Читать книгу Человек внутри - Анна Богдановна Шулятицкая - Страница 4

Костя заключил, что помощник был не в себе. Он не предполагал даже, какие мотивы двигали им, и собирался забыть о произошедшем, как о беспокойном сновидении, посоветовав мне сделать то же самое. Рассудок мой быстро прояснился. Я также возмутился поведению помощника, когда мы с Костей заперли двери «Летнего розмарина», вышли освежиться, и откровенно высказался:

– Бесспорно, он поломан! Какая-то деталь, дурацкий механизм… У него нет браслета, хотя они все без исключения их носят, – задумался я ненадолго. – Как считаешь?

– Наверняка потерял, – сказал Костя. – Он просто не из этих… Ну, их…

– Каких?

– Забыл. Слово на языке вертится, а вспомнить не могу, – объяснил Костя, слегка оробев, и поёжился от сухого треска за деревьями. Навстречу нам выбежала собака, вся в тёмно-рыжих заплатках, с тонким ошейником из железа, а за ней выпрыгнул как ошпаренный мужик и, схватившись за поводок, потянул бедолагу за собой через дорогу. – Сегодня суеты больше обычного. Как им не надоело? Ну сами посмотрите, их раздавит машина! Хм. Неважно.

– Он дефективный. Совсем старый, хотя внешне не особо-то и видно. Не знаю, почему я не позвонил в полицию. Заодно бы не мучились в догадках.

– Я не мучаюсь. Зачем. А вы? Что, пойдёте за ним?

– Нет! Мне делать, что ли, нечего? Я просто так сказал, чтобы узнать, как ты.

На самом же деле, я мучился лишь головной болью. «Неизвестно, как работал мозг помощника, и какие там образовывались мысли, которые не были предусмотрены программой, наверняка ещё и загруженной с ошибками. Если программы, как таковой нет, то нет и смысла в существовании помощника. Мне тошно думать, что он сидит и дожидается меня в квартире, причём его хозяева не представляют, что он натворил», – подумал я, а вслух произнёс о том, что не имело ни малейшего отношения к вечернему инциденту:

– Завтра забираем заказ у поставщика. Не забыл?

– Как тут не забудешь!

Костя припомнил, что в магазине у меня был серый и тоскливый взгляд, будто бы мне не принадлежащий.

– Зовите, если буду нужен.

– Куда звать? – удивился я, остановившись перед светофором, алым, как маковый бутон. – Эй! – окликнул громко, и все серьёзно оглянулись и застыли неподвижно, точно восковые манекены.

Повисла душная тишина, и облачное одеяло затянуло луну. Я заметил, как между грязно-жёлтыми улочками пронеслась знакомая фигура. Она миновала безликие серые в девять этажей дома, которые подлежали реконструкции, стеклянный шкафчик с книгами фантастического и фэнтезийного жанра и, свернув торопливо в пустынный переулок с облезлой вывеской на болтах, припала к стене. Как по волшебству замерло время. Только фигура повернулась боком, вытянула пустые руки, чтобы ухватиться за поломанный фонарь, и бесшумно спустилась. Мрачные опасения тотчас отпали. Костя, верно, не достучавшись до меня, пошёл один по зебре. Я нагнал его и довольно посмотрел на оживших людей и на переулок, где лежал человек без букета из «Летнего розмарина». О, к счастью, он валялся вовсе без чьего-либо букета.

– Вы очень рассеяны. Хватит с вас воздуха, – сказал Костя, огорчённый моей невнимательностью. – Поезжайте домой. Тяжело и плохо мне.

– Болеешь?

– Всегда так после прогулок. Особенно, ближе к ночи.

– Значит, гуляй утром, часов в пять или шесть.

– Очень рано и скучно, когда не с кем. Дальше что? Он вам повсюду мерещиться будет?

Костя неловко отвернул лицо.

– Ну, что ты? Обижаешься?

– Нисколечко, – выдавил он сквозь зубы. – Только не делайте выводов насчёт помощника. Первое впечатление правильнее всего.

– Хорошо, твоя взяла, – рассмеялся я снисходительно. – Больше ни слова о нём, ни мыслишки. А знаешь, что?

– Не знаю. Расскажите, – потребовал Костя, и с губ его сорвался сухой смешок. – Если что-то по работе, если вы заговорите… хоть о макраме! Я выслушаю. Не дай боже, о помощниках! Прошу вас, как человека!

И так мы сделали круг, пока я говорил о Дарье Сергеевне, как она испекла черничный пирог и угостила им соседей, живущих у подножья холма. Мы распрощались. Костя устало сел на лавку рядом с «Летним розмарином», вынул блокнот, а как только понял, что забыл карандаш или ручку, то сразу насупился и позвал меня, размахивая руками, но я уже был далеко и не развернулся.

Город горел беспокойными огнями, в каждом из стёклышек раздувался пляшущий костерок. Уже не было видно уток, но было видно тёмное озеро, за которым вырисовывался длинный золотой шпиль Троицкого собора со светло-зелёными куполами. Ветер качал коричневые тополя и редко подхватывал сморщенные листья, шуршащие по асфальту. Раздавался топот, скрип и бестолково-расслабленные голоса. До меня долетали бессвязные фразы, которые я не переставал повторять от безделья вслух.

Не прошло и половины часа, как я убедился в обманчивости умиротворения.

По одному из пешеходных мостков через реку бежал, неуклюже спотыкаясь, помощник с лохматыми хризантемами. Он толкался, но не смотрел на людей, которые его дружно ругали и таращили глаза, а глядел вниз. Кто только не кричал на помощника! Один ребёнок заливался неудержимым хохотом, показывая некрасиво пальцем на бегуна, другой хныкал из-за того, что хотел бегать также быстро и всхлипывал, и размазывал слёзы по красному пухлому лицу.

– Держите его! – тонко взвизгнула девушка в розовенькой кофточке и налетела на юношу в роликах. – Куда едешь? – вспылила она и прикоснулась к ушибленному плечу. – Тут бегает чудак!

– Мне то что? – спросил он.

– А то, что надо быть аккуратнее. Я чуть не грохнулась!

– Извини, не хотел, – сказал юноша равнодушно и немедля съехал с мостка.

– Что у него? Цветы? Ах, как романтично! – воскликнула другая девушка, взяла тотчас своего молодого человека под руку и кинулась целовать его.

– Не при всех, – поморщился молодой человек и решительно отстранился.

– Стой! – закричал я. – Подожди!

Помощник не расслышал меня, но, казалось, набрал скорость. Он пробрался через толпу велосипедистов в ярких защитных шлемах и помчался между тесными кривыми двориками. Я неустанно преследовал его и нервничал. Порою мелькало развешанное бельё, виднелись искажённые заботами лица, запирались и распахивались окна, и крашеные подоконники расплывались, как ненастоящие. У помощника развевался заляпанный шарф поверх мокрого пальто с оттопыренными карманами, трепетали волосы.

Он добежал до развилки и, как-то поскользнувшись, упал спиной на бордюр, при этом возмутившись женщине, которая растрогалась от жалости к нему.

– Идите, куда шли! Не видите, что я загораю? – спросил помощник и резко встал с букетом. – От загара моя кожа переливается нежно-белым цветом.

– Простите, от какого такого загара?

– От лунного.

– Извините, не думаю, что лунный загар бывает в природе, – засуетилась женщина с большими руками.

– То, что на вас не действует луна, ещё ничего не значит!

– Вы бы к врачу обратились, если так больно стукнулись, – посоветовала женщина мягко. – У вас не идёт кровь? Я позвоню в скорую. Или вы сами поедете?

– Мне не нужна ваша помощь, – огрызнулся помощник и, прижав руку к виску, немножко покоробился. – Боль есть, но это не страшно. Я привык.

– Как знаете, – сказала она, пожав плечами, и пошла к автобусной остановке как ни в чём не бывало.

Помощник, завидев меня, сверкнул потемневшими глазами и опрометью бросился влево. Я продолжил ехать за ним, не поднимая полностью стекла. После хмурого переулка, с разрисованными мусорными баками, машинами, оставленными в дождевой грязи, и паутиной густо сплетающихся проводов, мы очутились на многолюдной улице, засаженной пышной зеленью. Передо мной выросла светлая стена однотипных домов из кремовых кирпичей. Покатые крыши домов были добротными и зелёными, как трава. Пестрели витрины сверкающих лавок, и девочек распирало от смеха за раскидистым каштаном, украшенным лампочками, которые почему-то не работали.

Помощник остановился, наконец-то, у дома, скорее всего, сорок пятого. Он искупался с улыбкой в лунном свете, вынул, чтобы мне было видно, засаленный бесцветный браслет и приложил его к выпуклому узору на двери. Раздался мелодичный звук. Помощник прошмыгнул в подъезд.

– Да чтоб тебя!

У дома курил сигарету кто-то в стареньком мятом свитере, синих штанах, заляпанных спереди кляксами, и поношенных обувках. Он изучал надписи на резной скамье под клёном и жмурил тусклые сонные глаза. Иной раз тяжко сопел, словно был простужен, и вглядывался бездумно в своё отражение на воде. Я подошёл к нему, и моё сердце оживилось надеждой.

– Вы живёте в сорок пятом? – спросил я у мужика.

– Допустим, живу. Зачем мне ещё стоять здесь?

– Действительно, незачем, – согласился я и закашлял, да так громко, что мужик скривил губы, и его небритый подбородок дёрнулся.

Он пробасил:

– Ты не куришь? Вот я курю, поэтому мне так хорошо. Возьми сигаретку, может, полегчает. Сигаретка от всякой боли спасает, поверь на слово. Если ты осторожный, то проверь сам. Я не подсуну тебе ничего плохого.

– Не по мне такой метод. С чего вообще должно легчать? – спросил я, принюхался к тошнотворному дыму и посерел.

– Отойди, если слабенький, – обратился мужик небрежно.

– Слушайте, мне надо в дом.

– А, для чего? – удивился он и почесал грудь. – Я тебя никогда не видел. Ты откуда взялся?

– Оттуда. – Указал я плавно вдаль, где высился заросший холм и мелькали синеватые тени. – И не увидели, если бы не один тип. Он помощник и злит меня весь вечер. Забегал минуту назад.

– Видел такого. Украл веник?

– Цветы он купил в магазине, всё законно. У меня к нему дело… или у него ко мне.

– Так-так…

– В общем, вы пустите меня или нет? – спросил я с явным недовольством. – Вам до квартиры рукой махнуть, а мне ехать далеко. Километра два как минимум.

– Что за дело?

В конце концов, я рассказал мужику, как познакомился со странным помощником, как он требовал яростно букет, и как у него молниеносно портилось и улучшалось настроение, упустив, конечно же, кое-какие подробности, совершенно бесполезные малознакомому человеку. Мне было неудобно, что я жаловался на помощника, но слова вырывались сами собой. Как только мужик терпеливо выслушал меня, я глубоко выдохнул, и мне сделалось легче, чем было до этого.

Он крепко задумался и, обмусолив сигарету, вынул зажигалку.

– Точно не попробуешь?

– Ни за что!

– Хорошо, пропущу в дом. Но ты потом объясни, что сказал помощник, а то они мне все жутко интересны. Я провожу, так сказать, небольшой эксперимент. Эксперимент важный и нужный, но не для меня, а моей Ани, – сказал мужик, слабо усмехнулся и, бросив сигарету, растоптал её в кашу обувкой. Зажигалку спрятал. – Курить даже нет желания. Ты слишком серьёзный. Позволь-ка рассмешить тебя одной нелепой случайностью, произошедшей со мной позавчера. Уверен, что ты любопытный, и выслушаешь меня. А?

Мужик, назвавший себя Василием, говорил возбуждённо и был как открытая книга.

Он воспринял молчание, как знак согласия, и, позабыв, кажется, о нелепой случайности, стал осыпать нисколько не смешными шутками и сразу же посвятил меня в тайны своей семьи, на которую внезапно обрушилось проклятие, и каждые пять лет умирал не своей смертью кто-то из его рода или случалась какая-нибудь другая беда. В двух тысяча тридцать пятом году, как ни странно, проклятие проявило себя впервые. Утром пятнадцатого августа прабабка Василия семидесяти девяти лет начисто переписала завещание и, порвав его зачем-то в клочья, повесилась на люстре. Никто из живущих с нею не поверил, что ей хватило сил, а тем более духу удавиться, ведь она пугалась смерти, как злейшего врага, и любила внучку, ради неё и жила. Василий с женой присутствовали на похоронах, но почти не плакали.

Прошло незаметно пять лет, и в тот же месяц того же числа разграбили квартиру Василия. Анна проверила все раскрытые шкафчики и тумбы, стащила матрац, под которым хранила скудные сбережения, но ничего не увидела, кроме красной копейки, когда-то по чистой случайности закатившейся под кровать. У неё подкосились колени, она беспомощно упала в кресло и заломила руки. Василий сорвался с работы и тотчас приехал к Анне. Он успокаивал её, хоть и был ввергнут в отчаяние, и переживал, не показывая эмоций. Они надеялись переехать на новое место и заняли деньги, которые отдали полностью через четыре с половиной года.

В следующий раз, которого совсем не ожидали, пострадала двоюродная сестра Анны Елизавета, когда вела автобусную экскурсию. Август стоял жарким, как июнь. Солнце жгло, и плыло мало облаков. Вода была одной из главных спасительниц от невыносимой духоты, и Елизавета еле держалась на ногах в переполненном автобусе с потными и вонючими людьми, у которых от зноя слипались глаза и болели головы. Она как всегда расплывалась в заметной, но не вызывающей улыбке и развлекала всех заученными наизусть фактами. Водитель провалился в дрёму, а очнувшись, как по чьему-то приказу, резко крутанул руль и, сжавшись, крепко стиснул зубы. Автобус боком задел рядом мчавшую машину. Люди попадали с сидений. Побледневшая Елизавета стукнулась затылком о стеклянные двери, и взгляд её стал умоляюще-беглым. Вместе со всеми она потонула в ужасающем грохоте. Произошедшее с нею далее Василий решил не описывать.

– Так когда вы поняли, что это проклятие? – спросил я, когда мы стояли на седьмом этаже, и на лестничную клетку струился голубовато-белый ручей света.

– Ну ты подумай, почему пятнадцатого августа, а не двадцатого сентября, к примеру, или третьего марта? Аня предположила, что это проклятие, когда нас обворовали. Спорить с ней бесполезно, как и ссориться, она всё чувствует.

– Вы не допускаете, что это всего-навсего цепочка совпадений? – заметил я скептически.

– Не исключаю. Несчастье… чертовщина…

– Она самая, – сказала бабка сверху и, мягко ступая в тапочках, крякнула на Василия: – Вы бы лучше переехали, раз такая ерунда. Другим доставите бед.

– Боишься?

– Я?.. – удивилась бабка со сморщенной обезьяньей мордой. – Было бы чего.

– Бойся, бойся, – повторил Василий настойчиво и пошёл на бабку, оскалившись. – Ты же первая, кто получишь по башке. Помни, что меня плохо злить.

– Нет! – взревела она мощно и стукнула его в грудь. – Уже пошутить нельзя.

Бабка заторопилась по лестнице, и Василий, проводив её взглядом, захохотал презрительно.

– Трусливая!

– Что у вас за отношения с соседкой?

– Верно, никакие. Как-то она забыла выключить кран и затопила нам квартиру. Я и сказал сдуру, что проклят. Сейчас-то соседи почти не здороваются друг с другом, не знают, как даже выглядят. Зато с этой нет проблем. Пусть у неё трясутся поджилки, иногда полезно.

– Жестоко, Василий.

– Не очень… Уже в следующем месяце, – проговорил он совершенно холодно. – Мне потому не сидится дома. Хочется курить и следить за двором. А, квартирку я тебе открою, и ты войдёшь.

– Зачем же? Я не ради вас пришёл. Не забыли?

Василий загадочно усмехнулся (как странно заблестели чёрные зрачки!), отворил дверь ключом и подтолкнул меня в тесную прихожую, в которой мирно тикали часы. Он шагнул следом за мной и включил настенные светильники. Из полутёмного коридора вышла девочка лет семи-восьми с бурым пластмассовым медвежонком, подняла осторожно упитанное крошечное лицо, обрамлённое каштановыми локонами, и спросила робко:

– Кто тут стоит?

Василий снял обувки и сказал ласково:

– Он наш гость. Не бойся, малышка.

– Я не боюсь, ведь я не маленькая, – ответила девочка и надула розовые щёки. – Если хотите, мама даст чай и шоколадные конфеты. И вымойте руки перед едой. С немытыми руками мама за стол не пустит!

– О, Сонечка, он не будет есть, – посмеялся отец тихо и нежно. – Ему не до сладостей.

– А что ещё делают гости? Они едят, пьют и веселятся со взрослыми.

Прозвучал оглушительный топот, а затем в прихожую влетел помощник десять тысяч триста восемьдесят пять в домашней одежде. Он попросил оставить нас наедине в своей комнате, и усадил там меня в рваное кресло. Сам он расположился на стульчике, обтянутом светло-рыжей материей.

– Так вот, что у тебя за хозяева.

– Заметьте, Пустыркины, – улыбнулся помощник мягко. – Хорошие, очень хорошие!

– Мне ни о чём не говорит их фамилия. Скажи, что ты хочешь?

– Ничего. Я трясся от страха, когда вы гнались на машине за мной. Хотя, знаете… – Вдруг помощник подскочил и взволнованно воскликнул: – Хочу! Хочу, хочу всего! Всего хочу, что у меня нет, но что находится у вас! А именно работы, потому что без работы скучно. Я убираю полы, даже когда они сверкают от чистоты. Убираюсь от безделья. Денег никогда не зарабатывал, хотя трачу их ежедневно. Ну, что обо мне думают Василий и Анна? Что думаете вы? Не думайте плохо, потому что я просто хочу быть полезным и важным. Вы с Константином располагаете столькими возможностями, что я завидую. Мне совсем не нравится завидовать.

– Так ты не пробовал устроиться куда-нибудь? Помощники востребованы во многих профессиях.

– Каких? – поинтересовался он и заёрзал на стульчике. – Скажите, пожалуйста, какие мне подойдут профессии. Вот Василий водитель. Жаль, что он меня не возит. Я бы покатался с ним по городу, но он не разрешает.

– Сомневаюсь, что ты был бы отличным актёром, художником, композитором, писателем, танцором, ювелиром или столяром. Для этих профессий хорошо иметь страсть, талант и хорошо испытывать чувства и, конечно же, упорно трудиться. А что ты мнёшься?

– Неправильно всё это, ой, как неправильно! – запричитал помощник и, весь подавшись вперёд, поставил локти на колени. – Вы как будто ставите на мне крест. Но зачем? Я всего лишь попросил назвать профессии. Мало ли, где я могу пригодиться. Если надо будет, то и страсть пробужу и талант разовью. А раз так, то и денег заработаю.

– У тебя есть талант?

– Нет, – произнёс помощник низким тоном. – Вернее, я не знаю, что у меня есть, а чего нет.

– Видишь, как получается. Тебе просто-напросто нечего развивать.

– И что мне остаётся делать? – спросил он с необыкновенным огорчением и прикусил губу.

– Выбирать другое, что-то подходящее, – ответил я и переместился к низкому окошечку с тусклыми засохшими каплями. – Больше не приходи в «Летний розмарин», а то Костя прогонит. Я попрошу Василия, чтобы он хорошенько присмотрел за тобой.

Помощник сполз со стульчика на отвратительно сотканный ковёр, заложил руки за голову и, мигнув одним глазом, сказал совсем по-ребячьи, как Сонечка:

– Туда не ходи, сюда не ходи! Говорите, как Анна. Вы не заставите меня.

– Ты понял или повторить?

– Я понял, – вымолвил он и, замерев, добавил: – Старикан… Эй, ну что вы горячитесь? Не раздавите меня своими лапищами! Я жить пока хочу, – захохотал помощник весело, когда я крепко выругался и толкнул его вбок ногой.

Он смеялся так и валялся перед кроватью с двумя плоскими подушками, пока вновь не сгустились тучи за окошечком, и комната потонула во тьме. Обоим нам было не по себе. Побежал холодок по коже. Помощник нащупал выключатель, пугливо осмотрелся по сторонам, и на губах его мелькнула вымученная улыбка не то робкая, не то грустная. Лампа осветила кровать, кресло и стульчик, и стол со скомканной исписанной бумагой. Там же в пустой пластиковой бутылке, чуть наклонившись, стояли тощие колосья и чикали красные часы с чашечками звонка, сделанными для красоты.

– Ты обманывал и не видел меня. А я приехал, как дурак. Иди ты к чёрту!

– Сами идите туда же! Выходите, выходите скорее, пока не вошла Анна. Она оглохнет от вашего крика, и нам несдобровать, – предостерегающе пискнул помощник и вытолкал меня за дверь, но не захлопнул её.

– Ну?

Помощник приложил глаз и губы к дверной щели и проговорил уже совершенно спокойно:

– Вы не уходите, поэтому я стою тут. Хотите верьте, хотите нет, но мы виделись однажды. И я бы выбрал работу монотонную и скучную, да только не могу. Меня словно направляет какая-то сила, о которой я ничего не знаю. Она тянула меня в «Летний розмарин», и мне теперь стыдно, что я был странным. Константин, наверное, крутил пальцем у виска.

– С чего вдруг? Ты ему не нужен.

– Так оно и есть. А говорят и крутят. Крутят и говорят. По крайней мере, все те, с кем я сегодня столкнулся.

Он часто заморгал и хотел было ещё что-то сказать, но ко мне подбежала Сонечка с тем же бурым медвежонком, у которого было оторвано левое ухо.

– Чего тебе?

– Вы ругались.

– Ни за что, – бодро заверил Сонечку помощник, выйдя из комнаты.

Он подхватил девочку на руки, поцеловал её нежно в лоб и спросил мягким красивым голосом:

– Где мама? Почему она до сих пор не вышла проверить, что к нам зашёл Владимир? А… Ну, если так нездоровится, то ничего. Со всеми бывает, – прошептал помощник и попросил меня уйти по-настоящему.

На лестничной площадке я вновь встретил бабку. Приподнявшись на носки, она тянулась до кошки, которая лежала на подоконнике и махала облезлым хвостом.

– Мяу! – закричала она и зашипела протяжно.

– О, что за беда, – буркнула бабка. – Сиди тогда, что мне с тобой делать.

– То ли ещё будет… То ли ещё будет, – повторил я и покосился досадливо почему-то не на бабку, а на кошку.