Читать книгу Семь-Я. Роман - Анжела Конн - Страница 3

Творческая натура моего отца не нашла выхода к специальности. Если бы он рос в среде музыкантов, художников, писателей, он занялся бы созиданием. Не дала судьба шанса…

Внутренний мир жаждал красоты, а приходилось делать то, что необходимо его близким. Еда, одежда, устройство жизни семьи – его забота. На другое времени не хватало.

Быт подавлял рациональностью, однако сдержать или убить в нём творческий запал не мог.

Поэтому себя не смирял, на горло собственной песне не наступал и рвущееся наружу стремление к прекрасному проявлял способами, не требующих чрезмерных усилий.

Любил петь – напевал, любил юмор – подшучивал, любил драму и комедию – свободными вечерами устраивал домашние спектакли… Искусство на уровне инстинктов… Иногда уединялся и сочинял – писал стихи, короткие рассказы.

Но в полной мере тяга к высокому проявилась в двух вещах – хорошо выглядеть внешне, что в первой четверти двадцатого века в простой среде считалось блажью, и нарекать своих детей значимыми, имеющими историю, звучными именами.

Первое – эстетское – придёт со временем, достатком и спокойной жизнью, второе – идиллически-геройское – начал осуществлять с рождением первенца.

Самой значительной личностью эпохи был Владимир Ильич Ленин. Всё, что знали люди о нём в ту пору, соответствовало представлениям моего отца о великости. Cовершенно обаятельному молодому человеку с мягким взглядом пытливых глаз удалось основать Советское государство и Коммунистическую партию, встав во главе и того и другого. Великая авантюра? Но осуществлённая! Ни доли лукавства… от чистоты убеждений.

Обладатель светлого славянского имени, которое дышит спокойствием и миром, через… революции и потрясения вёл страну к социализму впервые в истории человечества. Вёл гордо и уверенно!

Со страниц книг, портретов, значков на белоснежных рубашках октябрят и юных ленинцев смотрело одухотворённое и полное доброты, веры, надежды, ума лицо мальчика, юноши, наконец, мужа – человека очень близкого и родного. Такому не можешь не верить! Готов, способен перевернуть мир, чтобы сделать каждого счастливым. Чем не герой?!

Окутанная флёром пассионарности вождя, история имени моего старшего брата, принималась главой семейства как благодарность его выдающемуся носителю за анонс сказочного завтра. Ни отцу, ни кому-либо другому ничего не было известно о том, что настанут времена, распахнутся двери архивов и человечество узнает о кровавых событиях, о «красном терроре» в истории народа под предводительством властителя, заразившего полмира коммунистическими идеями, разрушая, уничтожая, истребляя, чтобы построить «свой, новый».

Заглядывая в сегодняшний интернет, поинтересовалась мнением потомков, которым пришлось семьдесят лет жить в «светлом будущем», созданном большевистской партией – «умом, честью и совестью эпохи». Предсказуемые своей разностью, ответы на вопрос «Что дал миру Ленин?» посыпались из «интерзнайки»:

– Голод, холод, смерть;

– дружбу народов. Счастливое детство, мороженое за 20 копеек, возможность разъезжать по стране, не боясь, что тебя взорвут;

– лампочку Ильича;

– страх за своё будущее;

– бесплатное образование и медицину;

– первую в мире могилу-трибуну;

– показал звериный оскал коммунизма;

– двадцать миллионов смертей в гражданскую войну, разруху;

– учение о социализме с человеческим лицом;

– залп из Авроры и сто лет разрухи;

– что можно жить без капитализма… разрушил все стереотипы буржуев;

– наказ: учиться, учиться, учиться. И это здорово!

– ничего хорошего не дал, кроме провального эксперимента над народом.

Хорошо, что этих противоречий отец мой не знал, иначе крепко бы задумался: он предпочитал не сомневаться в принятых решениях. Поэтому с чувством удовлетворения и осознанием гениальности вождя мирового пролетариата нарёк сына его именем.

Владимир, Володя, Влад, Ладик, Ладо – кому как нравилось. С детства непоседа и живчик, носился по подворотням с оравой мальчишек, готовых выполнить каждое его слово. Время от времени забегал домой помочь матери – и снова пропадал. Учёбой не интересовался, книжек не читал, от школы отлынивал, но влюбился в сероглазую с рыжими кудряшками девочку, похожую на испуганного птенчика, из соседнего барака.

Отец до поры до времени не давил – своих забот хватало, но, когда однажды директор школы пожаловался на отсутствие отпрыска на занятиях, Владу пришлось ощутить тяжесть его кулака, который в один из вечеров в гневе опустился на обеденный стол.

И этого хватило, чтобы привести в чувство своенравного парнишку, получавшего жизненные уроки во дворах, где драки, курение, стибривание, пацанский трёп формировали характер.

– Не учишься, иди в подмастерье, – решил отец, поставив точку в праздном шатании, – специальность получишь… И отправил тринадцатилетнего недоучившегося недоросля на недавно открывшийся танкоремонтный завод. Знакомо, не так ли?

В тылу дети работали наравне со взрослыми. Ошалевшего от вида боевых машин, участвующих в сражениях и прибывающих в свой лазарет за «здоровьем», пацана перестали интересовать сверстники.

Теперь он мотался по цехам от одного мастера к другому, постигая азы слесарного и токарного ремесла, и домой приходил с ног до головы обмазанный коричневым смазочным мазутом, пропахший бензином, прибавляя матери стирку, в которой опухали руки и ныла спина от тесного общения с корытом.

В выходные Влад с ребятами гонял мяч перед бараком Розы, в надежде увидеть её и покрасоваться в новом качестве рабочего человека, которое прибавляло ему значительности в глазах сверстников и наполняло его самого гордостью.

Она училась в школе, помогала многодетной семье по хозяйству, не забывая при этом посылать в его адрес ещё полудетские, но постепенно наполняющиеся кокетством неосознанной женственности, тайные от всех, томные взоры. Взгляды с каждым разом становились смелее и нежнее что с одной, что с другой стороны. Игра в две пары глаз повергала в трепет обоих – первые чувства и первый… стыд.

Одежда стиранная-перестиранная, штопанная-перештопанная, переходящая от старших к младшим, и стоптанная обувь, на что не обращали внимания до обнаружения друг друга, вдруг выявила некрасивость и убогость их внешнего вида, стала смущать, окрашивая щёчки в пунцово-алый, особенно у девочки, заставляя её страдать и ночами плакать в подушку.

Но у любви свои правила, ей абсолютно всё равно, кто во что одет, и одет ли вообще. Она поражает сердце, особенно юное, потому что всегда обнажённое.

Дядя Коля – мастер высшего разряда, к которому в конце концов прибился Влад, шнырявший по цехам на подхвате, спустя время заметил интерес своего подопечного к чертежам. Мальчик деловито расправлял слабо-кремового цвета лист бумаги и изучал изображённую деталь с серьёзностью, пытаясь проникнуть в суть нарисованной железки более, чем она есть на самом деле. При этом шевелил губами, что-то высчитывал, задумывался, пытаясь по чертежу расшифровать название детали, форму, габаритные размеры.

Подобное внимание к той части работы, на которую не тратили время ученики старше его, не могло пройти мимо дяди Коли.

Умение работать с чертежом для токаря – залог успеха.

Мастер ставил мальчика к станку и наблюдал, с каким самозабвением Влад обрабатывал заготовки, получая гайки, втулки, колёса и муфты в результате вращения резца, давящего на металл.

Остатки его, превращаясь в металлическую стружку, радужно переливаясь и извиваясь змейкой, падали ему под ноги в виде вороха отходов.

– Токарь от Бога, – нахваливал наставник ученика, – на станке работает, как на пианино играет…

– Такой малец, без опыта, поди ж ты… – удивлялись другие. Через несколько месяцев о успехах Влада знал весь завод. Читать чертежи для него – раз плюнуть. И расшифровывал их, как успели заметить опытные мастера, почище пианиста, искусного в нотной грамоте.

Слава сына дошла до родительских ушей.

– Слышал, ты чертежи читаешь быстрее книг? – спросил за ужином отец.

– Ну, – засмущался парень – это не трудно… Отец не спускал с него глаз. – Русый чубчик придавал тонкокостной фигурке независимый и задорный вид. Осунулся сын, вырос, возмужал… усики пробиваются. Как дети растут… стремительно.

– Где твой брат?

– Читает… – Влад кивнул на закрытую дверь. Вот так. Один безустанно читает, другой работает. Что ж, каждому своё.

В последнее время на отце лица нет. Ходит чернее тучи. Мать пыталась выяснить причину его бешенства, но он раздражённо отмахивался, мол, не лезь, не женское это дело. После ужина, оставшись наедине с мужем, ещё раз попыталась с робостью в голосе:

– Всё-таки, что случилось? Я же вижу… Её взгляд требовал ответа, отец знал, если не скажет, укор будет преследовать долго, да и ему хотелось высказаться.

– Деньги пропали. Зарплата рабочих… – Глаза упёрлись в стол. Неподвижность мужа передалась ей. Мать оцепенела.

– Как? Ты всегда тут же раздавал?

– В этот раз не успел. Часть раздал, люди по-одному подходили в подсобку, получали, расписывались и выходили. Вдруг со стройки прибежал каменщик, его напарник с высоты упал, голову пробило… Пока то да сё, повезли в госпиталь, вернулся – денег нет. Замок висит, а денег в ящике не оказалось. Правда, окошко осталось приоткрытым…

Мать с напряжением смотрела на него. – Кого-то подозреваешь? – Отец в раздумье отрицательно покачал головой. – А Моретти что?

– Что?.. Недоумевает, переживает, наверно меня подозревает…

Мать всплеснула руками:

– Что ты, что ты, не может быть… Отец пожал плечами, – почему нет? не брат не сват, имеет право…

– Сообщили? Милиция в курсе? – Да, сообщили, результат – ноль… Ребята не могут в себя прийти, такого в бригаде не случалось. Стыдно. Люди на фронте жизнь отдают, а тут… Он не досказал, взмахнул рукой, словно саблей отверг того, кто посмел взять деньги.

За тонкой перегородкой предавался сладостным мечтаниям о возлюбленной Влад. Настроение испортилось от услышанного. Отца жалко. Кто та гнида? Долго ворочался и в мыслях заснул тревожным сном.

***

Немцы наступали по всей линии фронта. С района Дона беспрестанно эвакуировали раненых. С вокзалов бойцов на подвижных составах отправляли в Закавказье и Среднюю Азию.

Не хватало катастрофически транспорта… Машин не хватало, поездов. Кто мог самостоятельно передвигаться, вместе с начальниками эвакогоспиталей по Военно-Грузинской дороге направлялись в Тбилиси. Пешком, на подводах с одеялом в руках, матраcным мешком и суточным запасом сухого пайка…

Город встречал искалеченных бойцов многочисленными госпиталями. К тому времени в Тбилиси их было более восьмидесяти.

Жители знали о нескончаемых эшелонах раненых и сами несли к госпиталям хлеб, молоко, овощи. Делились, ограничивая себя в недостающих продуктах.

Несколько раз моя мать с соседками, собрав съестные домашние заготовки, отправлялись к ближайшим больницам, переоборудованным под госпитали. Потом, в разговорах между собой болели сердцем, жалея изувеченных парней, которые подобно детям малым, искренне радовались любому посещению, на время забыв о болях.

Школьники устраивали для них концерты, а Роберт Рождественский после войны писал:

«Артисты маленькие», да удаленькие. Шныряли по всему городу и днём и ночью – время такое для них – безбоязненное, кто их тронет? что с них взять? А они могли дать… По мере выздоровления раненых выписывали, снабжая справкой о нетрудоспособности.

Некоторые искали свои части, другие уходили к партизанам, но были и те, кто оставался в городе. Дети бегали за ними, зазывали к себе домой; родители кормили и даже держали у себя до того, как люди определялись.

Именно таким образом обосновался в Тбилиси дядя Коля, мастер Влада. В первые же месяцы войны он остался без ноги, пролежав в госпитале полгода и придя в себя от ранения, стал работать на заводе, получив койку в общежитии и пару костылей.

Его не тянуло назад, так как он был сиротой, и на войну ушёл из детдома, где работал в мастерской, обучая детей.

Была у него одна мечта – найти друга. В их танк попал снаряд, они чудом уцелели, но потеряли друг друга.

Где Волошин? воюет или инвалид, как и он? Кончится война – обязательно начнёт поиски своего весёлого напарника, сыпавшего анекдотами во время опасных боев.

Влад отпросился на два дня, какие-то дела у него появились… однако мастер предупредил, если будет болтаться по улицам – накажет. Влад усмехнулся и отправился на… улицы, но не болтаться, а делать дело.

Своих ребят застал, играющих в «кочи» – игра тбилисских пацанов того времени.

Нижняя баранья кость, голая или залитая свинцом – «джила», являлась предметом огорчения или радости мальчишек в дворовых играх, в сопровождении возгласов «алеч», «тохан», «скипа», «кругом как хочу»…Её бросали в очерченный круг, и мастерство броска зависело от ловкости конфигурации пальцев, посылающих «кочи» к победе или поражению.

Влад застал их в тот момент, когда склонившись над кругом, игроки растопыренными пальцами отмеряли расстояние от кости к черте, чтобы определить количество очков от броска. Ступив ботинком на «джилу», он вызвал их недовольные крики, но вскинув головы вверх и увидев приятеля, пацаны вмиг забыли о своих разногласиях, обступили его.

– Ва, какими судьбами, брат! – посыпались вопросы.

– Нужна помощь, – сразу заявил он, – времени у меня мало. Кто со мной в Исани? (часть Авлабара). По дороге расскажу… Нодар, идёшь? А ты, Стёп?

Брат Нодара слыл «блатным» малым. С помощью его полукриминальных связей Влад рассчитывал узнать кое-какую информацию о тех, кто промышлял нечестным трудом в округе и, может быть, выйти на того, кто спёр зарплату рабочих.

Ватага ребят местами по неприкрытым пыльным, местами по мощённым галькой улочкам, отправилась домой к Нодари, гадая, застанут ли они Дато? Преодолев с лёгкостью крутые подъёмы района, они поднялись на самую верхотуру, открыли калитку во двор…

Дато сидел за круглым дощатым столом в одной майке, несмотря на прохладный осенний день, и задумчиво смотрел на группку, словно заранее знал о их приходе.

Красавчик с огромными чёрными глазами на смуглом лице, похожий на голливудского актёра Кларка Гейбла, чью фотку однажды видел Влад, широким жестом молчаливо указал им место против себя и с видом покровителя флегматично спросил:

– И чего хотите? В руках он мял маленький мячик, и накачанные бицепсы плеч перекатывались под кожей, вызывая блеск в глазах пацанов.

Нехотя перенеся взгляд от живой игры мышц на лицо собеседника, Влад начал рассказывать. Когда дошёл до кражи денег, Дато прервал его и насмешливо, обводя взглядом ребят, пришедших с ним, произнёс:

– А они при чём?

– Просто так, со мной, – ответил Влад.

– Так, айда по домам… Ты тоже… – Вытянутый палец жёстко ткнулся в рядом сидящего брата, – шевели поршнями, мама ждёт…

Выслушав рассказ Влада, он долго молчал. Вообще славился двумя вещами – игрой в карты и молчанием.

Карты были запрещены, однако это не мешало игрокам тайно собираться. Играли на деньги, профессионально. Играли солидные люди, а всякая шушера не имея возможности примкнуть, крутилась вокруг. На это и надеялся Влад. Не может такая сумма не высветиться, в этом районе у неё одна дорога – влиться в азартную игру.

Но своеобразный кодекс чести картёжников по мере возможности соблюдался – краденным деньгам, если доподлинно известно об этом, не место на игральном столе.

Влад знал об этом, и, как бы предупреждая Дато, рассчитывал, что деньги, похищенные у отца, обнаружатся.

Дато молчал. Глубокомысленно. Да, он не воевал, не работал, но крупицы совести имел, и обострённое чувство справедливости не раз вызволяло из беды других людей. Если выигрывал, на еду и кров проигравшему оставлял. С близкими делился. Поэтому обездоленных рабочих жалел.

Вздохнул, зевнул, сверкнув рядом здоровых зубов, и, наконец, прервал молчание:

– Пойдёшь со мной вечером… Посмотрим, что можно узнать…

Влад появился дома спустя два дня. Он знал, что родители не будут беспокоиться из-за отсутствия, так как иногда оставался ночевать у дяди Коли в общежитии. Войдя в барак, разделённый длинным коридором на обе стороны, увидел мать, прильнувшую к дверям их комнаты. Она плакала. Не успев спросить что случилось, услышал голос отца, с надрывом повторяющего фразу: «Ну, убей меня, убей… Убей, говорю, и дело с концом… Я ссылку пережил в голодных степях, сотни смертей… не из пугливых…»

– Что это? Кто там, кому он кричит?.. – спросил шёпотом у матери.

– Моретти. Сначала спокойно разговаривали, потом отец сорвался на крик… не выдержал, разошёлся, считает, что тот его подозревает…

– Хорошо, я войду, подожди… – и, мягко отведя руку матери, пытавшейся остановить сына, ворвался внутрь.

Отец стоял по другую сторону стола, двумя руками распахнув рубашку и обнажив грудь, вероятно, для выстрела.

Моретти, прищурясь, не сводил с него глаз. Не ожидая такого поворота в разговоре, взглядом пытался усмирить своего расходившегося подчинённого.

– Успокойся, с тобой говорить невозможно, чего кипятишься, – и, повернувшись к вошедшему Владу, продолжил, – зашёл обсудить, а он совсем очумел, стреляй, говорит… Ох, и горяч отец, кипяток…

– Стоп! Стрелять не будем, вот ваши деньги, – переводя дыхание сказал Влад, и бросил на стол пакет. Правда, здесь немного не хватает, успел гад потратить…

– Кто… откуда? – от природы большие глаза Моретти увеличились вдвое, воззрившись на парня. Отец словно язык проглотил, сжимая рубашку, ел глазами пакет… Мать, всё слыша, бочком вошла, осторожно улыбнулась, наклонилась к свёртку, но не посмела открыть его. Так и застыла.

Моретти, подняв свою руку, по привычке лежавшую на кобуре с пистолетом, выданным ему по должности на военном объекте, потянулся к пакету с деньгами, подтягивая к себе.

– Откуда? – более спокойно, и уже требовательно переспросил он, разворачивая обёртку.

– У отца в бригаде работал Мишико, помнишь, отец? Его дядька просил взять на работу, он у вас месяц проработал, разнорабочим… Так вот, это он спёр, удобный момент высмотрел…

– Каков подлец! Надо в милицию сообщить. – Похлопав одобрительно по спине парня, похвалил, – ищут они, а нашёл ты, молодец Влад! – Моретти подвинул пакет к отцу, попрощался и вышел.

Утром отец раздал деньги рабочим, восполнив недостающую сумму своей зарплатой и оставив мать с пустыми руками, но несказанно радостным настроением. «Ничего, – приговаривала она, – деньги заработать можно, здоровье – нет.» И это правда, отец светился.

Каменщик, узнав о преступлении племянника, которого в тот же день забрала милиция, не знал, куда деться со стыда. В конце концов он сменил бригаду.

***

На фронте начались перемены. Немцы почувствовали их сразу. До сих пор они наступали, но в середине войны ситуация изменилась. С новым оснащением из тыла советская армия во втором периоде Сталинградской битвы положила начало перелому: инициатива теперь у Советского Союза. Теперь наступал он; немцы вынужденно оборонялись. Предприятия, переквалифицированные в военные, выпускали технику и боевое снаряжение, заставившие врага содрогнуться. Контрнаступление советской армии было сокрушительным.

После победы в Сталинградской битве, прорыва блокады вокруг Ленинграда и наступления на Кавказе и Доне, битвы на Курской дуге произошёл окончательный перелом в ходе Великой Отечественной войны. Инициатива в военных действиях больше никогда не переходила к немецкой армии. Продолжая мощное наступление, советские войска отвоёвывали собственные территории и завоёвывали новые.

Строительство цехов авиационного завода в основном было завершено.

К середине 1944 года производство истребителей ЛаГГ-3 разных усовершенствованных серий и небольшого количества истребителей Ла-5 достигло максимума.

Именно в это время завод стал налаживать выпуск истребителей Як-3, превосходившие самолёты противника и завоевавшие безраздельное господство в воздухе. Итог войны был предрешён.

Отец знал, что Моретти ждёт дня, когда сможет под своей деятельностью в Грузии подвести черту. Итальянская родня жаждала встречи с ним и его семейством, да и он скучал по отцу и матери в длительной разлуке.

Однажды вечером он постучался к моим родителям. Поставив на стол бутылочку тёмно-рубинового «Оджалеши», сообщил отцу, что затянувшееся пребывание его в Тбилиси подходит к концу. Месяца два-три понадобится, чтобы сдать отчёты, собраться и выехать с семьёй на родину.

– Будем скучать, – отец открывал бутылку, не глядя на Моретти. Мать прослезилась.

– Я тоже, – голос начальника стройки дрогнул… он взглянул на супружескую пару с загадкой в глазах, произнёс как-то особенно певуче… – у меня для вас новость… – достал из папки лист бумаги и положил на стол перед отцом.

– Что это? – Отец всматривался в текст, печать под текстом и размашистую подпись директора завода.

– Ваша Dolce Vita – разрешение на строительство дома на участке, который тебе нравится… Места хватит и для строения, и для сада вокруг него, или огорода, как захочется…

Он улыбался, а отец смотрел на него во все глаза, не веря услышанному.

Мать незаметно вытирая слёзы, хлопотала у стола, заставляя его закусками… Моретти окинул её располневшую фигуру понимающим взглядом:

– Тем более, скоро у вас пополнение, здесь уже невозможно оставаться, нужен дом, большой, светлый…

Отец подошёл к Моретти, пожал крепко руку и… не сдерживая себя больше, обнял его с чувством. Мать не уставала благодарить.

Влад с Розой тайком встречались. Подальше от соседских глаз они виделись в чужих дворах, однако до матери доходили слухи о зазнобушке сына. Она только посмеивалась, но однажды, возвращаясь из магазина, буквально наткнулась на парочку, стоящих в обнимку и целующихся в сумерках уходящего дня.