Как прошла ночь, парни? Если я загляну в регистрационный журнал, меня ничего не огорчит?

– Нет, сержант. Ничего чрезвычайного, – сказал Фрэнкс.

– Рад слышать. А где ваш младший?

– Вебб? В уборной, думаю.

Дверь, как по сигналу, отворилась, и наружу вышел младший специалист Вебб, последний из их троицы. Это был высокий тщедушный молодой человек. С одной стороны у него не было зуба, поэтому щека казалась немного впалой. Увидев Ричардса, он вытянулся в струнку:

– Доброе утро, мастер-сержант.

– Припекло, сынок, горит? Ты выскочил оттуда, словно летучая мышь из ада.

– Никак нет, сержант. Ничего не горит, сержант. Я боялся опоздать на автобус.

Ричардс хихикнул:

– Не кипятись понапрасну.

– Да, сержант.

– Кстати, Кольер, – самодовольно изрек Ричардс. – Почему бы тебе не зайти ко мне? Мы ведь так и не побеседовали после твоего назначения.

Пол колебался. Большей частью из-за автобуса. Он уже заприметил маленькую голубую точку на горизонте, которая медленно приближалась. Сейчас восемь часов утра. Второй автобус приедет через восемь часов, после окончания следующей смены. Конечно, сержант это знает. Но это была их первая встреча, их знакомство, и Пол решил, что у него просто нет выбора.

– Да, сержант, – сказал он и направился следом за Ричардсом в административное здание.

Пожалуй, это было даже более уединенное место, чем собственно реактор. Сборно-разборное низенькое деревянное строение осталось здесь со времен Второй мировой. Окна в нем довольно высокие, но узкие. Коридор разделял два ряда тесных кабинетов с тонкими перегородками, по пять с каждой стороны. Фамилия и звание мастер-сержанта Ричардса были напечатаны на небольшом прямоугольнике плотной желтоватой бумаги, присобаченной к двери справа. Ричардс толкнул дверь. Скромный стол посреди комнаты был завален кипами растрепанных бумаг, позади стола возвышался шкафчик с картотекой, к которому был прислонен запыленный американский флаг. Ричардс уселся на невысокий скрипучий черный складной стул. Сложив пальцы в замок, мастер-сержант завел руки за голову, откинулся слегка назад и принялся разглядывать Пола, который уселся напротив на таком точно стуле.

– Ну наконец выпал шанс поговорить, – заявил Ричардс с таким видом, словно всю неделю только то и делал, что безуспешно гонялся за Полом. – Что ты думаешь об этом месте? CR-1 оправдал твои ожидания?

– Вроде того, – ответил Пол. – Пока все нормально. Спасибо, что интересуетесь.

– Хорошо. А как семья? Твоей жене здесь нравится?

– Кажется, да.

– Вот и отлично. Тебе следует сделать все, чтобы жена была счастлива. Понятно?

Пол неуверенно кивнул. Он обратил внимание на фотографию в рамке, стоявшую на столе. На ней была запечатлена элегантная рыжеволосая женщина с ребенком на руках – завитые волосы, жемчужные серьги, мягкая отрепетированная улыбка. Это могла бы быть фотография кинозвезды из журнала, если бы не рассеянное выражение лица и слишком нахмуренные брови младенца. Сразу видно – обычный ребенок.

– Ваша семья? – спросил Пол, указывая на фото.

Ричардс самодовольно улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках:

– Так и есть.

– Красивая фотография.

– Спасибо. – Сержант потянулся, не вставая со стула. – Значит, ты приедешь домой и похвастаешься жене, что работаешь на самом маленьком реакторе в армии?

– Мне, в общем-то, все равно, – пробормотал Пол, не понимая, с чего это Ричардс заводит разговор о его жене, с которой даже не знаком.

Размеры CR-1 его не волновали. Ему больше нравилось работать в спокойном тихом здании, нежели на каком-нибудь знаменитом реакторе, где полным-полно лаборантов и ученых, которые гоняют операторов за кофе и относятся к ним как к дворникам или швейцарам.

Ричардс всем телом подался вперед:

– А я бы не отказался от более престижного места, скажу я тебе…

Его рука змеей проскользнула в выдвижной ящик, и на столе материализовались бутылка бурбона и два высоких стакана. Ричардс аккуратно наполнил оба и один из них вручил Полу с обескураживающей улыбкой, расточающей дружелюбие и бросающей вызов одновременно.

– Чем любишь заниматься, Кольер? Может, кататься на лыжах? Условия для катания здесь что надо.

– Никогда не катался на лыжах, – признался Пол.

– Никогда… – недоверчиво протянул Ричардс и шлепнул себя по колену. – С чего бы это? Ну… Любишь рыбалку нахлыстом?

– Рыбу ловить люблю, но обычной удочкой.

– Так что нравится? Машины? Спорт?

Пол молча уставился на сержанта. Ничего. Ему ничего не интересно. А с какой стати? Он работает, возвращается домой, чинит вещи, а потом сидит рядом с женой, пока та слушает радио.

У него никогда не было ни свободного времени, ни денег. Озарение, похоже, одновременно посетило и Ричардса, и его гостя.

– Ты что, типа деревенщина, Кольер? – рассмеялся мастер-сержант, обнажая зубы, и тут же примирительно добавил: – Нет-нет, не волнуйся об этом.

– Я только…

– Ничего страшного. Ты спокойный, прилежный. Я понял это в ту самую минуту, как тебя увидел.

Он отвернулся, явно потеряв к Полу всякий интерес. Надо полагать, отсутствие свободного времени не является достаточным оправданием.

Пол заерзал на стуле и снова взглянул на фотографию женщины. Теперь она взирала на него снисходительно.

Ричардс со скучным лицом потягивал свой бурбон и вдруг оживился: видимо, в его голову забрела свежая мысль.

– Ладно, слушай, – сказал он миролюбиво и почти весело. – У нас тут установлен свой порядок вещей. Ты, должно быть, уже сообразил?

– Так точно, – бодро ответил Пол, обрадовавшись возможности сменить тему разговора, хотя и не совсем понял, к чему клонит сержант.

– Дик Харбо, ты его видел. Наш куратор из «Комбасчен инжиниринг», – сказал Ричардс. – Он гражданский, но понимает поболее, чем некоторые, пардон, козлы наверху, – ухмыльнулся Ричардс. – В любом случае Харбо, если что, на нашей стороне.

Пол был несколько обескуражен: «Если что?»

– О том, что здесь происходит, за этими стенами мы стараемся не распространяться. Как говорится, фишка дальше не идет[2]. Мы операторы. – Ричардс поднял глаза на Пола, чтобы удостовериться, что тот следит за его речью. – Если случится какой-нибудь сбой, первым делом обращайся ко мне, даже в регистрационный журнал вносить ничего не стоит. У нас тут приветствуется лозунг «Нам все по плечу!». Мы должны справиться с проблемой до того, как она будет зафиксирована на бумаге. Иначе придется из-за всякой мелочи испрашивать разрешения у парней из «Комбасчен инжиниринг». Мы же не мальчишки какие-нибудь!

Пол кивнул. В школе операторов ядерных реакторов его учили другому: следует регистрировать малейшие сбои, даже ничтожные, хотя такая дотошность и может показаться несколько излишней. Но Ричардс был его новым боссом, и Пол решил, что лучше сначала послушать, а потом уже говорить.

– Вот и отлично! – обрадовался Ричардс, как если бы его собеседник принял какое-то важное решение. – Помни: это нам по плечу. Вижу, ты подходишь по всем статьям.

Полу очень хотелось выяснить, для чего именно он подходит по всем статьям, но он как-то стушевался и в итоге решил принять эти слова за похвалу.

Догадавшись, что разговор окончен, он поднялся со стула. Мужчины обменялись рукопожатием. Зная репутацию Ричардса, Пол надеялся, что в полдень сержант поедет в город. Наверняка предложит и его подвезти – как компенсацию за то, что из-за него тот проворонил автобус. Возможно, Ричардс даже воспользуется этим в качестве повода, чтобы уехать пораньше: бедолага торчит здесь из-за меня, а отвезу-ка я его домой.

Но если у Ричардса и была такая мысль, то с Полом он ею не поделился.

– Кольер! Можешь быть свободен. Приятного дня, – поставил точку сержант. – И дверь не забудь закрыть.

Забросив ноги на стол, Ричардс откинулся на спинку стула и почти демонстративно сомкнул веки.

Пол помедлил секунду и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. В прошлом ему попадались мастер-сержанты, подобные Ричардсу. Они седеют раньше срока, любят приударить за какой-нибудь красоткой и показать подчиненным свою власть. Небольшое брюшко, выпирающее из-под застегнутой на медные пуговицы форменной рубашки, не мешает таким парням выглядеть довольно накачанными, хотя они, как правило, лентяи. На барбекю, которые порой устраивает руководство части, такой тип вполне может обставить тебя в подковки или в двадцать один[3]. Пол к подобным персонажам особой симпатии не питал.

Он прошел в комнату отдыха и устроился на небольшом жестком диванчике, подтянув колени – так, пожалуй, будет удобнее. Он не знал, зачтется ли ему тот факт, что он никак не выявил внутреннего недовольства по поводу уехавшего автобуса, или он просто-напросто лопухнулся.

Должно быть, Пол вздремнул. Только сейчас он уловил отдаленное ворчание двигателя первоклассной тачки, которая прочищает горло. Звук доносился с парковки.

Пол встал и подошел к окну. Глаза его округлились: похоже, что Ричардс уезжает без него. Прежде чем Пол успел добежать до двери, с улицы послышался характерный хруст гравия под колесами.

– Какого хрена! – воскликнул он.

Выскочив на парковку, он начал махать руками и орать что есть мочи:

– Мастер-сержант!

Ричардс не мог его услышать. Машина уже выехала за ворота и направлялась к шоссе.

Конечно, сержант сейчас остановится. Конечно, он вспомнит, что оставил Пола посреди пустыни за пятьдесят миль от дома, и вернется. Он снова начал кричать и даже сделал жалкую попытку подпрыгнуть как можно выше в надежде, что Ричардс увидит его в зеркало заднего вида. Но блестящее авто продолжало скользить по дороге, сверкая на солнце подобно настоящей жемчужине. Ричардс ехал домой, к семье и домашним тапочкам, оставив подчиненного торчать в потной униформе возле чертова реактора.

Не беги за машиной босса. Нет причины впадать в отчаяние.

Пол побрел обратно к зданию. Что за игры во власть? Или Ричардс просто надрался и ему на все наплевать? Нэт спросит, почему он опоздал на восемь часов. Если он расскажет об инциденте, она засыплет его вопросами. Лучше уж помалкивать, чем предстать в ее глазах полным придурком. Он пнул дверной косяк и вернулся ждать автобус в помещение. Пусть хотя бы пыль осядет. Что толку стоять здесь безмолвным пылесборником?

* * *

Вернувшись в комнату отдыха, раздраженный и униженный, Пол начал расхаживать взад-вперед. Восемь часов ожидания за десятиминутный разговор! Либо сержант до ужаса непоследователен и забывчив, либо это проявление откровенной неприязни. Сначала Ричардс бесцеремонно, без тени уважения заставил Пола задержаться, а затем так же запросто оставил за пятьдесят миль от дома.

Бедняга настолько разнервничался, что не мог усидеть на месте. А эти наглые вопросики! Чем любишь заниматься, Кольер? Любишь кататься на лыжах? Вижу, ты как раз подходишь по всем статьям. Так это или нет, но Полу показалось, что Ричардс видит его насквозь. После нескольких минут общения мастер-сержант сделал вывод, что с этим работником можно не считаться. С ним позволительно вести себя сколь угодно мерзко: последствий все равно не будет.

Пол привык, чтобы им помыкали. У его родителей деньги не водились, и от этого он с детства ощущал некую ущербность. Символы и знаки, которыми он теперь вооружился: униформа, бейдж оператора и обручальное кольцо, – ничего не значили для мастер-сержанта Ричардса, который без малейшего колебания заставил Пола ощутить себя полнейшим ничтожеством. Ему не хотелось сейчас злиться, бегать тут несколько часов кряду, дыша злобой и сгибаясь под грузом пессимистических мыслей, но он не умел справляться с эмоциями. Не было случая, чтобы ему удалось расслабиться, когда мысли разрывали душу.

Пол вырос в неказистом домишке в сельской глуши штата Мэн – в забытой богом тихой и мрачной местности, которая зимой из-за глубоких снегов превращалась в непроходимую. Он не раз становился свидетелем ничем не спровоцированного непристойного насилия. Не раз ему приходилось пережидать пьяную ярость отца, вжавшись в бревенчатую стену и не дыша, пока потерявший лицо папаша носился по дому, как голодный зверь в поисках жертвы. Если отец и замечал сына, то разговаривал с ним исключительно с пренебрежением. Маленький Пол, уничтожаемый его ненавистью, способен был лишь заикаться и корчиться от боли. Да и мать не дала ему ничего хорошего. Сколько Пол себя помнил, она всегда была пьяна. Одно из ранних воспоминаний: он сидит на кровати и теребит безвольные пальцы матери, храпящей в пьяном забытьи.

Люди, не умеющие себя сдерживать, вызывали у Пола отвращение. Они сами накликали на себя беду, и он просто не мог испытывать к ним жалость. Мальчика не удивляло, что его мать ищет счастье в барах или в объятиях мужчин. Он не был шокирован, когда однажды морозным утром во двор въехали деревянные сани, с которых безжизненными остекленевшими глазами смотрела на мир его мать. Ее оставили лежать в сарае до тех пор, пока не оттает земля и не зацветет канадская ирга.

В шестнадцать лет Пол украл у отца сапоги, автостопом добрался до Портленда и записался добровольцем в армию. Парень из глухой деревни, он доверял всем без разбору. Много лет он мечтал присоединиться к этим людям, которые вдохновляли его желанием быть полезными обществу, жить согласно правилам чести. Теперь они стали его семьей. К своему разочарованию, однако, Пол вскоре понял, что многие из его недавних героев на поверку оказались столь же порочными, как и его родители. Даже армия не смогла их перевоспитать, сделать чище, честнее. Они с такой же настойчивостью возвращаются к своим порокам, как собака сворачивается калачиком на свежей постели, пока хозяев нет дома.

В первую же весну, которую Пол провел в тренировочном лагере, пришла новость, которая его нисколько не удивила: охотники нашли труп отца в нескольких милях от дома – он провалился под лед. Так Пол стал сиротой, что, впрочем, вполне его устраивало.

Смерть родителей ничего не изменила ни в лучшую, ни в худшую сторону. Пол приступил к выполнению собственной программы саморазвития. На дверце его шкафчика красовалась приклеенная скотчем цитата Роберта Э. Ли[4]: «Я не доверю человеку управлять другими, если он не в состоянии справиться с самим собой».

Годы шли, и вот он нашел работу, завоевал девушку, заслужил какое-то уважение – пусть и не самое большое, но и не так чтобы маленькое, как раз впору. Однако, как во многих подобных случаях, его достижения казались слишком поверхностными. Пол вдруг обнаружил, что склонен впадать в панику по малейшему поводу. Он приложил нечеловеческие усилия, чтобы добиться всего, что у него сейчас есть, и теперь поневоле боялся это потерять.

И гадкое ощущение зыбкости и непостоянства снова вернуло его к сержанту Ричардсу, к этому дню, к этой комнате. Ужасное унижение! Дурацкая оплошность! Горькая глупая западня, в которой он оказался! Возможно, Ричардс – просто засранец, для которого неважно, кого оставить торчать здесь, возле реактора. Или он просто напился у себя в кабинете и напрочь забыл о такой малости, как Пол, как забыл бы о чем угодно, что не представляет для него особого интереса. Пол все понимал, но это не мешало ему сходить с ума от злости. В этой маниакальной одержимости было нечто, что приносило удовольствие, возбуждало участки мозга, ответственные за боль, удовольствие, гнев, желание, сопротивление. Долой каждого, кто относится к нему как к пустому месту! К черту Ричардса, который считает его ничтожеством! Пол упивался своими терзаниями. Его мысли бегали по кругу между сопротивлением и покорностью, злостью и благодушием, пока мозг не закипел.

Пол понимал, что не сможет побороть это в себе. На свете существовало только одно средство, способное унять боль. Он войдет в дверь, как разгневанный архангел, и золотистый свет, струящийся из кухни, успокоит его. Нэт улыбнется. Она-то знает ему цену. Он хороший муж и добытчик, отец двух дочерей. Девочки бросятся навстречу папе, примутся расцеловывать своими детскими губками, к которым пристали крошки. И все это счастье он создал сам, построил на пустом месте. Светлые мысли отпугнули его прежнее я, и оно вернулось туда, откуда выползло.


Джинни

Джинни Ричардс, подбоченившись, с отвращением взирала на обеденный стол. Крупноцветные хризантемы, стоящие в центре, казались слишком большими и грубыми по сравнению с чрезвычайно нежными гипсолюбками. Скатерть в красно-белую клетку выглядела слишком яркой и была бы более уместна на деревенском столе.

Вытащив из вазы цветы, Джинни промаршировала на кухню и сунула букет в хлебницу. Разбираться будем после. Скатерть же сложила и вернула в бельевой шкаф, хотя так и подмывало отправить ее в мусорное ведро. Но нет, этого себе позволить она не могла. Как-никак фамильная вещь, хотя и сплошная безвкусица. Скатерть принадлежала бабушке мужа, у которой было множество детей и еще больше внуков. К большим семьям Митч питал уважение, граничащее с помешательством. Он и сам стремился к тому, чтобы стать патриархом, хотел дюжину детей, но они успели зачать только одного – после пятнадцати лет стараний, когда Джинни было уже тридцать семь.

Она взглянула на золотые часики, украшавшие ее тонкое запястье. Сегодня вечером Джинни устраивает небольшой прием для нескольких операторов, работающих с ее мужем. Все придут с женами. Как супруге мастер-сержанта, ей полагалось налаживать связи со всеми, но, по правде говоря, она уже утомилась от этого – произносить одобрительные слова, быть в роли наставницы для вечно обеспокоенных женщин, которые то и дело просят у нее совета. (Думаете, нам следует зарегистрироваться, чтобы голосовать здесь, в Айдахо? Когда можно надеяться, что моего мужа повысят? А куда леди ходят за покупками в Айдахо-Фолс?)

– Но ты можешь многим помочь, Джин, – внушала ей подруга Пэтти, когда Джинни призналась, что ей порядком надоело быть мамочкой для всех. – Ты жена военного уже шестнадцать лет. У тебя огромный и разнообразный опыт.

– Ну, я так не думаю, – отмахивалась Джинни, обеспокоенная мыслью, что опыт неразрывно связан с возрастом.

– Вторая мировая, корейская война, – перечисляла Пэтти. – У всех этих молоденьких дурочек нет ни практики, ни навыков жизни с военным, а ты бывалая.

Весь день Джинни размышляла о своем столь ценном опыте. Да, Митч принимал участие во Второй мировой войне, но служба его проходила на удаленном острове Нанумеа в Тихом океане, где бóльшую часть времени он играл в пляжный волейбол, помогал сваливать в океан пришедшее в негодность американское оборудование и поедал кокосовые орехи, клубни таро и кур, которых бесконечным потоком несли туземцы. Когда произошло одно из самых серьезных нападений на остров, в котором погибло семеро американцев и один местный, он с приятелями был в увольнительной в Брисбене[5].

Вернувшись домой, Митч продолжил свою долгую, но ничем не примечательную карьеру в армии. Со временем Джинни поняла, что ее бравый муженек не отличается ни острым умом, ни особой принципиальностью, но, как бы там ни было, он научился играть по правилам, и постепенно его начали продвигать на младшие командные должности. У Митча случались небольшие романы: машинистка[6] в Алабаме, медсестра в Небраске. Если Пэтти это имела в виду, когда говорила об опыте, то, конечно, да. Джинни полагала, что знает о большинстве связей мужа. Слава богу, до детей там не дошло. По-видимому, в том, что по дому не бегает куча ребятишек, не только ее вина, тешила себя мыслью женщина. Хотя этот вопрос, конечно же, не обсуждался.

Джинни надеялась, что ее упрямый и недалекий Митч протянет в армии еще четыре года, получив, таким образом, право на двадцатилетнюю выслугу. После этого ему полагается щедрая пенсия и медицинское страхование для всех членов семьи. Вот только его карьера, как Джинни и опасалась, приближается к смертельно опасной точке полнейшего застоя. Каждое последующее назначение было хуже предыдущего. Митча все время старались засунуть куда-то подальше, как некую реликвию, которую надо беречь от посторонних глаз. CR-1 – этот смешной реактор, всего лишь какой-то жалкий прототип – был закатом его карьеры. На территории испытательной станции работало множество куда более престижных, инновационных агрегатов. Никто не контролировал Митча, и ему это было на руку, хотя, с другой стороны, означало, что всем на него наплевать. Он, что называется, пропал с радаров.

На сегодняшней вечеринке Джинни решила вооружиться очарованием, хитростью, мудростью и вытащить на свет все свои заначки. Вчера она покрасила волосы, которые уже начали седеть, и сделала в салоне новую прическу.

Ее наряд был разложен на кровати: платье абрикосового цвета из органзы, туфли на высоких каблуках, шелковые чулки, бюстгальтер, который поднимал ее «подружек», как ракетный ускоритель. Гостей ждали устрашающих размеров ростбиф, сверкающее столовое серебро и белоснежная кружевная скатерть. Да, кружево гораздо лучше, чем красно-белая клетка.

Джинни стряхнула пыль с фотографии мужа, которая была сделана во время войны, и поставила ее за стекло мини-бара – рядом с флягой из Кореи и перламутровой шкатулкой, привезенной из Пусана[7]. Это был личный, эксклюзивный музей Митча Ричардса, а куратором и уборщицей в нем работала Джинни. Признаться, ее от всего этого уже тошнило. Жизнь жены военного представляла собой бесконечный, крайне утомительный парад, в котором Митч играл роль медленно движущегося флота. Ей же отводилась роль публики, бегущей рядом и выкрикивающей приветственные возгласы, швыряющей конфетти, размахивающей вымпелами и флагами – короче говоря, привлекающей внимание к каждому поступку мужа, как к чему-то необычному, захватывающему и уникальному. Хотелось бы знать, как ей удается эта роль: получается ли у нее; верят ли ей люди; видят ли, что она пытается им показать; или все старания вызывают у них лишь скуку.

Джинни пригладила скатерть ладонью, подвинула соусницу, разложила рядом с приборами карточки с именами гостей, поправила цветы в букете из алых, розовых и белых роз. Затем вернулась на кухню, вытащила из хлебницы гипсолюбки, похожие на глупых клоунов, отнесла к мусорному ведру и одну за другой оторвала им головки.

Гости начали съезжаться в шесть. В доме пахло соусом и жареной говядиной. Повседневный кухонный фартук Джинни сменила на праздничный – белоснежный и удачно подчеркивающий бедра. Малышка Анджела осталась в детской со своей няней Мартой и ее сестрой Лупе, которая сегодня поможет приглядывать за детьми приглашенных. Митч провел весь день за игрой в гольф и вернулся совсем недавно. Джинни слышно, как он сейчас умывается в ванной комнате. Мужу никогда не было дела до того, сколько воды он выплеснет на раковину и зеркало. Такое впечатление, что он поливает там все из шланга. Наконец он вышел и поспешно выключил свет. Слава богу, это хозяйская ванная, и он мог плескаться там, как огромная счастливая выдра, – никто из гостей не увидит бедлам, который он оставил после себя.

В дверь позвонили, и у Джинни чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Она остановилась перед зеркалом: поправила прическу, освежила губную помаду, одернула фартук, изобразила лучезарную улыбку и пошла открывать.

На пороге стояли Леннарт и Кэт Энзингер, чемпионы по игре банко[8].

– Входите! – радостно воскликнула сияющая Джинни, хотя воспоминания о том, как в среду Ричардсы начисто продули Энзингерам, были все еще свежи в памяти.

Здороваясь с хозяйкой дома, Леннарт, как обычно, жизнерадостно щурился. Кэт при этом оставалась серьезной и важной, как английская гончая. Лен по происхождению немец, поэтому после Второй мировой войны некоторое время провел в американском лагере для интернированных лиц. Сейчас ему никто это в вину не ставит, ведь, кроме национальности, придраться не к чему. К тому же он очень достойно перенес заключение. Относительно недавно женился на Кэт, которая до сих пор является загадкой для Джинни. Кэт не пользуется косметикой, а в выходные носит рубашки мужа. Джинни узнала об этом, когда в одну из суббот заехала к ней, чтобы отдать свитер, который та забыла после очередной игры в банко. Рубашка Леннарта, в которую облачилась Кэт, была заправлена в брюки и смотрелась весьма целомудренно. Все указывало на то, что девушка не снимала ее целый день.

Лупе высунула в коридор голову, но Джинни дала отбой: у Энзингеров нет детей, а следовательно, няня не нужна.

Прибыли Фрэнксы, одетые во все коричневое, – веселая дружелюбная пара, хотя и несколько старомодная. Следующим было семейство Кинни – стильная темноволосая Пэтти, ее муж, которого все звали просто Кинни, и трое их детей. Потом явились Минни и Дик Харбо. Дик – полномочный представитель «Комбасчен инжиниринг». Митч рассказывал, что несколько лет назад во время выполнения каких-то работ Дик подхватил неизвестную ужасную болезнь и теперь постоянно сморкается, издавая страшные звуки. Минни, несмотря на заболевание мужа, гордится тем, что он босс. Затем Джинни встретила не очень привлекательного мужчину по фамилии Слокум. За ним появился молоденький Вебб, всем своим видом демонстрирующий неловкую доброжелательность. Он какое-то время постоял у мини-бара, периодически причмокивая и пытаясь втянуть щеку внутрь, затем Фрэнкс подозвал парня и начал о чем-то с ним беседовать. Вскоре все перемешались, мужчины наливали себе, а также своим и чужим женам. К гостям вышел улыбающийся Митч – свежий, сияющий, с мокрыми волосами на висках и такой раскрасневшийся, как из парилки. Обычно он начинал бухтеть по поводу планируемых Джинни мероприятий недели за две, но непосредственно во время застолья всегда веселился напропалую.

Мужчины принялись обсуждать бейсбол: победный сезон для Эрли Винна[9]; недавнее решение «Бостон ред сокс»[10], единственной команды, которая не брала в свой состав чернокожих, но таки сдалась под напором общественности… В мире найдется не так много тем, которые заинтересовали бы Джинни меньше, чем бейсбол и социальная интеграция чернокожих, поэтому она вернулась к женщинам, расположившимся на большом диване и стоящей рядом софе.

Брауни Фрэнкс развлекала дам ценной информацией о раскрасках по номерам, которыми она просто бредит. Ей вообще нравится прикладное искусство. Не исключено, что странное деревянное ожерелье у нее на шее – дело ее рук. Нечто подобное обычно дают погрызть детям, когда у них режутся зубки. Впрочем, наблюдать, как Брауни пытается вовлечь Кэт Энзингер в обсуждение, оказалось довольно забавно – как если бы она пыталась продать печенье девочек-скаутов телефонному столбу.

Пэтти Кинни наклонилась к Джинни, ее зеленые глаза сверкали из-под копны волос коньячного цвета.

– Посмотришь на тебя, Джинни, ну леди до мозга костей. Уже все гости прибыли?

Попивая коктейль, хозяйка дома окинула взглядом гостиную.

– Нет новой пары, – заметила она. – Кольера с женой.

– Ты уже видела их?

– Еще нет.

Пэтти многозначительно хмыкнула, давая понять, что отсутствие информации – тоже информация. Из всех, кто здесь присутствовал, она была ближайшей подругой Джинни. Их мужья в одно и то же время служили в Бельвуаре, в Израиле.

Снова позвонили в дверь.

– Это, должно быть, они, – догадалась Джинни.

Черные нарисованные брови взметнулись вверх, лицо выражало заинтересованность.

– Оставайся здесь, – рассмеявшись, сказала она.

Пэтти скорчила рожицу.

Лавируя между гостями, Джинни подошла к компании мужчин, потягивающих напитки из стаканов.

– Митч, – прошептала она.

Муж нехотя взглянул на нее, не желая отвлекаться от оживленного разговора.

– Дверь, – повысила голос Джинни, взяв его под руку.

– А-а-а, – вздохнул Митч и направился с ней в прихожую.

Муж как-то обмолвился, что не понимает, зачем встречать гостей, взявшись под руки, как влюбленные на прогулке. Джинни объяснила, что таким образом они задают дружелюбный тон званому вечеру. Она верила, что светские манеры – это важно. Любое действие человека работает на его образ, а уж первое впечатление, разумеется, невозможно произвести дважды. Именно поэтому полотенца для рук в ее доме были выглажены, дозатор мыла начищен до блеска, а свежие следы от пылесоса на ковре красноречиво давали понять, что здесь следят за чистотой. Проходя мимо зеркала, Джинни коснулась волос. Разумеется, все в порядке, иначе и быть не могло, поскольку лак покрывал каждый дюйм ее прически. Она распахнула дверь.

– Вы, должно быть, Кольеры, – заулыбалась Джинни, разглядывая стоящую перед ней пару.

Мистер Кольер, темноволосый и черноглазый, держался несколько скованно. Его супруга красотой не блистала. Лицо казалось несколько узковатым, с далеко не идеальными чертами, но в целом девушка выглядела довольно миленькой. На ней было синее платье с воротником в спортивном стиле (недостаточно элегантное для вечеринки), на шее нитка жемчуга (уже лучше), волосы собраны в пучок. В руках – большое блюдо с завернутым в целлофан мясным рулетом. Джинни молчала несколько секунд, уставившись на мясо, но, сообразив, что это неприлично, поспешила отвести взгляд. Не нужно было ничего приносить. Миссис Кольер наверняка что-то перепутала. Джинни даже немного рассердилась, ведь ее приглашение было вполне понятным. И тут же она ощутила к этим людям что-то вроде жалости. Нет, она будет великодушной.

– Мастер-сержант, – поприветствовал Митча рукопожатием Пол Кольер.

Митч, в свою очередь, улыбнулся жене коллеги:

– Миссис Кольер. Рад вас видеть.

– Пожалуйста, зовите меня Нэт, – предложила она. – А это наши дочери – Саманта и Лидди.

Молодая женщина слегка подтолкнула дочерей вперед. Это были симпатичные черноволосые девочки: младшенькая – круглолицая и ясноглазая, а старшая – худощавая и длинноволосая, вылитая мать.

– Поздоровайтесь, – подсказала Нэт.

– Здравствуйте, – не растерялась старшая.

Малышка же стояла как вкопанная, не смея произнести ни слова.

Лупе появилась как раз вовремя.

– Пойдемте со мной, крошки, – предложила она с улыбкой и протянула руку.

Няни имели в запасе несколько коробок попкорна «Крекер Джек»[11], магнитофон RCA Victor и несколько слегка затасканных кукол.

Казалось, что младшая вот-вот разревется, но ее сестра храбро зашагала по коридору, и малышка послушно засеменила следом, лишь раз оглянувшись на мать. Помахав ободряюще дочерям, Нэт повернулась к хозяевам: блюдо ей явно мешало.

– Куда это поставить? – поинтересовалась она.

Митч взглянул на гостинец.

– А что это у нас? – спросил он таким тоном, каким обычно разговаривают с детьми или умственно отсталыми.

– Мясной рулет.

– Очень мило, что вы не с пустыми руками, – похвалила Джинни. – Сейчас мы найдем ему место.

Нэт прошла за хозяйкой на кухню и, увидев столы, заставленные всякой всячиной, остолбенела. Джинни заметила, какое впечатление произвело на гостью все это гастрономическое великолепие: огромный ростбиф с морковью, заливное с томатами, красный желированный салат, утыканный маленькими зефирками и крендельками. Вся еда была разложена в оранжевую посуду фирмы Pyrex.

– Ой, – смутилась Нэт. – А я-то думала, надо принести что-нибудь с собой.

Джинни улыбнулась.

– Не волнуйтесь об этом, – успокоила она женщину, жестом показывая, куда поставить блюдо.

Нэт подвинула в сторону одну из тарелок и со стуком поставила блюдо на стол. Освободив рулет от целлофана, женщины какое-то время разглядывали его – жирный, с коричневой корочкой, украшенный оливками.

– Мне почему-то казалось, что это традиционная вечеринка, в складчину, – стала оправдываться Нэт. – Неловко получилось.

Джинни взяла обескураженную женщину за руку, продемонстрировав ухоженные ногти, и поймала ее взгляд:

– Чем больше выбор, тем лучше. Пойдемте, познакомлю вас с другими женами.

Она проводила Нэт мимо мини-бара, мимо каменной пантеры, которую Митч привез из Кореи, и подвела к дивану, на котором щебетала женская компания.

– Это Нэт Кольер, – представила гостью Джинни.

– Она похожа на Джун Картер![12] – раздался громогласный голос Минни Харбо.

Да, сходство было: черные волосы, открытое лицо, красивый рот с немного крупноватыми зубами. В подпоясанном платье-рубахе она выглядела как игривый сорванец.

– Хотела бы я уметь петь, – поддержала разговор Нэт.

Жены завалили ее вопросами. Откуда она? Когда приехала в Айдахо-Фолс? Хочет ли еще детей? Последний вопрос был задан просто так, без задней мысли, но Нэт вдруг начала заикаться. Ничего страшного, никто не собирался поддевать ее. Все мы женщины, а обязанность женщин – рожать детей.

Нэт сказала, что для полного счастья ей пока и двоих достаточно.

– Я остановилась на трех, – призналась Пэтти.

Другие женщины издали звуки, похожие на шипение змей в террариуме: должно быть, они были разочарованы.

– У меня четверо, – сообщила Брауни. – Но если на то Божья воля, нарожаю хоть миллион.

Джинни в подобных разговорах предпочитала не участвовать. Ее единственный, к тому же поздний ребенок был для посторонних людей красноречивым свидетельством, что либо она много лет не имела близости с мужем, либо с ней было что-то не так. Нечто подобное можно сказать и о бездетной Кэт Энзингер (странная, кстати, особа). В любом случае женщины удерживались от расспросов. Обида стала неотъемлемой частью личной жизни Джинни. Шестнадцать лет ушло на то, чтобы забеременеть Анджелой. Все это время она сетовала на горькую судьбинушку и старалась привыкнуть к бездетному существованию. Все силы она отдавала женским комитетам и благотворительности. Однажды зимним вечером Джинни пришла домой после ужина с подругами, обильно приправленного вином, и ее стошнило. Муж в это время дрых на диване. Восемь месяцев спустя родилась Анджела, пухленькая черноволосая малышка. Девочка любила сосать большой палец на левой ноге, так что порой он напоминал изборожденный ландшафт какой-то фантастической планеты. Любовь к дочке приняла странную форму: иногда женщине казалось, что она так страстно желала это дитя, что израсходовала всю себя. Она завидовала беременным женщинам и молодым мамам, прогуливающимся с колясками. Ее сердце больно сжималось при виде симпатичных близняшек или карапуза, которого везут в магазинной тележке. Любая женщина, окруженная детьми, до сих пор вызывала в ней жгучую зависть. Она так сильно и так долго хотела стать мамой, что теперь опасалась, сможет ли вообще когда-либо стать нормальной.

Джинни откашлялась.

– У вас есть хобби, Нэт?

– Кроме детей? – рассмеялась та. – В общем-то, нет…

Женщина задумалась, и вдруг ее лицо прояснилось.

– О, я люблю пляж, а прежде обожала ходить в походы. Это считается?

– А вы уже успели познакомиться с кем-то из других жен? – поинтересовалась Пэтти.

– Нет, – ответила Нэт. – Мы с девочками далеко от дома не отходим. Они еще маленькие.

Молодая женщина тряхнула головой и застенчиво поглядела на зажатый в руке стакан. Джинни хотелось знать, насколько искренне говорит сейчас Нэт, не наигранна ли эта ее скромность.

– Возможно, людям не обязательно иметь столько друзей, сколько им кажется, – выдала загадочную фразу Кэт Энзингер.

Никто ничего не понял, но вопросов задавать не стали.

– Можно вступить в карточный клуб, – предложила Пэтти.

Брауни, несмотря на отвлекающие маневры подружек, попыталась вернуться к любимой теме о раскрашивании картинок по номерам.

– Я начинала с картинок Сары, – сообщила она, имея в виду свою дочь-подростка. – Потом я заказала картинки посложнее. Нэт! Вам понравятся раскраски.

Интересно, на основании чего она сделала такой вывод?

– Она сказала, что любит ходить в походы, – возразила Кэт.

– Есть картинки с пейзажами, сценки на пляже, – тарахтела Брауни. – Я отдаю предпочтение натюрмортам, куклам и плюшевым медведям. С ними не страшно, что ошибешься. А раскрашивать можно, пока дети спят.

– Так подругами не обзаведешься, – заметила Пэтти.

– Джин! Все просто идеально, – сменила тему Минни Харбо.

Ее речь с южным акцентом звучала несколько отрывисто. Она жестом указала на напитки, накрахмаленные салфетки и яркие цветы с изогнутыми стеблями:

– Как тебе удалось? Раскрой секрет.

Джинни рассмеялась, а остальные смотрели на нее выжидающе, как будто и впрямь надеялись, что она выдаст им страшную тайну.

– Просто так получается, – наконец произнесла она.

– Некоторые люди благословенны, – вздохнула Минни.

– Некоторые люди идеальны, – закатила глаза Брауни. Вытащив носовой платок из нагрудного кармана, она промокнула капли пота, выступившие на лбу и подбородке.

Джинни откинулась на спинку дивана и вполуха слушала, о чем беседуют женщины. Взяв стакан, она несколько раз отпила, вдыхая манящий запах алкоголя. Все хорошо. Брауни, Пэтти и Кэт приехали в Айдахо-Фолс больше года назад, так что, как для жен военных, они, можно сказать, старожилы, и им относительно легко поддерживать разговор.

Вдруг Джинни вспомнила, что ростбиф, пожалуй, уже остыл, и пригласила гостей к столу. Она расставила карточки так, чтобы разбить пары. Идею Джинни почерпнула из какого-то женского журнала. Если кто-то из гостей и имел что-нибудь против новомодного веяния, вслух об этом не сказал. Нэт Кольер заняла место в конце стола, через три человека от своего мужа Пола, который сидел, уставившись на пустую тарелку.

Митч расположился рядом с Нэт. Соседка одарила его широкой улыбкой, и это сработало как выключатель в его голове. Он повернулся к Нэт, и они стали оживленно болтать.

«Минутку!» – пронеслось в мозгу у Джинни.

Она что, на самом деле посадила мужа рядом с Нэт? Женщина замерла, не дойдя до стола, и принялась вспоминать. Нет, она хотела посадить Митча рядом с Кэтти – это была бы эдакая маленькая шутка, о которой никто не знал, а Нэт должна была сесть напротив. Теперь же новенькая оказалась в самом конце стола рядом с Митчем. Как могла получиться такая путаница? Единственное объяснение – муж сам поменял карточки, желая, чтобы его соседкой по столу была симпатичная молоденькая Нэт.

Джинни передернуло от негодования. Митч, этот идиот, возомнил себя хитрым. Он решил, что она ничего не заметит. Нет, Джинни раскусила эту авантюру за пару секунд, но все равно попала в западню: люди-то уже расселись. Не заставлять же их пересаживаться.

Пэтти повернулась к подруге и взяла ее за руку.

– Ты в порядке? – прошептала она.

Джинни тряхнула головой и улыбнулась.

– Да, спасибо. Я просто задумалась. Митч! Мясо! – скомандовала она, откашлявшись.

Муж приподнял палец – мол, слышу, – а сам продолжал ворковать с Нэт.

Джинни ощутила, что краснеет. Тыкать в нее пальцем, даже не глядя в ее сторону! Женщина поправила фартук. Зубы скрежетали. Откинувшись слегка на спинку стула, Нэт кивала Митчу, который, наоборот, придвинулся к ней поближе, положив руку на спинку ее стула.

Наконец Митч закончил свою мысль, которую пытался донести до собеседницы, не глядя махнул Джинни рукой и направился на кухню за ростбифом. Муж всегда лично нарезал мясо для гостей, но чтобы сам ходил за блюдом, такого Джинни не припомнит. Обычно он сидел за столом, улыбался, подмигивал и шутливо интересовался, когда же они будут ужинать. Джинни осознавала, что очень привязана к мужу и сейчас просто придирается. Он казался очень красивым, когда вернулся из кухни с большим оранжевым блюдом в руках. Высокий… грудь колесом… посеребренные сединой волосы… Все женщины улыбались, глядя в его сторону. Митч схватил разделочный нож и стал показывать сценку, как он выследил зверя, освежевал и приготовил собственными руками. Гости одобрительно закивали головами, загалдели. Джинни принесла гарнир, а Нэт – свой несуразный мясной рулет. В глубине души Джин понимала, что в данный момент использует «соперницу», чтобы еще ярче подчеркнуть свое превосходство, но раз уж гостья принесла мясной рулет, оставлять его в одиночестве на кухне было бы еще хуже. Джинни расставила яства на столе. Ложки лежали таким образом, чтобы каждый мог сам положить себе еду. Кушанья, на приготовление которых ушло несколько часов, будут поглощены в считанные минуты.

– Прошу, угощайтесь, – сказала Джинни.

Все начали пить и есть, сопровождая праздник желудка ненавязчивой беседой. Джинни любила наблюдать, как гости накладывают еду, слышать довольное причмокивание и легкое позвякивание столового серебра о фарфор. Свечи потрескивали и постепенно становились короче. Из задних комнат доносились едва слышные детские голоса, звуки музыки, пение.

Северный ветер дует и свищет,

Снег заметает все кругом.

Бедняжка малиновка гнездышко ищет.

Где же ее отчий дом?

Может, укроешься в теплом амбаре,

Спрятав клюв под крыло?[13]


Песенка повторялась снова и снова. Как мило и невинно! Прекрасные детки, неуверенно повторяющие слова шепелявыми голосочками.

Сидя за столом, Джинни ощутила нечто сродни нежности. За окнами смеркалось. Слышалось кваканье жаб. Если все пройдет хорошо, летом она устроит вечеринку на свежем воздухе. Воздух здесь очень приятный, не то что в Сент-Луисе, где прошло ее детство. Летними вечерами там трудно дышать: такое впечатление, что воздух пропустили через мокрую ткань.

– Все очень вкусно, мадам, – сказал Вебб.

Брауни Фрэнкс громко рассмеялась над чем-то, что сказала Кинни. Все шло как надо.

И тут известный подстрекатель Слокум небрежным тоном произнес:

– Вы слыхали о недавней показушной затее на Северном испытательном полигоне?

– Не начинай, – поднял обе руки Дик Харбо.

Джинни не могла спокойно смотреть на его пальцы. Они были сморщенными и деформированными, как кончики оплывших свечей. Вероятно, это последствие болезни, которую Дик подхватил во время изоляционных работ.

– Сегодня утром я там побывал, – продолжал Слокум. – У меня есть приятель, еще по Бельвуару, который оставил службу и сейчас работает в «Дженерал электрик». Он отвез меня туда и все показал. «Дженерал электрик» и ВВС строят ангар для атомного самолета. Цена – восемь миллионов. Ничего, признаться, в этом не понимаю, но у них точно есть очень много красивых чертежей.

– Все это фигня, – заявил Харбо.

– Успокойтесь, – повысила голос Джинни.

Леннарт постарался их угомонить:

– Самолет никогда не взлетит. Сам Эйзенхауэр[14] говорит, что это все чепуха.

– Это хуже всего. Деньги будут пущены на ветер! Это выводит меня из себя, – как астматик, тяжело дыша возмутился Харбо. – У нас есть настоящие, работающие реакторы для армии, но при этом приходится выклянчивать каждый пенни. CR-1 разваливается…

– Тише… тпру… – загомонили мужчины за столом, а жены умолкли и только озадаченно поглядывали на мужей.

– Со всем уважением, Дик… – начал Митч.

– Извините-извините, – осекся Харбо.

Он с трудом подавил рвущийся из груди кашель. В глазах блеснули слезы.

– Я воспринимаю все как личную боль. Это происходит у меня на глазах не одно десятилетие! Строить самолет, который будет слишком тяжел, чтобы взлететь! И это было понятно с самого начала. У армейских есть график работ, но они все равно заставляют нас попрошайничать. Реактор нуждается в финансировании, а мы должны делать вид, что все путем, и ждать, когда они расщедрятся и выделят нам крохи, которых хватит, чтобы починить лишь что-нибудь одно.

Брауни Фрэнкс повернулась к мужу.

– Что-то не в порядке с реактором? – испугалась она.

– Нет-нет, – возразил Фрэнкс.

– Но мистер Харбо сказал…

– Надо кое-что усовершенствовать. Реактор немного устарел. Вот и все.

– Еще скотча! Мне он понравился, – стукнул кулаком по столу Харбо. – Тот, кто на мели…

Не закончив фразу, он зашелся в кашле и потянулся лягушачьими пальцами за носовым платком. Джинни ужаснулась, увидев маленькие комочки серой мокроты. Дик повернулся спиной к собравшимся и еще раз сплюнул в платок.

– Мистер Харбо! – обратилась к нему Джинни. – Что-нибудь нужно? Может, леденец от кашля или «Отца Джона»[15]? Принести стакан воды?

Харбо поднял руку.

– Нет-нет, все в порядке. Спасибо. Мне нельзя так волноваться. Минни говорит, что в последнее время я сам не свой… черт, – вместо извинений прохрипел он и снова закашлялся.

Дик поднялся из-за стола и направился к заднему выходу. Хлопнула входная дверь.

В мозгу Джинни пищал сигнал тревоги: «Мэйдэй… Мэйдэй…»[16] Скандал на ее званом ужине. Ужас! Как она вообще позволила такому случиться? Это произошло так стремительно. И все благодаря идиоту Слокуму. Джинни не знала, что делать: оставаться за столом или идти за Харбо. После непродолжительной внутренней борьбы она резко поднялась, но Минни отрицательно покачала головой.

– Оставь его в покое, – попросила она. – Он все чаще такое вытворяет. Извините. Не слушайте, что муж тут наговорил. Мне так неловко…

Женщина поднесла руку ко рту и громко всхлипнула.

– Господи, – вполголоса сказала Кэт Энзингер.

– Минни, дорогая! – воскликнула Пэтти. – Все в порядке. Ничего страшного. Просто он поделился своим мнением.

– Леди! Не стоит ничего опасаться, – встрял Митч, за что Джинни была ему на этот раз благодарна. – Могу заверить, что с реактором все в порядке. Я лично во время дневной смены наблюдаю за всем, что там происходит. Я внимательно читаю записи в регистрационном журнале. То, что люди без ума от атомного самолета, еще не значит, что с CR-1 что-то не в порядке.

– Ладно, – промолвила Брауни уже спокойным голосом, хотя в глазах ее читалась тревога.

– Хорошо, – кивнула Джинни. – Сегодня такая восхитительная летняя ночь. Почему бы нам не расслабиться?

Она направилась к бару за очередной бутылкой вина.

– Давайте поговорим о чем-то веселом. Не забыли, что мы в смешанной компании? – хлопая ресницами, обратилась она к Слокуму.

– Прошу прощения, что заставил леди скучать, – сострил Слокум. Во всяком случае, он так думал.

– Я под впечатлением: сколько страсти и боли в словах мистера Харбо, – донесся голос Нэт Кольер с другого конца стола.

До сих пор мать двоих детей хранила молчание, поэтому присутствующие тут же повернулись в ее сторону. Под их пристальными взглядами Нэт покраснела и вся как-то сжалась. Похоже, она не ожидала, что ее могут услышать.

– Ну, он говорил так убедительно, точно выступал перед конгрессом, – заикаясь, выдавила из себя Нэт. – Защищает старый маленький CR-1.

– Старый маленький CR-1, – рассмеялась Пэтти.

Она сверкнула глазами и посмотрела на Джинни. Только вообрази себе! Джинни напряглась. Эта девица позволяет себе называть маленьким реактор, на котором работают их мужья? Даже если старый маленький CR-1 и не предел мечтаний, негоже новенькой отпускать шуточки на этот счет. Что Нэт Кольер вообще может знать? Ее муж – пеон[17].

– Конечно, я никогда там не была, – будто бы прочитала ее мысли Нэт. – Мои суждения основаны лишь на том, что рассказывает Пол.

Пол на противоположном конце стола вздрогнул. Нэт, сообразив, что, кажется, сболтнула лишнего, опустила глаза.

– Передайте по кругу блюдо с картошкой, – пыталась совладать с собой Джинни. – А еще у нас остался мясной рулет, любезно принесенный Нэт. Никто к нему даже не притронулся.

Женщина высоко подняла блюдо. Одна оливка сползла и теперь торчала сбоку рулета, как дерзкий в своей непристойности сосок.

– Мне еще картофеля, – весело потребовал Фрэнкс.

Джинни слышала, как Дик кашляет за дверью. Она подумала, что, как хозяйка, обязана за ним поухаживать. Может, принести ему стакан воды? Разговор вернулся в обычное русло, и ее званому ужину ничего, кажется, уже не угрожает. Джинни выскользнула из-за стола, на всякий случай улыбаясь, вдруг кто-нибудь обратит на нее внимание. Единственное, что она заметила, – ничего не выражающий взгляд Вебба. Джинни вышла во двор через заднюю дверь.

Дик стоял спиной к дому и, сжимая в руке носовой платок, смотрел на закат, словно на него нахлынула какая-то сентиментальная блажь. «Мужик умирает, – вспомнила она слова Митча. – “Комбасчен инжиниринг” дает ему работу, чтобы он не поднимал шума. Несколько лет назад он делал для них монтажную работу и подхватил болезнь. Со всеми своими счетами он рискует умереть нищим».

– Дик! Могу чем-нибудь помочь? – спросила она.

Мужчина резко обернулся. Джинни отвела взгляд от скомканного носового платка, на котором кровью был выхаркан гротескный узор. Дик отрицательно покачал головой. Его лицо постепенно расслабилось, и он смог выдавить из себя улыбку.

– Замечательная ночь, – произнес он. – Извините за излишнюю эмоциональность.

– Пустое. Забудьте об этом.

– Замечательный вечер. Вы умеете устраивать праздники на высшем уровне.

– Благодарю. – Джинни и впрямь была тронута. – Я очень рада, что вы и Минни смогли прийти.

– Ну а я рад, что Митч находит в себе силы такое устраивать.

Джинни вскинула голову.

– Знаете, вам не следует обижаться, – сказал Дик.

– Обижаться? Конечно, нет…

Женщина почувствовала, как страх в ее душе борется с болезненным любопытством. Что Митч натворил на этот раз? Пожалуйста, только не жена оператора! Пусть это будет местная, которую никто из нас не знает. Она вцепилась в фартук, как в спасательный круг.

– Извините, что вообще поднял эту тему. Думаю, вам бы хотелось обо всем забыть, по крайней мере сейчас, во время приема гостей.

– Ничего, все нормально. – Джинни достала золотой портсигар и, вытащив сигарету, передала собеседнику. – Это «Вирджиния слимс».

Женщина щелкнула зажигалкой.

– Я не привередлив, – улыбнулся он, позволяя Джинни дать ему прикурить.

Дик затянулся и трижды хватанул воздух ртом. Табачный дым явно не доставил ему удовольствия. Наконец он с видимым облегчением выдохнул.

– Знаете, всегда трудно добиться повышения, – продолжил он. – Но через год дело вашего мужа будут пересматривать.

Джинни кивнула. Кровь застучала в висках. Нахлынул страх. Дело не в женщине, все гораздо хуже.

Дик испытующе глядел на нее.

– Да, в следующем году, – пролепетала Джинни. – Муж говорил мне об этом.

– Мне кажется, он добился бы своего, но с реактором не все в порядке. Не хочу утверждать, что это всецело его вина, но о вашем муже сложилось определенное мнение, а должность, которая позволяет беспробудно пьянствовать, его погубит.

Пред мысленным взором Джинни предстала картина, как она кладет белу рученьку себе на грудь и восклицает: «Беспробудно пьянствовать?» Однако ей как-никак уже не двадцать лет – не до театральных спецэффектов. Стараясь унять дрожь в пальцах, она вытащила из портсигара еще одну сигарету.

– Он утверждает, что с реактором все в порядке. Буквально только что за столом Митч сказал, что проверяет каждый рапорт лично.

– Да, – подтвердил Дик.

– Ну и?

– Послушайте, Джинни! Несколько выпитых стаканчиков – это не критично.

– Несколько? – сорвалось с губ прежде, чем Джинни успела прикусить язычок.

На какое-то мгновение Дик показался удивленным.

– Мы все пьем, но нельзя бухать возле реактора. Я прав?

Дик пожал плечами и попытался улыбнуться. Его зубы похожи на зерна кукурузы, а вот глаза – красивые, светло-карие. Он с теплотой посмотрел на Джинни. В ее голове вертелась мысль, что ведь когда-то и он был молод и здоров.

– Если такое повторится еще раз, Митча ожидает понижение в звании или лишение допуска к секретным материалам, – серьезным тоном подытожил Дик.

Лицо Джинни вспыхнуло огнем. Она могла более-менее хладнокровно принять информацию, что с реактором не все в порядке, снисходительно отнестись к мужниному пьянству на работе (все же было в этом что-то по-глупому мужественное, нечто из времен Дикого Запада), но утрата допуска или понижение в звании… Только не это! Это уж слишком!

– Извините, – сказал Дик. – Сейчас не совсем подходящее время, но… В любом случае на вас это никоим образом не отразится.

Женщина набрала в легкие как можно больше воздуха и медленно выдохнула, чтобы хоть немного успокоиться. Как это может на ней не отразиться? Впрочем, она хозяйка, да и вечер еще не закончился. А кастрировать мужа можно и позже.

– Спасибо, – пробормотала она, туша сигарету в целлулоидной пепельнице, стоящей на крыльце. – Утешили. Лучше уж я возьму дело в свои руки.

Джинни была уверена, что улыбка, которой она одарила напоследок Дика, значительно поднимет ему настроение. Женщина вернулась в дом несколько взволнованной.

На столе практически ничего из еды не осталось, а общий разговор благополучно разделился на несколько отдельных бесед. Пэтти Кинни и Минни Харбо смеялись, время от времени слегка похлопывая друг дружку по рукам. Фрэнкс и Кинни наливали себе по следующей. Брауни щебетала что-то на ухо совершенно безучастной ко всему Кэт Энзингер. Вебб, слегка приоткрыв рот, разглядывал потолок. Пол Кольер пытался взглядом поджечь скатерть. Джинни не решалась посмотреть в сторону мужа и Нэт до тех пор, пока не заняла свое место за столом.

Аппетит был окончательно испорчен. То, что лежало на тарелке, казалось просто ужасным. Соленые крендельки в салате разбухли, увеличились в размере и выглядели малоаппетитно. Томатное заливное превратилось в кровавое месиво – какие-то медицинские отходы после хирургической операции.

– Как там мистер Харбо? – спросила Пэтти.

– Хорошо, – заверила ее Джинни. – Он скоро придет.

В конце стола раздался звон бьющегося стекла.

– Извините.

Вебб нырнул под стол.

– Почти пустой был, – прозвучал его глухой невнятный голос.

– Вебб напился, – прошептала Пэтти.

– Вижу, – кивнула Джинни.

Почему Митч за ним не приглядел? Почему Вебб до сих пор сидит за столом? Джинни не нравилось, что на ее званые ужины приходят холостяки. Вот, например, Слокум – взял и испортил все своим атомным самолетом.

Женщина бросила взгляд в сторону Митча: тот не сводил глаз с Нэт. Джинни захотелось сделать ему больно – пнуть ногой или уколоть английской булавкой.

– Я иду за десертом, – объявила Джинни.

Отодвинув стул, она встала, прошла на кухню, налила себе водки в высокий стакан и выпила почти залпом – за один… два… три глотка. Закурив, Джинни с ненавистью осмотрела стоящий в углу светлый бисквит без глазури. Схватила небольшую жестяную банку с черничным наполнителем, кое-как открыла консервным ножом и вылила содержимое в блендер. Несколько фиолетовых капель упали на стол, забрызгав верх ее платья, но Джинни никак не отреагировала. Схватив очередную банку, она яростно надавила на консервный нож и не сразу почувствовала, как рваный край жестянки впился ей в палец.

– Мать твою! – прошипела она.

Кровь сочилась из пореза и струилась по руке. Женщина открыла кран и подставила дрожащий палец под струю воды. Смыв кровь, пошевелила пальцем… В месте пореза кожа двигалась, как рыбий рот. Джинни снова выругалась. Стряхнула капли воды. Какая мерзость! Палец болел и жег. Это было отвратительно: она почувствовала, как отстает порезанная кожа. Джинни намотала на палец бумажное полотенце – образовался большой белый бумажный комок. Плеснула себе еще немного водки и, не вынимая сигареты изо рта, вернулась к своему бисквиту. Осторожно орудуя ножом, она таки справилась с проклятой банкой, после чего аккуратно вылила студенистую, зернисто-тягучую глазурь в блендер, где уже ждала своего часа черничная масса. Джинни сама не заметила, как туда же стряхнула пепел. Попыталась подцепить его указательным пальцем левой руки, но, отчаявшись, бросила эту затею, закрыла блендер крышкой и включила на полную мощность. Оторвав кусок бумажного полотенца от рулона, Джинни скомкала его и промокнула черничные пятна на платье. Теперь они стали менее заметными, но никуда не исчезли.

– С вами все в порядке? – прозвучал женский голос совсем рядом.

Джинни вздрогнула. В дверном проеме стояла Нэт Кольер.

– Вы порезались, – нахмурилась она.

– А… да… все хорошо. На кухне такое случается даже с лучшими из нас, – делано захихикала Джинни.

Нэт несколько мгновений смотрела на нее, а затем кивнула.

– Я шла поглядеть, как там дети, – сказала она, указывая на дальнюю часть дома.

– Уверена, что у них все отлично. Слышали, как они недавно пели? Правда, мило?

– Вы правы. Пожалуй, не стоит их отвлекать, если и так все в порядке. Позвольте, я помогу вам разрезать пирог.

Немного поколебавшись, Джинни придвинула лаймовый пирог к краю стола и отошла в сторону. Нэт со всем старанием взялась за дело, но получалось у нее как-то неуклюже.

– Сначала надо разрезать на четыре части, – не удержавшись, принялась поучать Джинни. – Если вы будете сразу же резать на маленькие кусочки, они получатся неровными… Хорошо, все правильно. Теперь все в порядке.

– Мне далеко до вашего мастерства на кухне, – извинилась Нэт.

Джинни из уважения промолчала.

– Спасибо, что пригласили нас, – продолжала добровольная помощница. – Вы замечательная хозяйка.

– У меня такое ощущение, что придется дня три отсыпаться.

Джинни улыбнулась, показывая, что и она может быть самокритичной; хотя, если честно, завтра она поднимется с первыми лучами солнца, начнет вытирать пыль с декоративных статуэток и надраивать дверные ручки. Женщина еще глотнула водки.

– Как вашему мужу новое место работы?

Маленький старый CR-1?

– Да нормально.

– Мне кажется, вы сможете счастливо жить в Айдахо-Фолс.

– Надеюсь, так оно и будет. В последнее время мы обзавелись новыми знакомыми.

– Ключ к счастью – в друзьях… подругах, – взмахнула сигаретой Джинни, – женщинах, на которых можно рассчитывать в трудной ситуации.

Порезанный палец пульсировал, точно в нем жило свое маленькое сердечко.

– Да, это верно, – согласилась Нэт. – У меня не было хороших подруг со времен старшей школы. Мне очень не хватает этого. Есть вещи, которые способны понять только женщины. Не правда ли?

– Я собираюсь устроить прием в вашу честь, – вдруг заявила Джинни. Она слегка покачнулась, но удержалась, схватившись за столешницу. – Здесь, в доме. Вы будете почетными гостями. Это станет чем-то вроде бала дебютанток.

– Господи, спасибо, – занервничала Нэт.

– Вы можете взять напрокат одно из моих платьев. У меня есть зеленое. Оно будет идеально сидеть на вашей фигуре. Правда, возможно, придется немного ушить его в талии. Не могут же все иметь двадцатидвухдюймовую талию, как у вас.

Нэт оценила на глаз собственную талию. Неужели она могла измениться сама собой?

– У меня вовсе не такая тонкая талия! – запротестовала девушка.

– Вы сделаете себе новую прическу.

– Это будет весело! Никогда не делала.

– Серьезно? – притворилась удивленной Джинни. – Вы никогда не были в парикмахерской?

– В смысле не делала прически… Я просто стриглась. Хорошо я его нарезала? – Нэт указала пальцем на пирог.

– Отлично, – ответила Джинни не глядя.

Она пододвинулась поближе к Нэт:

– Поскольку здесь собрались одни девочки, можно задать деликатный вопрос?

Нэт кивнула.

– Вы случайно не видели, как мой муж перед ужином поменял карточки с именами на обеденном столе?

Нэт замерла. Джинни отчетливо ощущала, что ложь готова сорваться с языка собеседницы.

– Я… э-э-э… я не заметила.

Джинни склонила голову набок и улыбнулась:

– Вы слишком милы для того, чтобы врать.

– Ума не приложу, зачем ему такое делать.

– Да неужели, дорогуша?

– Возможно… Может быть, я видела, что он возится с карточками, но я не уверена. Мне показалось, что он случайно смел их со стола, а потом просто вернул на место.

– Да, скорее всего, так и было. Митч все время что-то возвращает на место.

– Я чувствую себя ябедой, – потупилась Нэт. – Пожалуйста, не говорите мужу, что я рассказала вам об этом.

– Конечно, не скажу, дорогая. Это останется между нами. Обещаю, что Митч ничего не узнает.

Нэт облегченно вздохнула.

– Спасибо! Позвольте, я отнесу пирог, – предложила гостья.

Джинни помахала рукой, которая из-за замотанного пальца казалась гигантской:

– Нет. Ступайте и усаживайтесь за стол. Сначала узнаю, кто чего хочет, а потом уже будем раздавать, как говорится, по потребностям.

Нэт кивнула, неуверенно улыбнулась и вернулась в гостиную. Джинни, опершись на стол, размотала палец и начала изучать порез. Кажется, кровотечение остановилось, так что можно ограничиться напальчником. Больше водки не пейте, мадам!

Черничный сок на платье вывел ее из задумчивости. Женщина нашла в спальне небольшое, обшитое жемчугом болеро и продела руки в рукава – сначала одну, с больным пальцем, а потом другую. Если переодеться полностью, это будет слишком заметно даже в компании этих клоунов. Настроение совершенно испортилось. Взяв кусок почтовой бумаги и тупой огрызок карандаша, Джинни поспешила в гостиную принимать заказы на десерт.

Гости непринужденно болтали и от нечего делать теребили салфетки. Брауни Фрэнкс встретила хозяйку подозрительным взглядом, как бы опасаясь, что та подвергнет собравшихся некой продолжительной и сложной процедуре.

Джинни заставила себя посмотреть в сторону мужа. Какой сюрприз! Какой сюрприз! Митч снова направил светлые лучи своего внимания на Нэт Кольер. Неприлично близко придвинувшись к несчастной, он пытался смахнуть воображаемые ворсинки с ее платья.

– Так лучше, – раскудахтался он. – А вот это сюда.

Взяв за два уголка салфетку, лежащую у Нэт на коленях, Митч подвернул концы под бедра соседки, как заботливая мама подтыкает одеялко спящему младенцу. Нэт покраснела, оглянулась по сторонам и тихим голосом поблагодарила. Нелепица!

На дальнем конце стола Пол Кольер с плохо скрываемым ужасом взирал на происходящее. Не выдержав, он порывисто вскочил на ноги.

Слава богу, Джинни оказалась на высоте. Метнувшись вокруг стола, она встала позади Нэт и положила руку ей на плечо. От неожиданности гостья дернулась. Нежно погладив ее по плечу, хозяйка изобразила неприличный жест порезанным пальцем и обратила его в сторону кухни.

– У нас два десерта на выбор, – объявила она самым светским тоном, на какой была способна в эту минуту.

Взгляды гостей моментально устремились на нее. Кто-то хихикнул, кто-то похлопал себя по животу. Надо полагать, все морально готовились к поеданию очередного блюда. Нэт боялась шевельнуться. Пол Кольер успокоился и снова сел на свое место.

– У нас есть светлый бисквит, политый черничным соусом, и лаймовый пирог. Ты, конечно, будешь оба, – посмотрела она сверху вниз на Митча и обворожительно улыбнулась.


Нэт

Кольеры вернулись от Ричардсов почти в одиннадцать вечера. В прохладной ночи они прошли пешком три квартала. Саманта сидела на плечах у Пола, а Нэт несла Лидди, прижав ее к груди. Она исподтишка наблюдала за мужем. Его напряженное молчание несколько раздражало.

Что за странный вечер! Дом, обстановка, люди (во всяком случае, большинство из них) казались весьма милыми, но что касается Митча и Джинни… У Нэт сложилось впечатление, что ей явно не помешала бы небольшая дубинка, с помощью которой она могла бы защитить себя в случае чего. События сегодняшнего вечера так подействовали на Пола, что теперь он попросту молчал.

Девочки, напротив, были в полнейшем восторге. Саманта, ни на секунду не умолкая, лепетала о детишках, с которыми познакомилась, о няне Марте и бесконечных запасах попкорна «Крекер Джек». Воспоминание о лакомстве вызывало у девочки такой восторг, что она не могла спокойно сидеть на папиных плечах. Малышки прихватили с собой несколько пластиковых сюрпризов, которые нашли в коробках с крекерами: цыпленка, солдатика, пистолет и кольцо.

Они подошли к дорожке, ведущей к их дому (через милую лужайку к трем бетонным ступеням и входной двери), и тревога в душе Нэт уступила место какому-то ощущению уюта. Они вернулись из чужого дома, где обстановка и вещи были им совершенно незнакомы, в свой собственный уголок. Пусть они живут здесь совсем недавно, но этот дом в любом случае куда роднее того, где они только что побывали. Это только начало… Пол включил свет, и они очутились в прихожей. Сердце женщины сжалось. В небольшой гостиной виднелись неуклюжие тени, отбрасываемые картонными коробками, которые были расставлены то тут, то там, словно пасущиеся животные. В остальном дом был почти пуст. Голые стены испещрены какими-то вмятинами, следами краски, электрическими розетками и загадочными темными пятнами. Они прожили в городе уже месяц, а многие вещи до сих пор оставались нераспакованными. Дом производил впечатление неуютного и заброшенного.

Нэт прекрасно понимала, что за время, прошедшее со дня приезда, она должна бы уже навести здесь порядок, но с двумя детьми на руках это было просто невозможно. На днях она полезла разбирать одну из коробок и, задумавшись, буквально на минутку выпустила Лидди из виду. Девочка незаметно вышла на крыльцо через заднюю дверь, упала с верхней ступеньки и ударилась лицом, при этом отколовшийся зуб порезал губу. Нэт не могла взять в толк, как справляются другие жены. Или она просто не способна делать два дела одновременно?

– Уже очень поздно. Никаких сказок на ночь, – обратилась Нэт к девочкам. – Давайте поищем ваши ночные сорочки.

Она едва не подвернула ногу, пока лавировала между коробками в гостиной. За это следует благодарить два джина с тоником и бокал вина, которые она выпила за вечер. Собравшись с силами, женщина благополучно добралась до детской спальни.

Из-за избытка сахара, поглощенного на ночь глядя, зрачки Саманты казались жутко расширенными. Девочка послушно позволила натянуть на себя ночнушку.

– Я не устала, мама, – сказала дочь. – Я могу еще долго не спать.

– Уверена, что можешь, – помогая ей продеть руки в рукава, согласилась Нэт. – Но лучше постараться заснуть.

– А можно не выключать свет?

– Нет, – возразила мать. – Ложись рядом с Лидди.

– Она взяла мой самолетик, – сердито взглянув на сестру, пожаловалась Саманта.

– Мы разберемся с этим утром, а теперь попридержи свой язычок, Сэм.

– Когда у каждой из нас будет своя кроватка? – расплакалась девочка.

Перевозчики умудрились потерять некоторые вещи, пока транспортировали их добро из Вирджинии в Айдахо. Нэт же по глупости подписала бумаги, даже не проверив, есть ли среди дюжин разнокалиберных коричневых ящиков детские кроватки. Теперь придется покупать новые. У нее с Полом тоже нет кровати. Они собирались купить себе подержанную в «Гудвилле», поскольку новая мебель здесь довольно дорогая. Однако весь месяц Пол так много работал, что у него просто не нашлось времени этим заняться.

Нэт похлопала по расстеленной на полу простыне, и Саманта наконец прилегла возле матери.

– В понедельник мы поедем в супермаркет и поищем для тебя что-нибудь, – пообещала она. – Я понимаю, как ты устала и как тебе неприятно спать на полу.

Разумеется, как только Нэт уложила Саманту, поднялась Лидди и начала нетвердой походкой уставшего младенца наматывать круги по комнате. Так она бродила, пока не запуталась в собственных ногах и не плюхнулась на пол. Комнату огласил громкий плач.

– Дорогая… – хотела пожалеть малышку Нэт, но та как ни в чем не бывало поднялась на ноги.

Лидди, по всей видимости, хотелось развлечься посреди ночи в новом доме: засунуть пальчик в электрическую розетку; попробовать на вкус мертвую муху, лежащую на подоконнике; оценить размеры раковины в ванной комнате.

– Мама, я хочу, чтобы ты спала со мной, – потребовала Саманта. – Под одним одеялом.

Лидди застыла на месте и, напуганная неожиданным вероломством сестры, стала икать. При этом не сводила с матери глаз, в которых читались все ее эмоции по этому поводу.

– Девочки, – повысила голос Нэт, борясь с нарастающим раздражением.

– Что происходит? – спросил Пол, возникнув в дверном проеме.

Все умолкли. В его голосе чувствовалась нервозность. Жена и дочери ждали, что же скажет глава семьи. Вздохнув, Пол вошел в детскую и уселся на пол рядом с Самантой. Затем завернул все еще икающую крошку Лидди в розовое, связанное крючком одеяльце и погладил ее по маленькой спинке. Нэт уткнулась носом в ковер, источающий слегка химический, какой бывает у новых вещей, но все равно приятный, успокаивающий запах. Женщина закрыла глаза. Пол тем временем гладил засыпающих дочерей и тихо напевал им «Домик на пастбище».

Нэт проснулась, когда было еще темно. Ворс от ковра щекотал рот. Женщина приподнялась. Глаза потихоньку привыкали к темноте. Прислушиваясь к тихому размеренному дыханию дочек, она пыталась понять, насколько крепко они спят.

Нэт осторожно встала и пошла в гостиную, продвигаясь мелкими шажками, чтобы случайно не наткнуться на коробки. Не найдя там Пола, она вернулась назад, в спальню. Одеяла на полу были расстелены, но мужа в комнате не было. Нэт понятия не имела, который сейчас час. Снаружи орали жабы: каждая – словно отдельная жемчужина в каскаде звуков.

Женщина последовала за их песнью на задний дворик, где на маленьком прямоугольном крыльце, освещенном лунным светом, обнаружила Пола. Он сидел, поджав под себя ноги, и вглядывался вдаль.

Крыльцо заканчивалось прямо у его ступней, а дальше темнела трава. За ней на расстоянии трех-четырех шагов виднелся невысокий, примерно по пояс, коричневый забор из штакетника, отделяющий их от соседей. В окнах соседского дома было темно. Насколько она могла разглядеть, нигде поблизости вообще не горели огни. Дальше тянулись незастроенные участки, свободные даже от рекламных щитов и уличных фонарей. Только вдалеке высились едва заметные на фоне темного неба еще более темные горы, точно тень мечты.

Айдахо-Фолс не был похож на Сан-Диего, но Нэт не сказала бы, что этот город так уж плох. Ну, возможно, малость удаленный, эдакий аванпост цивилизации, получивший свое название от рукотворного водопада, расположенного при въезде в город на реке Снейк. Нэт вспомнила тот день четырехнедельной давности, когда они только приехали. Как и сам город, водопад казался ухоженным, чистеньким и совсем не опасным. Река катила свои воды по отлично спроектированному искусственному руслу, а затем срывалась со скалы на двадцать футов вниз. Вода падала настолько аккуратно, что почти не пенилась. Издалека казалось, что она шелковая. Даже неясно вырисовывавшиеся булыжники на дне были заботливо выложены руками отцов-основателей города.

Над водопадом возвышался храм мормонов. Он был построен в виде четырехугольников, взгроможденных один на другой, как мужская интерпретация свадебного торта. Храм венчал золоченый ангел, поднесший к губам тонкий инструмент, похожий на трубку стеклодува. Водопад и храм. Трудно представить себе одно без другого. Они выделялись своей безупречностью и величественностью на фоне тихого неказистого городка и бесконечной пустыни, раскинувшейся во все стороны. Это ошеломляло.

Проехав водопад и храм, любой приезжий оказывается в крошечной центральной части городка. На Мейн-стрит среди прочего располагаются парикмахерская, кондитерский магазин, кафе-столовая и новенький супермаркет. Далее можно проехать всего ничего, и пейзаж разительно быстро превращается в сельский – с мормонскими фермами и полями, в основном картофельными. Затем поля уступают место бесконечной пустыне, коричневой и неровной, как наждачная бумага. В пятидесяти милях к западу от города, посреди безжизненной пустыни, располагается Национальная реакторная испытательная станция, на которой работает Пол.

Нэт терялась в догадках, нравится ли мужу новое место работы. Когда она расспрашивала, как прошел день, Пол обычно отвечал односложно: «Хорошо», реже – «Нормально». Он не любил жаловаться. Другие жены на ее месте были бы благодарны, но только не Нэт, она не отказалась бы от более развернутой информации.

Наблюдая за ним сейчас, женщина ощутила, как дурное предчувствие, подобно проглоченной льдинке, обжигает холодом все внутри. Прошедший месяц представлял собой бесконечную череду испытаний. Все началось с того глупого номера, который она отчебучила накануне приезда в Айдахо-Фолс, когда против его воли прыгнула со скалы в озеро. С этого времени прошла, казалось, целая вечность. Ссора забылась сама собой. Муж отправлялся на новую работу, а когда возвращался, либо валился и спал без задних ног, либо копался в картонных коробках, отыскивая ту или иную вещь. Никто не догадался сделать пометки, где что находится. «Пол! Где ручной миксер? Ты не видел коробку с запасным постельным бельем? Тебе случайно не попадалась жаровня?» Они много дней подряд разговаривали сквозь зубы, не глядя в глаза, не замечали друг друга на кухне, передавали девочек с рук на руки, как мешки с песком.

А потом настал день, когда он вернулся домой на восемь часов позже. На целых восемь часов! Сказал, что сломался автобус. Чем больше Нэт думала об этом, тем более странной казалась ей ситуация. Впрочем, испытательная станция находится слишком далеко, в пятидесяти милях от дома. Вполне возможно, другой транспорт туда просто не ходит. В тот вечер Пол выпил куда больше, чем пару бутылок пива, которые позволял себе обычно, и отправился спать. Нэт решила, что лучше ни о чем не спрашивать.

Признаться, муж немного раздражал своим упрямством и непоколебимостью, но и Пол, судя по всему, тоже ощущал, что дистанция между ними растет. Она понимала: бедняга очень устает. Кроме того, волнуется, понравится ли ей и девочкам в Айдахо. Однако его забота принимала порой своеобразные формы. На прошлой неделе Нэт разбудила девочек раньше обычного и повела в парк, чтобы Пол имел возможность хорошенько выспаться. Когда они на цыпочках вернулись в дом, она ожидала застать мужа спящим, но он уже сидел на кухне – в майке и широких домашних штанах – и мастерил игрушку из бечевки и пуговиц. Нэт с изумлением наблюдала, как он обматывает ладони концом веревки, затем туго натягивает ее, а большая пуговица из набора для шитья быстро вращается посередине. Этот набор она взяла с собой, когда они переезжали в Айдахо, понимая, что две маленькие проказницы способны проделать дыру буквально во всем. Когда Пол дергал бечевку одной рукой, пуговица, не прекращая вращаться, подскакивала. Нэт смотрела не отрываясь, как завороженная, хотя понимала, что этот «фокус» происходит из совсем другого времени и другого места. Девочкам тоже очень понравилось, и они тут же помчались со своей новой игрушкой на задний двор. Муж проводил их взглядом. На лице заиграла довольная улыбка – правда, ненадолго.

– Привет, – прошептала женщина, ступив на крыльцо и остановившись позади него.

Пол кашлянул.

– Девочки спят?

– Да, наконец уснули.

Она уселась на холодный бетон, вытянув ноги перед собой. Ей хотелось взять его руку и положить себе на бедро, ощутить ее тяжесть, но, если муж злится, он может запросто ее оттолкнуть. Нэт ждала. Она разгладила подол хлопчатобумажного платья на коленях, мимоходом дивясь тому, как женщины вроде Джинни Ричардс умудряются делать завивку и ходить на высоких каблуках, когда вокруг носятся дети. Быть домохозяйкой – все равно что быть затворницей. Ты едва ли не со страхом смотришь сквозь жалюзи на молочника, но, как бы там ни было, тебе все равно нужно хорошее платье, которое бы не стесняло в талии, и красивые туфли на высоких каблуках, чтобы ноги казались длиннее.

Нэт попыталась проследить за взглядом мужа: линии электропередач, горы… Его лицо оставалось бесстрастным, руки сложены на коленях. Внешне он был похож на скульптуру молодого Авраама Линкольна.

– Кажется, мы пережили ужин у Ричардсов, – выдавила она из себя первую фразу.

– Пожалуй.

– Тебе понравилось?

Повернув голову, он взглянул на жену:

– А тебе?

Губы его сжались в прямую линию. Женщина ощутила, как сердце забилось сильнее.

– Неплохо. Дом у них красивый. Миссис Ричардс умеет все украсить, – улыбнулась она. – Ну… у них там мебель.

– У нас тоже мебель, – отчеканил муж. – Только ее надо найти.

– Знаю… знаю…

Казалось, она просто не могла остановиться и не вспоминать о чертовой мебели. Муж кивнул. Нэт видела – он что-то обдумывает, но вслух не говорит.

– По-моему, ты понравилась моему боссу, – наконец произнес он.

– Ой, он… Он просто много выпил, – отмахнулась Нэт.

– Наверное, мне тоже надо было напиться, – пробурчал Пол.

Нэт молчала, наблюдая за мужем. Еще есть надежда, что она сможет обратить все в пустяковое происшествие, если постарается. Нэт попробовала спародировать баритон Ричардса:

– «Я пью только олд-фэшн»[18], – вещал он. «Могу ли я приготовить вам московский мул?»[19] – допытывался он. «Это надо пить из жестяной кружки. Видели мой автомобиль? Новый купе-кабриолет “Кадиллак”! Посмотрите на мои туфли – настоящие “норвежцы” из кожи аллигатора от “Стетсона”». Не знаю, что бы это значило!

Она улыбнулась мужу.

– Это было возмутительно, – начал выговаривать ей Пол, явно не собираясь раскуривать трубку мира. – Противно было смотреть, как он тебя лапает.

– Он меня не лапал.

– Я там присутствовал.

– Я бы не позволила ему – независимо от того, рядом ты или нет.

– Он весь вечер не сводил с тебя глаз.

– Он просто напился, – отбивалась от нападок Нэт.

– Чудненько, – развел руками Пол. – Просто отлично! Он напился! Но ты могла от него отодвинуться. Ты могла встать и пересесть ко мне.

– Я села там, где лежала карточка, на которой было напечатано «миссис Кольер». Это он подошел и уселся рядом со мной.

– А что, эта карточка – какой-то вышестоящий орган и ослушаться никак нельзя?

– Я не могла обидеть миссис Ричардс. Она придумала эту игру с карточками. Если бы я села там, где хочу, или поменялась с кем-то местами, был бы скандал.

Пол отвернулся.

– Вы и так учинили скандал, – процедил он сквозь зубы.

Нэт чувствовала, как он пытается выстроить между ними стену. Ее долг – разрушить эту стену, пока она не выросла до небес. Отбросив прочь условности, Нэт взяла его ладонь и крепко сжала. Провела кончиками пальцев по большим узловатым суставам мужа, стараясь заглянуть ему в глаза.

– Послушай, – сказала она. – Извини, я не знала, что он напьется в стельку. Я не хотела сидеть рядом с ним.

– А зачем ты назвала реактор маленьким старым CR-1? У людей могло создаться впечатление, будто я только то и делаю, что жалуюсь на ерундовую работу, которая не имеет смысла.

На самом деле такой случай имел место – в первый же его рабочий день, но сейчас не время настаивать на своем.

– Прости, я просто пыталась сгладить острые углы после того, как вспылил мистер Харбо, а вместо этого, что называется, сунула ногу себе в рот.

– Не твоя забота – сглаживать острые углы. Пусть выставляет себя дураком, если ему так хочется, а ты сохраняй самообладание.

– Женщины импульсивны. Мы очень не любим, когда мужчины ставят себя в глупое положение… Я не могу тебе объяснить… Пожалуйста, не сердись на меня.

– Я не сержусь.

– Хорошо, – тихо проговорила Нэт.

Женщина провела рукой по голове мужа. Его коротко стриженные волосы казались слегка колючими. Она не знала Пола до армии, поэтому понятия не имела, как он выглядел с небритой головой. Какие у него были волосы? Густые или, может, кудрявые? Она видела их только такими – короткими и жесткими, как щетина у щетки для чистки лошадей.

– Мне кажется, я совершил ошибку, сменив работу, – произнес Пол. – Не надо было везти тебя и девочек в это захолустье.

– Ну, не такое уж и захолустье. Тут есть новый супермаркет.

– А дальше на сотни миль – ничего, – возразил Пол.

Нэт пожала плечами. Это было правдой. Несмотря на слабые признаки активной городской жизни в самом Айдахо-Фолс, все остальное представляло собой унылую картину: пустынная равнинная местность, затвердевшая лава и еще стервятники, которые кружат над дорогой. Последнее, что ты можешь здесь увидеть.

– Мы справимся, – сказала Нэт. – Это же только на два года. Потом ты сможешь поехать в другое место, если захочешь.

Муж метнул в ее сторону острый взгляд:

– Ты хотела сказать: мы сможем поехать.

– Да, именно.

– Ладно, – прикрыл веки Пол. – Это назначение оказалось не тем, на что я рассчитывал. Я думал… надеялся, будет лучше, чем оказалось на самом деле. Люди… реактор… Я с нетерпением ожидал перемен, а теперь уповаю лишь на то, что как-то продержусь два года, а потом уеду отсюда. С меня и этого довольно.

В душе Нэт шевельнулось беспокойство.

– Ты же не имеешь в виду, что мистер Харбо говорил правду о реакторе?

– Тебе нечего опасаться.

– Хорошо. В его словах есть доля истины?

Пол невесело улыбнулся:

– Ну, реактор новеньким уж никак не назовешь, с этим сложно не согласиться. Да и начальство на пятерку по сообразительности не тянет.

– Пол! Я не хочу это слышать! Ты заставляешь меня нервничать.

– Мы справимся. Мы всегда справляемся. Если ты будешь нервничать, это нам ничем не поможет.

– Я все равно волнуюсь.

– Два года мы выдержим.

Нэт кивнула.

– Только помоги мне, держись от босса подальше, – произнес Пол. – И не стоит об этом волноваться.

Муж изучал ее с тем непроницаемым видом, который часто напускал на себя. Женщина заметила искорки любви в глубине его глаз. Значит, смягчился. Слава богу! Она, можно сказать, официально выиграла. Теперь никакого отступления. Ни тени недоброжелательности. Она разрушит любую стену, даже если муж снова захочет возвести ее между ними.

Пол улыбнулся ей:

– Ну и задала же ты мне работенки.

То же самое Нэт могла бы сказать и ему, но не хотела поднимать эту тему. Она улыбнулась в ответ и, сев к нему на колени, поцеловала.

– Я ведь этого стою? – спросила она.

Его поцелуй был ей ответом. Нэт опустилась ниже. Пол обнял ее за голову и аккуратно вытащил заколку из волос. Тяжелая шелковая копна упала ей на лицо, словно гардина. Зашелестела ткань. Пол развязал пояс ее платья и принялся расстегивать верхние пуговички, то и дело чертыхаясь: их было слишком много. Водопад ее распущенных волос создавал иллюзию, что парочка скрыта от посторонних глаз, но, конечно же, это была лишь иллюзия. Они сидели на крыльце на голом заднем дворике, откуда открывался вид на другие такие же дворики, где соседи не раздеваются и не кувыркаются среди ночи.

– Нас могут заметить, – прошептал Пол.

– Кто? – посмотрела по сторонам Нэт. – Никого там нет. Все спят.

– Будем надеяться, – согласился муж.

Несколько секунд он смотрел на свою женщину, а потом рассмеялся. Нэт откинулась назад, обнимая любимого за шею. Она упивалась моментом. Она обожала, когда Пол чувствовал себя счастливым. Только после замужества, когда они начали жить вместе, женщина осознала, насколько же это замкнутый человек. Он мог часами молча сидеть в доме, не задав ей ни единого вопроса, даже не включая радио. Впрочем, его сдержанность создавала некий ореол тайного сокровища, странного и редкого… Условный знак… Треснувшая жеода[20]… Есть в нем какая-то чудная величественность, которую способна разглядеть только она.

Откуда-то послышался тихий шелест. Пол замер, но Нэт, не дав мужу опомниться, проворно расстегнула застежку лифчика. Она всегда проделывала это сама. Бедолаге Полу было сложно каждый раз разгадывать сложнейшую головоломку с крючками.

Обнажившись до талии, женщина затрепетала на ветру. Она распалилась и принялась торопливо помогать мужу стаскивать майку, а затем свободного покроя штаны. От восторга и волнения у Пола закружилась голова.

– Я того стою? – снова спросила она. – Говори, а не то сейчас побегу прямо по двору.

И прежде чем он успел что-то ответить, Нэт вскочила, стянула платье и трусики и накинула партнеру на плечи, как боксерам набрасывают полотенце. Притянула его к себе. Пол поцеловал ее. Он смотрел на нее с нескрываемым восхищением, чего Нэт, собственно, и добивалась. Она спустилась с крыльца – ступни утонули в росистой траве. Женщина быстрым шагом подошла к заборчику из штакетника, коснулась его, эффектно развернулась и направилась обратно. В лунном свете ночная фея выглядела красивой и грациозной. Она знала, что муж ее очень хочет. Нэт шла походкой манекенщицы, волосы развевались на ветру. Она рассмеялась. Пол засмеялся в ответ. Он стоял на крыльце, и трусики свисали с его плеч. Он, похоже, даже не заметил этого.

– Иди сюда, Нэтали Кольер, – притягивая ее к себе, прорычал муж.

Она всем телом ощущала, что он наполнен радостью. И мысль, что это она вложила в него кусочек счастья, пьянила Нэт. Пол заглушил ее смех, взяв рукой за затылок…

Когда они закончили, она стала гладить его по руке от локтя до плеча, где осталась небольшая отметина от ее зубов. Его сердце все еще учащенно билось.

Нэт проснулась оттого, что бледные солнечные лучи играли полосками света на ковре прямо перед ее лицом. Привстала, почувствовав, как болят ребра после очередной ночи, проведенной на твердом полу. Из окна, выходящего на задний дворик, виднелось сероватое утреннее небо как бледный результат работы восходящего солнца. Еще очень рано. За дверью был слышен топот маленьких ножек. Если она сейчас не выйдет, дочери просто ворвутся в спальню.

Пол лежал рядом. Было в нем что-то одновременно и мальчишеское, и мужественное. Короткая армейская стрижка, несколько угловатые черты и абсолютно спокойное выражение лица. Она тихонько поцеловала мужа, прикрыла его плечи одеялом и поднялась на ноги. Лифчик с жесткими чашечками стоял на полу, как солдат, охраняя грудь невидимой женщины. Трусики куда-то испарились, поэтому пришлось доставать из комода новые.

Девочки топтались у входа в спальню, громко перешептываясь. Нэт распахнула дверь, и они просто ввалились в комнату. Малышки выглядели слегка испуганными, но, увидев мать, счастливо заулыбались.

– Ой! – радостно воскликнула Саманта, вроде как мама неожиданно зашла к ним попить чайку. – Доброе утро!

– Доброе утро, – улыбнулась Нэт.

После сна волосики Саманты торчали во все стороны, а на затылке образовалось небольшое птичье гнездышко.

Они позавтракали бутербродами с арахисовым маслом и яблочными дольками и начали играть в «Я шпионю» на кухне, заставленной коробками. Было всего лишь семь утра. Нэт хотелось дать Полу поспать подольше. Во-первых, они долго ехали сюда, потом у мужа была ежедневная тяжелая работа. А кроме того, если честно, Нэт всегда баловала его после ночи любви, полагая, что мужчине нужно восстанавливать силы после ночных подвигов, прямо как Самсону.

– Пойдем погуляем, – попросила Саманта.

Щеки ее были измазаны арахисовым маслом и прилипшими к нему хлебными крошками. Это выглядело так, как будто ее намазали салом – тем, что дают птичкам зимой, чтобы они не замерзли.

– Хорошо, – согласилась Нэт.

Она умыла детские мордашки, помогла девочкам одеться, постаралась хоть как-то привести волосы Саманты в порядок и вывела дочерей на улицу.

Вокруг царила тишина. И никого! Разве что вороны да кошки. Саманта вприпрыжку умчалась вперед, Лидди топала сзади. Нэт, как всегда, шла посередине, поскрипывая туфельками с ремешками.

Дома здесь вполне приличные – довоенной постройки, обшитые досками. Островерхие крыши. Небольшие окна. Возле входных дверей – встроенные ящички, куда молочники ставят бутылки. Каждый дом – около восьми сотен квадратных футов. Это меньше, чем у ее родителей, но жить можно, и даже вполне комфортно. Нэт чувствовала себя отлично: на улице по-утреннему свежо, девочки не ссорятся, любовь к Полу греет ей сердце. Ей показалось, что она прекрасно освоится на новом месте.

Неспешная троица прошла несколько кварталов, и только теперь Нэт осенило, что они идут по направлению к дому Ричардсов. Здания здесь уже совсем другие. Вместо скромных треугольничков – сравнительно новые постройки, отдаленно напоминающие ранчо. Дома, окруженные живыми изгородями, похожи друг на друга, как близнецы, и даже розовые кусты высажены одинаково – обязательно справа от входной двери. Здесь как-то немного чище, чувствуется более высокий уровень. Нэт вдруг вспомнила, что вышла на улицу в том же платье, в котором спала, и оно похоже на незастеленную постель.

– Девочки, – позвала она. – Дойдем до конца квартала и возвращаемся.

– Нет, мам, – заупрямилась Саманта.

Все утро Нэт не вспоминала о вчерашней вечеринке. Но при виде беленького ухоженного домика Ричардсов почувствовала себя несколько странно от осознания того, что еще несколько часов назад она была здесь в этом же платье. Вспомнила, как нервничала, увидела себя вчерашнюю – с собранными волосами и ниткой жемчуга на шее; Пола, который лелеял усталость и раздражение, как собственных детей; дурацкое блюдо с неудавшимся мясным рулетом. Теперь, понимая, что прежние отношения с Полом вернулись, Нэт испытала облегчение. Она надеялась, что так будет и в дальнейшем. Теперь уже не столь страшен мастер-сержант Ричардс, который дышал ей в лицо алкоголем и лапал за воротничок (Пол прав, он именно лапал); не так важно, что думает о ней Джинни Ричардс – возможно, она даже решила, что Нэт простовата и недружелюбна.

По проезжей части начали сновать автомобили. В конце улицы четверо мальчишек наперегонки полезли в седан, а их отец терпеливо ждал, пока они рассядутся. Сейчас, должно быть, около восьми утра, догадалась Нэт. Впереди ждал бесконечный день. Она уж хотела развернуть девочек обратно, как вдруг услышала голоса.

– Что это, мама? – спросила Саманта.

– Т-с-с, Сэм, – шикнула на нее Нэт.

До нее долетели недовольные крики. Нэт повертела головой, стараясь определить, откуда доносятся звуки. Похоже, из дома Ричардсов. Было что-то почти комичное в приглушенном мужском голосе, как если бы человек кричал в сложенное полотенце, ожидая при этом, что его будут воспринимать серьезно.

Затем она услышала голос женщины, которая бросала в ответ наполненные злобой слова. Не показалось, она действительно узнала голоса Митча и Джинни Ричардс.

– Девочки! Мы должны уходить, – схватила она девчонок, но любопытство не позволило ей сдвинуться с места.

Спастись бегством она не успела: входная дверь резко распахнулась, и оттуда, как ошпаренная, выскочила Джинни. Если вчера она выглядела просто красавицей, то сейчас – ошеломительной красавицей. Рыжие волосы сверкали на солнце, как начищенный пенни. Платье было настолько белоснежным, что могло, казалось, не только отражать свет, но даже излучать. Все, за исключением волос, было белым: белые туфли на высоких каблуках, небольшая шляпка с короткой вуалью, отделанная жемчугом, белые перчатки до запястья.

Джинни быстрым шагом двинулась по дорожке, а Митч (невероятно!) выскочил из двери и бросился вдогонку. На нем была все та же вчерашняя рубашка без воротника, наполовину выбившаяся из мятых брюк с некогда наглаженными стрелками. Туфель на нем не было, только носки. Его растрепанный вид, контрастирующий с чистотой и ухоженностью улицы, сильно встревожил Нэт.

Теперь у нее просто не было выхода. Она стояла не далее чем в десяти футах от Ричардсов. Сорваться с места и продолжить прогуливаться по улице означало бы привлечь к себе внимание. Пригнуться и попытаться спрятаться за кустом было бы унизительно и нелепо. Если ее увидят, еще подумают невесть что. Поэтому Нэт осталась стоять там, где стояла, надеясь, что в горячке спора супруги каким-то чудом ее не заметят.

Митч остановился на дорожке перед домом.

– Неужели ты никогда не перестанешь меня пилить за маленькие шалости? – взывал он к жене.

Женщина резко развернулась:

– Митч! Мне все равно, что ты делаешь. Занимайся сексом с Мейми Эйзенхауэр[21]. Занимайся сексом с папой римским. Мне все равно! Единственное, что для меня важно, – чтобы ты не потерял работу!

Сердце Нэт бешено колотилось. Джинни только что, субботним утром, дважды произнесла «занимайся сексом» перед собственным домом.

– Ради бога! Я не потеряю работу! – взмолился Митч. – Я хорошо справляюсь.

– Если ты нас потопишь после всего, через что я прошла… – снова повысила голос Джинни.

– С парнями такое случается время от времени. Иногда начальство устраивает нагоняй. Все эти актеришки из «Комбасчен инжиниринг»… Просто у них есть свои квоты. Они должны действовать так, чтобы казалось, что они всех и вся держат под контролем.

– Ты можешь хотя бы на время оторваться от бутылки, пока ты на работе? Это не соска и не… не сиська.

– Боже мой, Джин! – Митч схватился за голову. – Ты что, с ума сошла?

Даже в гневе Джинни оставалась идеально собранной и прямой, как маленькая мраморная колонна. Голос ее звучал низко и бесстрастно.

– Ты можешь развлекаться, как хочешь, но не с этим, – заявила она.

– Ты ничего не знаешь о моей работе…

– Я знаю, что ее смогла бы выполнять даже обезьяна и, в отличие от тебя, не стала бы постоянно влипать в истории.

– Хватит!

– Как бы мне хотелось быть на твоем месте, – продолжила тираду Джинни. – Я бы лучше справилась. Я бы не морозилась, когда других, а не меня повышают по службе. Я бы не позволила отправить себя на свалку, как отслужившую срок железку. Я бы старалась побороть свои недостатки, стать лучше, а не катиться по наклонной! Я бы уж точно не позволила, чтобы меня застукали… – Джинни понизила голос, и Нэт не удалось расслышать окончание фразы. – Ты неисправим, Митч.

Митч разозлился не на шутку. Он отворил рот, и оскорбления полились рекой:

– Все вы, бабы, одинаковы. Ревнивые и злопамятные, всегда только попрекаете.

– Угомонись, – зашипела Джинни и шагнула к мужу.

Вращая глазами, она подошла к нему вплотную. Но Митч уже завелся и теперь набирал обороты.

– Все вы неблагодарные твари. Только то и делаете, что сосете из мужиков кровь, тратите заработанные ими денежки на красивые тряпки и туфли и без стеснения подставляете свои киски молочнику.

Джинни яростно, с громким треском врезала Митчу по щеке, оставив на ней яркий красный след.

На пару секунд Митч остолбенел, затем потер пострадавшую щеку и уставился на жену:

– Какого черта, женщина?

У Джинни дрожали руки. Нэт мысленно зааплодировала, подумав, что дерзкая Джинни, ответив на оскорбление, защитила таким образом доброе имя всех женщин, но та, отступив на шаг, уточнила:

– Я не такая, как другие.

Джинни резко развернулась и неожиданно наткнулась взглядом на Нэт.

– Ой! – вскрикнула миссис Ричардс.

Митч повернул голову. Его глаза округлились. Нэт почувствовала себя стоящей в лучах прожекторов.

– Я не знала, что тут кто-то есть! – на секунду утратив самообладание, воскликнула Джинни.

– Нэт Кольер, – вырвалось у Митча.

– Извините, – оправдывалась, запинаясь, Нэт. – Мы тут гуляли и услышали крики…

– И как долго вы здесь торчите? – внимательно разглядывая незваную свидетельницу семейной сцены, спросил мужчина. – Вас из дома, что ли, выгнали?

– Мы вышли прогуляться. Извините. Девочки, уходим!

Нэт повернулась к дочерям. Девочки, которые обычно и тридцати секунд не могли постоять спокойно, застыли на месте, ошеломленные увиденным.

Джинни открыла сумочку, достала золотой портсигар, легким движением вынула сигарету и, сунув сумочку под мышку, прикурила. Окинув взглядом непрошеную гостью, презрительно выпустила облачко дыма.

– Вижу, вы нашли любимое платье, Нэт, – ухмыльнулась Джинни.

Нэт даже не сразу поняла смысл брошенной колкости. Жена Митча тыкала ее носом в платье: видите ли, вчера она была одета так же. Как она вообще в пылу ссоры с мужем заметила, на ком что надето? По-видимому, Джинни относится к тому типу женщин, которые вечно придираются к другим, выискивая недостатки. Такие дамы подобны собакам-ищейкам, немецким овчаркам, вынюхивающим мины на полях сражений.

Было ужасно неприятно увидеть Джинни Ричардс в таком свете. Все равно что попасть в немилость к младшему божеству языческого пантеона. Сердце Нэт колотилось как сумасшедшее. Но она попыталась найти оправдание Джинни: бедняжка, она просто сильно расстроилась… А вот Митч вел себя как полнейшее ничтожество. То, что этот человек является боссом Пола, лицом, от которого во многом зависит карьера мужа, не сулило ничего хорошего. Ночью Пол сказал: «Я с нетерпением ожидал перемен, а теперь надеюсь лишь на то, что два года как-то продержусь, а потом уеду отсюда. С меня и этого довольно».

Она даже не осознавала, насколько быстро идет, схватив за ручку бедную Лидди, а ребенок всеми силами старается не отставать. Наконец они свернули на дорожку, ведущую к их дому.

– Мама, гляди! – позвала ее Саманта.

Нэт увидела пару ворон, клюющих какой-то непонятный предмет у них перед домом. Несколько секунд она наблюдала, как птицы теребят в траве нечто розовое и блестящее, издалека напоминающее стейк. Одной из ворон удалось отобрать добычу у соперницы. Победительница взлетела вместе с трофеем, уселась на нижнюю ветку дерева и, вертя головой, как автоматическая игрушка, принялась разглядывать Нэт. И тут до нее дошло: ворона держала в клюве слегка раскачивающиеся на ветру трусики, которые, должно быть, остались во дворе после их с Полом ночных игрищ.


Пол

Специалист Фрэнкс любил разные игровые шоу, которые показывали по телевизору, как правило, днем. Когда их команда из трех человек работала в дневную смену, часы, отведенные на обед, они проводили за просмотром передачи «Тик-так денежки». Сегодня за приз боролись дружелюбный банкир и бровастый капитан в отставке, который для пущей важности надел в студию военную форму с орденскими планками.

– Вперед, армия! – с набитым ртом подзадоривал бровастого Фрэнкс.

– Не уверен, – запротестовал Вебб. – Видок мне его не нравится.

– Это потому, что нет у тебя настоящего уважения.

– Есть! – возразил Вебб.

В принципе, Пол ничего не имел против игровых телешоу; единственное, что его раздражало, – те тридцать секунд, когда мужчины обдумывали ответ под аккомпанемент зловещего музыкального дребезжания. Вот они стоят друг напротив друга за своими пюпитрами. Расстояние между ними – всего несколько дюймов. Их непроизвольные движения видит вся Америка: сжатая челюсть, направленный вверх взгляд, когда кто-то признает свое поражение; то, как они переминаются с ноги на ногу или хихикают, прикрыв рот ладонью; как с трудом глотают слюну, когда ее становится слишком много, или как облизывают губы, когда пересыхает во рту…

– Выбирай Библию, – обратился к экрану Фрэнкс. – Библию или футбол.

Все смотрели шоу. Не было никакой возможности отвлечься, ибо Фрэнкс постоянно говорил с телевизором, критиковал игроков, хлопал в ладоши или ругался. Подавшись вперед, Фрэнкс стукнул по столу кулаком:

– Ради бога! Только не литературу!

– Автор вышедшего в 1925 году романа, написанного с использованием потока сознания[22], – вслед за ведущим Биллом Уэнделлом повторил, нахмурившись, Вебб.

– А что такое поток сознания? – спросил Пол, разглядывая то, что осталось от ланча.

Нэт завернула ему с собой сэндвич с индейкой, три галетных печенья и фруктовый салат из мелко нарезанных плодов. Фрэнкс ел какую-то холодную стряпню, приготовленную из вчерашней говядины, а холостяк Вебб хрустел солеными крендельками, извлекая их из большой пачки.

– У меня ассоциация с названием какой-то местности здесь, в Айдахо, – поделился своими мыслями Вебб, запивая крендельки кока-колой.

Он со звоном опустил бутылку на стол и улыбнулся. Его лицо было настолько худым, что было заметно, как напрягаются мышцы под кожей, ответственные за улыбку.

– Потерянная пустыня возле потока сознания. Звучит?

Пол рассмеялся.

– Как по мне, этой чуши и так довольно, спасибо, – сказал Фрэнкс. – Ну, спорт или развлечения?

– Давай для Вебба организуем воображаемую географию, – пошутил Пол.

– Скрытая категория, – не мог оторваться от телевизора Фрэнкс. – Если он выиграет еще одну игру, получит новую машину. Четыре он уже выиграл.

– Машины? – уточнил Вебб.

– Игры, – пояснил Фрэнкс.

– А что за тачка?

– Король карликов, – сказал Пол, и все рассмеялись.

«Королем карликов» называли любую машину, смастеренную из подручных материалов. Главное – раздобыть мотор.

Фрэнкс взглянул на часы.

– Черт, – выкрикнул он раздосадованно. – Пора на работу.

– Эх! А можно еще один раунд? – задал риторический вопрос Вебб.

Пол сложил остатки еды в пакет и направился к своему шкафчику. Изнутри к дверце была прилеплена фотография жены. Мужчина с грустью посмотрел на нее. Снимок был сделан в фотокабинке на набережной в Сан-Диего, когда они еще только встречались. Ей было девятнадцать, Полу – двадцать. Она казалась такой красивой и счастливой… тогда. Все время улыбалась, а один уголок рта поднимался чуть выше другого. Даже ее глаза тогда смеялись. Обычно одного взгляда на фотографию Полу было достаточно, чтобы на душе стало теплее и спокойнее, но не сегодня. Сейчас у него засосало под ложечкой. Утром произошла ссора, которую он никак не мог выбросить из головы. Кажется, между ними все наладилось, и вот опять…

В ушах до сих пор звенели ее слова: «Я не понимаю, почему ты такой жадный». Нэт пришло в голову отвезти Саманту и Лидди к водохранилищу Палисейдс – устроить девочкам пляжный день. Пол и раньше замечал, что жене хочется куда-то выехать. Видимо, ей ужасно надоело сидеть дома, она отчаянно нуждалась в маленьких невинных приключениях. Чтобы выехать, необходима машина, а машину забирал Пол. Каждый день он доезжал на ней до автобусной остановки в центре города и оставлял ее там, чтобы потом на ней же вернуться домой.

Сегодня утром на автобусную остановку его отвезла жена. Высадила, а сама вместе с дочками отправилась на автомобиле к пляжным приключениям. Ему не понравилась эта идея. Слишком далеко. До водохранилища – два часа езды и столько же в обратную сторону. Нэт будет возвращаться домой уставшей. Четыре часа за рулем по петляющей дороге, и все ради того, чтобы немного полежать на пляже! По мнению Пола, это было довольно глупо, не говоря уже о тратах на бензин. Но… хорошо, Нэт! Бери машину.

Однако этим дело не ограничилось. По дороге к остановке Нэт попросила мужа, чтобы он и в дальнейшем оставлял «Файрфлайт» ей.

– Бессмысленно, когда машина стоит весь день на автобусной остановке, – говорила Нэт, теребя подол юбки, так что ему стало ясно: она просит о том, о чем уже давно хотела сказать. – Ты можешь оставить машину мне, а сам поехать на работу с другом.

– С каким другом? – спросил он.

– Не знаю… с одним из твоих товарищей по работе, – пожала плечами Нэт. – Мне бы очень хотелось иметь возможность пользоваться машиной.

– Серьезно? – искренне удивился Пол. – Зачем тебе машина на целый день?

Прежде ему даже в голову не приходило, что жене может вдруг понадобиться автомобиль.

– Так намного легче делать покупки и развлекать девочек, – стала объяснять Нэт. – Проще добираться до бассейна… ездить в…

Неожиданно жена запнулась. На лицо набежала туча: кажется, она сболтнула лишнего.

– В паре кварталов от нашего дома есть детская площадка.

– Конечно, – краснея, поспешно согласилась Нэт. – Туда мы все время ходим, но с машиной мы имели бы полную свободу передвижения.

– Ну, мне не особо нравится мысль, что ты с девочками будешь разъезжать по всему городу, – нахмурился Пол.

– Я хорошо вожу автомобиль, – продолжала уговаривать жена, хотя они оба знали, что это не так.

Когда Нэт садилась за руль, она не видела спидометра. Казалось, что она непроизвольно пытается бросить вызов судьбе. Не могла проехать по прямой без того, чтобы не превысить скорость миль на двадцать. Однажды она переехала кошку. Это произвело на женщину столь ужасное впечатление, что она по сей день, если что-то вдруг напомнит о том случае, начинает плакать. Пол из благих побуждений решил не нагнетать ситуацию и не стал ей перечить.

– Ну не знаю, – наконец произнес он. – Не хочу рисковать. Мне нельзя опаздывать на работу. Если меня не будет на месте к моменту прихода автобуса, он ждать не станет. А что, если человек, с которым я договорюсь, не приедет вовремя? Что, если машина сломается?

Он не хотел ни от кого зависеть, даже от друга, который к тому же может опоздать – по многим причинам, в том числе и от него не зависящим. Вебб, например, грешил этим довольно часто. У Фрэнкса четверо или пятеро детей… Пол не мог припомнить точно… В любом случае слишком много неизвестных переменных. Ричардс жил ближе всех, но Пол ни за какие коврижки не стал бы просить об одолжении босса. К тому же после того званого ужина он вообще с трудом выносил присутствие этого человека рядом с собой.

– Я не понимаю, почему ты такой жадный, – вдруг взорвалась Нэт.

Ее голос дрогнул, глаза наполнились слезами.

– Мне жаль.

– Тебе не жаль, – отвернулась Нэт и подчеркнуто жизнерадостно заговорила с Самантой.

Ее слова отскакивали от автомобильных стекол, словно были сделаны из жести.

Они подъехали к автобусной остановке, где в клубах сигаретного дыма уже толпилась дюжина мужчин. Фрэнкс и Вебб были на месте. Фрэнкс, прислонившись к стене обувного магазина, лениво перелистывал газету. Вебб сидел на бордюрном камне и курил. Затянулся, выпустил дым и сощурился, заприметив медленно движущуюся машину Пола. Кажется, хотел поднять руку в приветственном жесте, но, увидев, что товарищ с семьей, передумал.

– У тебя просто идеальная семья, – сказал он Полу позже, когда они уже приехали на работу. – Почти завидую тебе, Кольер.

– Почти, – пошутил Фрэнкс.

Когда Пол выходил из автомобиля, Нэт просто кипела от переполнявших ее эмоций. Он почти физически ощущал, как молекулы обиды клубятся вокруг нее, постепенно образуя непробиваемую броню. Нэт отъехала от стоянки, даже не оглянувшись. Спина прямая. В зеркале заднего вида мелькнула ее высоко поднятая голова. Он чувствовал себя последним тупицей, поэтому искал для себя всяческие оправдания. У него были причины оставить машину в своем распоряжении. Пол на самом деле панически боялся опоздать на работу, и его действительно беспокоило, что Нэт слишком быстро водит автомобиль. Ему было бы спокойнее точно знать, где находятся жена и дочери, нежели догадываться, в каком, ради всего святого, месте они могут сейчас быть.

Ко всем этим соображениям примешивалась и некая досада оттого, что Нэт скучно сидеть дома. Полу хотелось бы думать, что жена всем довольна. У нее есть дом с задним двориком, две дочери – все, как она хотела. Муж разрешает ей каждый месяц тратить часть заработанных им денег на одежду, кухонные принадлежности и прочие вещи, которые ей понравятся. Конечно, он зарабатывает не слишком много, но что еще он может предложить? Пол вспомнил о матери, всю жизнь прожившей в бревенчатой хибаре с мужем, которому было на нее наплевать. Она вообще ничего не имела по сравнению с Нэт, у которой есть и любовь, и прочие радости жизни. Зачем ей желать большего?

Впрочем, дело было не только в машине. Он отдавал себе в этом отчет. У него осталось гаденькое чувство, как будто Нэт не машину попросила, а уехала без него в двухнедельный круиз. Господи! Иногда так трудно быть справедливым к ней! Ему ничего больше не хотелось в жизни, кроме как сделать ее счастливой, но временами Пол сам все портил. Он обижал ее или задевал ее чувства и никогда не оставался в выигрыше от своего глупого упрямства. И вот он стоит перед шкафчиком, как придурок, и чувствует себя не в своей тарелке из-за того, что жена укатила куда-то, рассердившись на него, и теперь, быть может, наслаждается свободой, совсем позабыв о нем.

Раздумья прервал шумный шелест вощеной бумаги прямо у него над ухом. Пол вздрогнул:

– Какого черта, Вебб?

Вебб напустил на себя степенное выражение лица, как у пожилой дамы из старых фильмов.

– Куда ты едешь, Кольер? – прошептал он. – Куда ты едешь, зачем покидаешь меня?

– Помолчи лучше, – хмыкнул Пол.

Но на самом деле он был рад, что его вырвали из раздумий и вернули к работе и к реальной жизни.

– Реактор перегрелся, джентльмены, – с набитым ртом сообщил Фрэнкс. – Пора опускать стержни.

Вытерев рот салфеткой, он подошел к рукомойнику и сполоснул пластиковый контейнер «Таппервэа». В мешковатом комбинезоне Фрэнкс был похож на огромного ребенка.

– С какой стати ему перегреваться? – проворчал Вебб.

Утром они первым делом опускали стержни.

– Понятия не имею. Перегрелся – значит, перегрелся, – отрезал Фрэнкс. – Думаю, в первый раз мы недостаточно снизили температуру. Вилли Мейс!

Услышав выкрик, Пол приподнял голову, решив, что это какая-то замена обычному ругательству. Между тем начальник дневной смены застыл перед телевизором.

– Боже мой! – произнес Фрэнкс. – Кто ж не знает ответов на такие простые вопросы? – И щелкнул выключателем.

Игровое шоу со всеми его участниками погрузилось во тьму. Фрэнкс взял планшет с зажимом для бумаги.

– Пойдемте, – распорядился он. – На этот раз мы погрузим его на полдюйма. Не хочу возвращаться к этому в третий раз.

Они начали взбираться по узкой витой лестнице наверх. Стучали подошвами по железным решетчатым ступенькам, и звук их шагов отдавался эхом в «силосной башне». Поднимались гуськом – один за другим.

Высокое узкое строение служило главным образом огромным вместилищем активной зоны, располагающейся под слоями экранированной защиты и гравием. Пять металлических стержней регулирования двигались от активной зоны к крышке корпуса реактора на верхнем уровне башни. Стержни выступали примерно на фут. Для регулирования скорости реакции в активной зоне их вручную очень медленно поднимали или опускали. Чем выше находились стержни, тем больше нейтронов попадало в активную зону, выделяя при этом больше энергии. Опускание стержней замедляло реакцию, а значит, остужало реактор. Операторам приходилось постоянно выверять данные, следить за скоростью реакции и двигать стержни. Иногда Полу казалось, что он только этим и занимается.

Каждый стержень весил восемьдесят четыре фунта. В большинстве ядерных реакторов для регулирования стержней использовали дистанционные манипуляторы, но на CR-1, как и везде в армии, насколько успел заметить Пол, действовали по старинке, то есть вручную. Члены команды попросту разжимали верхнюю часть стержня, перемещали его и снова фиксировали.

– Кому нужно дистанционное управление? – разглагольствовал Фрэнкс. – Мы все можем сделать собственными ручками, ну разве что немного испачкаемся.

– Ага, смазка на локтях и боль в заднице, – пробурчал Вебб.

Пять стрежней были пронумерованы нечетными цифрами: один, три, пять, семь… Самым мощным был девятый. Именно этот стержень отличал CR-1 от реакторов той же серии. Фрэнкс называл девятый фирменным. Он был задуман в качестве экстренного «тормоза» на случай форс-мажора. Если реактор выйдет из-под контроля и начнет стремительно нагреваться, операторы смогут остановить процесс, «загасить» его, опустив девятый номер до самого дна активной зоны. В кризисной ситуации это может всех спасти.

Проблема, ошибка конструкторов, которую устранят в последующих модификациях, заключалась в том, что, являясь аварийным тормозом реактора, сам номер девять не имел возможностей для экстренного торможения. Если команда случайно уронит стержень до упора, что было бы крайне идиотским поступком (Пол очень надеялся, что на его смене такого никогда не случится), произойдет аварийная остановка, реактор выключится, и эту чертову штуковину придется запускать заново. Это, конечно, неприятно, но не смертельно. Слишком высокое положение девятого номера привело бы к диаметрально противоположному эффекту – переизбытку энергии, что совсем уж плохо. В этом случае начнется сверхкритическая неконтролируемая цепная реакция и температура в реакторе за секунду достигнет двух тысяч градусов.

Никогда прежде, разумеется, с CR-1 такого не случалось, но операторы имели достаточно четкое представление, насколько опасной может быть ситуация. Внутри реактора находится обогащенный уран, в крошечных невидимых атомах которого заключена энергия сотен лет, но во время сверхкритической реакции вся эта энергия выделится мгновенно. Внутренняя часть реактора расплавится, и он взорвется, как вулкан. Точно никто не знал, как именно это может произойти. Как говорится, пока не попробуешь, не узнаешь, а проводить подобные опыты никто, конечно, не станет.

Поэтому армейские чины не нашли лучшего способа обезопасить людей, чем повторять им снова и снова, как маленьким детям: «Ни при каких обстоятельствах не поднимайте стержень выше, чем на четыре дюйма».

Команда действовала со всей осторожностью: один человек поднимал или опускал стержень с помощью регулирующего рычага, а другой, встав на корточки, следил за процессом. Пока все происходило без срывов. «Если все же случится самое страшное, вы знаете, что делать», – пошутил однажды инструктор в школе операторов.

Некоторые парни хвастались, что, мол, если на них нападут Советы, они поднимут номер девять на критическую высоту и не позволят прибрать к рукам американские технологии. Пол с трудом представлял себе, каким ветром русских может занести в Айдахо, но на свете всякое бывает. Те чванливые типы все как один были холостяками, им в жизни, по всей видимости, не хватало куража. Потому и привлекали подобного рода самоубийственные сценарии, главными героями которых были они сами. С точки зрения Пола, в немотивированной жажде героизма было нечто детское. Когда у тебя есть семья, ты не станешь планировать ничего подобного, если, конечно, жена и дети тебе не наскучили.

Он вернулся мыслями к своей семье. Нэт сильно на него обиделась. Это не давало покоя. Он задумался, слегка покусывая щеку изнутри.

– Кольер! – рявкнул Фрэнкс. – Внимательнее.

– Извини.

Пол присоединился к Веббу, ослаблявшему зажимы над стержнями. Фрэнкс стоял сбоку, что-то строча на своем планшете.

Первые четыре стержня встали на свои места как полагается: номера первый и третий, затем пятый и седьмой. Стержень опускался до нужной отметки, Вебб склонялся над ним и завинчивал зажимы. И так четыре раза.

Затем потянулся к номеру девятому, и Пол, заметив, как товарищ напрягся, присел рядом с ним на корточки. Вебб, ослабив зажим, схватился за стержень.

– Полдюйма, – напомнил Фрэнкс.

– Ладно, – кивнул Вебб, – пошел…

Прошло несколько секунд. Пол поднял глаза на Вебба. Беднягу аж перекосило от нешуточных физических усилий, но ничего не происходило.

– Ниже, сынок, ниже, – командовал Фрэнкс.

– Ты в порядке, Веббси? – поинтересовался Пол.

Несколько секунд парень ничего не отвечал, потом выдохнул и сообщил:

– Стержень застрял.

Фрэнкс бросил на него колючий взгляд.

– Извини, не двигается… – подтвердил Вебб.

– Дай я, – отодвинул его Фрэнкс.

Молодой человек послушно отошел, уступив место старшему смены. Фрэнкс тужился изо всех сил – так, что капли пота выступили на лбу. Выругавшись, он подозвал к себе Пола.

– Кольер! Давай ты.

После Фрэнкса рычаг регулирующего стержня был почти горячим. Вытащив из нагрудного кармана тряпку, Пол протер его, схватил покрепче и изо всех сил толкнул вниз. Не помогло. Как он ни пыжился, девятый не сдвинулся с места. От нечеловеческого напряжения оператора буквально начало трясти. Он и стонал, и рычал, пытаясь победить стержень, но вынужден был отступить.

– А что мы делали в прошлый раз? – начал перебирать варианты Вебб.

– В прошлый раз? – переспросил Пол, переводя дух.

– Может, позвать Ричардса? – предложил Вебб.

– Он что, обладает сверхчеловеческой силой? – пробурчал Фрэнкс.

– Нет, я в смысле… если он на посту…

Фрэнкс не дал ему договорить:

– Кольер! Тащи разводной ключ.

Пол в три широких шага подошел к полке, прикрепленной к стене, схватил тяжелый разводной ключ и вернулся обратно. Прикрутил регулируемые губки под углом к стержню, перевел дух и рванул ключ, используя его как дополнительный рычаг. Никакого эффекта. Сердце громко стучало в груди. Он чувствовал, как кровь приливает к ушам. Товарищи внимательно следили за его потугами. Пол видел: они тоже нервничают.

Он ухватился за разводной ключ снова и тянул до тех пор, пока жилы на руках и шее не вздулись, как канаты. Кровь стучала в мозгу, как будто стремилась вырваться из черепной коробки. Перед глазами заплясали звездочки.

– Вот дерьмо! – опустил руки Пол.

– Тебе почти удалось, – обнадежил его Фрэнкс. – Давай еще чуть-чуть.

Пол сделал шаг назад, потер ладони и снова взялся за дело. Фрэнкс, встав на цыпочки, заглядывал ему через плечо. Вебб подсматривал из-за другого плеча.

– Отойди от него, – вдруг рявкнул Фрэнкс, и оба отступили назад.

Пол рванул ключ еще сильнее. Стержень самую малость подвинулся вниз… затем еще немного… Пол старался изо всех сил. На долю секунды даже показалось, что он теряет сознание.

– Ты сделал это, Кольер, тебе удалось!

Стержень подвинулся менее чем на полдюйма и двигаться дальше категорически отказывался. У Пола дрожали руки.

– Хорошая работа! Браво! – похвалил Фрэнкс, хлопнув его по спине своей пухлой ладонью.

– Фух! – выдохнул Вебб и нервно хихикнул.

Пол постарался дышать ровнее. Грудная клетка болела, легкие напряженно качали воздух. Немного отдышавшись, он осмотрел свою работу и почувствовал некое разочарование.

– Стержень опустился меньше, чем мы хотели.

– Плевать! Пока и этого хватит, – успокоил коллегу Фрэнкс. – Скажу вечерней смене – они потом разберутся, а пока давайте зафиксируем эту штуковину.

– На всякий случай, чтобы, не дай бог, не опустилась самостоятельно, – ворчал Вебб, доставая зажимную скобу.

Пол наблюдал, как Вебб и Фрэнкс закрепляют регулирующий стержень. Ощущение триумфа улетучивалось с каждой секундой, теперь на лицах читалось облегчение. Пол точно знал, что все они думают сейчас об одном и том же: «Черт! Мы только что избежали большой беды».


– Прежде такое случалось? Регулирующий стержень когда-нибудь застревал? – спросил Пол спустя несколько минут, когда они поднимались в диспетчерскую.

– Бывало, – сказал Фрэнкс, – но с девятым такое впервые.

– Теперь они все начинают заедать, – добавил Вебб.

– Ричардсу это не понравится, – придерживая перед парнями дверь, сказал Фрэнкс и покачал головой. – Придется занести этот случай в регистрационный журнал. Мастер-сержант будет против, но по-другому никак нельзя…

Он умолк.

– Ричардс сообщал инженерам? – поинтересовался Пол. – Дику Харбо, например?

– Понятия не имею.

– Я не смог затолкать эту штуковину дальше, – сокрушался Пол. – Что будет, если стержень когда-нибудь застрянет окончательно и мы будем бессильны?

Вебб растерянно посмотрел на него, Фрэнкс раздраженно фыркнул.

– Мы преодолеем этот мост, когда дойдем до него[23].

В неказистом помещении с серыми стенами, которое называлось диспетчерской, не было ничего лишнего – только ряды измерительных приборов с круглыми циферблатами, рулон бумаги для записи показаний, пульт управления и вращающиеся кресла. Вверху на стене висел световой индикатор с надписью: «Повышенная радиация». Сейчас он, понятное дело, не светится – он начнет мигать в случае тревоги, но этого, конечно же, никогда не случится.

Получая назначение на CR-1, Пол уже знал, что этот реактор более капризен по сравнению с аналогичными. Главным фактором риска считался мощный девятый регулирующий стержень. Но имелись и другие отягчающие обстоятельства. Это реактор кипящего водо-водяного типа. Пар здесь генерируется непосредственно в активной зоне, а не в отдельном змеевике, способном защитить от излучения, поэтому любая деталь, которая соприкасается с паром, становится радиоактивной.

Кроме того, CR-1 не герметичен. Вместо традиционного круглого купола, как у большинства реакторов, этот имеет плоскую крышу, которая приделана к вертикальным стенам, соединенным под прямым углом. Это опытный образец. Подобные реакторы планировалось впоследствии установить в Арктике, поэтому о герметичности никто особо не заботился. Кому она нужна на краю земли? Там же никто не живет. Между тем CR-1 – не на Северном полюсе, а до ближайшего городка всего лишь пятьдесят миль пустыни. Ветры здесь, бывает, свищут со скоростью тридцать миль в час. Если случится выброс, радиоактивное облако довольно быстро накроет густонаселенный город.

Пола до сих пор била дрожь. Из головы не шло испуганное лицо Вебба и его глухой, близкий к панике голос: «Стержень застрял». Стержни никогда не должны застревать. Контроль – во всем. Измерения и точность – во всем. Нельзя позволить реактору диктовать условия. И тем не менее это случилось.

Если бы они поднимали, а не опускали девятый стержень и он вот так же застрял, все могло бы быть гораздо хуже. Расстояние в четыре дюйма кажется такой безделицей, но превышать его запрещено, иначе быть беде. Хотя еще ни один реактор не пострадал из-за чрезмерно задранного стержня, операторы подозревали, что в CR-1 поднятие массивной девятки возымеет эффект, сравнимый с одновременным «взлетом» остальных стержней.

Пол посмотрел на Фрэнкса, который изучал данные на бумажной ленте, и почти открыл рот, чтобы озвучить имеющиеся опасения, но старший по смене был слишком глубоко погружен в свои мысли. Вероятно, Фрэнкс размышляет сейчас о том, что произойдет, если в CR-1 начнется сверхкритическая реакция и активная зона вмиг разогреется до двух тысяч градусов. Если реактор взорвется, то вода, пар и осколки разлетятся во все стороны, а все, кто будет на реакторном уровне, как, например, Пол с товарищами несколько минут назад… Честно говоря, он даже не хотел об этом думать.

Но неприятные мысли продолжали бурлить в голове. Взрыв, пожалуй, не лучше утечки. Ядерные осадки будут подхвачены ветром и перенесены в совершенно другое место, как медузы в шторм. Через два часа, даже раньше, радиоактивное облако может добраться до Айдахо-Фолс, где находятся их семьи.

А где будет в это время Пол? Он будет лежать на усыпанной гравием парковке, нашпигованный железными осколками и болтами, как апельсин, утыканный палочками гвоздики[24]?

Господи! Какое отвратительное зрелище!

Пол кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, хотя и сам не понял, зачем это сделал.

– Что? – почти рявкнул Фрэнкс.

Одно резкое слово – и Пол потерял всякое желание дискутировать о чем бы то ни было. Все же закончилось благополучно… Ведь верно? Они сдвинули с места проклятый стержень. Фрэнкс, по всей вероятности, не хотел об этом говорить, но парни из его смены в четыре глаза смотрели на него.

– Я просто подумал, – начал Пол, – что… ты сам знаешь… если девятый номер застрянет, мы не сможем контролировать ситуацию…

– Как будто мы сейчас что-то контролируем, – пробурчал Фрэнкс.

Пол замялся.

Фрэнкс ткнул кончиком карандаша в стену с циферблатами, стрелки которых слегка подрагивали.

– Посмотрим, остыл ли реактор, – пробормотал он. – Кажется, пошло на поправку…


Нэт

Водохранилище Палисейдс, постепенно уменьшаясь, танцевало золотисто-голубым кружком в зеркале заднего вида. Нэт не хотелось уезжать от воды. Сегодняшний день, проведенный с девочками, был настолько замечательным, что, когда озеро подмигнуло им в последний раз и скрылось за соснами, она буквально физически ощутила укол сожаления.

– Мама! – позвала ее с заднего сиденья Саманта. – Мы съезжаем.

Горная дорога представляла собой бесконечный серпантин. Автомобиль то и дело заносило на поворотах, и девочки изо всех сил цеплялись за скользкую кожу сидений.

– Извините. Держитесь, скоро будет легче, – успокоила дочек Нэт.

Она постаралась вести машину ровнее. Пришлось, конечно, ехать медленнее, но, по крайней мере, их не так трясло. Ухватившись для равновесия за резиновые прокладки автомобильных окон, девочки глазели по сторонам. Тени, отбрасываемые деревьями, мелькали на их личиках, как кадры в немом кино. Нэт вздохнула. Что это был за день! Малышки восторженно резвились в озере, носили в ведерках воду и строили замок из песка и гальки. В конце лета вода уже стала прохладной, но Нэт с удовольствием купалась вместе с детьми. Дочери громко визжали, и эхо от их криков отражалось в высоком небе.

Поездка на водохранилище стала целительным бальзамом после утренней ссоры с Полом, хотя именно эта поездка и послужила причиной размолвки. Нэт была не готова прямо сейчас вернуться домой: не хотелось менять яркое солнце и беззаботный отдых на тихий дом, напряженные плечи мужа, его непреклонную уверенность в собственной правоте. Он всегда чертовски самоуверен! Утром, оставив Пола на автобусной остановке, Нэт с перекошенным от злости лицом завернула за угол и остановилась. Не в силах сдерживать эмоции, трижды ударила по рулю. Было ужасно унизительно выклянчивать машину, слушать, как Пол раздражается и несет всякую чушь о том, что он боится опоздать на работу. Он обращался с ней как с ребенком, который не имеет представления о том, что можно, а чего нельзя. Пол что, на самом деле считает, будто она хочет, чтобы он опоздал на работу? Почему с ним так сложно? Когда ей удавалось расслабить мужа, он оказывался замечательным человеком, самым чудесным на свете, но в остальное время он был неприступной крепостью, и это утомляло.

Захотелось чуть-чуть оттянуть возвращение домой. Преодолев длинный спуск, они въехали в небольшой городишко под названием Кирби.

– Девочки! Как насчет молочного коктейля? – повернулась к дочкам Нэт, заприметив впереди маленькое придорожное кафе.

Их дружное «ура!» не оставило сомнений.

– Хорошо, – улыбнулась добрая мама, заруливая на грунтовую стоянку. – Небольшое количество сладкого вас взбодрит.

Нэт вышла из машины. Пока они ехали, девочек немного разморило. Они даже задремали, прислонившись к дверцам розовыми, как у лобстеров, плечиками. Руки-ноги безвольно покачивались в такт движению машины. Теперь же Саманта, повизгивая, пыталась выбраться наружу. Она была такой трогательной в этом своем платьице, которое сзади примялось и собралось в складки.

Нэт потянулась за Лидди. Пальчики малышки покрывала корочка засохшего песка, под ногтями – черные полумесяцы грязи, на переносице – следы от тины.

Было всего лишь два часа пополудни, и в кафе оказалось не так много посетителей. Едва зайдя вовнутрь, Нэт поняла, что ей здесь не нравится. Она ожидала, что заведение будет светлее, красивее и чище, но внутри все тонуло в полумраке. В каждую трещинку въелась грязь и просто кричала, что убирают здесь не слишком часто. В дальнем углу виднелся музыкальный аппарат, а рядом – небольшая танцевальная площадка. Черноволосая официантка с жирной, изрытой маленькими оспинами кожей любовалась своими ногтями. Молодой ковбой в глубине зала читал газету, бородатый мужчина с отсутствующим видом жевал гамбургер, две длинноволосые женщины глазели в окно.

Ладно, они уже вошли, и девочки настроились на угощение. Нэт заказала три молочных коктейля. Напитки, к счастью, оказались неплохими. Белоснежные башни взбитого до небес крема, а также вишенки, оставившие розовый след в облачках сливок, обещали райское наслаждение. Девочки управились со своими коктейлями в считанные минуты и в нетерпении заерзали на стульях. Нэт подвела дочерей к музыкальному автомату.

– Пять песен за доллар, – пробежав глазами список, сообщила она. – О! «Чарли Браун» в исполнении «Коустерс»[25]. Вам понравится эта песенка. Там один из парней поет низким голосом: «Почему все цепляются ко мне?»

Лидди весело захохотала, Саманта же выглядела озадаченной.

– А почему, почему все к нему цепляются?

Музыкальный автомат зажужжал. Забренчала гитара, зазвучала песенка о милом проказнике Брауне. Сестры, взявшись за юбочки, запрыгали на танцплощадке. Они топали, дрыгали ножками, кружились и хохотали от души. Нэт было несколько неловко, что дочери шумят, но и мешать их веселью не хотелось. Сегодня, как-никак, их день. Они выбрались в большой свет – туда, где весело, тепло и солнечно. Ей и самой охота подурачиться.

Когда песня закончилась, Лидди поднялась на цыпочки и потянулась к Нэт:

– Поцелуй меня, мама.

Женщина от всей души рассмеялась. Сейчас счастье ее дочерей казалось настолько бесхитростным, легким и свободным от взрослой испорченности, что Нэт совсем не хотелось ехать домой. Мы будем скитаться по Западу втроем! Ничто нас не держит! Но внезапно она как будто протрезвела: «Что за ужасное эгоистичное желание!» Разумеется, она хочет вернуться домой.

Небо наказало ее за одну только греховную мысль, ибо Саманта, продолжая кружиться, хотя уже и без музыки, потеряла равновесие, задела стеклянную сахарницу на одном из столиков, и та, упав на пол, разбилась. Нэт и девочки уставились на сверкающие стеклянные россыпи на черно-белой плитке.

– Господи! – первой вышла из ступора официантка. – Только посмотрите, что вы наделали!

– Извините. – Схватив салфетку, Нэт села на корточки и принялась сгребать сахар вместе с осколками в импровизированную горку. – Она не хотела. Сэм! Извинись.

Саманта несколько мгновений не отрываясь смотрела на официантку, демонстративно ожидающую извинений от трехлетнего ребенка, а потом не выдержала и показала ей язык.

Тут уж рот открыла не только работница кафе, но и мама девочки. Разбитую сахарницу еще можно было простить, но после ужасной проделки Саманты вполне могло возникнуть впечатление, что это сделано преднамеренно.

– Сэм! – поднимаясь, повысила голос Нэт.

Малышка, которая тут же пожалела о содеянном, уткнулась матери в подол.

– Не прикасайтесь! Еще порежетесь. Я принесу метлу, – взвизгнула официантка и убежала на кухню.

Нэт разволновалась. Она стояла и гладила Саманту по плечам, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Хорошо, что хоть Пола нет рядом. Поведение дочери довело бы его до белого каления. Нэт отчетливо представила себе, как они возвращались бы домой в гробовом молчании и как Пол ел бы себя поедом всю дорогу, пытаясь докопаться до истины, каким образом ему удалось вырастить такую невоспитанную дочь. Нэт буквально видела, как вращаются колесики его мыслей при малейших недоразумениях, как напрягается мозг в поиске скрытого смысла в любой мелочи.

Официантка вернулась с метлой.

– Вы топтались тут, как медведи… При таком поведении битой посуды не избежать.

– Мы не топтались, – возразила Нэт. – Она танцевала.

– Да, теперь мамы разрешают детям вести себя нагло и дерзко. Все встало с ног на голову. Взрослые неправы, а дети правы.

Официантка резким движением сгребла рассыпанный сахар на совок.

Нэт покраснела. При обычных обстоятельствах она бы смолчала, но сегодня выдался настолько хороший денек, что Нэт просто не могла позволить, чтобы какая-то сварливая тетка запретила им быть счастливыми.

– Извините, но у вас просто какая-то навязчивая мысль… – огрызнулась Нэт. – Уборка заняла не больше минуты, и мы извинились.

Официантка аж задохнулась от возмущения и уже готова была дать достойную отповедь…

«Уму непостижимо, – пронеслось в мозгу у Нэт. – Поверить не могу, что собираюсь ссориться с официанткой. Я должна остановиться. Я обязана промолчать».

За спиной послышались шаги, Нэт обернулась. К ней приближался молодой ковбой, сидевший до этого в глубине зала. Примерно одного роста с Нэт, волосы песочного цвета, голубые глаза, линялая фланелевая рубашка, матовые сапоги. В какое-то мгновение Нэт испугалась, что сейчас и этот ковбой начнет к ней придираться, а потом на нее навалятся остальные посетители кафе, оскорбленные детскими танцами. Но глаза у парня были добрые-добрые. И заговорил он не с женщинами, а с Самантой.

– Хочешь, скажу, что я однажды натворил? – опустившись на корточки, тихо сказал незнакомец. – Я перевернул ящик с яйцами.

Присев рядом с Самантой, он следил за ее реакцией, всем своим видом показывая: он верит, что девчонка на самом деле ужасно расстроена, а вовсе не выделывается перед взрослыми.

Саманта оторвалась от маминой юбки и с опаской одним глазком взглянула на незнакомого дядю.

Нэт, понимая, что дочь вряд ли станет отвечать, заговорила вместо нее слащавым голосом, каким принято разговаривать с расстроенными детьми:

– И как вам удалось перевернуть ящик с яйцами?

– Я работал на ранчо у друга пару лет назад, – сказал ковбой, глядя при этом на Саманту, как будто она была чревовещательницей. – Я еще не был достаточно взрослым, чтобы садиться за руль грузовика, поэтому ездил в кузове. Но в тот день так устал, что, запрыгивая наверх, не рассчитал силы и угодил прямиком в лоток яиц, стоявший у бортика. Можешь себе представить? Повсюду битые яйца, скорлупа и всякая клейкая дрянь. Фермер вышел, накричал на меня и ударил шляпой.

Саманта внимательно слушала, насмешливо приподняв брови-полумесяцы.

– А это больно, когда тебя бьют шляпой?

– Не особенно, просто гордость страдает.

– А что такое гордость?

– Ну, гордость… Это чувство, когда ты не хочешь, чтобы тебя унижали.

– А-а-а. – Саманта, кажется, задумалась. – А это проходит?

Молодой человек негромко хихикнул:

– Надеюсь, что нет. Гордость – полезная штука. Она помогает оставаться на высоте, даже когда ты попадаешь в неприятную ситуацию.

Официантка стояла с совком, полным перемешанного с сахаром битого стекла, и, похоже, готова была швырнуть все это просто в лицо Нэт.

– Гордость удерживает людей от глупых поступков, – вставила официантка.

– А как насчет доброты? – резко отреагировала Нэт.

Молодой человек продолжал беседовать с девочкой, не обращая внимания на женщин.

– Мне двадцать пять лет, – сообщил он Саманте. – Вероятно, я покажусь тебе старым, но я до сих пор совершаю иногда такое, что заставляет меня стыдиться. Это неприятное чувство, но оно всегда проходит.

Саманта кивнула и улыбнулась, а затем снова прижала головку к коленям матери.

Ковбой выпрямился. Его взгляд метался между Нэт и официанткой, пока наконец не остановился на последней.

– У всех случаются ошибки. Нельзя за это наказывать.

Нэт улыбнулась ему. Как хорошо, что галантный молодой человек занял ее сторону, защитил от невыносимой вздорной дамочки.

Официантка многозначительно взглянула на ковбоя.

– Весьма прискорбно, что никто, кроме Эсрома, не спешит нас спасать, – ядовито заметила она.

Нэт вспыхнула. Значит, они знакомы. Непонятно, почему ее это смутило… Быть может, она просто ощутила себя чужой?

– Корри! Тебе не нужны ни помощь, ни спасение.

Официантка, облокотившись на рукоятку метлы, пристально посмотрела парню в глаза. Взгляд ее был уже не колючим, а скорее грустным. Уголки рта портили глубокие морщинки. Сколько ей лет? Нэт сказала бы, что около тридцати. И почему ей кажется, что разбитая сахарница – не самая большая печаль, которую она принесла этой женщине? Тишина, наступившая в кафе, звоном отдавалась в ушах. Здесь, у подножия отдаленной горы, она чувствовала себя словно на краю света. Нэт с доверчивой поспешностью остановилась в маленьком городке, совершенно позабыв, что в таких вот затерянных в песках и пустошах местечках люди скорее выживают, чем живут. Здесь просто невозможно быть абсолютно счастливой. Теперь она начала догадываться, почему всякий раз, куда бы она ни ехала, Пол напоминает, что нужно быть осторожной. Муж привык к местам и людям вроде этого, а для нее такое было в новинку.

Корри, явно избегая смотреть Нэт в глаза, направилась на кухню.

– Увидимся позже, Эс, – бросила она на ходу.

– Ага, – ответил ковбой и отступил в сторону, чтобы пропустить бородача и двух длинноволосых женщин.

Те прошмыгнули мимо, не произнеся ни слова. И только колокольчики на двери возвестили об их уходе. Теперь в зале никого не осталось – только Нэт, ее девочки и ковбой. Единственный звук – жужжание электроприборов. Эсром направился на кухню. Сначала Нэт показалось, что он пошел за Корри, но молодой человек вернулся со шваброй и стал протирать пол в том месте, где был рассыпан сахар. На плитке осталось блестящее мокрое пятно.

– Спасибо, – сказала Нэт. – Я даже представить не могла, что из мелочи раздуют такую трагедию.

Ковбой пожал плечами:

– Никакой трагедии, просто Корри немного разнервничалась. Люди здесь вкалывают в поте лица, а эта работенка – лишь верхушка айсберга.

– Ну, я на самом деле не собиралась усложнять ей жизнь. Ведь это всего лишь сахар…

Нэт вдруг подумала, что и правда вела себя вызывающе и что все началось именно с грубой выходки Саманты. Она замолчала. Успокойся, миссис Праведное Негодование.

– Значит, вы не местные? – поинтересовался ковбой.

– Нет-нет. Мы из Айдахо-Фолс.

Он улыбнулся. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что она нездешняя.

– Я тоже. Приехал на денек порыбачить с приятелями. И давно живете в Айдахо-Фолс?

– С июня.

– Дайте угадаю. Военный?

– Точно! Муж работает на реакторной испытательной станции.

– Один из тех привилегированных специалистов?

– Нет, он оператор. – Нэт взяла Лидди на руки, и кроха инстинктивно положила головку матери на плечо. – Мне кажется, эта профессия никак не вяжется с привилегиями.

Парень рассмеялся:

– Раньше в Айдахо-Фолс вообще не было никаких привилегий.

– Интересно, какое чувство испытывают жители, когда город начинает расти как на дрожжах? Наверное, возникает странное ощущение.

– Ну, у людей разные мнения на этот счет, но я лично считаю – это лучшее, что могло случиться с Айдахо-Фолс. Хотите знать, чем мы занимались, пока здесь не появились военные? Выращивали картофель и перевозили грузы.

Нэт задумалась: что бы это значило – «у людей разные мнения»? Она вспомнила посетителей кафе, которые прошли мимо них, – бородатого мужчину и двух женщин. Одна из них чуть голову не свернула. Не похожи они на тех, кто любит перемены.

– А чем вы занимаетесь в Айдахо-Фолс? – полюбопытствовала она.

– Главным образом работаю на ранчо, но стараюсь найти какую-нибудь работенку в городе. Помогаю дяде в автомастерской; зимой, бывает, нанимаюсь убирать снег. Что-то вроде этого.

– Мама! Можно поставить другую песню? – вставила словечко Саманта.

– Ой, золотце, нам пора ехать домой.

Саманта, уже оправившаяся после легкого стресса, заулыбалась Эсрому:

– Мне нравятся ваши сапоги.

Парень опустился на корточки:

– Серьезно? Знаешь, когда-то они были змеей.

Саманта наморщила носик:

– Как это?

– Думаю, змей было несколько. Их кожу натерли до блеска и пошили из нее сапоги. А твои туфли были когда-то коровой.

Саманта сделала испуганные глаза.

– Похоже, я нагнал на нее страху, – сказал ковбой Нэт и снова переключился на Саманту. – Ты же ешь сэндвичи с жареной говядиной или жаркое? Когда-то мясо было коровой. А из кожи можно делать разные вещи, например туфли или обивку дивана. Таким образом, мы используем все, ничего зря не выбрасываем.

– Ой, – вырвалось у Саманты, и девочка стала разглядывать носки своих туфелек фирмы «Мэри Джейн». – А из чего сделаны туфли Лидди?

Эсром скосил глаза на такую же пару туфель, только поменьше размером, надетую на Лидди. Потрогал, пощипал за носки, чуть ли не на зуб попробовал.

– Из жирафа, – со знанием дела сообщил он.

– Серьезно? – воскликнула Сэм.

Нэт расплылась в улыбке. Девочки следили за каждым движением своего нового друга, как загипнотизированные. Примерно так же они вели себя с Полом, словно птенцы склевывая каждое произнесенное им слово. Муж обожал девочек, но эта любовь, вероятно, давалась ему с некоторым трудом. Все в семье знали, что после прилива нежности он минут пять будет пребывать в состоянии молчаливой сосредоточенности. А вот Эсрому разговоры и шутки давались без каких-либо усилий: он вроде как брал их из воздуха, ничего не отдавая взамен.

– Извините, девочки, но нам пора домой, – скомандовала Нэт и, наклонившись к Эсрому, пошутила: – Лучше мы поедем, пока они не начали спрашивать, откуда берутся дети.

Женщина рассмеялась, а про себя отметила, что шутка была, пожалуй, слишком фривольной. Ну почему она, не успев познакомиться с новым человеком, вечно что-то ляпает невпопад?

Дверь отворилась, и в кафе ввалились двое мужчин, с виду ровесники Эсрома. Поприветствовали официантку, которая как раз возилась с холодильником, и замерли, увидев рядом с ковбоем симпатичную незнакомую женщину.

– Привет, Эс! – поздоровался тот, что пониже ростом, и тут же обратился к Нэт: – Мэм!

– Привет! – ответила вместо мамы Саманта.

– Я тут познакомилась с вашим приятелем, – объяснила Нэт. – Оказывается, мы оба живем в Айдахо-Фолс.

– А-а-а, – протянул молодой человек. – Эс, ты дал леди нашу визитку?

Эсром вздрогнул:

– Нет, еще не дал. Вот, пожалуйста!

Ковбой выудил из заднего кармана джинсов старый потертый бумажник из натуральной кожи, вытащил визитную карточку и протянул ее Нэт. На тонкой картонке шариковой ручкой было выведено: «Айдахо-Фолс. Ремонт автомобилей». Никогда прежде Нэт не видела визиток, написанных от руки, но она предпочла ничего не говорить по этому поводу.

– Если вашей машине понадобится ремонт, мы лучшие в городе, – заявил тот, что пониже.

– Для Айдахо-Фолс – неплохой выбор, – добавил Эсром. – Мастерской владеет мой дядя, а мы с Рассом там работаем.

– Ну спасибо, – поблагодарила Нэт. – Приятно было побеседовать и узнать много нового о производстве обуви.

Эсром снова опустился на корточки и, пожав Саманте руку, произнес:

– Увидимся позже, подруга.

Девчушка улыбнулась во весь рот:

– До скорого.

Мама с дочками направились к выходу. Официантка Корри бросила в музыкальный автомат монетку в пять центов. Теперь, чувствуя поддержку Эсрома, Нэт ощутила прилив великодушия.

– Извините, что причинили столько хлопот, – сказала она.

Корри, пожав плечами, кивнула и продолжила манипуляции с автоматом. Зал наполнился голосом Джонни Кэша[26]. Нэт знала эту песню. В ней пелось о красивой девушке из глубинки и юноше, который тоскует о ней. «Баллада о королеве подростков». Точно. Нэт улыбнулась официантке, попытавшись сыграть на взаимной любви к музыке, но Корри отвернулась от нее.

Нэт стало ясно: понимания здесь не найти, поэтому она изобразила улыбку вежливости и повела девочек к машине. Пока уставшие детишки устраивались на заднем сиденье, Нэт заметила за рулем соседней машины того самого бородача из кафе. Длинноволосые женщины сидели сзади. Все трое молчали. Что за странные люди! Обнаружив, что забыла сумочку, Нэт устремилась обратно в кафе, но на полпути ее перехватил Эсром. Он первым заметил забытую вещь и поспешил вернуть ее хозяйке.

– Как глупо с моей стороны. Спасибо, – поблагодарила она.

Ковбой широко улыбнулся. Подстрекаемая любопытством, женщина набралась храбрости и кивнула в сторону машины с непонятными людьми:

– Кто тот мужчина? Вы с ним знакомы?

Эсром оглянулся.

– Да, я его знаю, – мгновенно посуровев, признался он. – А в чем дело? Он вам чего-то наговорил?

– Нет. Просто мне показалось странным, что он там сидит так долго.

Друзья Эсрома глазели на них в окно, поэтому молодой человек поспешил увести Нэт подальше от кафе.

– Это дядя Корри, – понизив голос, сказал он. – Он ждет окончания ее смены, чтобы отвезти домой.

– А-а-а, – только и смогла выдавить из себя Нэт.

Почему Корри не может сама себя отвезти? Она чувствовала, что за всем этим что-то кроется, но не осмелилась спрашивать у практически незнакомого человека.

– Знаете, когда в следующий раз поедете на Палисейдс, не останавливайтесь в Кирби.

– Здесь не любят чужаков?

– Не любят.

– Но вы тоже местный, а никакой враждебности в вас я не заметила.

Он посмотрел на нее почти с благодарностью:

– Я бы сказал, чужой среди своих и свой среди чужих. Чужак, который стремится быть частью целого, и свой, который хочет поскорее отсюда слинять.

Парень рассмеялся, чтобы несколько смягчить последнюю фразу. Они подошли к стоянке.

– Приятно было познакомиться.

– Нэт, – протягивая руку, сказала она.

– А я Эсром, Нэт.

– Знаю… то есть слышала.

– Будьте внимательны на дороге.

– И вы. – Она распахнула дверцу машины. – Может, еще увидимся в Айдахо-Фолс?

– С удовольствием, – сказал новый знакомый.

Эсром вернулся в кафе. Нэт видела, как Корри повернулась к нему, сказала пару слов. Он прислонился к стойке, что-то ответил. О чем они говорят? Нэт размечталась, что якобы они с ковбоем знакомы давным-давно, всю жизнь, но теперь она замужем за Полом и не может быть ни с кем другим. Что бы там ни происходило в жизни Корри, Эсром наверняка играл в ней какую-то роль. Эта мысль, как ни странно, заставила Нэт почувствовать себя ужасно одинокой, брошенной, будто, едва познакомившись с ним, она уже имела право на что-то большее, нежели обычная вежливость.

По мере приближения к Айдахо-Фолс пейзажи за окном все меньше напоминали горные. Нэт рулила, напевая себе под нос, и вдруг обнаружила, что повторяет слова песни Джонни Кэша, которую Корри запустила на музыкальном автомате. Теперь, когда слова были произнесены вслух, Нэт покраснела. У нее есть все на свете, ну а ей-то все равно.


Пол

Ужасный день закончился. Все началось с ссоры между ним и Нэт, потом последовали неприятности с застрявшим регулирующим стержнем. Настроение у всей смены было хреновое. Оставшиеся пару часов Фрэнкс резко отдавал приказания, а они валились с ног и все время опаздывали. Когда рабочее время закончилось, Пол ощутил облегчение. В ожидании транспорта он вышел на улицу покурить. Предвечернее солнце сверкало на стальных ребрах реактора и сетке забора. Автобус может приехать в любую минуту.

Следом вышел Фрэнкс и тоже закурил.

– У соседа ребенок родился, – сказал он задумчиво.

– Хорошо, – дежурно отреагировал Пол.

Едкий запах сигареты – нечто среднее между ароматом старинного комода для специй и амбре скотного двора – щекотал ноздри. Пол на несколько секунд мысленно вернулся в детство. В небольших затхлых комнатках отцовской хибары пахло табаком, оленьей кожей, фланелью, мхом, дрожжами, сыростью, немытым телом, обувью, кедром и сосновой хвоей. На душе стало неспокойно. Он снова вспомнил о Нэт и о сегодняшней ссоре. Ему захотелось поскорее вернуться домой и загладить вину. Сейчас жена, должно быть, уже возвращается с водохранилища. Он надеялся, что любимая будет очень аккуратно вести машину. Потом подумалось, что Нэт, пожалуй, не оценит его заботу. «Я хорошо вожу автомобиль, – сказала она, а чуть позже: – Я не понимаю, почему ты такой жадный». Он прокручивал в голове, как она обиделась и быстро умчалась прочь, не обернувшись, не улыбнувшись, не помахав на прощание. Господи! Он извинится первым, если понадобится, он все сделает.

Фрэнкс оборвал течение его мыслей:

– Они перестали проводить инспекции. Знаешь?

Пол поднял на него глаза. Весь день Фрэнкс выражал явное нежелание обговаривать то, что произошло, но теперь, видимо, передумал. Пол почти наслаждался душевной болью, которую причиняли мысли о Нэт. Так он ощущал свою связь с ней. Если бы у него был выбор, он предпочел бы думать о жене, а не болтать с Фрэнксом на посыпанной гравием парковке.

– Я хотел поговорить с тобой раньше, – начал разговор Фрэнкс, – но был слишком сердит. Нужно было время, чтобы остыть… А еще я не хотел, чтобы мальчик слышал.

Фрэнкс всегда называл Вебба мальчиком, как будто тому было шесть лет.

– Понял, – произнес Пол, ожидая, что же начальник смены скажет дальше.

– В мае, незадолго до твоего приезда, мы провалили две инспекции – одну за другой.

– Две?

Учитывая, в каком состоянии реактор, Пол и раньше подозревал, что с инспекцией могут быть сложности, но провалить две… Это уж слишком!

– Начальство заприметило отставшие пластинки с бором, когда мы поднимали стержни в активную зону для осмотра. – Фрэнкс кончиком сигареты нарисовал в воздухе траекторию движения воображаемых стержней. – После этого Харбо и Ричардс прекратили всякие инспекции.

– Я обратил внимание, что некоторые пластинки отпали, – признался Пол. – И слегка удивился.

Бор использовали в большинстве реакторов. Он связывал нейтроны урана, замедляя тем самым течение реакции, но обычно его внедряли непосредственно в стержни.

– Когда строили наш реактор, – начал объяснять Фрэнкс, – инженеры не использовали в стержнях материал-поглотитель. Просто забыли. Поэтому металлические пластинки с бором пришлось приваривать прихваточными швами уже после. Они думали, что и так сгодится, но не вышло… Да, инженеры, наши лучшие умы… – Он закатил глаза. – Если поднимать стержни до упора, как это делается перед инспекцией, бор отслаивается еще больше, поэтому, чтобы не допустить разогрева реактора, Харбо с Ричардсом приняли решение: до установки новой активной зоны никаких проверок больше не будет.

– А они вправе принимать такие решения?

– Ну, они объяснили все инженерам, и, я полагаю, те согласились.

– Почему?

– Ты сам знаешь почему… Этим яйцеголовым стыдно, что они так напортачили.

Пол покачал головой: он все понял. Если бы он спорол глупость, то и сам не горел бы желанием посвящать в это посторонних. Однако новость его встревожила. Если бор накопится на дне реактора, стержни приподнимутся и приблизятся к тем самым четырем дюймам, которые им ни в коем случае нельзя пересекать. Как может Ричардс не понимать всей серьезности ситуации?

– Сержанты должны заботиться о своих людях, – сказал Пол.

Старший смены смачно сплюнул.

– Наш сержант, этот герой… – горько усмехнулся он. – Думаешь, он горит желанием осрамиться с допотопным реактором и упустить шанс продвинуться по службе? Люди подумают: «Если он не справился с CR-1, то вообще ни на что не способен». За такое могут даже пнуть под зад, особенно если ищут повод от него избавиться. А мы знаем, что так оно и есть.

– Он бросает нас под автобус[27].

– Слишком поздно. Ему уже наплевать. Ричардс скажет что-то вроде: «Блин! Забыл упомянуть, что дерьмо уже полгода летит на вентилятор».

– А Харбо? Мне кажется, он более порядочный человек.

Фрэнкс недоуменно взглянул на Пола:

– Ты же его видел. Он умирает. Стал бы ты поднимать шум, если бы тебе осталось жить от силы полгода? Бедняге ничего не надо, кроме как поехать домой, полить свои бегонии и лечь спать. Жена инженера будет неплохо устроена после его смерти. Возможно, в его честь назовут административное здание. Зачем же портить всю малину?

Пол издал невеселый смешок. Деревянное административное здание сохранилось со времен Второй мировой войны. Не хотел бы он, чтобы его инициалы были высечены даже на одной из досок, не говоря уж о металлической табличке. Фрэнкс, однако, явно не шутил.

Теперь Полу стало понятно, почему Ричардсу так пришлись по душе его спокойный нрав и старательность. Каким же дураком он был, приняв это за похвалу. Его просто сочли безвольным и глупым, слишком трусливым, чтобы поднять бучу. Наверху с самого начала знали, что он не станет высовываться, а будет тихо заниматься своими делами. Пол вспомнил, что и в адрес Фрэнкса звучала подобная «похвала».

– А ты не думал обратиться к кому-нибудь из вышестоящих? – спросил Пол, чем немало озадачил коллегу.

– Я в жизни не разговаривал ни с кем выше рангом, чем Харбо. Я даже не уверен, что смогу на них выйти.

Он повертел сигарету, пару секунд разглядывал ее, а затем с обезоруживающей искренностью посмотрел в глаза Полу.

– Я придерживаюсь программы. Нет никакой нужды высовываться. Мы все здесь повязаны. Всегда можно устранить неполадки своими силами. Просто нужно постараться. Никто из важных шишек не захочет слушать о пустяковых проблемах, которые можно решить на месте. – Он бросил взгляд в сторону реактора. – Я не говорю, что мы ничего не должны предпринимать. Просто я хотел, чтобы ты был в курсе.

– Что будет, если ситуация ухудшится?

– Никто не говорит, что она ухудшится.

– Лучше уж точно не станет.

– Нам надо просто поддерживать работу реактора, пока не привезут новую активную зону.

– И когда привезут?

– Возможно, этой зимой. Узнаю – сообщу. Постарайся слишком уж не волноваться на этот счет.

Пол хмыкнул. Он понимал, что значит соблюдать осторожность и рассчитывать на собственные силы, а Фрэнкс работает здесь гораздо дольше, чем он. Возможно, ему виднее, когда следует начинать волноваться.

– Можешь себе представить, как это будет унизительно, если все узнают, что реактор неисправен, – как будто прочитал мысли Пола Фрэнкс. – Сюда понаедут все эти важные чины из военно-морских сил и авиации… Мы не имеем права так опозориться.

– Понимаю.

– Если ежедневно перемещать стержни и не поднимать для осмотра, их хватит надолго. Этой активной зоне уже четыре года. Вскоре получим ей замену. Мы просто должны быть очень осторожны.

– Верно, – согласился Пол. – Будем осторожны.

Мужчины продолжили спокойно обсуждать рабочие вопросы, делая вид, что проблемы реактора вызваны не людьми, а дурными мыслями или темными силами.

– О! – вскочил на ноги Фрэнкс. – А вот и автобус!

Пол тоже поднялся, прихватив жестяной судок, в котором он приносил из дома обед. Из двери с приветственным возгласом показался Вебб. Бедный, ничего не ведающий мальчишка! К черту это дерьмовое место! Полу безумно хотелось вернуться домой, к семье. Затоптав окурок, он с нетерпением поглядывал на приближающийся автобус, который увезет его подальше отсюда, на уютную Мейн-стрит с ее парикмахерской и снующими повсюду голубями. Он сойдет на своей остановке и будет высматривать оставленный у бордюрного камня желтый «Файрфлайт», и Нэт будет ждать его там.

2

«Фишка дальше не идет» – фраза из обихода игроков в покер, получившая широкое распространение благодаря президенту Гарри Трумэну, который сделал ее своим девизом. В покере фишка передается по кругу и ставится перед игроком, чья очередь сдавать карты. Если игрок не хочет сдавать, он передает фишку следующему. В переносном смысле фишка – атрибут человека, ответственного за принятие решений. Этой фразой президент давал понять, что окончательное решение принимает именно он.

3

В игре в подковки участники забрасывают на вертикально установленный столбик лошадиные подковы. Двадцать один – игра, похожая на современный уличный бейсбол. В армии США играли обычно на выпивку.

4

Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – американский военный, генерал армии Конфедеративных Штатов Америки (рабовладельческий Юг) во время Гражданской войны, один из самых известных американских военачальников.

5

Город в Австралии.

6

Специалистка, печатающая на пишущей машинке, секретарь.

7

Пусан – второй по величине город в Южной Корее.

8

Банко – карточная игра, упрощенный вариант баккары.

9

Эрли Винн (1920–1999) – знаменитый американский бейсболист, питчер (игрок, подающий мяч), играл за «Чикаго уайт сокс».

10

«Бостон ред сокс» – профессиональная бейсбольная команда, базирующаяся в Бостоне. Основана в 1901 году.

11

«Крекер Джек» – популярное лакомство, попкорн с арахисом, покрытые карамелью и патокой.

12

Джун Картер (1929–2003) – американская певица, сочинительница песен, актриса.

13

Перевод Андрея Быкова.

14

Дуайт Эйзенхауэр (1890–1969) – американский государственный и военный деятель, генерал армии (1944), 34-й президент США (20 января 1953 – 20 января 1961).

15

Микстура против кашля, созданная в 1855 году двумя прихожанами преподобного Джона О’Брина из городка Лоуэлл (штат Массачусетс), страдавшего сильным кашлем. После излечения священник много сделал для популяризации лекарства.

16

Международный сигнал бедствия в радиотелефонной (голосовой) связи, аналогичный сигналу «SOS» в радиотелеграфной связи.

17

Пеон – поденщик, батрак в Южной Америке. В данном случае имеется в виду, что от Пола вообще ничего не зависит.

18

Олд-фэшн – коктейль на основе бурбона, скотча и ржаного виски. Впервые был приготовлен в Нью-Йорке в тридцатые годы XIX века.

19

Московский мул – коктейль на основе водки, имбирного пива и лайма, который наливают в медную кружку.

20

Жеода – геологическое образование, замкнутая полость в осадочных (преимущественно известковых) или некоторых вулканических породах, частично или почти целиком заполненная скрытокристаллическим или явнокристаллическим минеральным веществом, агрегатами минералов; полая крупная секреция.

21

Мейми Женева Дауд Эйзенхауэр (1896–1979) – жена президента Дуайта Эйзенхауэра, первая леди США с 1953 по 1961 год.

22

Поток сознания – модернистский прием в литературе XX века, непосредственно воспроизводящий внутреннюю жизнь, переживания, ассоциации героя. Отличается нелинейностью повествования и оборванными фразами. Здесь имеется в виду роман английской писательницы Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй».

23

Идиома «We’ll cross that bridge when we come» в русском языке соответствует выражению «Будем решать проблемы по мере их поступления». (Примеч. ред.)

24

Апельсины, утыканные палочками гвоздики, было принято изготавливать на Рождество. Фруктово-пряные украшения подвешивали на елку или размещали на праздничном столе.

25

The Coasters – известная группа из Лос-Анджелеса, исполнители в стиле ду-воп (смесь ритм-н-блюза и поп-музыки). Пик популярности коллектива пришелся на вторую половину 1950-х годов.

26

Джонни Кэш (1932–2003) – американский певец и композитор-песенник, ключевая фигура в кантри-музыке.

27

Английская идиома «Throw someone under the bus» («Бросить кого-то под автобус») означает «подставить кого-либо, переложить вину или ответственность на других». (Примеч. ред.)

Самая долгая ночь

Подняться наверх