Читать книгу Паузы - Анна Беляева - Страница 3

Ты от меня так далеко,

К тебе добраться не легко,

Ты где-то в небе среди звезд.

И опадают лепестки увядших роз.

Я буду вечно встречи ждать,

Пока не научусь мечтать,

Пока не научусь любить,

Пока не научусь летать.

“Корни”

Лифт дернулся и застрял между этажами. Свет в кабине моргнул и погас. Двое в просторной, но для них слишком тесной кабине одновременно выдохнули. Над головой тускло затеплилось аварийное освещение:

– Твою ж мать! – вздохнула блондинка без возраста, глядя в закрытую дверь

Из-за спины раздалось насмешливо:

– Полностью разделяю… Но не будем поднимать панику, Наталья Владимировна, ситуация-то идиотская!

Обе представительницы прекрасного пола, судя по осанке и развороту стоп принадлежали к безумному, жестокому и прекрасному миру классического балета. С карьерной разницей в одну жизнь.

Светловолосая педагог медленно повернулась к ситуативной собеседнице и бывшей ученице-предательнице и протяжно произнесла:

– Нууу, нааадо жее! Она умеет говорить!

Более дурацкого дня и положений, чем сегодня, Наталья Стратиевская, балетмейстер и преподаватель Академии Вагановой, даже представить себе не могла, так что финал – закономерное окончание или продолжение того фарса, в котором она варилась с самого утра.

Сначала они делали вид, что друг друга не существует в раздевалке, в классе разминки для конкурсантов, за кулисами. Так изображать, что бывшая ученица прозрачна, это надо все же брать дополнительный курс актерского мастерства. У этой самой ученицы можно и взять. Талантливая девочка Оля Крикалева непринужденно смотрела сквозь “вторую маму”, а той приходилось усиленно задирать голову, делая вид, что под ноги она отродясь не глядела на всю эту шушеру, что суетится в районе пупка. Благо рост позволял прикидываться, что ты выше всех.

Но добило ее то, что уже здесь, в отеле, нажав на первом этаже кнопку лифта, она, в открывающуюся дверь, увидела, что с подземной парковки этим же лифтом поднимается Крикалева. Ну, и что вы предлагаете? Бежать прочь, как ведьме от святой воды? И ведь доехали же уже почти!

Наталья рассматривает в неверном свете аварийки лицо девушки. Взрослая. Усталая. Несчастливая. Слишком гордая и глупая! Чужая. Любимая.

Впрочем, сама она тоже – взрослая, усталая, несчастливая. Слишком гордая и глупая! Так и не могущая заставить себя быть чужой этой девочке. И не помогает даже понимание, что она уже давно нелюбимая.

Система оповещения уведомляет, что поломка будет устранена в течение получаса. Отель, естественно, приносит извинения и компенсирует, и бла-бла-бла.

– Ну, нафиг, – звонко сообщает брюнетка и практически плюхается на пол, – Я не буду стоять пол часа! И без того спина болит.

Блондинка осматривает пол. Вроде и не грязный. В итоге, молча, машет рукой и сползает серым кашемиром вниз напротив своей бывшей подопечной.

– Давно болит? – интересуется у Крикалевой.

– А как заболело перед тем нашим конкурсом, так и болит, – встряхивает головой Ольга.

Один конкурс, который принес ей дипломантку и победительницу и лишил любимой ученицы. Вот так вот бывает, Наташенька. Вот так вот только и бывает, наверное. Большая победа мастерства и большой проигрыш в отношениях.

– И чего не лечишь? – в голосе проскакивает железный нажим и беспокойство.

Крикалева пожимает плечами:

– Лечу с переменным успехом. Сейчас фаза провала, кажется.

Обе замолкают. Свет помаргивает, делая мир несколько нереальным. В зеркальных стенах, преломляясь, многократно отражаются два сидящих человека.

– Зазеркалье! – тихо произносит Оля, – Говорят, там сбывается несбыточное.

– Уже сбылось, – неожиданно замечает педагог, – Вот сидим, разговариваем, как ра…– хотела сказать “как раньше”, но осеклась, как раньше уже не будет, слишком многое произошло, – по-человечески.

Нашла приемлемое слово.

– Крикалева, так уходить – это форма жестокости! Люди должны разговаривать!

Девушка вытягивает худенькие ноги и негромко смеется:

– А я вообще человек жестокий, Наталья Владимировна. Но вы не переживайте. Уж кто-кто, а вы-то мне отплатили по полной. Я все внимательно прочла и просмотрела. Лучше б вы рукоприкладством занимались, честное слово.

Любимый некогда педагог не пощадила свою ученицу ни одной фразой. Припомнила и непрофессиональное поведение на классах, и требования не допускать до конкурса соперниц, работающих со Стратиевской, и даже травмы, которые, по мнению Натальи Владимировны, лечились недостаточно тщательно. Все было сказано. И все было услышано.

Блондинка тоже вытягивает ноги и тела соприкасаются. Лодыжка одной прижимается к икре второй.

– То есть я теперь виновата еще и в том, что не дерусь? – уточняет Наталья.

– Зачем вам бить по телу, если вы живого места на душе не оставляете, – вздыхает Оля, – Как же я вас любила, Наталья Владимировна! Как я ждала вас тогда, после второго тура! Думала, нам будет о чем поплакать.

Вечер после второго тура Наталья провела на телефоне. Искала врача, который бы согласился оперировать маму. Хотя бы дал надежду. Поиски не имели смысла, как показало время. Стоило и правда идти к Оленьке. Там еще можно было спасти. Но теперь-то уж что. Все сложилось так, как сложилось.

– Зря вы нам с Таней тогда не сказали про маму, Наталья Владимировна, – в голосе девушки упрек.

– Зачем? У вас свои заботы. Чужие проблемы тогда вам точно были не нужны, – поникше отвечает Стратиевская.

Ольгу злят эти слова, и она не сдерживает чувств:

– Ну, конечно! Очень удобно: тут “она мне как дочь”, а там “чужие проблемы”. Тут играем, тут не играем, тут селедку заворачивали, да, Наталья Владимировна? Только так не бывает: или родные люди и как дочь, или чужие проблемы! Когда вы меня рожей об асфальт в интервью прикладывали – это по-родственному? Или вмазали как чужой – без проблем? Я хочу знать – это от любви или от ненависти у меня на душе живого места не осталось после ваших откровений, милый учитель?!

В глазах стоят слезы. Крикалева прижимает пальцы к нижнему веку, чтобы аккуратно подхватить слезинки, не размазав тушь. Смотреть на это тяжело, потому что опять именно ты причина ее слез. Наталья перебирается к противоположной стене и прижимает Крикалеву к себе. Мокрое лицо утыкается в воротник. И вот теперь пальто точно только в химчистку.

Баюкая девушку в объятиях, педагог наконец отвечает на ее вопрос:

– А рожей об асфальт, девочка моя, это от боли. Ты ушла и выдрала из меня кусок души. И теперь на этом месте аэродинамическая труба. Можно парашюты тестировать, так сквозит! Никогда так больше никого не бросай, слышишь?!

Сквозь слезы раздается смех через ворот пальто:

– “Никогда”, “никого”, нет бы честно сказать: не смей меня так второй раз бросить, Крикалева! Вы неисправимы, Наталья Владимировна!

Оля поднимает лицо с размазавшейся косметикой. Ее учитель забирается в сумку достает косметичку и отдает девушке:

– Меня тоже не смей, если вернешься! И приведи себя в порядок, а то точно скажут, что Стратиевская за пол часа в лифте уничтожила Крикалеву морально.

Сколько про них успели наговорить за этот ненормальный год. В стране, кажется, все стали специалистами по балету с того момента, как на международном конкурсе Стратиевская привела двоих своих воспитанниц к призам. И мир завыл, кто же был достойнее: Танюша, взявшая гран-при, или Ольга, самая юная прима, получившая первые заглавные партии еще до выпуска из училища. Нонсенс! Невероятное явление!

А потом скандальный уход из училища, о котором педагог узнала задним числом из сообщений прессы. А прекрасная Оленька молчала рыбкой. И лишь в интервью коротко и беззлобно объясняла, что, увы, она более не готова исполнять ту хореографию, которой ее учили и в которой она жила так долго. Она ищет новое и готова пробовать себя снова и снова, перестраиваясь и вдохновляясь иными примерами. Да-да, новые педагог, режиссер и хореограф – небо против той земли, с которой она поднялась.

Оля вынимает влажные салфетки, заглядывает в зеркальце и, стирая потеки краски и туши, произносит:

– Не “если”, а “когда” …

– И когда? – уточняет женщина рядом.

– Когда-нибудь, в следующей жизни…

В этот момент лифт заливает рабочим светом, и кабина дергается в подъем. Наталья встает на ноги, протягивает руку бывшей ученице.

– Значит, буду ждать, когда ты “станешь кошкой, ла-ла-ла-ла”? – замечает блондинка.

– Типа того… Судьба должна дать знак, – кивает балерина.

– Зная тебя, судьбе придется сигналить всем светом и звуком, чтобы ты заметила ее знаки, – недоверчиво отвечает балетмейстер.

– На то она и судьба, – соглашается будущая сверхновая звезда балета.

Двери распахиваются и девушка, не прощаясь, выходит в коридор, оставляя разговор и свою собеседницу подниматься дальше.