Читать книгу Ведьмина Дорога - Анита Феверс - Страница 2

Я проснулась от собственного крика.

Рывком села в постели и невидящим взглядом уставилась в окно. В груди глухо клокотало, как будто тело заново училось дышать. На улице царила ночь, и единственным свидетелем моего очередного кошмара была лишь луна. Я слизнула солоноватые капли, пробежавшие по губам, откинула одеяло и встала с кровати.

К навьим тварям такие сны. Высплюсь в следующей жизни.

На мои вопли никто не прибежал – дом был пуст, и, кроме меня, прикорнувшей в комнате под самой крышей, в нем можно было встретить разве что мышей. Я поплескала в лицо ледяной водой из глиняного кувшина, стоявшего возле кровати, натянула штаны и рубаху из домотканого полотна и повязала на пояс любимый фартук – мягкий, как пух из-за частых стирок. Как была, босиком спустилась в жилую часть дома и, не задерживаясь, скользнула на первый этаж. Вид знакомых склянок, подсвеченных любопытной желтоватой луной, заставил собраться, глубоко вздохнуть и сосредоточиться на деле. Лучшим средством от ночных кошмаров была работа, вот я и взялась растирать и смешивать травы посреди ночи. Привычное дело быстро захватило все внимание, позволяя не думать об образах, приходящих во сне.

Я не знала, сколько прошло времени, когда пальцы стало сводить судорогой, а в глаза словно насыпали песка. Усталость медленно, но настойчиво оплетала меня, как будто она прорастала из рассохшегося пола, а я случайно наступила прямо в ее сердцевину. Ног я почти не чуяла; колени сгибались порой против моей воли. Руки дрожали, но я упрямо продолжала нарезать, толочь, смешивать, а после – рассыпать по тканым мешочкам и разливать по бутылкам темного стекла снадобья всех мастей. Хочешь настойку от головной боли? Пожалуйста. Маешься животом? И от этого найдется. Понесла нежеланного? А вот тут нетушки, иди к знахарю, пускай наперво осмотрит и скажет, можно ли прерывать и не опасно ли для девицы это будет.

Выверенными движениями я создавала лекарства, и далеко не все из них собиралась завтра отдать хозяину дома.

Тонкий поникший фитилек плавал в плошке с маслом, давая света едва-едва – как раз столько, чтобы не спутать ингредиенты. И все же его было недостаточно: я то и дело щурилась и не брезговала лишний раз перепроверить, те ли травы положила в ступку. По правде, от луны, с любопытством заглядывающей в окно, толку было и то больше, чем от дрожащего огонька. Увы: тяжелый стол из темного дуба – он смотрелся чуждо в полупустой скудно обставленной комнате – подвинуть к окну я не могла. Если только надорваться при попытке и возле этого стола и помереть, к чему, понятное дело, я не стремилась. Поэтому оставалось только наклоняться как можно ниже, почти утыкаясь носом в рассыпанные по столу травки, поминать навий и утешаться мечтой об увесистых монетках, которые я получу за свои снадобья.

Уже завтра старик Игнотий, знахарь из Полесья – того самого городка, куда завела меня судьба – наконец отдаст оговоренную плату за месяц, и я смогу пройтись по ярмарке не только чтобы поглазеть. Впрочем, дедуля немного отведет душу. Сложит монетки горсткой перед собой, глянет из-под густых седых бровей, а потом нарочито медленно выудит два кругляша из невысокой стопки. Обязательно отполирует их об рукав и положит на стол. Скажет:

– Надеюсь, ты не забыла, что я тебя не задаром жить пустил?

И усмехнется этак гаденько.

Разве можно забыть то, что происходит из месяца в месяц, всякий раз разыгрываемое как по писаному? Мой тяжелый вздох и смиренный кивок тоже выучены, будто роли в скоморошьем балагане. Я уже наловчилась одновременно подсчитывать иную прибыль – за из-под полы проданные склянки – и в то же время сохранять покорное выражение лица. Хотя порой так хотелось вскочить, наорать на старика, стукнуть кулаком по столу и забрать свои кровные… Я ведь нанималась в его лавочку травницей, а не прошло и пары месяцев, как на меня повесили составление лекарств, уборку и ведение амбарной книги. За весь мой труд Игнотий благосклонно позволил жить на чердаке не за четыре серебряные монеты, а за две. Впору бы послать его куда подальше… Увы – старый хрыч был и правда талантливым лекарем. Я надеялась научиться у него врачебным хитростям, но вот загвоздка – он не брал подмастерьев. Зато ему нужна была травница, а позже, когда очередная девка-чернавка сбежала с проклятиями – и та, кто будет следить за хозяйством.

Вот поэтому я и оказалась в полночь за дубовым столом с зелеными по локоть руками. Я надеялась, что отмыть их удастся: некоторые смеси въедались в кожу так цепко, что я всерьез предлагала Игнотию красить ими заборы. Он, правда, честил меня безмозглой девицей, не понимающей истинную цену лекарств, и предложение с негодованием отвергал. Я же втихую проверяла свои догадки, записывала удачные смеси и хранила рецепты в заветном кожаном тубусе с замочком. Его я не показывала никому и прятала в надежном месте, надеясь когда-нибудь обменять записи на звонкие золотые.

Я со стоном разогнулась, потирая поясницу. Последняя бутылочка была закупорена и водворена в ящик, где уже стояли ее товарки. Я с тоской оглядела разруху, оставшуюся после работы, и грешным делом подумала, не поджечь ли всю лавочку, лишь бы не браться за веник и тряпку. Оттягивая время, скрутила волосы в пучок и спрятала под косынку, чтобы не мешались при уборке или поджоге – как пойдет.

Но моим разрушительным планам не суждено было сбыться. В дверь заколотили, потом стук перешел на протестующе задребезжавшее окно – Игнотий мог себе позволить настоящее стекло – и свет луны закрыло чье-то искаженное мукой лицо.

В Полесье, где я провела последний год, смешивая травы и исписывая тяжелую амбарную книгу цифрами – меня воспринимали как девочку на побегушках при Игнотии. Посмеивались, но привечали; особого уважения не выказывали, но и не беспокоили. Мне того было довольно. Сила, дремавшая во мне, просыпалась нечасто, но когда это случалось, никто не хватал меня за руку, если вдруг я отправлялась в трущобы, чтобы отнести несколько кульков травяных сборов живущим там детям. О том, как еще я им помогала, никто и не догадывался.

Если кто-то явился посреди ночи, значит, дело действительно важное. Вот только Игнотий уехал на два дня в соседний городок. Запряг смирную лошадку Василиску, бросил мне ключ от дома и наказал к его приезду заполнить лекарствами два ящичка. Он должен был вернуться наутро. Но человек, от ударов и криков которого вот-вот грозило вылететь стекло, пришел сейчас и до рассвета ждать явно не мог.

Я побежала к двери и быстро отомкнула замок. Мужчина ввалился внутрь; его лицо прочертили полоски слез, но я испугалась даже не этого, а того, как он стал хватать меня за руки и бормотать что-то, давясь словами и хрипя.

– Послушайте, пан, я ничегошеньки не поняла. Идите сюда. Сядьте. Вот так, – я пинком подогнала табуретку под ноги несчастного, и он не то что сел – рухнул на нее как подкошенный. Я повернулась к столу и выхватила из ящичка два пузырька. Мужчина снова попытался мне что-то объяснить, но я махнула ему, мол, обожди. В кружке быстро смешала по пять капель каждой настойки, плеснула туда воды и взболтала снадобье. Сунула кружку мужчине в руки и заставила выпить все. Телесная дрожь прекратилась почти сразу, но страх из его глаз никуда не делся.

– Вот теперь говорите, что стряслось.

– Жена моя… Женка… Она в тяжести, должна была родить только через месяц. Сходила поутру на рынок, вернулась – лица нет. Прилегла, сказала, что поспать хочет. А к вечеру ее скрутило так, что ни вздохнуть, ни охнуть. Я думал сразу за знахарем бежать, а она останавливала. Я, дурак, послушался! – с неожиданной злостью выпалил мужчина и дернул себя за волосы. – Ай, дурак я, дурачина, что ж я наделал…

– Так, не отвлекайтесь! Что с женой?

– Кровь из нее хлынула, – простонал мужик, и я нахмурилась. Плохо дело. – Много, словно озеро расплескалось. Я кровь видывал, но то в драке или когда нечисть задерет, а тут – баба брюхатая… беременная. Неправильно это. Жутко! Помогите, пани знахарка! Заклинаю вас богом и богиней, помогите! Все, что угодно для вас сделаю! – мужик неловко свалился со стула и вцепился в край моего фартука. Я отшатнулась и вырвала ткань из его пальцев. В голове бешено скакали мысли. Целый год я прожила в Полесье спокойно, выпуская на волю лишь крохи своей проклятой силы. За все это время мне удалось избежать внимания дейвасов и чьих-либо подозрений. И помочь сейчас несчастной роженице значит рискнуть всем. Вот только и отказать я не могла. По разным причинам.

Мужчина, по-видимому, не знал, что я не знахарка, а только травница. Он уже не умолял, а тихо плакал, уткнувшись лбом в пол у моих ног.

– Эй, – я наклонилась и тронула его за плечо. – Ребеночек-то у вас какой по счету будет?

– Первый, – всхлипнул несчастный. Я мысленно выругалась, потом подумала и повторила вслух. Не помогу сейчас – может статься, у них вообще никогда детей не будет. Хорошо, если роженица выживет. И до утра выжидать времени нет.

– Да что ж такое, – простонала я и принялась собирать все необходимое. Мужчина наконец приподнялся и сел на колени, следя за мной лихорадочно блестящими глазами и шмыгая красным распухшим носом. Похоже, он не сразу поверил в то, что я действительно собираюсь помочь. Я и сама не верила. Но быстро обулась, подхватила корзинку и кивнула.

– Показывайте дорогу, пан. И хватит рыдать, сделаю что смогу.

Выйдя на улицу, я поежилась и плотнее запахнула плащ. Густой липкий туман завладел ночью и ощупывал – оглядывал каждый уголок, куда только могли дотянуться его белесые пальцы. Вдалеке коротко взвыли собаки, но быстро смолкли. Долетели обрывки ругани и визг – верно, хозяин спросонья прошелся хворостиной по хребтам. Зря. В другой раз не залают, и вор уйдет безнаказанным.

Мужчина, так и не назвавший своего имени, шел впереди, то и дело оборачиваясь. Наверно, проверял, не передумала ли я, не развернулась ли обратно в лавку. Я только крепче стискивала ручку корзинки, где вздрагивали пузырьки, и ободряюще улыбалась ему в ответ. Не знаю уж, что ему виделось в свете луны, но после каждой моей улыбки он вздрагивал и почти переходил на бег.

* * *

 Ночь стояла безветренная, и прогнать туман было некому. Начало листопада еще было пропитано сухой летней жарой с ароматом свежего сена и поздних яблок, но в темное время от тепла не оставалось и следа. Близился праздник Лешего, и суровые холодные ветры дули почти беспрестанно – тем жутче было сегодняшнее безмолвие. Словно затишье перед бурей.

Нам никто не встретился, и я порадовалась, что не придется отвечать на ненужные сейчас приветствия и объяснять, куда я так спешу. Конечно, всегда можно было махнуть рукой и крикнуть: «После скажу!», но вот только полесенцы такие обещания никогда не позабудут. Припрутся в лавку, начнут расспрашивать, а там и до ушей знахаря дойдет – проблем не оберешься. Нет уж, сейчас я должна помочь новому человеку прийти в мир, и это важнее любых досужих разговоров.

Мужик остановился перед домом, неуверенно сминая шапку в руках. Он тяжело вздохнул и крупно вздрогнул, глянув на меня шальными глазами, когда я положила руку ему на плечо. Он не спешил войти, а когда изнутри донесся полный мученической боли стон, и вовсе попытался отступить.

Я стиснула его плечо, не давая сбежать, и спросила:

– Туда пришли?

Он кивнул, потом решил ответить и вслух, видно, для надежности.

– Т-туда.

– Здесь стойте. Если я выйду и скажу, побежите по дороге, ведущей к Медным горам. Там будет проезжать старший знахарь – пан Игнотий. Встретите и поторопите, расскажете, что случилось.

Впервые на лице мужчины отразилось сомнение. Он наморщил лоб, но прежде, чем успел задать вопрос, я легонько его оттолкнула и пошла в дом. Поставив ногу на крыльцо, все же обернулась и бросила:

– Я сделаю все, чтобы ей помочь.

Роженица лежала на кровати. Ее лицо было бледно, воздух с присвистом выходил из приоткрытого рта. Я думала, что живот будет огромным – одной из причин мог стать крупный ребенок – но ее животик, напротив, был маленьким и ладным. Со спины наверняка и не догадаться было, что женщина в тяжести.

Рядом с ней сидела местная повитуха. Я мысленно помянула навий: надеялась, что никого не встречу, сделаю свою работу и уйду. Но видимо, муж роженицы сначала побежал за повитухой, и только потом, когда та не справилась, бросился к знахарю. Повитуху звали Жанина, и она прекрасно знала, кто я такая. Игнотий раз в месяц лично смешивал большую партию лекарств для Жанины и отправлял меня их отнести.

Жанина вскинулась на звук шагов и недоуменно нахмурилась при виде меня. На ее лбу блестели капельки пота; прядки волос цвета соли с перцем прилипли к коже. Странно – мне, напротив, показалось, что в избе холодно. Жанина выпрямилась и отерла лоб рукой. Несмотря на простоватый вид, у этой женщины был сметливый ум – она не стала меня расспрашивать. Бросила только:

– Надеюсь, ты успела чему-то научиться у Игнотия.

И отодвинулась, подпуская меня к кровати.

Жанина не знала, что я и без умений знахаря могу помочь несчастной женщине. Вот только для меня это обернется огромной бедой.

Я поставила корзинку на пол, омыла руки в тазу с горячей водой, на который указала Жанина, и подошла к кровати. Присела с краю и тронула лоб женщины – он и вправду был холоден, словно лед. В комнате висел запах трав, трехногая жаровенка в углу едва курилась сизым дымком. Я откинула одеяло и огладила маленький животик, напевая легкий заговор. В ответ в мою ладонь слабо толкнули, как будто ребенок внутри повернул головку на звук. Я продолжила петь, чуть изменив тональность – и по коже разбежались огненные нити, сплетающиеся в ручейки. Тело роженицы ровно посередине вспыхнуло, словно мерцающие угли. Жанина сдавленно ахнула и закрыла рот фартуком, во все глаза глядя на происходящее. Женщина на кровати застонала и выгнулась дугой, уставившись в потолок незрячими глазами.

Роды и без того работа нелегкая. Но когда рожаешь от блазеня, они и вовсе превращаются в действо, невозможное для человеческого тела. Вряд ли кто-то рассказал женщине, жаждущей младенца, что она не сможет родить навье дитя. Оно просто разорвет ее в попытке выбраться на свет.

– Боги милосердные, защитите… Яся! Что делать-то? – выдохнула Жанина, не отнимая фартук ото рта, как будто пыталась прикрыться им от присутствия нечистого духа. Как-то враз она словно уменьшилась, от растерянности ее лицо помолодело и поглупело. Я не ответила, продолжая водить руками и касаться то лба, то сердца, то живота несчастной, слишком хотевшей стать матерью. От каждого моего прикосновения по огненным ручейкам пробегала волна света, как будто в них билась живая кровь.

– Выйдите, панна Жанина.

– Но ведь надо дейваса позвать! Мы не сладим!

– Вы – нет. А вот я попробую.

– Ты совсем сдурела, девка?! – Жанина вспыхнула яростью быстро, словно сухая лучина, но за нею угадывался страх. Неожиданно – за меня. – Ишь чего удумала! Решила следом пойти? Так для тебя, пришлой, могилу копать никто не будет, собакам скормим.

– Поперхнутся, – невозмутимо отозвалась я и указала на дверь. – Выйдите, панна.

– Да провались ты пропадом, дурная! – я думала, повитуха грохнет дверью, но она закрыла ее едва слышно, шепнув что-то в уже закрывающуюся щель. Что ж, я надеялась, что это пожелание удачи.

Я растерла ладони, вытягивая последние ноты заговора. Огненные жилы чуть погасли, и живот женщины, продолжавшей безучастно смотреть в потолок, заволновался. Особенно резкий поворот – и несчастная харкнула кровью, залившей подбородок и грудь. Щекотная сила внутри меня уже разливалась под кожей, пенясь, как игристое вино, которым меня угощал когда-то мамин знакомый. Она все ширилась и ширилась, и когда заполнила меня до отказа, так, что еще чуть-чуть, и выплеснется наружу – граница истончилась, и я упала в Навь.

Здесь силуэт женщины почти не угадывался. От него осталась только серая оболочка, высосанная и опустошенная, как попавшая в цепкие паучьи лапы беспечная бабочка. Зато маленький блазень светился, накормленный чужой жизненной силой. Он повернул в мою сторону зубастую мордочку и оскалился. Напасть ему не позволял плен материнского тела, но я видела, что еще чуть-чуть – и тварь пустит в дело когти, убивая мою подопечную.

Я боялась, что мы опоздали. Но повезло – еще пара мгновений в запасе все же нашлась.