Читать книгу Хроники Розмари - Анна Данилова - Страница 2

Дина Караваева в свои двадцать три года считала себя уже совсем взрослой, пожившей женщиной и успела разочароваться в жизни. Измены мужчин, предательство подруг, уход из жизни самых близких людей – все это сделало ее очень осторожной, недоверчивой и одинокой. Понимая, что с потерей родителей жизнь не кончена и что надо продолжать как-то жить, она решила построить свой собственный мир, заключавшийся в пределах ее двухкомнатной квартиры, и постараться сделать так, чтобы не дать себя обмануть в очередной раз. Занимая скромную должность бухгалтера в маленькой фирме и располагая большим количеством свободного времени, Дина нашла себе своеобразный приработок: она устроилась помощницей по хозяйству к одному одинокому генералу. В конце каждого месяца она вносила на свой счет в банке пятьсот долларов, оставляя себе минимум на самое необходимое, и была счастлива тем, что ее счет растет, что она может позволить себе купить хорошую одежду, косметику, духи, ходить в театры, покупать книги, диски с записями любимых опер. Те, кто знал Дину, советовали ей переселиться жить в пригород, на дачу в Толстопальцево, чтобы сдать за хорошие деньги квартиру на Большой Пироговке, но Дина, в душе возмущаясь таким советом и считая, что, сдавая свою квартиру, она тем самым обкрадывает себя, как правило, отшучивалась: мол, пока еще не дошла до такого, ей и самой хочется пожить по-человечески в собственном жилье. Ей было достаточно и того, что она и так уже перешла некоторую грань унижения и стыда, о которой было известно лишь ей и тому, кто предложил ей это…

Генерала звали Эдуард Сергеевич. Он жил на Красной Пресне, в престижной высотке, совершенно один, и знакомство с Диной, молоденькой девушкой (они познакомились в метро, поздно вечером, на опустевшей станции: ему стало плохо, и Дина вовремя дала ему валидол, потом вывела на свежий воздух и на такси довезла до дома), было воспринято им не столько как скучающим и больным пенсионером, сколько как мужчиной. Не будь Дина привлекательна, молода, вряд ли он предложил бы ей работать у него. Только Дина поняла это не сразу. Поначалу их общение ограничивалось обычными для такого случая отношениями: приходящая домработница, выполняющая всю работу по дому плюс приготовление еды. Но потом, когда Эдуард Сергеевич привык к своей молоденькой домработнице, он предложил ей (предварительно угостив вином) раздеться… Понимаешь, читалось в его взгляде, я хоть и стар, но еще не умер, у меня есть деньги, и я хочу позволить себе то, о чем всегда мечтал: видеть перед собой красивую обнаженную женщину. Высокий, худой и подтянутый старик со слезящимися голубыми глазами, всегда опрятно одетый, сдержанный в разговоре, он сказал ей о своем желании вполне деловым тоном. Он не набросился на нее с поцелуями или объятиями, и она поняла, что он хочет любить ее лишь глазами. Он хочет купить у нее это право – видеть ее время от времени ходящей по дому в чем мать родила. Понимая, что об этом не узнает ни одна душа, а плата за такое удовольствие будет значительной, к тому же Эдуард Сергеевич пообещал составить завещание в ее пользу, Дина не сразу, конечно, но согласилась. В первый вечер она даже не работала, так, ходила раздетая по квартире, думая о том, что она делает и что станет с ней дальше, стараясь не обращать внимания на своего генерала, спокойно читавшего книгу на диване в гостиной. Потом замерзла и сказала ему об этом. Эдуард Сергеевич тотчас достал из кладовой масляный радиатор, установил его в комнате и, извинившись, усадил Дину за стол и угостил хорошим коньяком и тортом.

– Прошу тебя, не осуждай меня, – сказал он.

Она подумала, что он мог бы рассказать ей о причине, побудившей его сделать ей такое странное предложение, к примеру, у него была некрасивая и толстая жена, или больная… Что он что-то важное, мужское недобрал в своей жизни. Но генерал промолчал. И Дина подумала, что это даже лучше, чем ей пришлось бы еще и выслушивать его лживые или даже циничные объяснения. Разве и так не понятно, зачем он просит ее о таком интимном одолжении?

Как-то, разбирая его огромные книжные стеллажи, она, вытирая пыль с коробок с кассетами, подумала о том, что вот сейчас она наткнется на порнографический тайник генерала. Но и здесь ошиблась. Не сказать чтобы зауважала его, но все равно, отношение к нему не изменилось. В целом создавалось впечатление, что Эдуард Сергеевич – мужчина серьезный, образованный, начитанный и, как ни странно, умеющий по-своему наслаждаться жизнью. Он умел играть на рояле, гитаре, с удовольствием смотрел комедии, любил пошутить, но делал это, по мнению Дины, все равно сдержанно, словно боясь даже в конце своей жизни расплескать драгоценные чувства. В его обещание завещать ей огромную генеральскую квартиру в центре Москвы она не верила. Понимала, что он сказал ей это так, для красного словца.

Когда ему нездоровилось, она не раздевалась. Понимала по его взгляду, настроению. Но все равно знала и чувствовала, что делает что-то нехорошее, недопустимое, стыдное. Я продаю себя, думала она, продаю свое тело, но каким-то извращенным образом. Но самое ужасное случилось тогда, когда она вдруг поняла, что и сама не прочь раздеться… Что, стыдясь своего тела и не умея владеть им, обнаженным, скованная, она, возможно, раздеваясь перед генералом, избавится от этого комплекса и это ее умение двигаться обнаженной, пусть даже перед стариком, поможет ей в дальнейшем, когда она встретит своего, настоящего мужчину. Так оправдывая свою распущенность (это определение к ней пришло приблизительно через неделю), она продолжала приходить к генералу, работать и получать свои деньги.

Самым приятным было возвращаться вечером домой, в свою теплую и уютную квартиру, где ее ждали чудесная ванна, ужин, любимая музыка, фильмы, компьютер с его необъятными, фантастическими возможностями… Она радовалась тому, что у нее нет подруг, что не надо трепаться с кем ни попадя по телефону и обсуждать каждый прожитый день или выслушивать чужие проблемы. Все это осталось у нее в прошлом и теперь воспринималось ею с чувством досады: и на кого она только тратила время и душевные силы? Были в прошлом две подруги, и обе в свое время попытались отбить у нее мужчин. Чуть ли не на шею им вешались, пускали в ход все обаяние, наглость и какое-то отчаяние… Одну подругу она застукала в подъезде – размалеванная перепившая кукла Таня целовалась с женихом Дины, а в квартире было полно гостей, которые были приглашены на помолвку. Другая подруга не постеснялась написать близкому другу Дины длинное любовное послание и пригласить на свидание. Дина пошла и проверила: он пришел… Всех четверых она вычеркнула из своей жизни без объяснений. И ведь не получилось пар – все равно все разбежались в разные стороны… Противно было вспоминать.

Зато теперь телефон молчал. Отдыхал от бессмысленных дежурных фраз, слезливых причитаний, жалоб и слов утешения, от всего того, что прежде составляло для нее женскую дружбу. Что же касается мужчин, то откуда-то взялись силы, чтобы внушить себе надежду на то, что рано или поздно она встретит порядочного, честного и верного человека, за которого и выйдет замуж. Но пока что это были абстрактные образы… Слишком уж много она требовала от своего потенциального избранника.

Максим появился в ее жизни в тот момент, когда она была почти готова к тому, чтобы найти время и силы для общения. Они познакомились на концерте в консерватории, оба пришли без спутников, слонялись в антракте в холле, рассматривая толпу любителей музыки. Высокий, розовощекий, с вьющимися волосами на круглой голове, большой мальчик в темном костюме и белоснежной сорочке, он и сам походил на одного из музыкантов на сцене – такой же красивый, загадочный, с одухотворенным лицом. В отличие от других мужчин, которых Дина когда-либо знала, Максим, знакомясь с нею, вел себя довольно решительно, свободно («Я один, и вы – одна, даже впечатлениями не с кем поделиться…»), говорил просто, хоть и краснея, предложил после концерта зайти в кафе. Выйдя из консерватории, они прошлись по побелевшим от снега улицам, зашли в кафе, выпили сначала кофе, потом вина. Москва переливалась ночными огнями, хотелось идти куда глаза глядят – повсюду была немыслимая зимняя красота… Максим был очень активным, делился своими впечатлениями о прослушанном фортепьянном концерте Грига, говорил, что и сам мечтал стать пианистом, да только серьезно травмировал правую руку. Прощаясь, пригласил Дину в Большой театр на «Царскую невесту», сказал, что если она согласится и придет к памятнику Пушкина в пятницу, то через неделю они сходят вместе и на «Золотого петушка». Казалось, ему ужасно не хватало спутницы для подобных культурных мероприятий и он увидел в Дине родственную душу. Дина с радостью согласилась. А почему бы и нет?

– Знаете, Дина, вы – замечательная! У вас очень милое лицо, добрые и красивые глаза… А этот красный берет, он так идет вам… Вы чудная, чудная!

Восторженный мальчик. Он не пробудил в Дине совершенно никаких чувств. Разве что жалость. Ей подумалось, что он наверняка из хорошей семьи и что ему будет довольно-таки сложно подыскать себе подходящую девушку. В идеале она должна сейчас учиться в музыкальном училище или консерватории. Жена – пианистка или вокалистка – отличный вариант. Максим при желании мог бы стать ее продюсером…

Размышляя таким образом, Дина в пятницу вечером собиралась в Большой театр. Надела свой любимый черный брючный костюм с норковым воротником. Она настроилась на приятный, полный музыки и красоты, вечер. Можно было бы поверх костюма надеть теплую шубу, но тогда пришлось бы накинуть капюшон, а ей так хотелось, чтобы Максим снова увидел ее в понравившемся ему красном берете. Поэтому она надела то, в чем он ее уже видел: белая легкая куртка, красный берет, красный шарф и красные перчатки. Красные губы, красные камни в крупных итальянских серьгах. Промелькнула нехорошая мысль: вот бы меня сейчас увидел Эдуард Сергеевич… Странная мысль, усмехнулась она, спускаясь на лифте, зачем ему видеть меня в одежде, когда он может видеть меня и без одежды. Разве это не то, о чем мечтает большинство мужчин? Интересно, Максим презирал бы ее, если бы узнал, в каком виде она готовит суп и гладит белье?

Максим сказал, что будет ее ждать в шесть часов возле памятника Пушкину. В декабре в такой час уже темно, золотая артерия Москвы, Тверская, переливается новогодними огнями сверкающих витрин, в воздухе предновогоднее сладкое брожение, даже снег кажется сахарным… Дина пришла пораньше, успела вытоптать на снегу темное пятно своими острыми каблуками. Вокруг нее стояли и притоптывали такие же ожидающие – каменный Пушкин уже давно привык, что именно здесь влюбленные, да и просто деловые люди назначают встречи. Дина стала замерзать, пожалела о том, что надела курточку вместо шубы. Зачем это? Разве ей не все равно, в чем она, в ее планы не входит нравиться Максиму. Он – совершенно посторонний для нее человек, и ради него она не собирается подхватить простуду. Одиночество, конечно, имеет свои плюсы, и их очень много, да вот только, когда она заболеет, кто за ней будет ухаживать, бегать за лекарством, ставить градусник и готовить горячее питье? Неужели на время болезни ей придется перебраться к Эдуарду Сергеевичу?

Неожиданно к ней подбежала женщина. Красивая, в мехах. Всучила ей пакет и со словами «Теперь ее жизнь в ваших руках» и исчезла. И сразу откуда ни возьмись появился Максим. С букетом гвоздик. Смешной!

– Извини, что опоздал на десять минут. Я на машине, побежали… Какая же ты красивая, Дина, и как я рад, что ты пришла, не обманула…

Дина, держа пакет в руках, стала оглядываться.

– Максим, произошла ошибка, мне кто-то сунул в руки пакет. Мы не можем сейчас пойти, понимаешь?

– Как это?

– Вот, видишь? Только что подбежала какая-то женщина и сунула мне это в руки. Сказала при этом очень странную вещь…

– Ну хорошо, давай еще немного постоим, время терпит… Думаю, что этот «кто-то» должен подойти к шести. Уже десять минут седьмого. Видимо, адресат не успел. А что в пакете-то?

– Понятия не имею. Говорю же: только что подошла женщина…

Желтый полиэтиленовый пакет. Новый. В нем – что-то легкое, плоское.

– А вдруг это бомба? – Максим, в удивлении от собственного предположения, онемел. Потом ожил, замотал руками: – Бросай к чертям!

Дина подошла поближе к свету и приоткрыла пакет. Увидела в глубине еще один пакет из коричневой бумаги. Храбро просунула в мягкую прорезь пальцы и нащупала что-то аккуратное, стянутое тонкими резинками… Ее бросило в пот. Решение пришло само, ниоткуда… На вопрос Максима, что же она нащупала в пакете, она проговорила рассеянно, глядя на неоновые витрины с наряженными елками и Дедами Морозами:

– Какие-то документы… Завтра приду сюда в это же время и отдам… или же в газету дам объявление. Но я не могу подвести тебя. Пусть помучаются те, кто ошибся. Я-то тут ни при чем. Почему я должна портить себе и тебе вечер, так?

– Так. Хотя не знаю… Но мы же подождали немного… Ладно, потом разберемся. Главное, что это не бомба.

– А если это договоры, как мне показалось, то там наверняка есть юридические адреса. Название фирмы. Все, закрыли эту тему.

Пока шла опера, Дина думала только о том, что пакет они сдали в гардероб. Зачем? Чтобы вести себя естественно. Если бы она сказала Максиму, что будет носить пакет сама, он сразу же догадался бы обо всем. А вдруг ей показалось?

Никакого удовольствия от музыки она не получила. Казалось, слух ее жил отдельно от остальных органов чувств – она не слышала щемящую музыку Римского-Корсакова. Взгляд ее, скользя по сцене, мутнел, она никак не могла сосредоточиться… Ей проще было разглядывать голые плечи дам, сидящих впереди нее в партере, ухоженные мужские затылки. Все наслаждались музыкой, следили за развитием действия, переживали за главную героиню, а Дина, вместо того чтобы получить удовольствие от прекрасной музыки, фантазировала…

Ей не терпелось поскорее добраться до дома, чтобы открыть наконец пакет и не спеша рассмотреть все его содержимое. А вдруг ей показалось? Сколько раз она задавала себе этот вопрос… И зачем она только услышала эту фразу: «Теперь ее жизнь в ваших руках»?