Читать книгу КРУК - Анна Бердичевская - Страница 15

Свой трактат он действительно вспомнил через короткое время, потому что понадобилось. В прекрасное апрельское утро 1998 года молодой историк наблюдал будущее, расположившись в кресле у телевизора. Шла заурядная информационная программа. И вот из своего покойного кресла, в котором еще папа Чанов перед телевизором сиживал, Кузьма услышал и увидел, как субтильный молодой человек, в очочках, начинающий лысеть, лишенный иллюзий, но не лишенный отрицательного обаяния и чувства юмора, вынырнул как бы прямо из бесконечных коридоров финансовой пирамиды ГКО[9]. Он говорил о благе народа и государства… И тут Чанова осенило: «Вот этот, очень даже способный, совсем новый, недавно допущенный, умеющий так затейливо и складно врать с воодушевлением – он годится. Ведь так убедительно обещает, что дефолта не будет… что сам пирамиду и разрушит… именно объявив дефолт». Так подумал молодой историк древнего мира. И не ошибся! Уже в мае из возникших напряжений и суеты совершенно очевидным Чанову стало: пирамиду совсем уж перекосило. Пора сматывать удочки. К середине июля Чановым были распроданы все имевшиеся в наличии матрешки, розданы все долги, аннулированы все дела и куплены на все обналиченные рубли доллары. Он запер их в ржавом металлическом ящике, в котором отец когда-то хранил секретные документы своего НИИ Физики РАН.

Затем Чанов-младший преспокойно уехал в Крым копаться с любимым профессором в серой глине Евпатории, легко превращавшейся под лопаткой археолога в пыль веков. В августе 1998 года, когда рубль рухнул, а доллары, запертые в отцовском ящике, вознеслись, Чанов стал богаче раз в пять или шесть.

Большие деньги его никак не взволновали, скорее озаботили. Он знал – их необходимо обслуживать. А для обеспечения праздности, которую Кузьма привык считать самым безвредным образом жизни, нужны не слишком большие деньги, но регулярные. И он решил стать рантье. У Флобера он про это читал или у Стендаля? Не у Мопассана же. Хотя, почему бы и нет…

Тут, кстати, за Покровскими воротами, в тишайшем переулке возле церкви шестнадцатого века, двое его арбатских знакомцев присмотрели и задумали арендовать полуподвал со стенами полутораметровой толщины. Денег дал Чанов. Отремонтировали офис без особых еврозатей, в древнесоветском стиле, но дверь вставили бронированную и с двумя телекамерами. Завезли корейские компьютеры, еще кое-какое дорогущее немецкое железо и стали гнать пленки для офсетной печати.

Типография

«МАРКО ПОЛО»

Вывод пленок

– полууставом написал на липовой доске Степан Петрович Хапров. Доску для вывески Чанов привез ему под Истру, в домашнюю мастерскую. Мастер предварительно ее как следует отшкурил, отлевкасил до алебастровой плотности и, согласно иконописному канону, загрунтовал яичной темперой собственного изготовления. Потом они с Чановым пообедали борщом и чекушкой водки. А под вечер уже, и очень быстро, Хапров написал вывеску. И вдруг, озорно и легко, несколькими взмахами колонковой кисточки – нарисовал вверху маленького, с воробья, шестикрылого Серафима. Снял доску с верстака и закурил «Кэмел». Поглядел, сощурив глаз, на Чанова и со значением произнес:

– Поклон от попа Гречину!

– Чего-чего? – переспросил Чанов.

– Того! Сам мне про грамотки берестяные рассказывал и полный их список оставил. А есть среди них и такая: «Поклон от попа Гречину. Напиши для меня двух шестокрылых ангелов на двух иконках деисуса. А Бог вознаградит или сладимся». О цене, значит, сладимся! Так что за «шестокрылого» – гони надбавку!..

И полный список берестяных грамот обстоятельный мастер Хапров представил. Грамота «от попа к Гречину», значилась за номером 549, а датирована она была 1150-м годом. Надбавку Хапров заслужил.

Один из партнеров по «Марко Поло» был уволенный в запас лейтенант-гэбэшник, причем сын уволенного в запас генерала внешней разведки, а второй партнер – единственный отпрыск четы диссидентов, чокнутый физтеховец, впавший в ортодоксальный иудаизм и женившийся на девушке из-под Рязани. Физтеховца звали Марк, лейтенанта товарищ Половодов, поэтому Чанов и предложил назвать фирму «Марко Поло»… Была у них там еще бухгалтер тетя Маруся, моложе Чанова года на три, из приднестровских беженок, но барышня положительная, недаром тетя Маруся. В начале девяностых ее, бездомную, подобрал на Арбате сам Чанов, пристроил к матрешкам. Был у них даже недолгий июньский роман с выпиванием пива и курением одной сигаретки на двоих, с ночами в развалинах Царицынского дворца в заросшем парке под трели соловьев и лягушек… К концу девяностых Чанов девушке, успевшей выйти замуж, оплатил толковые бухгалтерские курсы. И контора «Марко Поло» заработала в круглосуточном, в не зависящем от Чанова режиме. Через год лейтенант купил себе подержанный «мерс», съехал от папы, снял квартиру в Доме на набережной, но бдительность не утратил. Опираясь на опыт и связи отца-генерала, он неустанно крепил безопасность конторы от налогов и рэкета. И физтеховец не скучал, нанял на фирму с десяток вполне вменяемых сотрудников, ушел из новенькой квартиры от молодой рязанской жены с ребенком, платил несусветные алименты, а поселился тут же в полуподвале, в конурке, в которой кроме дивана помещался неземной крутизны, серебристый ноутбук компании Apple. И тетя Маруся была премного довольна работой в конторе с коллективом непьющим, хотя и мужским, в подвале теплом, денежном, охраняемом. И налоговая инспекция была – рукой подать, за углом, на Покровском бульваре…

Только Чанов появлялся здесь редко. Он не купил ни «мерса», ни дачи, жил, как жил всегда, с мамой и сестрой в просторной трехкомнатной квартире в сталинском доме на Ленинском проспекте, неподалеку от Академии наук, складывал ренту в отцовский ящик и в преддверии 7 октября впадал в хандру. Да и в другие месяцы, в другие, не октябрьские погоды рантье Чанов, наблюдатель людей и событий, праздный гуляка, историк-землекоп и ленивый бабник, кормилец мамы и сестры, нет-нет да и чувствовал себя нелепым заматеревшим зверем из дикого леса, попавшим в беспамятном детстве в регулярный, хоть и изрядно запущенный, парк. Его нюх, слух, зрение, чутье были здесь не нужны никому и в особенности ему самому…

«Я снова сплю и вижу сны», – подумал Чанов и проснулся. Осмотревшись, он громко сказал:

– Пора делом заняться!

Он выбрался из теплого брюха постели и пошел чистить зубы. Давно он зубы не чистил.

В ванной Чанов заодно и побрился, и контрастный душ принял, а на кухне мама уже стояла у плиты и жарила сырники.

– Доброе утро, Кусенька, – сказала она. – Со сметаной или с вареньем?

– Со сметаной и с вареньем, – ответил сын. И раскрыл газету «Известия», лежавшую возле чистой тарелки. Чанов начал читать с конца (а отец всегда все начинал с начала). В Шауляе открылась фотовыставка… Чанов читал про выставку, ел сырник за сырником со сметаной и абрикосовым вареньем, пил крепкий чай… И думал.

Невозможно передать бессловесный ход мыслей двадцатидевятилетнего мужчины на пороге перемены жизни… Чанов думал последовательно и мощно, но в то же время рассеянно, ничегошеньки не запоминая, как будто машинально укладывая бетонные блоки в фундамент, зная: их зароют, и необходимейших этих и грубых глыб больше никто никогда не увидит.

Статью про выставку Чанов прочел несколько раз, также не запомнив ни слова. Сырники съел все, порадовав, но и ошеломив маму. Чаю выпил три кружки. Аккуратно сложил газету, сказал спасибо и отправился к себе, столкнувшись в дверях кухни с сестрой, но не заметив ее.