Читать книгу Призрак Шерлока Холмса - Анна Александрова - Страница 4

В первый раз Ваня очнулся в машине скорой помощи. Он открыл глаза всего на несколько секунд, совершенно не понимая, что происходит. Над головой хаотично раскачивался пакетик с прозрачной жидкостью, а от него к Ваниному телу тянулась такая же прозрачная трубочка. Незнакомый мужчина с трёхдневной щетиной и тяжёлым запахом перегара заглядывал Ване в глаза и произносил непонятные медицинские термины. Молоденькая девушка в синей куртке таращила на Ваню свои синие линзы и бестолково кивала, зажавшись в угол. Единственное, что вызвало хоть какие-то положительные эмоции, – это голос с хрипотцой, звучавший позади:

– Держись, журналист! Ты мне нужен живой!

Ваня не мог видеть Здравина, но голоса было достаточно. Журналист успокоился и отключился.

Окончательно Ванечка пришёл в себя уже в больнице, спустя сутки после сложной операции, длившейся семь часов. Доктора совершили невозможное, они буквально вытащили его с того света, и Вера Николаевна прекрасно это понимала.

Она не отходила от сына ни на секунду, не ела, не пила, всё смотрела, как тонкая венка слабо пульсирует на бледной шее. Она даже плакать не могла – боялась, что спугнёт врачебную удачу и что-то вдруг пойдет не так. Когда Ваня наконец открыл глаза, Вера Николаевна судорожно выдохнула, выталкивая из себя нервное напряжение, и руки предательски затряслись.

– Ванечка, сыночек! Ванечка! – шептала несчастная женщина. – Наконец-то… я так боялась! Я так боялась… Лежи, не шевелись! Я сейчас доктора позову.

Вера Николаевна скрылась из поля зрения Вани, но уже через минуту вернулась и вновь села рядом. Ваня почувствовал, как она взяла его руку в свои мягкие, тёплые ладошки, поцеловала её, и горячие материнские слёзы потекли по его сухой коже.

Ваня хотел успокоить маму, но не мог подняться, голова словно налилась свинцом, и ему никак не удавалось оторвать её от подушки. Он лишь шарил глазами по белому потрескавшемуся потолку и больничным стенам палаты, вмещавшимся в радиус обзора. Неожиданно в этот самый радиус вторглось приятное, обрамлённое аккуратное бородкой лицо пожилого мужчины в очках – истинный доктор Айболит, не хватало только белой шапочки с красным крестиком. Айболит приветливо улыбнулся, оттянул нижнее веко на правом глазу Вани, затем на левом, аккуратно прощупал пульс на шее.

– Ну что, счастливчик, ‘азговаивать будем? – смешно картавя, спросил Айболит.

Ваня попытался открыть рот и произнести простое «будем», но получилось что-то нечленораздельное.

– Понятно, – протянул доктор. – Будем, но позже. А сейчас молчите и п’осто слушайте. Вы попали в аваию, помните?

Ваня прикрыл глаза, подтверждая, что помнит. Доктор продолжил:

– Вы получили се’ёзную чеепно-мозговую т’авму. Хоошо, что вашу ‘азбитую машину своев’еменно заметили п’оезжающие мимо гаишники, они же и вызвали скоую помощь. Опеацию п’овели здесь, в неве’бинской гоодской. Скажу п’ямо, опеация была не из лёгких, и я сам не до конца веил в её успешный исход. Мы вытащили из вашей чеепной кообки двенадцать костных осколков…

Из-за спины доктора послышались судорожные рыдания, переходящие в истерику. Айболит отвлёкся от Вани и переключился на его мать:

– Ну-ну, Веа Николаевна, всё же позади, теперь уже точно всё хоошо. Так замечательно де’жались, и вот на тебе! Лидочка! – крикнул доктор в открытую дверь, и в палату впорхнула молоденькая медсестра. – П’инеси-ка успокоительное! А ещё лучше подготовь-ка место в седьмой палате и капельницу с глюкозкой. Пойдемте, Веа Николаевна, я вам диазепамчик поставлю, надо отдохнуть, а то окажетесь в соседнем отделении, кому же я тогда сына буду выписывать?

Доктор увёл рыдающую мать, и Ваня остался один. Он прикрыл тяжёлые веки и стал прислушиваться к своим внутренним ощущениям. Боли он не чувствовал, только в голове слегка шумело, как будто к уху приложили морскую раковину и она делится звуками далёкого моря. Ваня пролежал так минут пять, когда услышал неловкое покашливание, и уже знакомый голос с лёгкой хрипотцой осторожно произнёс:

– Журналист, ты спишь?

Ваня мгновенно открыл глаза, обводя взглядом окружающее пространство. Над ним, виновато улыбаясь, склонялся Григорий Здравин. Соответствуя своей фамилии, он пребывал в полном здравии, и на лице его не было ни единой царапины.

– Да уж, сильно тебя покорёжило, – осторожно подбирая слова, говорил Здравин. – Я уж думал, конец тебе, когда твою разбитую черепушку увидел. У сестрички в скорой вообще припадок случился… тоже мне медичка, блин. Но главное, что жив. Правда?

Ваня снова прикрыл глаза в знак согласия, не в силах произнести ни слова. А Здравин, понимающе кивнув, продолжил:

– Я вот чего пришёл. Ты прости меня. Из-за меня всё это произошло. Видать, где-то по делу Столыпко на гнилую точку надавил. Ещё бы знать, где именно… Но ничего, я их вычислю, никуда не денутся, – мощная челюсть нервно задвигалась, а стальной взгляд упёрся в стену. Спустя мгновение, выражение его лица вновь сменилось на виновато-участливое. – Ты только выздоравливай поскорее, мне твоя помощь нужна будет.

Ваня не произнёс ни слова, но удивление, отразившееся в его глазах, донесло до Здравина суть возникшего вопроса.

– Я сейчас, понимаешь ли, никому в отделе довериться не могу. Да и с тобой мы, можно сказать, кровью связаны… Нам вместе быть надо, – попытался объяснить Здравин внезапно возникшее доверие к представителю столь ненавистной ему профессии. – Но ты сейчас голову этим не забивай. Тебе сначала восстановиться надо. А я подожду. Мне тут тоже кое с чем разобраться придётся. Так что давай, журналист, ещё увидимся!

Он по-приятельски подмигнул и исчез из поля зрения так же тихо, как и появился. Ваня вновь остался в полнейшей тишине, прокручивая в голове только что услышанный монолог и удивляясь столь резким переменам в поведении железного Григория Здравина. Вскоре Ваня вновь провалился в глубокий сон без сновидений.

Выздоровление протекало быстро. Спасибо крепкому молодому организму, не испорченному вредными привычками, а также доктору Айболиту, которого, кстати, звали Виктором Михайловичем, и был он не кем иным, как главврачом нейрохирургического отделения. Последний так проникся заботой о хрупкой и беззащитной Вере Николаевне, что решил взять её сына под личный контроль.

Первые дни Ваня много спал, мало ел и почти не разговаривал, но постепенно способность внятно и членораздельно изъясняться вернулась к нему, даже заикания не осталось. Уже через неделю он смог пройти несколько шагов по палате, а ещё через две гулял по коридорам отделения, вызывая томные вздохи со стороны молоденьких медсестёр.

Ободрённая успехами сына, Вера Николаевна обратилась к главврачу с просьбой отпустить Ванечку домой, и тот согласился с условием, что лично будет навещать больного. На том и порешили.