Читать книгу Воспоминания о Японии - Анна Черевкова - Страница 3

Зимою 1891 года мне представился случай близко видеть буддийские похороны. У одного японского доктора, профессора местной медицинской школы, умер тесть. Я, вместе с A. A. Сига[7], отправилась в дом покойника. Старик умер три дня тому назад. По обычаю, тело после смерти обмывается и оставляется лежать 48 часов; затем, после предварительной панихиды на дому, его кладут в деревянный ящик в сидячем положении и отправляют в трупо-сожигательную печь, находящуюся за городом. По сожжении, пепел помещают в фарфоровую посуду, которую ставят затем в чистенький деревянный ящик, имеющий форму маленького домика. Этот-то ящик и относят на кладбище. Когда я пришла в дом, где лежал прах покойника, то нашла уже все готовым к похоронам. Зала была уставлена искусственными деревцами с цветами, прекрасно сделанными; особенно хороши были камелии и цветы лотоса, смотревшие совсем живыми. На почетном месте комнаты, на столе, покрытом златотканой парчой и уставленном цветами, стоял ящик с останками; пред ним курились благовония. Буддийский священник читал молитвы. Хозяин был одет в европейский черный костюм; дочь покойника, вдова и сестра его – в японские серые шелковые кимоно, из-под которых виднелись белые креповые; на голове у каждой – плоская креповая наколка, приколотая шпилькой[8]. Лица у всех были серьезные, но не заплаканные. При нашем появлении, хозяева очень вежливо раскланялись с нами и попросили войти. Я опустилась на колени в углу комнаты. Ко мне сейчас же подошла хозяйка с чашечкой зеленого чая и угощениями, состоявшими из трех пряников, белых и розовых, очень красивых на вид; такие же угощения были положены и пред остальными посетителями, которые потом при уходе завертывали пряники в лежавшую тут же бумагу и уносили их домой. Все приходящие опускались на пол и раскланивались с хозяевами, касаясь лбами пола; хозяйка таким же образом раскланивалась со всеми. Затем, каждый из гостей подходил к останкам покойника, отвешивал низкий поклон, оставался некоторое время в таком положении, шепча молитву, потом зажигал курительную свечу и отходил в сторону, уступая место другому. Вынос тела последовал в таком порядке: сперва вынесли все цветы, потом укрепили фундамент домика, содержавшего сосуд с пеплом; на этот фундамент уставили и увязали самый сосуд с пеплом, на который надели парчовый чехол, и, наконец, закрыли все сверху домиком, точно футляром.

В домике этом – 4 полукруглых окна, затянутых внутри зеленым шелковым фуляром; стены же его покрыты золотистой парчой, в тон с деревом. Когда выносили гроб, женщины на пороге простились с ним, причем вдова покойного горько заплакала; по лицу ее обильно текли слезы, но она не издала ни одного звука. Перед воротами дома священники опять прочитали молитвы, и процессия двинулась к храму. Впереди несли нечто вроде хоругвей: на длинных шестах были прикреплены белые шелковые волосы, длиною в сажень, шириною около трех четвертей аршина, со священными буддийскими надписями. Таких хоругвей было, кажется, восемь. Затем 40 человек, шедших попарно, несли цветы. За цветами шли священники; их было 9 человек: 8 шли попарно, а один, старший, непосредственно предшествовал гробу. Гроб несли кули[9]. Один кули держал над ним длинный шест, к которому были прикреплены ветки лотоса и множество белых полотнищ, больших и малых, с буддийскими изречениями. Тотчас за гробом шел зять покойного доктор N., весь в черном, с цилиндром на голове, а за ним его знакомые и все воспитанники Нагасакской медицинской школы, где доктор N. состоит преподавателем. Ни одной туземной женщины не участвовало в процессии; они приехали в храм после. Перед воротами храма священники снова читали молитвы, сопровождавшиеся ударами в гонги. Эта лития дала время установить цветы. Храм представлял длинную залу, середину которой занимало возвышение для алтаря. Колонны были все обтянуты красной материей; балдахин над алтарем – тоже красный. Самый алтарь деревянный резной, золоченый. Из цветов сделали целую аллею во всю длину прохода; против алтаря поставили, на высоких подмостках, урну с прахом покойника, а перед ней курильницу с благовониями. Между гробом и алтаре разместились четырехугольником священники, числом 22. Все они стояли, главный же сел лицом к покойнику и спиной к алтарю. У всех[10] головы были обнажены. Одеты они в несколько роскошных шелковых одежд, вероятно, по причине холодного времени. Верхняя риза – парчовая, или же атласная, вышитая цветами. Главный священник был в парчовой, красной ризе, шитой золотом; из той же парчовой ткани был сделав у него высокий, своеобразный головной убор. Ни один костюм не походил на другой. Все священнические одежды были самых веселых, светлых тонов и оттенков, и вообще весь храм имел странно-радостный вид. По учению буддистов, смерть, как освобождение человека от земных страданий, как один из этапов к достижению человеческим духом блаженства нирваны, должна считаться радостным явлением, а вовсе не несчастьем.

Родственники и знакомые покойника разместились так, что по правую сторону уселись мужчины, а по левую – женщины. Церковная служба продолжалась около часа и состояла из однообразного пения и каких-то слов, произносимых в нос нараспев.

По окончании службы, один из присутствующих встал и произнес надгробную речь, которую читал по бумаге, навернутой на палку и по мере чтения развертывавшейся. Затем четыре священника поочередно благословили покойника. Каждый из них подходил к курильнице, натирал ладони куревом, торжественной походкой приближался к гробу и грациозным движением руки, в которой находился закрытый веер, описывал над гробом два круга; затем такой же размеренной походкой возвращался назад и, обратясь лицом к гробу, читал молитвы. Главный священник произнес слово, сидя на своем месте, и, кончив говорить, встал, подошел к курильнице в сопровождении двух мальчиков с обритыми головами[11] и совершил благословение не веером, а длиной кистью из белых конских волос. Теперь церковный обряд кончился, и началось прощание родных и знакомых. Сначала подошел зять покойника со своим малолетним сыном; оба насыпали благовонного порошку в курильницу и отвесили несколько земных поклонов; затем туже церемонию проделали все присутствующие, за исключением женщин. Из храма гроб понесли уже без всякой помпы на кладбище, которое помещается тут же, на склоне высокого холма за храмом. Гроб провожали зять и внук покойного и только один священник. Урну с останками опустили в яму, положили сверху камни, засыпали замлей, поверх которой поставили деревянный домик, с цветами, фонарями, с чашечками рису и рисовой водки для души умершего; затем здесь же поместили деревянную колонну с надписью: она должна стоять, пока не изготовят настоящего каменного памятника. По окончании погребения, ближайший родственник покойного стал при входе у ворот храма и благодарил всех пришедших на похороны за оказанную ему честь. Кроме того, более интимным или важным знакомым он делает потом личные визиты, другим рассылает свои карточки, а третьих благодарит в газетах. На поминальный обед приглашаются только самые близкие родственники и друзья.

Траур в Японии состоит в ношении, во-первых, траурного костюма, во-вторых, в воздержании от животной пищи. Самые продолжительные сроки установлены для траура по мужу и по родителям: ношение траурного костюма в этих случаях обязательно в течение 13-ти месяцев, а воздержание от животной пищи – в течение 50-ти дней. Траур по жене носится 20 дней и 20 дней не едят животной пищи; для прочих родственников эти сроки колеблются между 7 и 150 днями[12] и 3 и 30 днями.

В течение первой недели после похорон, священник того прихода, к которому принадлежал покойник, ежедневно является в дом, где жил последний, и молится здесь. Затем, сам, без всякого приглашения со стороны родственников, приходит сюда раз в месяц для краткой поминальной молитвы. У каждого такого священника имеется список всех семей его прихожан, с обозначением дней, в которые умер тот или другой член семьи, так что он вперед знает, где ему надо побывать. Прейдя в дом для поминальной молитвы, он прямо отправляется в самую дальнюю комнату, где находится киот с изображениями буддийских святых, и стоят таблички с посмертными именами покойных членов семьи. Здесь всегда находится одна, или несколько чашечек с рисом, который варится специально для душ покойников и меняется ежедневно. Интересно, что посуда, служащая для приготовления этого риса, лопаточка, которою он накладывается в чашечки, самые эти чашечки и даже огонь, на котором он варится, никогда не употребляются для приготовления пищи живым людям. За всем этим «покойницким», так сказать, хозяйством смотрит какая-нибудь древняя бабушка, вообще самая старая по возрасту женщина в семье. Она же убирает ту комнату, где стоять боги, и спит в ней. Впрочем, убирать эту комнату может также и молодая, чистая девушка. Священник, явившись сюда, зажигает свечи, стоящие перед образами, читает краткую поминальную молитву, тушит затем свечи, но не руками, или своим дыханием, которыми он осквернил бы святыню, а просто легким взмахом веера, получает ничтожную плату и удаляется.

Сожжение умерших, о котором я упоминала выше, введено в Японии около 700 года нашей эры вместе с буддизмом; хотя оно и получило широкое распространение, но не вытеснило собою древнейшего туземного обычая погребения трупов в земле.

Прежде как трупы, так и пепел от них, хоронились на городских кладбищах, находящихся в Японии с ближайшем соседстве с людскими жилищами; но при нынешнем правительстве издан был закон, позволяющий хоронить на таких кладбищах только пепел от сожженных тел, для трупов же отведены особые кладбища, вдали от жилых мест.