Читать книгу Встретимся на балу-с - Ангелина Яги - Страница 4

Макс отворил двери, ведущие на балкон, и они чуть не ударили стены – так сильно разозлен молодой граф постоянными советами родителей и их вмешательством в его личную жизнь. Он посмотрел на лайковые перчатки, которые он продолжал крепко сжимать в руке, и спрятал их в кармане суконных брюк, лишь бы не видеть это удушающее напоминание о постоянных пререканиях с отцом. Шмидт знает не понаслышке, как устают люди на таких балах морально и эмоционально, поэтому он не скупился на небольшую приятность: теперь на балконе парадной залы стоят две белоснежные скамейки из первосортного и лучшего мрамора, который сверкал в свете канделябров, украшавших, наравне с фиалками и гелиотропами, вход и периметр балкона.

Сверкающие звездочки, которые оказались сонными мотыльками, выделывали незатейливые пируэты на своем пути к свету свечей, которые загородил собой писатель. На улице стояла осенняя прохлада, несмотря на то, что еще было только половина восьмого вечера, а на дворе – лишь начало октября. Джонатан тяжело выдохнул и оперся на перила балкона, прикрыв глаза. В глаза слепили золотые лучи солнца, которое уже заходило за горизонт, окрашивая все в округе – и в первую очередь небо – в розово-персиковый цвет. Вид на желтеющий сад заворожил писателя: опадавшая листва невинных кленов, величественных древних дубов и смиренных плакучих ив, – все это так вдохновляло, умиротворяло и давало забыться от мирских забот, что Миллер невольно облегченно выдохнул, и широкие плечи его небрежно опустились.

Макс вновь вспомнил о злостном нарушителе скуки и будничной серости. Он подумал, что… Да! Это явно неплохой сюжет для романа: молодой мужчина, вынужденный жить отрешенным от остальных из-за того, что не принимал общественных устоев – настоящий романтический герой! – влюбляется в юную прекрасную даму, так же не желающую иметь дело с высшим светом из-за его гнили и греховности. Их связывает общее возвышенное восприятие мира, но… вот незадача! юная дива холодна к молодому графу, ведь, чтобы завоевать ее сердце, не хватит одной встречи на балу Милорда – ее надо влюбить в себя геройскими поступками, романтикой и заботой. А вольнодумный Ромео же уже давно сражен наповал и оттого сделает все ради ответной любви прекрасной леди.

Определенно прекрасная идея, чтобы ее написать и издать в известной типографии! Джонатан воодушевился и почувствовал душевный подъем, отчего ему захотелось сейчас же вылить мысли и переживания на бумагу. Как же прекрасно, что Шмидт оснастил балкон этими незаменимыми скамейками! Быстрым уверенным шагом Миллер дошел до одной из них – с левой стороны от входа на балкон – и умастился поудобнее, положив сумку себе на колени. Он достал оттуда стопку желтоватых листков, чернильницу и связку из двух гусиных перьев. Налив в чернильницу немного чернил из склянки, Миллер поставил ее на подлокотник и убрал остальное обратно в сумку. Сумку же писатель использовал как подставку для рукописей; он сгорбился, напрочь забыв обо всех манерах и предупреждениях Вирджинии; и тут из-под его мастерского пера начали выходить дивные строки, которые в скором времени – вот увидит его отец! – станут настоящим шедевром мировой прозы.

Макс совсем забыл о ходе времени; о том, что он сидит на балу у графа Шмидта; о том, что его пригласили ради общения с послами из Японии. Он писал, придумывал, прикусывал зубами перо, когда не мог вспомнить необходимое слово, а в это время общественная бурная жизнь продолжала мчаться своим ходом, оставляя писателя далеко позади от своих вычурных идеалов и норм. Но вот… двери на балкон с шумом отворились, и на улицу вышел молодой человек, который недовольно и нарочито громко топал на своем пути. Он с шумом закрыл дверь и подошел, не глядя, к скамейке слева, как раз к той, на которой сидел переводчик. Юноша умастился на части скамейки слева от писателя – Джонатан занял место поближе к кроне прилегавшего к дому Шмидта клена. Миллер содрогнулся, чуть не подскочив на своем месте, ведь вошедшим мужчиной оказался не кто иной, как сам Рампо Эдогава – посол из Японии. Он закинул ногу на ногу и положил на колени коричневую кожаную сумку. Тогда Макс решил получше его разглядеть, раз его все равно не заметили. Брюнет был одет в синий камзол без рукавов с редкими узорами птиц, цветов сакуры, плавных линий, прошитых золотой нитью; долгополая коричневая в болотно-зеленую полоску юбка со складками оказалась хакама, о которой Джонатан только слышал, но ни разу не видывал в жизни; а из-под выреза камзола виднелся воротник не накрахмаленной желтоватой суконной рубашки, воротник которой расхлябанно лежал чуть ли не на плечах мужчины, потому что первые две пуговки были расстегнуты. Пояс хакама прятал полу жилетки, а подол одеяния скрывал обычные, затертые временем и неутомимой постоянной ходьбой дзори.

В сумке мужчины было видно множество отверстий, занятых под самые различные… угощения! И пастила, и конфеты, и леденцы, и чего только не было в сумке Японца! Эдогава сидел сбоку от Миллера, недовольно дожевывая кусочек белой пастилы, с которой немного сыпалась сахарная пудра. Рампо сладостно причмокивал, пережевывая это тянущееся во рту угощение, а глаза его по-прежнему были закрыты. Макс настороженно оглядывал его с ног до головы, думая, что хоть в этот раз он его не заметил уж точно! Брюнет проглотил кусочек пастилы и закинул в рот оставшуюся небольшую часть, вытянув руки перед собой и отряхнув ладони от сахарной пудры.

– Снова вы?! – недовольно проговорил японец, поворачивая голову направо. – Почему вы все время смотрите на меня, надеясь, что я не замечу этого или что я хотя бы промолчу?! – он скрестил руки на груди, – Я молчать не буду! – Эдогава повернул голову вперед, задрав нос немного выше обычного. – Вы, европейцы, ужасно глупы! Настоящие идиоты!

– И-Извините, Рампо-сан, – слегка покраснел Джонатан, поняв, что своим некультурным поведением может окончательно потерять доверие нового знакомого, – мне очень стыдно за свои действия. – писатель макнул перо в чернильницу и положил рукописи вместе с сумкой на колени, слегка кланяясь японцу и приложив одну ладонь к другой перед собой. – Примите мои глубочайшие извинения.

На извинение от брюнета не последовало реакции – лишь недовольное «хм» и еще более вздернутый к верху нос, – и Миллер понял, что надеяться на дальнейший разговор попросту бесполезно и по-детски наивно. Переводчик расстроенно выдохнул и сложил ногу на ногу, пододвигая поближе к себе сумку с рукописями на ней. Он взял перо и смахнул с него излишки чернил; сгорбился над пожелтевшими листами и стал снова писать прекрасный роман, но уже с переписанным сюжетом. Развитие отношений между персонажами оказывается сложнее, чем предполагал автор; он не думал, что прекрасная девушка настолько неприступна и принципиальна… Но Эдогава, – который до этого совершенно не интересовался действами молодого графа, – повернул голову к нему, полностью разжевав и проглотив кусочек пастилы. Он поставил обе ноги на плитку, которой был обделан балкон Милорда Фрэнсиса, и нагнулся вперед, по-прежнему смотря на Джонатана и наклонив голову немного в сторону. Такое поведение посла довело до стучащего громче каблуков степиста сердца писателя, но он сохранял уверенное спокойствие, по-прежнему плавно выводя буквы со множеством авторских петель каллиграфического почерка Джонатана. Так хотел думать Миллер, но Рампо же усмехнулся, увидев едва заметную дрожь в больших жилистых руках писателя и такую же легкую красноту на щеках мужчины.

– Что вы пишете, эмм… – задумался на мгновение, почесав затылок, японец, – Миллер-кун, верно?

– Д-Да, – шептал Макс, слегка качнув головой, – детективный роман.

– Глу-у-упо, – протянул Эдогава, выпрямившись на своем месте и запрокинув голову к небу. Он отставил руки назад и стал смотреть на розовое небо, уже плавно переходящее к фиолетовому оттенку. – Вы увлекаетесь играми разума, логикой, я прав? – Рампо даже не посмотрел в сторону писателя; даже не открыл глаз, но увидел утвердительный кивок, отчего усмехнулся вслух, – тогда это глупо вдвойне. От ваших произведений нет практической пользы. Вы не разовьете логику и дедуктивное мышление, если продолжите писать второсортные детективы, Миллер-кун. Это все бесполезно и глу-у-упо. – вновь протянул брюнет, тихо рассмеявшись.

– Глупо… Практическая польза… – повторил тихо Макс, – Я признанный европейский писатель, Рампо-сан. Я нахожусь здесь только благодаря популярности моей «посредственности».

– М? – повернул лениво голову вправо японец, – да вся литература – бесполезная посредственность. И музыка эта, и все искусство в целом. Ее нельзя применить на практике, от нее нет пользы. Важно только то, что можно потрогать и применить на деле, а остальное – просто еда для чувств. А чувства – это слабость любого человека, потому что они не дают здраво смыслить и смотреть на вещи. Поэтому все люди – дураки: они отдаются чувствам и эмоциям, полностью забывая о логике и рационализме. Но вы, по всей видимости, не из таких, Миллер-кун. – увидев разыгравшийся румянец на щеках писателя, Эдогава поспешил разъяснить свою теорию.

– Вы сидите здесь, а не на балу, а там началась… мазурка… или полонез… или что-то еще из этой ерунды. Остальные вельможи с азартом приглашают прекрасных дам – да, не скрою, юные леди в Европе прекрасны – на эти сумасбродные танцы, а вы сидите и потом пререкаетесь из-за этого с отцом.

Рука писателя невольно дрогнула и под пером осталась чернильная клякса на большую часть листа. Он покраснел еще сильнее, а дрожь в руках было не унять. Рампо видел, как он ссорился с отцом; он обратил на него свое внимание, заинтересовался им?!

– В-Вы видели наш спор с отцом, Рампо-сан? Откуда вы знаете, чт-что мы разговаривали именно об этом? – Джонатан отложил перо и рукописи в сторону, обращая все свое внимание на японца.

– А, н-ну… – задумался Эдогава, вновь поднимая взор к небу и усмехаясь, от чего на лице показалась самодовольная улыбка. – Миллер-сан смотрел на вас во время танца с… это была ваша мать? – получив утвердительный кивок в ответ, он продолжил. – Смотрел на вас крайне недовольно. Я сперва было подумал, что это из-за того, что вы не надели корсет, хотя он, полагаю, обязателен, не так ли? Но потом увидел, что на вас нет обручального кольца, а Миллер-старший вовсю смотрел на молодых девушек, стоящих возле нас и в принципе в зале. Конечно, можно было бы подумать, что он просто неверен своей жене, но, черт возьми, по нему так и видна его семейность – даже мне, человеку, отрицающему значимость чувств, с первого взгляда было понятно, как Миллер-сан любит свою жену!

– Ну, а вы, Миллер-кун, скорее всего, одного со мной возраста, отчего смею предположить, что ваш отец просто хочет наконец посидеть с внуками. Миллер-сан надеется, что вы такой же семьянин, но, я думаю, он глубоко ошибается, не так ли? – закончив свою тираду, японец повернул голову в сторону покрасневшего до кончиков ушей и багровых пятен на шее переводчика, а на лице его красовалась все та же победная ухмылка. Он приложил указательный палец к нижней губе и задумчиво посмотрел на канделябр, висевший неподалеку от них. – Конечно, можно было бы и вовсе предположить, что вы интересуетесь мужчинами, Миллер-сан, но… – Рампо оглядел его по пояс, – вы одеты слишком просто, чтобы привлекать к себе внимание даже мужчин.

– Удивительно… – смотря на посла, думал Миллер. – Я никогда не встречал таких… умных… мыслящих людей в целой Европе, Рампо-сан.

Эдогава усмехнулся, после чего залился смехом, откидываясь немного назад. Ему была явно по душе воодушевленность писателя его персоной.

– Конечно же не встречали, Миллер-кун. Я ведь – Великий детектив! Умнее меня человека просто нет!

– Н-Не сказал бы! – громче обычного ответил Макс, взяв всю волю и смелость в кулак. Ему непозволительно упускать шанс понравиться послу, потому он будет действовать, несмотря на свою стеснительность и скромность.

– Меня не хотят признавать первоклассным детективом, только потому что я предпочитаю писать романы, а не охотиться на преступников, н-но… – Джонатан потерял всякую уверенность, вновь начав говорить тихо. – Но я действительно многое могу! Ес-если бы милорд Шмидт только знал о моем таланте… Уверен, он бы отдал это дело мне!

Рампо раскрыл глаза, показав изумрудно-зеленую блестящую огнем азарта радужку. Он улыбнулся, показав все тридцать два белоснежных зуба, и протянул руку без перчатки молодому графу.

– Это вызов, Миллер-кун? – он глухо хихикнул. – Можем устроить битву умов за честь Европы и Японии. Кто победит, навсегда заберет себе титул Великого детектива и почет для страны. – Эдогава поддался еще сильнее вперед. – Вы в игре, Миллер-кун?

– Всегда буду рад сразиться с вами, Рампо-сан! – протянул руку в ответ Макс. Рука брюнета оказалась теплой и мягкой, что очень контрастировало с его вечно холодной и сухой, грубой мозолистой ладонью. Вдруг, выражение лица брюнета вновь сменилось на недовольство; он как-то по-детски надул губы и вновь зажмурил свои неповторимые нефритовые глаза, смотря на Джонатана.

– Зовите меня Рампо-кун! – он начал недовольно бубнить себе под нос. – Хотя бы вы, Миллер-кун, не будьте таким надоедливым с этими манерами.

Не успел Миллер рассмеяться – лишь глухо усмехнулся и покрылся румянцем, прикрыв глаза, – как двери аккуратно отворил церемониймейстер, прошедший на балкон к уединившимся мужчинам. Он почтенно поклонился им обоим и, прикрыв вальяжно глаза, попросил их присоединиться к торжеству, потому что переводчика ищет милорд Шмидт, а посла – его наставник. Мужчины посмотрели друг на друга: Эдогава улыбался, точно сам не зная, чему именно, а Макс же, засмущавшись своему положению, начал спешно собирать сумку с рукописями, но листочки постоянно валились из рук и один из них чуть не улетел – благо, его успел подхватить Рампо. На листке были заготовки будущего романа, и брюнет пытался прочитать его, но, вот незадача, по-английски он знал только «доброго вечера» и «до свидания». Обиженно – точно ребенок! – он цыкнул и протянул листок писателю, который смущался каждому лишнему движению как своего тела, так и Эдогавы.

Мистер Томпсон уже ждал их по другую сторону дверей, ведущих на балкон, откуда слышались звуки кадрили. Сколько времени они сидели на балконе вдвоем и беседовали по душам, словно близкие люди? Неизвестно, но Джонатан, только закрывая за собой двери, увидел, что солнце уже село, а на небе появились первые звезды.