Читать книгу Упорная Нюся - Анна Блажкова - Страница 3

Дом приближается, но заходить в него Наташа с Лёшей даже и не думают. У них есть возле калитки неказистая лавочка, вот на ней они и усаживаются. Вытягивают ноги, спинами приваливаются к забору, чтобы удобнее было убивать это ненавистное время. «Здрасте-здрасте», – кивают, – та самогон продаёт, та что-то отдала после пожара, этот часто даёт закурить.

– Натаха, можить, пойдём «Анакома» пожрём?

– А ты дров нарубил? Ещё вчера обещал.

– Ладно, пойду нарублю, – однако, продолжает сидеть.

У соседей напротив гремит щеколда, и выходят те, которых больше всего хотели увидеть Лёша с Наташей. Не зря, не зря они сидели – вышли лучшие друзья – Масал и Масяка.

Масяку зовут Марина, просто Саша Масалов, утвердившись Масалом, решил свою подругу назвать как-нибудь «эдак». Чуть-чуть зазнайки, Масаловы небрежно кивают соседям. Масяка слегка колет вопросом:

– Чё сидите? Или уморились, всё переделавши?

Но незлобивые Лёша с Наташей, как зачарованные, встают с лавочки и направляются к соседям. Да и повод есть – котёнок.

– Видали? Это Нюся, – Наташа снова сутулится, шаря под фуфайкой, и тащит из-за пазухи котёнка.

– Угу! Та была Люся, эта Нюся… – Масяка почти всегда разговаривает с Наташей, как мать с провинившейся дочкой.

– А она Маруся, – Масал кивает на Наташу.

У него хорошее настроение, он не больно бьёт Лёшу кулаком в живот: «Как жизнь, Татарин?»

– Махора Жуева, – подытоживает Масяка. – Самим жрать нечего, а кошек тащат.

– Вы куда? – чтобы перебить поучительства, спрашивает Лёша.

– Коту под муда, – веселится Масал.

– Н-ну правда? – слегка обижается Лёша.

– Скажу, если дашь чирик.

Лёша пфыкает – мол, откуда, но глаз так косит, что протянутая рука нищего, по сравнению с ним, ничто. Масал, наклонив голову, застывает на мгновение, потом, как соболью шубу к ногам любимой, бросает:

– Ладно. Ждите.

Ожидание происходит уже на масаловской лавочке со спинкой. Оно было недолгим. И вот Саша идёт впереди и слушает традиционные упрёки Масяки. Она под курткой несёт бутылку, оберегаемую правой рукой, а свободной левой, пару раз шлёпает своего ненаглядного.

Масалы хозяйничали в кухне – Сашина мать не пускала их в большой дом. Им было, как будто, неплохо и в кухне, но, иногда перепившись, Масал устраивал скандалы насчёт дома, нашпигованный своей жёнкой. Сейчас мать была на работе, поэтому он ринулся во вторую (общую) кухню к холодильнику и забрал из него всё, что ему понравилось.

Лёша с Наташей любили бывать у Масаловых. У других собутыльников, хоть и жили они все получше них, не было так чистенько, как у Масаловых. Правда, обязательно надо разуваться, но это ничего.

– Снимайте свои лахуны! И смотрите, чтоб ваша кошка не напакостила, – раздувается от прав хозяйка.

Масал включает телевизор и, не стесняясь женской работы, помогает накрыть стол.

Котёнок настороженно осматривается, ему положили кусочек селёдки. Рыбный запах завлёк, и Нюся принялась есть, обмаслив пятачок пола, потому что кусочек скользил при откусывании. Затем она стала боязливо похаживать, иногда шарахаясь от пугающих её вещей. Ведь и рукав свитера, свисавший со стула, и совок с длинной ручкой Нюся видела здесь в первый раз – а может они схватят или зарычат? Почти всё осмотрев, ей стало понятно, что нужен песок: «Там, где была кошка-мать был песок». Даже ей сгодилась бы и земля, и всё, в чём можно выкопать ямку, а потом закопать: «Да-да, закопать, я это умею». Нюся пыталась объяснить своим хозяевам и ещё и этим двоим, подходила и мяукала. Но трое не обратили внимания, а новый – Масал, рявкнул:

– Чё распищалась? – и слегка пнул её. – Кыш!

В этой компании не любили тостов – излишество, как носовой платок: плюнуть и высморкаться прекрасно можно и без него. Выпить – хорошо само по себе, а слова, ну что слова? – пустота. Есть любители о политике поразглагольствовать… Только не эти четверо, они считали просто паскудством говорить о политике. Ведь от них ничего не зависело, а те, что наверху, поставили цель – выморить народ.

– Живы будем, не помрём! – как бы вливая во всех оптимизм, говорит Масал, но с досадой отмечает, что после третьей рюмашки остаётся меньше половины текилы (так он называет самогон), а рюмочки и так малюсенькие.

Масяка начинает принюхиваться, заглядывает под стол, потом встаёт и обходит комнату:

– Ёперный театр! Вот тебе и Нюся! Такую кучу наложила… Натаха, быстро убирай! – она толкнула разомлевшую Наташу.

Наташа прытенько убирает Нюсино «добро» газетой, затирает тряпкой пол, потом хватает с дивана спящий чёрный кренделёк и начинает трясти:

– Ты что наделала? Зачем нагадила? – смотрит в полуоткрытые глазки, полные страха, и трясёт, трясёт…

– Ну, хватить! Задушишь, – Масяка отняла котёнка и положила на диван. – Чё теперь? Она ж маленькая…

После четвёртой рюмки отворилась дверь и на пороге встала «пся крев» и «Клава» – мать Масала, с настоящим именем Вера. Лицо её молочно-свекольное от уличной торговли, а сельдь атлантическая, которую она продавала, подарила ей свой пикантный запах. С двумя сумками, удручённой походкой, Вера прошла в общую кухню к холодильнику и нашла в нём много пустого места. Для неё было бы удивительно, если бы всё было цело, однако, покорность злой своей участи не могла в ней прижиться, и она пошла к сыну.

– А-а-а! Тут гости… Гость-на́-гость – хозяину радость, – обманным сладким голосом сказала она.

– Какие они гости? Свои люди, – миролюбиво ответил Масал.

– Тебе все свои, кроме матери, – чувство жалости к себе у Веры усиливалось.

– Ну и ты заходи, – тускло предложил сынок.

– Д-да, тётя Вера, иди садись, – более душевно пригласил Лёша.

– Спасибо. Некогда мне рассиживаться. – Вера закрыла дверь и пошла разбирать сумки.

Сидящая спиной к двери Масяка всё это время меняла на лице гримасы, показав Наташе целый немой театр, где Вера выходила подлой притворщицей.

Просидев несколько секунд с пресным лицом, Масал вдруг опомнился: «Денег – тю-тю! А сигареты?» Он уже возле матери, не без удовольствия видит, как вновь наполняется холодильник:

– Мать, дай на курево.

– Иди работай и кури, хоть лопни.

– Скоро пойду, вот потеплеить… Масяка завтра к Гудковым пойдёть. Позвали.

– Посмотрим-посмотрим, – не поворачиваясь к сыну, со вздохом говорит Вера. Она знает, что денег даст, но надо, чтобы он хоть чуть-чуть «задумался», поэтому не торопится закрыть холодильник, и всё что-то там перекладывает.

– Ну дай хоть десятку! – небрежно пряча злость, просит Масал.

– Я, наверно, не доживу до того дня, когда ты мне дашь хоть рубль. – У Веры уже дрогнул голос, но кошелёк она вынула из сумки. – Если б ты знал, как они мне достаются…

Вера протянула две десятки.

– Ой! Не жалуйся. Сама в гирьках дырки просверлила…

– Ты что такое плетёшь? Какие ещё дырки? Чем бы я их сверлила? Пальцем? Умник выискался! Иди постой на морозе полдня, тогда и рассуждай. Ы-ы-ы! Бесстыжие глаза…

– Ну, мать, шу-тю, – Масал быстро чмокнул Веру в щёку.

На самом деле он был доволен, что получил две десятки.

Этим быстрым поцелуем была довольна и Вера – хоть какая-то искорка любви к матери, значит, осталась в нём, но чтобы не подать виду, что её можно так легко «купить», чуть толкнула его и с большой долей нежности сказала:

– Сашка! Иди на́ хер.

Вера немного побыла в кухне, ещё раз открыла холодильник и прикинула: что взять, но поняла – хочет одного – горячего чая. Она прихватила пустые сумки и коробочку пакетированного чая и медленно пошла в дом. «Гирьки с дырочками, гирьки с дырочками…» – так и пульсировало, так и дрожало неотвязное обвинение, как будто ей больше не о чем было подумать. Отмыкая дом, всё-таки удалось переключиться: «Нет, это не его слова. Его Маринка научила. Вот сука! Явилась на мою голову. Может, если бы он жил с её сестрой, был бы лучше? Взяла, отбила зараза у родной сестры и окрутила его дурака. А он и рад, как же – счастье огрёб. И не подумал – дитя-то она матери своей подкинула. Руслан её мне хоть и чужой, но он же её кровиночка. Какая же она после этого мать? Шалава!» Войдя в коридор, Вера плюнула в помойное ведро – когда она думала о чём-то пакостном, ей всегда хотелось плюнуть.

В последней пятой рюмочке был всего-навсего маленький глоток. Лёша с Наташей понимали – конец посиделкам, но им было так хорошо здесь в тепле, что не хватало силы воли вставать и уходить. Наташа делала вид, что внимательно смотрит телевизор, с трудом хлопала глазами, чтобы не уснуть. Лёша завёл разговор, оттягивал время:

– У-у-у нас тоже было хорошо до пожара. Ремонт собиралися делать, нам и обои дали.

– Так делали бы, – недовольно сказала Масяка и нахмурила брови.

– Обои сгорели, – вздохнул Лёша.

– При чём тут обои? Лень-матушка вперёд родилась. Самим нравится в грязи сидеть. Натаха, постираться можна? Можна, – сама и ответила Масяка.

В глазах Масала уже появились прыткие чертята:

– Татарин! Да вы никогда хорошо не жили. Ещё до пожара вам свет отрезали, сидели, как кроты в норе.

– Ну и что? Зато у нас был порядок, – оправдывался Лёша.

– Порядок! Ха! Да ты порядка в глаза не видел.

– Видел, – как-то неубедительно ответил Лёша.

Масалу вдруг стало жалко самогона, выпитого соседями за здорово живёшь, стала противна их житейская беспомощность и весь их зачуханный вид, он взял и брякнул:

– Это я вас поджёг.

У Наташи широко раскрылись глаза, она уставилась на Масала. Масяка тоже удивлённо смотрела на сожителя. Лёша резко встал.

– Саня, за т-та-кое морду бьють.

– Бей, если достанешь, – самоуверенность Масала отпугивала Лёшу.

Масал был мельче Лёши, но имел большой опыт уличных драк и большую наглость, многие его побаивались, и Лёша тоже.

– Саня, ты мне не друг! Натаха, пошли отсюда.

Ей и говорить не надо было, она уже успела надеть фуфайку и хватала с дивана котёнка:

– Масал, ты чмо! – отчётливо произнесла Наташа своим, всегда меняющимся в разной обстановке, а сейчас хрипловатым голосом.

– Ой-ой-ой! – дразнился им вслед Масал.