Читать книгу Тарантелла, или Танцы с пауками. Поцелуй тарантула и закрой глаза… - Анна Данилова - Страница 3

Андрей постучал в дверь и очень удивился, когда ему никто не открыл. В десять часов Люба всегда бывала дома.

Он обошел по скрипучему снегу дом и заглянул в окна: светятся, но никакого движения нет. Не видно теней за занавесками, не слышно Любиного смеха… А ведь дом заперт изнутри.

Вязовка спала. Люди здесь ложились спать рано.

Голубоватый снег, казалось, отражал самый нежный тон зимнего ночного неба, усыпанного звездами.

Но Андрей ничего этого не замечал. Он должен был непременно попасть в дом и убедиться в том, что Люба там одна.

Люба Прудникова, 20-летняя доярка, несмотря на свою грубую работу, выглядела всегда как артистка. Высокая, полногрудая, но при этом с длинными тонкими стройными ногами, она привлекала внимание всего мужского населения Вязовки. Или даже двух Вязовок: Нижней и Верхней, разделявшийся небольшой речкой (тоже, кстати, Вязовкой), но соединявшимися недавно построенным бетонным мостом.

Люба, как и мост, тоже соединяла мужчин, но, в основном, для драки. Потеряв надежду выйти замуж за Ванеева, нынешнего директора вязовской птицефабрики, она просто пошла по рукам. И вот насколько ее любили местные мужчины, которым она редко когда откадывала в своей благосклонности, настолько ее ненавидели женщины. Ревность, помноженная на зависть этой природной, данном ей Богом красоте, оказалась страшной силой. Никто из женщин не хотел работать с Любкой. Куда бы она ни устроилась, ее всячески пытались вытеснить, а то и просто говорили прямо в лицо: уходи, мол, ко двору не пришлась. И только на молочной ферме, где всегда не хватало практически дармовых рабочих рук, Любка и задержалась. Но работала не напрягаясь, то и дело отлучаясь то в магазин, то домой, а то и в поле или лес…

Андрей снова постучал, а потом, не выдержав, стал сильно колотить железной скобой по замку, да так, что услышала вся Вязовка. И только после этого послышались слабые шаги, дверь открылась и он увидел на пороге заспанную, розовую ото сна Любу. Джинсы, мятый белый свитер, копна спутанных волос и черные, с тяжелыми веками глаза…

– Ты чего не открывала?

Она как-то странно посмотрела на него.

– Сейчас ночь или утро, я что-то не пойму? – При всей порочности Любы, она, гуляя с мужиками, никогда не пила и не курила. Женственности в ней было в достатке. Поэтому Андрей удивился, услышав такой вопрос. – Ты чего молчишь-то? Не видишь разве, заспала я все… ничего не помню…

– Может, пустишь в дом?

– Пущу, конечно… – она отстранилась, пропуская его, но отступив назад, вдруг почувствовала, что ноги ее не держат. Больше того, они дрожали, так, как если бы она целые сутки полола капустные грядки или картошку. – Где же это я так натрудилась?

– Ты сегодня какая-то странная, словно и не рада мне… – Андрей, который на свидание вырядился в новый адидасовский костюм китайского производства, прошел в комнату, где Люба, обычно, перед тем, как лечь с ним, поила чаем или угощала чем-нибудь вкусным. – Ты, случаем, не выпила?

– Я же не пью… Проходи, Андрюша…

Она села за стол, подвинула к себе сахарницу и снова как-то странно посмотрела на Андрея.

– Знаешь, по мне словно ходили… Все тело болит… Ноги дрожат… Может, я заболела? – но, сказав это, она поняла, что это болезненное состояние граничит у нее с верхом блаженства: так обычно она чувствовала себя после близости с Ванеевым. Только он, Сергей Николаевич, мог так утешить ее, так усладить… Андрей был тоже ничего в постели, но какой-то торопливый, нервный и постоянно задавал ей дурацкие вопросы, на которые ей не хотелось отвечать.

– У тебя такое лицо, словно ты только что… Словом,

как в анекдоте… Лимон у тебя есть?

– А при чем здесь лимон? – не поняла Люба, усмехнулась, потягиваясь всем своим долгим и гибким телом.

– Откуси лимону, может, не такое блаженное лицо будет…

– Андрюша, давай я тебе лучше чаю согрею… – она встала, но поняла, что далеко не уйдет: у нее горели пятки, икры, бедра… Она никак не могла понять, что с ней происходит…

Поэтому, когда Андрей начал раздевать ее, она впервые за всю свою жизнь, оттолкнула его от себя, как не отталкивала еще ни одного мужчину.

– Я не могу… У меня такое впечатление, словно я весь день только этим и занималась…

Он сжал кулаки: такой наглости от этой потаскухи, которая на этот вечер должна была принадлежать только ему, он не ожидал. Он кинулся на нее и начал срывать одежду. Но стоило ему содрать с нее сорочку и чулки, как он увидел на ее теле ссадины и царапины, синяки и непонятные розовые пятна… Грязно выругавшись и понимая, что его обошли, что кто-то успел побывать с этой женщиной раньше него, он выбежал из дома, одеваясь на ходу, и прямо с крыльца бросился лицом в холодный, обжигающий снег.