Читать книгу Нирвана с привкусом яда - Анна Данилова - Страница 5

Вика сидела в хорошо протопленной комнатке (шли холодные дожди, ветер срывал с деревьев еще почти зеленые листья), снятой ею еще в августе у рыжей веснушчатой дородной толстухи-хозяйки, совершенно небрезгливой особы, сквозь пальцы смотревшей на похождения квартирантки, и думала о Романе. Она думала о нем с самого утра, еще в постели, когда ей было лень разомкнуть веки и встретить новый день, думала за столом, когда пила дешевый кофе и ела бутерброд с жирной, но сытной грудинкой, думала на занятиях по анатомии, где откровенно зевала от недосыпания, думала в городской столовой, где на обед брала себе суп и картошку с мясом, и с мыслью о Романе засыпала. Он заполнил собой всю ее жизнь, и все мысли об этом двадцатипятилетнем блондине-художнике, время от времени захаживающем в медицинское училище, где училась Вика, чтобы пригласить девушек попозировать ему за умеренную плату, были о том, как сделать так, чтобы он обратил на нее внимание, как заставить его полюбить себя с такой же силой, с какой она его любила, чтобы в конечном счете он прекратил рисовать голых сокурсниц, а остановился лишь на ней, на самой красивой и достойной его карандаша, угля, мелка, кисти…

И тут вдруг случилось событие, словно разбудившее Романа, равнодушного внешне молодого человека, спокойного, слегка рассеянного, улыбчивого и немного странноватого на вид: он оказался замешанным в скандале, разразившемся в этом маленьком волжском городке и грозившем ему, Роману, как минимум, семью годами тюрьмы. Одну из учащихся марксовского музыкального училища, расположенного на одной улице с медицинским училищем, изнасиловали. В сентябре этого года. Девчонка была пьяная, сама напросилась в гости к двум вроде бы пианистам, и никто не знает, что случилось в квартире, где устроили попойку, но девчонка, ее звали Марина (это имя прогремело на весь город и всколыхнуло начавшую темнеть и стыть волжскую воду), пришла домой под утро с синяками на бедрах, с красными пятнами засосов на шее и груди и распухшими от слез глазами и сказала своим соседкам по квартире, которую они снимали у старика немца (однорукого, большого любителя домашней кровяной колбасы и красного вина), что ее изнасиловали. Следователь, к которому ранним утром ввалились три девицы-музыкантши с заявлением одной из них, Марины, об изнасиловании, посмотрел на них с подозрением. Он и раньше-то не уважал «пианисток», считая их потенциальными шлюхами или уж, во всяком случае, девушками доступными, веселыми и без комплексов. А тут – заявление об изнасиловании. Ну не смешно ли? Он спросил Марину, с потухшим взглядом стоящую перед ним в кабинете (воротник белого свитера закрывает половину лица, короткая юбка, плотные черные колготки, стройные ножки обуты в ботинки на высоких каблуках), кто ее изнасиловал, попросил назвать имена молодых людей, на что она ему ответила: один был пианист, зовут Саша, фамилия Воропаев, он лучше всех импровизирует на клавишных, другой – чужой, не из их училища, она видела его впервые, блондин, высокий, красивый, сказал, что ее тело надо показывать людям, как картины, а не прятать под свитером и юбкой. Порывался сорвать с нее одежду… Следователь подумал про себя, что срывать одежду – не насиловать. Пригласил двух свидетельниц, которые могли свидетельствовать лишь тот факт, что Марина вернулась домой под утро, что плакала, сказала, что ее изнасиловали, один или двое, она не помнит… Марина стояла перед ним, худенькая, невысокая, с растрепанными рыжими локонами и бледным узким лицом, глаза ее смотрели испуганно, даже затравленно, и он представил себе, как она сама напросилась в гости к этим парням, как согласилась, глупая, выпить с ними, кокетничала напропалую, сидела, положив свою стройную ножку на ножку, желая, чтобы ее оценили, захотели, а когда захотели, испугалась, попросилась домой… По-хорошему, девушку надо было срочно отправить на экспертизу, но что-то подсказывало следователю, что рановато заводить дело, что надо сначала разобраться, а вдруг девчонка передумает и заберет заявление обратно, таких случаев десятки… Он снова стал расспрашивать ее, что да как, она, краснея, рассказывала ему в подробностях, как пришла к молодым людям, о чем они говорили, что пили (оказалось, что домашнее вино и пиво), потом она целовалась с Сашей, а тот, другой, вроде говорил, что ждет девушку, что она опаздывает, он постоянно смотрел на часы и нервничал… На вопрос следователя, кто же изнасиловал ее, она так и не сумела ответить конкретно, предположила, что либо один из двоих, либо оба… Он не видел злости в ее глазах, когда она говорила о своих ночных дружках, как не видел и смысла для нее заявлять в милицию об изнасиловании, поскольку слишком уж все было смутно, непонятно, да и ославится на весь город девчонка, зачем ей это? Но Марина упорно твердила, что ее изнасиловали и что она не собирается молчать, что она не совершила ничего предосудительного, заглянув к Саше послушать музыку просто как к сокурснику, как к хорошему импровизатору и согласившись выпить с ним немного пива… Но и после ее слов следователь не счел нужным давать ход делу, умолчал о том, что девочке нужно срочно отправляться в Энгельс, на экспертизу… Троица ушла, следователь вздохнул с облегчением и закурил. Он был уверен, что через день-два Марина одумается и вернется, чтобы забрать заявление. Но она не явилась…

Через пару дней он вызвал ее к себе и сообщил, что Саша-пианист из города исчез, возможно, его уже успели предупредить о том, что его ищет милиция. Личность же второго парня устанавливается. По описаниям это Роман Гончаров, художник, проживающий в городе Марксе на улице Гегеля и часто навещающий Александра Воропаева в снимаемой им квартире на проспекте Строителей. Как ни странно, но Марина так и не смогла сама вспомнить имя этого блондина и даже предположила, скромница-пианисточка, что эти двое нарочно ей подмешали что-то в пиво, чтобы она отключилась. Видно было, что фантазии ей не занимать.

И вот пока Романа Гончарова искали по городу, что называется, с фонарями и собаками, Вика, услышав про это, решила спасти Романа, разыскала его на старой мельнице, на заливе, где он часто писал свои картины, и предупредила о том, что его ищут. А поскольку выяснилось, что Роман действительно в тот день, точнее в тот вечер, который указывался в заявлении Марины Шелестовой, находился в гостях у Саши Воропаева, пианиста (но что там произошло, Вике он рассказывать наотрез отказался), то Вика предложила обеспечить ему алиби.

– Скажешь, что со мной был, я за тем и пришла… Люблю тебя, жить без тебя не могу, поэтому и разыскала тебя, поняла, что только я могу тебе помочь… Вот и скажем им всем, что вместе были здесь, на мельнице, что ты рисовал меня и слыхом не слыхал о каком-то там пианисте, который изнасиловал Шелестову.

Роман смотрел на нее и читал в ее взгляде такое неприкрытое желание, такую сумасшедшую подростковую, замешанную на эгоизме любовь, что понял – да, эта девчонка действительно сможет ему помочь, она сделает все, чтобы только выгородить его, даст ложные показания, которые помогут ему спастись от наказания за преступление, которого он не совершал, но при котором присутствовал. Он был там в ту ночь, у Сашки-пианиста, куда заявилась и Марина. Сначала Сашка играл им джазовые импровизации на старом немецком пианино, черном, с бурыми продолговатыми пятнами в местах, где когда-то крепились подсвечники, а потом они просто пили вино, пиво, Марина наливалась, как осеннее яблоко, соком, кровью и бесстыдством, и Сашка воспользовался ее состоянием… Потом предложил Роману последовать его примеру, но Роман ушел. Взял свой этюдник, с которым не расставался, и ушел. Он тоже выпил много, но понял из слов перевозбужденного Сашки, что девчонка была девственна, что на постели кровь…

И вот сейчас перед ним стоит его поклонница, сумасшедшая девчонка теперь уже из медицинского училища, влюбленная в него по уши и мечтающая отдаться ему точно так же, как и ее сверстница, чтобы потом, вернувшись домой под утро и переодевшись в полудетскую, в розовых слониках или поросятах, фланелевую пижаму, сесть за круглый стол в маленькой, хорошо протопленной, как топят газом все времянки в Марксе, комнате и, положив перед собой гладкий чистый лист бумаги, дрожащей от слабости и счастья рукой написать заявление о мнимом изнасиловании, адресованное какому-нибудь сонному, прокуренному насквозь следователю прокуратуры… Он не понимал этих девчонок и презирал их за доступность и легкомысленность. Он был старше их, семнадцатилетних, Роману в тот год исполнилось двадцать пять лет.

Роман привлек ее к себе, сладко пахнущую первыми заморозками и влажной шерстью длинного пальто, в которое она куталась, стараясь выглядеть старше, таинственнее, романтичнее, загадочнее. Ее черные кудри над высоким белым лбом, темные глаза и темно-малиновый рот обещали Роману серию портретов и великое множество бесплатных часов позирования – он вспомнил вдруг эту девчонку, которую рисовал однажды, у нее было стройное белоснежное тело с полной грудью и тонкими ногами…

А почему бы и нет?

– Спасибо тебе. – Он поцеловал ее в мятный ротик и прижал крепко к себе. – Тогда пройди, посмотри, как внутри мельницы, чтобы знать, вдруг спросят…

…Они пили кофе за маленьким столиком на мельнице, когда возле гигантской косматой ивы, закрывавшей окна, затормозила милицейская машина.