Читать книгу Но мы воскресли - Анна Дарвага - Страница 1

Haec tibi omnia dabo1

В Барселоне можно запросто быть ограбленным, причем среди бела дня. Но убитым – почти никогда. Мы отвечали за девяносто процентов работы убойного отдела. При том, что наши клиенты отчаливали не только в Барне, но и по цепочке по всей Европе, никто из детективов и заподозрить не мог, что занимаются одной конторой.

Эту деятельность я выбрала случайно. Конечно, в силу того что мне откровенно не везло с мужиками, мне было не жаль и даже где-то приятно их убивать. Однако вы думаете – «вот стервы эти бабы!» Отнюдь – на нас работало много прекрасных мужчин.

Например, Бруно. Один из редких итальянцев с тихими повадками, которые идеально сочетаются с натурой мафиози. Размеренно потягивая пережаренный горький кофе в одном из сонных баррио2 Госпиталет, он умудрялся сидеть в центре огромной разномастной паутины, состоящей из сербских торговцев оружием, алжирских сутенеров и перуанских наркодилеров. До сих пор думаю, что для него наша деятельность была небольшой забавой, на которую он согласился от своего чрезмерного добродушия. Ну и любви к красивым женщинам, конечно.

Или Тео. Немец. Красавец. Assassin heart. Не было ни одного дела, которое бы он завалил. Нужны были лохмотья кишок, намотанные на переднюю ось Pajero – bitte! Исчезновение в альпийской лавине – gerne! Сердечный приступ – danke schon! Тео знал все повадки смерти и, когда она пришла к нему самому, не мигая, взглянул в ее пустые глазницы.

Или хотя бы даже Майк, нервный английский хакер. Хороший человек. Жаль только, что такой тупой, что его и подвело, а заодно и нас. Все они без скрупулезности и жеманности вступили в наш клуб веселых вдов. Ну и Мартин… Боже, да кроме нас с Мией в этом деле не было других женщин!

***

Авенида Диагональ – одна из осевых магистралей Барны, перекачивающих людские потоки из районов для достойной жизни в районы для работы. Открыть стол заказов на убийства на этой улице было престижно. Дорогая аренда, рядом полиция, огромный поток людей – такой маскировки специально не придумаешь.

В действительности мы хотели открыть свадебный салон. С платьями невесты, подружек, тещи и маленьких ангелочков. Представлялось, как к нам придут мечтательные, немного нервные невесты с мамами, тихо зажимающими нос от нахлынувших слез.

Кажется, это непыльная работка приветствовать клиенток, предлагать кофе, ходить по шоу-румам в поисках новых моделей. Опасное заблуждение. Оказалось, нужно таскать коробки, переваливать пакеты, перекладывать полки и вот уже через месяц после открытия мы плакали в подсобке от переломанной поясницы и клейменых плечей.

И хоть на четвереньках, но, будь любезна – вперед, к клиенткам, сильная независимая женщина! С чего бы мы такие нежные? Лишь один месяц напряга и вот уже лицо цвета чистого листа бумаги – с таким аристократическим здоровьем в средней полосе России не выжить. Во времена работы на Камчатке бабушка отбилась от медведя бутылкой водки, а я тут плакала от вороха шмоток.

Черпая стойкость в своих суровых генах, я улыбалась и кивала. Приносила новые модели. Подщипывала подол. Усаживала лиф. Когда одна невеста ушла у меня из-под рук, а я с тупой улыбкой и пустыми глазами так и осталась держать ее воображаемый корсет, мама клиентки сама принесла мне кофе.

Мы продолжали существовать. Через три месяца у меня были железные веки, бионическая спина и ноль эмоций. Когда очередная невеста скрылась в примерочной, ее мать сказала мне: «С таким взглядом убивают». Сутки ушли на то, чтобы понять, что это не шутка, а позитивная оценка.

На следующий день эта сеньора вернулась. Рано утром, мы только открылись. Гостья была обычной испанской обитательницей сытого Педральбеса – сухая телом, на каждом изгибе которого тощими складками собиралась вялая кожа. Выкрашенные перьями волосы были собраны в будничный узел. На квадратных запястьях висели гроздья золотых браслетов.

Мы – это я и Миа, с которой мы напополам держали магазин – пригласили ее садиться и налили ей кофе. Когда Миа отошла в подсобку, донья Саларес наклонилась ко мне и шепнула, что у нее важное дело и доверяю ли я моей подруге. Я спросила, может ли она доверять мне?

– Я могу, что мне угодно. Мой муж – судья и уж не мне бояться иммигранток.

Неприятно, но честно. Я позвала Мию. Саларес встала, заперла входную дверь и уверенным движением закрутила рольштору. С улицы казалось, что мы еще не открыты. Потом она вальяжно, по-хозяйски расселась перед нами, и, не спрашивая нашего позволения даже взглядом, вытащила из сумочки сигареты и зажигалку. Закурив, гостья откинулась на спинку дивана и расправила руки по сторонам. Мы с Мией переглянулись: уже понятно – это будет тяжелый день.

– Вы, девочки, не так давно в Каталонии, – мы в унисон закивали головами, как школьницы, хотя это заявление не было вопросом. Но нам казалось, смирением еще можно что-то решить. – Вы стараетесь изо всех сил, так хотите построить свою жизнь в нашей старой части Европы. Это неплохо. Я не против работящих эмигрантов. У вас много друзей в вашей среде?

Миа улыбнулась одной из своих тефлоновых улыбок и процедила, что без диаспоры не обходится.

– Это хорошо. Потому что я хочу, чтобы вы сделали для меня одну работу с помощью ваших связей, – она снова запустила бамбуковые пальцы в клатч, вытащила карточку и кинула на столик.

На фото был запечатлен какой-то сеньор со вздернутым подбородком и надменным взглядом. Донья Саларес наклонилась вперед. Зажмуриваясь от очередной затяжки, она некоторое время смотрела на фото вместе с нами. Потом резко ткнула в изображение своим острым красным когтем:

– Хосе Андрес Ортега Ривера, судья регионального суда по гражданским делам. Известный общественный деятель, сторонник сохранения Каталонии в составе Испании. Владелец жирного портфеля акций – от BBVА до Inditex, которые давно и скрупулезно коллекционирует как плату за правильные приговоры. Взяточник, вымогатель и трус. Отец троих детей. Мой муж. И я хочу, guapas3, чтобы вы его убили.

– Что, простите? – кастеяно4 не мой родной язык и по старту разговора я решила, что все согласны с этой предпосылкой.

Донья Саларес зажмурилась от очередной затяжки и резко выпустила дым в потолок.

– Я замужем за ним тридцать пять лет. Тридцать пять лет измен, пренебрежения, лжи, предательства и мелочности. Моя младшая дочь, которую вы видели накануне, выходит замуж через полтора месяца. Пусть она будет счастлива в этот день. Молю Бога, что он пощадит ее женское счастье, но как-то я не верю в мужчин. После свадьбы он больше этой семье не нужен.

– Думаете, если мы из Восточной Европы, то мы все мафия? – Миа еще не поняла, кто здесь больший психопат.

– Конечно, вернее было бы нанять каких-нибудь алжирцев, но, видит Бог, они запорют все дело, да простите мой бытовой расизм, – картинно извинилась Саларес, стряхивая пепел на пол. – Вы, конечно, ничем таким не занимались. Но у вас есть цель, ум, молодость и связи в тех кругах, где меня не воспримут всерьез. Я вам все расскажу про него. Ничего рискованного. Ничего сложного. Not rocket science.

Миа смотрела на Саларес широко раскрыв глаза, будто наблюдала за выходками безбожно непослушного ребенка:

– Я только недавно встречалась с психиатром. Он уверен, что я здорова.

– Плохо, очень плохо будет выглядеть заголовок «Полицейские накрыли наркопритон в свадебном салоне». Барселона, красивые молодые женщины и тюрьма не созданы друг для друга. Не дрефьте! – Саларес резко взмахнула рукой и снова откинулась, отпружинив от подушек. – У меня есть план. Он лихач. Всегда уходил от полицейских, размахивая перед их носами своим судейским статусом. Всего-то нужно будет чуть поправить тормоза, когда он приедет в свое любовное гнездышко в Малаге – любит дешевых шлюшек… Как все они, впрочем… Вы получите все его расписание, его передвижения, его привычки – больше, чем когда-либо хотели знать о старом испанском козле. Вы найдете человека, который достаточно хорошо знает устройство тормозной системы и достаточно плохо говорит по-испански. Дальше дадите ему через меня десять тысяч евро. В случае удачи получите от меня пятнадцать – да, маловато, но и опыта у вас нет, милочки!

Саларес кинула окурок в остаток кофе, нащупала свою сумку и встала. Слегка виляя костлявыми бедрами, она отправилась к двери, открыла дверь и подняла рольштору. Мы остались сидеть с полуоткрытыми ртами. Уже переступив порог, сеньора повернулась к нам:

– Если вы сделаете хорошую работу, я обещаю быть образцовой клиенткой. У меня много состоятельных подруг, – Саларес отпустила дверь и, надев солнечные очки, отправилась в сторону парковки. Только совсем непонятно было, в качестве кого она собирается нас рекомендовать.

Мы остались сидеть в молчании. Мию прорвало через минуту:

– Ну, конечно! Я сейчас выпью кофе, захватим с тобой сумочки и пойдем убивать судью! В последний раз меня за такую дуру держали в ювелирной лавке в Тунисе! Какой номер у сраной полиции? Из какая из трех тупых полиций в этом сраном городе правильная5, кстати говоря? Может, правда, сразу звонить моссос? – воздев руки к небу, Миа вскочила с пуфика. Я молчала. – Ну что ты, твою мать, молчишь! Нет, тюрьма, конечно, выйдет дешевле, чем аренда нашей квартиры, и думаю, на вид, не сильно хуже, но мне не идет оранжевый, понимаешь?! Да и тебе как носорогу пеньюар, прости конечно! Кстати, здесь оранжевую робу носят, не в курсе?

– Ты веришь в испанскую полицию? – уточнила я, задумавшись про цвет формы в испанских тюрьмах.

– Она предлагает нам убить человека! Не спереть двести евро! Убить, блядь, понимаешь??? За то, что он портил ей кровь тридцать пять лет! Просто потому, что у тебя вчера были глаза как у панды-потрошителя, она сделала вывод, что мы прирожденные киллеры!

Подкидывая подушки, свою куртку, мой плащ, журналы и выкройки Миа, наконец, нашла свою сумочку, распотрошила ее нутро в поиске телефона и вытащила гаджет, который, однако, выпрыгнул из ее дрожащих рук. Телефон слетел на пол, больно шлепнулся о плитку и выключился. Перезагружая девайс и матерясь, подруга продолжала проклинать утреннюю визитершу.

Когда телефон пришел в себя, Миа набрала номер городской полиции. Свободной рукой она забрала волосы в хвост и уставилась в пол. Оператор ответил секунд через пять. Миа молчала. Из трубки слышался женский голос. «Parla! Hablame! Que pasando? Que esta passant?» Миа медленно оторвала телефон от уха и нажала на красную кнопку. Она приглушенно выдохнула, уселась обратно на пуфик рядом со мной и, уткнувшись локтями в колени, шлепнула себя телефоном по лбу. Помедитировав так с минуту, она искоса посмотрела на меня и спросила:

– Ты в тормозной системе немецких тачек разбираешься?

С Мией можно было все пройти. Латышки – страшные женщины. Они преданные, свирепые и решительные. Это была большая удача, что мы дружили, потому что я бы надорвалась с ней воевать.

Конечно, ни одна из нас не понимала ни черта во внутренностях Мерседеса S-класса Первый же гуглоанализ был неутешителен: немецкий автомобильный гений сделал свои машины дуроустойчивыми, так что нам действительно потребовался кто-то понимающий.

Вопрос «кто» вызвал у нас истерику, какую могут закатить только две блондинки, у которых мозгов хватает ровно на то, чтобы выбрать туфли, а приходится выбирать киллера.

Открыв бутылку дешевого красного, мы законопатились в магазинчике и перебирали в уме знакомых. Этот инфантил – не может ничего сделать толком по закону, что уж говорить по тяжкое преступление. Тот просто дебил, хотя жаден и извилист. Третий трус и сдаст всю кампанию до последнего винтика. Когда мы перебрали всех знакомых, я и вспомнила про Бруно. С ним меня познакомила одна моя знакомая на своей свадьбе. После того вечера я поняла, что двадцать итальянцев в одном месте – гораздо выше моего болевого порога и я постараюсь с ними больше не сталкиваться. Но Бруно был удивительно приятным парнем – спокойным, рассудительным и явно имел за душой больше, чем показывал. А еще у него в Госпиталет был маленький автосервис. Эврика!

Договориться с Бруно оказалось гораздо проще, чем можно было предположить. Нужно было всего лишь заставить божественно прекрасную блондинку Мию надеть платье покороче и накраситься. Бруно сидел, подперев голову кулаком за высоким барным столом, заваленным покоцанными чашками, грязными салфетками, какими-то засаленными чеками и вообще меня не слушал. На заднем плане стоял каркас полуразобранного «Пежо» с поднятым капотом и снятыми колесами. В углу притаился голубой пластиковый ящик, из которого торчали погнутые жестянки номеров.

– Мы заплатим десять тысяч наличными, – я старалась звучать уверенно.

– Миа, а ты бывала в Валенсии? Там в это время очень красиво, – мечтательно проворковал Бруно.

Миа улыбалась. Красота – главный капитал успешных убийц.

***

«Мерседес» судьи с разгона отправился под откос на очередном серпантине как по расписанию. Летел красиво – один прыжок, два сальто, фейерверк в конце. Чтобы получше рассмотреть действо, мы даже вышли из машины.

– Надо проверить, что он не выскочил из двери, – я всегда была за тотальный контроль.

– Надо – тогда поехали, – Миа села за руль синей малолитражной букашки и мы медленно покатились вниз по серпантину.

«Баварский трактор» точнехонько въехал в крепкую узловатую пихту. Из-за кучерявых языков пламени было трудно разглядеть салон. Мы не стали спускаться ближе, чтобы не оставлять следов, и навели фотоаппарат. Да, в объективе явно было видно, что водитель остался за рулем. Сеньора Саларес была довольна. А я простила итальянцев.

Невозможно сказать, сколько мы выпили в следующие две недели, пока привыкали не каменеть от ужаса при виде каждого полицейского патруля. Старались выдумывать алиби. Потом шли и танцевали в переоцененные клубы на набережной. Шатались по барам и подцепляли тонкоперых испанцев на одну ночь. Меняли их между собой и шли за второй порцией. Просыпались в смазанном макияже, почти во всей одежде, исключая трусы. Раздумывали, не варить ли кофе на пиве. К салону стали относиться с меньшим драматизмом. Подумаешь, валяется коробка это элегантный беспорядок!

По странному совпадению, клиентов стало больше. Девицы потянулись замуж косяками. Прямо пропорционально количеству клиенток рос наш матримониальный скепсис. В каждой радостной невесте мы видели потенциальную клиентку.

И вот, когда мы уже было успокоились, на пороге снова появилась госпожа Саларес. Траур был ей к лицу – она выглядела спокойнее и увереннее. Казалось, даже морщины слегка разгладились. За ней по пятам следовала кругленькая недовольная сеньора, в черном пиджаке и полосатой майке.

Уже через десять минут Изабелла Фернандез плакала, комкала бумажную салфетку и изрыгала проклятия сиплым, булькающим романсеро. Она хотела, чтобы ее мужу двенадцать часов отрывали яйца, выжигали глаза, ломали ребра по одному и, если он сам от этого не сдохнет, пусть его пристрелят. Мерзкие дела скрывает покров семейной тайны: этот гад много лет назад изнасиловал их дочь. Та стала наркоманкой и недавно пыталась покончить с собой и только в этот момент ее мать узнала и причину сломанной психики своего ребенка, и что скрывалось за виноватым видом ее муженька. Мы предложили донье Фернандез чая с ромашкой и цену в пятьдесят тысяч. Со скидкой с учетом такого скотства.

Так мы начинали обретать профессионализм.

***

В старой комнате всегда темно. За окнами тихо шелестят волны и эти волны пахнут летним вечером. Темная комната над каналом уже не борется с плесенью. Она прожигает любую штукатурку. Окно раскрыто. Слышно, как на кухне клацает чайник, о фарфор гремит ложечка. Вот из нутра электрической печки вытащили вчерашний круассан и захлопнули железную губу.

Послышались шаркающие шаги, скрип лестницы и тяжелое дыхание. Дверь в темную комнату медленно открылась. На ручке повис сухой старик с яйцеобразной головой, прикрытой редким белым пухом. Подтягивая тело и ноги вслед за траекторией открывающейся двери, он с видимым трудом маневрировал подносом, на котором в унисон его кочковатым движениям содрогалась фарфоровая чашка.

В комнате его шаги смягчал древний зеленый ковер. Старик доставил поднос до края массивного дубового стола и неверными руками аккуратно перенес на сукно чашку и блюдце с еле теплым круассаном.

За столом сидела женщина лет семидесяти пяти. Через ее белые, зачесанные наверх полукучеряшки просвечивал острый луч света, врезавшийся в комнату из не зашторенной части окна. Сжав губы гузкой, она читала газету через маленькие позолоченные полумесяцы, повисшие на самом кончике носа.

Когда старик закончил сервировку, она, наконец, взглянула в его сторону. Помолчав, она протянула руку и он с радостью, будто получив разрешение, боком приблизился к ней. Женщина обняла его за талию, тот склонился и шумно чмокнул ее в макушку, дважды размашисто провел по ее спине и широко улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, поле чего старик развернулся, захватил поднос со стола и поковылял к двери.

Сидевшая за столом дама проводила его взглядом и, когда дверь закрылась, придвинула к себе чай и круассан. Возвращаясь к газете, она принялась за еду, кроша сухую выпечку себе на бордовый шерстяной джемпер. Женщина мерно жевала, подтягиваясь всем лицом к краешку чашки, когда нечто в содержании прочитанного настолько ее заинтересовало, что она остановилась, поставила чашку, стряхнула крошки с джемпера и взяла со стола ручку. Ее внимание привлек мелкий заголовок в крайней правой колонке происшествий: «Директор по инвестициям банка NOBC найден мертвым». Потом женщина достала толстую школьную тетрадь и законспектировала находку. Это была двадцатая страница.

***

Тогда мы жили в Готико6 у Святого Жауме, в квартире, которую снимали со студенческих времен. Мы подозревали, что дом помнил еще времена до объединения Кастильской и Арагонской корон и затем перепланировался в честь каждой победы Реконкисты. Квартира была дорогая и несуразная – девяносто процентов ее составлял зигзагообразный коридор, в котором были ниши для кроватей, которые хозяин почему-то называл «комнаты». Окно в ванной во всю стену через изгиб фасада смотрело в окно гостиной, поэтому сидя на унитазе было удобно смотреть телевизор. Как и большая часть испанских жилищ, эта квартира была совершенно не приспособлена для человеческой жизни из-за отсутствия отопления и кондиционирования. Зимой было настолько холодно, что мы манкировали душем, летом настолько душно, что мы избегали квартиры.

За домом присматривали десятки жирных топочущих по кафелю тараканов, геккон, жравший наглых насекомых и сверчок, воспевавший эту плотоядную оргию. Еще одним персонажем в этом зверинце был призрак инфернальной старушенции в белом жабо. Она никого не ела, но раз в месяц на полнолуние стабильно пугала либо меня, либо Мию, материализуясь в коридоре в самый неподходящий момент. До начала нашей маленькой подработки денег на квартиру в Эйхампле7 у нас не было. А когда мы раздобрели на кэше с кровью, покидать это место мы не стали, рассчитывая, что в момент опасности лабиринт старых домов сомкнется за нашей спиной, как волшебный лес.

Мы жили на четвертом этаже. Ступеньки были явно украдены при разграблении египетских пирамид – сорок сантиметров для одного шага вверх. В пролетах можно было разводить костер и жевать черствый хлеб, пропахший пастушьей котомкой. В тот день мне тоже казалось, что я перекинусь через перила и останусь на месте. Наконец, когда я ввалилась в дверь, мне в лицо ударило странное ощущение, будто нечто неосязаемое, невыразимое бесповоротно исказилось. Полупустая уродливая гостиная комната показалась мне новой, как если бы я увидела ее впервые. Волосы на загривке встали дыбом, как когда мне в спину смотрела старуха в жабо. Но это было не ее время – привидения, как и тараканы, появлялись здесь только ночами. А сейчас дома должна была быть Миа. Вечером мы собирались в клуб, и она вернулась пораньше, чтобы привести себя в порядок.

Окликнув ее и не получив ответа, я бросила сумку на диван и пошла в кухню за стаканом воды. Вернувшись в гостиную, я снова смерила пространство-временной континуум и убедила себя, что все в норме и дело в рухнувшем давлении. Дверь в ванную оказалась приоткрыта. Я уже схватилась за ручку, чтобы ее захлопнуть, когда в поле зрения попало что-то черное на полу. Понадобилось долго приглядываться, фокусируя не только взгляд, но и сознание на том факте, что это мой пистолет. Еще пять секунд я просто старалась осознать, как я умудрилась оставить на полу в таком непривычном для себя месте оружие, ведь я его сегодня вообще не трогала, тем более я никогда бы не стала разбрасывать его по квартире. Два шага хватило, чтобы преодолеть изгиб квартирного ландшафта, скрывающей из вида ванну. В заполненной бордовой водой чаше лежала Миа и смотрела в мою сторону своими нефритовыми глазами. Лоб у нее был прострелен. Черт. Ей совсем не шло.

Я бы дальше завороженно созерцала место происшествия, искренне не соображая, что происходит, но тут на лестничной клетке послышался легкий топот множества крепких пяток. Так могли звучать либо команда футболистов, либо отряд моссос. Но футболисты по нашему подъезду никогда стадами не ходили.

Когда шаги стали затихать на нашем этаже, я переключилась на автопилот, схватила с пола пушку и разбила рукояткой окно. В тот же момент тщедушная дверь нашей квартиры вылетела под напором накачанных иберийских квадрицепсов. Успев подумать, как мне будет сейчас больно, я спрыгнула внутрь маленького колодцеобразного патио на лески, на которых этажом ниже сушилось белье. На секунду они встали на пути гравитации и это дало мне крошечную фору, чтобы перевалиться на следующие. Кажется, так быстро планировать и заставлять свой мозжечок следовать указаниям лобной доли мозга мне еще никогда не доводилось. Надо постараться сберечь лобную долю от пули и сотрясения – эта штука явно полезная.

Сверху посыпались простыни, трусы и редкие выстрелы. На втором этаже я впрыгнула в открытое окно и бросилась в сторону, где должен был быть выход в переулок. На кухне оказалась молодая женщина, которая при моем прыжке на мойку яростно вскрикнула. Но я не была Зорро, чтобы галантно ее успокоить, так что просто вышибла стекло, и, за секунду представив, как буду скрываться от погони со сломанной лодыжкой, спланировала на мостовую.

Конечно, я подвихнула ногу, ударила правую кисть, но тогда я не чувствовала боли и мчалась во весь упор, лихорадочно соображая, куда метнуться дальше. Уходить по проулкам не было смысла – в этих узких улочках я бы билась, как рыба в сетке. Из этого невода нужно было выпрыгнуть к небу. В соседний подъезд как раз заходил какой-то парень. Метеоритом бухнувшись в него, я ввалилась в парадную и уже была на втором этаже, когда он бешено взвизгнул: «Puta loca!!!». Я была уверена, что эти толстожопые космонавты не успели выставить дозор и только сейчас лихорадочно завернули за угол, пока я уже была на пятом этаже и, ломая плечо, крушила дверь в первую попавшуюся квартиру.

Двери были старше сестры моей бабушки, так что в брызгах щеп с третьего раза мне удалось вломилась в чью-то квартиру. Под ногами забрехала какая-то мохнатая белая шавка. Две секунды – окно – террасы нет. Две секунды – терраса мимо. Секунда – терраса и вверх, на крышу! По водосточной трубе, отрывавшейся под моим весом от серых, давненько нештукатуренных стен, обрывая кожу на ладонях я вскарабкалась на окисленные громыхающие листы железа. Мгновения мне хватило, чтобы понять в какой стороне северо-восток. Только в горах, только в трущобах я смогу скрыться.

Понадобилось перебежать через всю крышу. До противоположного дома нужно было перепрыгнуть метра три. Только бы умереть, а не достаться им инвалидом-колясочником. Вдох и прыжок. Векторы, сила, импульс, кинетика – я приземлилась на стопы, опасно покачнулась, но из всех сил загребла обеими руками вперед и перекачнулась с края крыши в верном направлении.

Беги! Беги! Все мое существо превратилось в бег. Все!.. Тут слишком далеко, мне не перепрыгнуть. Внизу балкон, всего три метра. Он не закрыт, наверное, кто-то есть дома и даже показалось, что до моих ноздрей донесся запах крокетов в оливковом масле. Не пересекаясь с хозяином, я судорожно смахиваю все дохлые замки и вырываюсь на площадку. Десять пролетов – десять прыжков – из сумрачного подъезда в беспощадную пустыню вечернего городского солнца. Потом была улица, направо, после фрутерии8, прямо до антикварного, левее – в проулок. Мопед! Мопед! Как завести? У меня в кармане болтается ключ от квартиры, который я вбиваю в замок и с усилием поворачиваю – Святая Мерседес! И он завелся! Рву с места под улюлюкание “Puta!” и устремляюсь вверх, к зеленеющим горам.

Конечно, выслеживать с вертолетом у местных не получилось бы. И бегать здесь умеет только футбольная команда. Ладно, не зарекайся! Доберись до верхушки без приключений. Улицы становились уже буржуазнее, светофоры медлительнее. На Марагаль стало действительно спокойнее, гнать здесь было нельзя. Там я свернула в один из переулков и начала двигаться зигзагами, чтобы труднее было сличить камеры при случае.

Я начала сомневаться в своем плане уходить горами и раздумывала, не найти ли вывеску «Сдается», вышибить стекло и остаться там на сутки или пару, пока острая фаза погони не пройдет. Замечтавшись, я остановилась у обочины казавшегося совершенно безлюдным проулка в пять аршин шириной и стала оглядываться, как кто-то окликнул нагловатым «Guapa!». Как можно спокойнее я обернулась. Метрах в тридцати от меня стоял хитро прищурившийся полицейский. «Как это можно не надевать шлем на такую красивую головку, красавица!» – крикнул он, явно еще взвешивая штрафовать эту бабу или можно отпустить.

Получил он ориентировку? Я улыбнулась насколько могла беззаботно, потому что было бесполезно улыбаться обворожительно с гнездом, которое оставила на голове погоня и езда без шлема через весь город.

Я сложила руки в молитвенном жесте и вскинула очи горе, как будто собиралась позировать Эль Греко для «Благовещения». Полицейский улыбался. Из припаркованной рядом машины послышалась рация. Он отвернулся, а я нажала на газ, плавно оттолкнулась ногой и, затаив дыхание, начала набирать скорость. Не оглядываясь назад, быстрее, быстрее, за угол! Когда я услышала крик и первый выстрел, мой мотороллер уже шарахался по узким перпендикулярным проулкам. До Монтсеррат оставалось еще так далеко.

Делать было нечего. Нужно было снова уходить бегом, но в новых районах с одной крыши на другую в живом виде не попрыгаешь. Нужно было что-то предпринять. Совсем рядом слышалась серена, но тут им на своем хэтчбеке быстро не развернуться.

Впереди замелькал садик. Не один из тех «парков», которыми в Барселоне называют три забетонированных деревца вокруг питьевого фонтанчика, а явный отпрыск зелени, растекавшейся с горной вершины. Близилось к шести. Каждое кафе было забито говорливыми аборигенами, которые сдадут все мои телодвижения а капелла. Поэтому я решила блефовать. Легко остановилась на парковке. Встала, расправила волосы, оправила блузку и прыгуче, но без паники, зашагала к парку, будто должна успеть на встречу с сокурсниками. Сирены приближались. Впереди маячил обрыв – спуск с каменистого склона.

Не оборачиваясь, я занесла ногу над обрывом и погрузилась в него с головой, съезжая по острым серым камням, палой листве и тонким корням. Что уцелело от моих голых икр я уже не думала. Благодарила небеса только за то, что сегодня была в удобных кедах и льняных капри, а не юбке и римских сандалиях. Жаль, что моим перспективным гардеробом была тюремная роба или даже черный мешок. Я продолжала съезжать вниз по холму. Наконец, я докатила до какого-то изогнутого дерева с достаточно широким стволом, за можно было спрятаться и оглядеться. Погоня пока не было видно. Не опознали мой мопед среди трех других запаркованных у входа в парк?

Хотелось перевести дух, но сердце колотилось так, что подбрасывало всю грудную клетку. Оно гнало меня вперед, вглубь парка, где можно было укрыться до прихода собак.

Я медленно продиралась вперед, глядя то под ноги, стараясь не наступить на какую-нибудь змею, то назад, чтобы не наступили на меня. Пока все было тихо. Ни души. Мне показалось, я успела пройти как минимум километр. Добравшись до маленького ручейка, носившего гордое звание горной реки, я плюхнулась обеими ногами в воду и побрела против течения, воображая растерянные собачьи морды, мечущиеся в поисках утерянного следа.

Пройдя метров двести по реке, я вышла на берег и направилась строго на север. Еще километр, должно быть. Мне послышались голоса за спиной, но было неясно, правда ли это погоня или у меня в голове кричит мой ужас. Растительность становилась все плотнее, укрываться было легче. От постоянного подъема вверх и бешенного возбуждения у меня начало перехватывать дыхание, в глазах на потемневшем фоне танцевали неоновые золотые всполохи и, казалось, что сейчас отнимутся ноги. Хотелось лечь тут же, но до первого привала было еще очень далеко. На очередном подъеме оказался участок дорожки. Приближался бегун и я снова дернулась в укрытие, чтобы моя дикая лесная личина его не заинтересовала. Когда зожник скрылся из вида, я продолжила свой путь наверх, уже карабкаясь по крутой скале, хватаясь за камни и корни. Голос кроманьонца, доносившийся из глубины моих генов, не мог быть неправ: мне нужно было найти пещеру.

***

Пиренеи – богатая почва для археологии и мне в этом царстве теней уготовано место. Найти пещерку оказалось несложно. Ее до меня находили еще более достойные личности, о чем красноречиво сообщали наслоения граффити, стойкий запах мочи и марихуаны. Внутри была природная ниша, загороженная от входа осколком скалы. Не думая о погоне, я принесла в нее свою уставшую спину. Почему-то мне казалось, что они не станут тратить время на прочесывание леса. Это чертовски не в испанском характере. И даже не в каталанском, если в этом действительно есть хоть какая-то разница.

Пять минут мне хватило на то, чтобы ощутить тишину. И одиночество. Теперь я и впрямь одна. Миа мертва. Несмотря на то, что я видела ее в той залитой кровью ванне, с мозгами, разбрызганными по кафелю, я не могла поверить в ее смерть. Может, это инсценировка? Возможно, она решила меня предать? Я бы не торгуясь купила этот вариант. Лучше так, чем та дыра в моей жизни, которую оставила пуля в ее черепе.

Миа была очень красива. Блондинка с идеальными чертами лица, нефритовыми глазами, ладная и сильная, хотя и невысокого роста. Казалась женственной и беззащитной, но надо было слышать, как она рычала на таксистов, когда ее обсчитывали! Кто бы видел, как она играла на нервах всех чернявых испанцев! О такой женщине мечтают все.

Еще она изобрела новый способ выгодного бракоразводного процесса, с которого мы получали проценты – такой побочный бескровный приработок. Миа только однажды упомянула, что в голодную студенческую годину на родине ей пришлось подрабатывать в эскорте. Тогда я не задала ни одного вопроса и с тех ни разу не подняла тему – все, что рассказано за текилой, остается с текилой. Так вот. Красивая, воспитанная леди предлагает джентльмену отдых в компании нежных сладкоголосых пери.

Завидев готовую к соитию условно совершеннолетнюю модель, затравленные феминизмом, политкорректные чиновники разных центробанков, комиссий и министерств забывали даже снять обручальные кольца, прежде чем засунуть пальцы в нежную молодую вагину. Зря они считали, что зубы – исключительно стоматологическая категория. Иногда зажёвывает там, где никак не ожидаешь. И нельзя ссориться с тем, кто готовит твою еду. Закон жизни: тот, кто тебя кормит, пустит тебя под нож.

Мы даже вели статистику. В десяти процентах случаев просмотр видео заканчивался инфарктом. Обычно на рабочем месте (к вопросу об этике проверки личных мейлов в офисное время). Один раз даже обвалились акции европейских бирж. Аналитики решили, что финансовый чиновник просто не выдержал напряжения от очередного совещания по процентной ставке, так что инвесторы дали деру из ценных бумаг Старого Света. А папаша просто-напросто был в шоке, насколько некиногенична его мошонка!

Выжившие запивали горсть «Прозака» дешевым виски, шли в банк, снимали столько наличных, насколько выдерживало сердце кассира, и отдавали их женам вместе с домом, страховкой и еще товарными сорочками.

Миа проворачивала все эти операции блестяще, держа кого за волосы, кого за дряблые яйца – по заслугам – и при этом оставалась ярой феминисткой. Теперь ее нет. Остались только воспоминания и ее последний взгляд в мою сторону.

А я сижу в смраде мочи и ужаса, размышляя, как не хочется попасться на зуб сыскным овчаркам. Конечно, у нас был план отступления и денег мы накопили уже немало. Хватит не на одну безбедную жизнь, хотя больше половины заработка у нас обычно сжирала сама работа – плата посредникам, гонорары киллеров, аренда квартир, машин и прочего реквизита. С Мией мы решили уйти из бизнеса лет через десять и всю оставшуюся жизнь жить в свое удовольствие. Прибыль мы делили на три части – ей, мне и стабилизационный фонд. О личных кубышках друг друга мы ничего не знали: где они и в каком виде. В моем перевалочном пункте было заготовлено четыре паспорта, несколько банковских карточек и пара ключей от банковского сейфа в консервативной части Европы. Оставалось до этого схрана дойти, а он располагался в Таррагоне, что в полутора часах езды. Общак хранился в Барне, в квартире рядом с Площадью Испании. Туда пока что путь заказан, а вот Таррагона – единственный вариант, связанный с выживанием.

Что из активов мы имеем? Пугающую внешность буйного лешего. Пистолет, что само по себе ценно. Но, к сожалению, ни гроша. Оставалось выйти на большую дорогу. На которой было довольно сумрачно. До совершенной непроглядности оставалось примерно полчаса.

Я осторожно выглянула из пещеры и убедилась, что меня не поджидает рой полицейских. Лес оглушил меня какофонией звуков, взорвавшихся после тишины глубокого транса. В щелкающих ветках гудели невидимые мне насекомые, ветерок шуршал ветвями и подложка трещала под незримыми лапами. Первые шаги в этом мире заявляли о себе так громко, что, мне казалось, все сбежались посмотреть на такого слонопотама. Я замирала и оглядывалась. Вокруг по-прежнему стояла шумная тишина. Никаких людей.

Уже затемно я спустилась к той дорожке, где встретила бегуна, и решила идти в том же направлении, что и атлет. По моим ощущениям это был район Орты с замком и лабиринтом. Там камер, как мух. Четкого плана не было совершенно. Даже нечеткого и того не видать. Голова гудела, как море в раковине. Хотелось лечь и проснуться, наконец, в своей постели в Москве и осознать, что последние восемь лет были сном.

Очнуться от ощущения нереальности меня заставил силуэт монахини. Впереди, в одной со мной направлении, грузно ступая, вышагивала квадратная массивная бенедиктинка. Как если бы я просила: «Боже, дай мне знак!». Тотчас сообразив, как можно использовать этот подарок судьбы, я сжалась, опустилась на полусогнутые и стала красться вперед.

Монашка бодро шаркала огромными ногами и при приближении ее фигура показалась мне еще мускулистее. Не собираясь наносить ей существенного вреда, я взяла пистолет за дуло и решила оглушить ее рукояткой, раздеть в благих целях и в таком виде прибыть в Таррагону – в буквальном смысле за ради Христа.

В тот момент, когда я начала финишный разгон и замахнулась для удара, монашка резко развернулась, выкинула огромную ручищу и зарядила отменный бэкфист по челюсти. Я отлетела на колючую обочину, охнула и осела в пыль, держась за левую щеку. Правую не подставила бы.

– Что, сука, решила меня ограбить? – хриплый бас будто принадлежал боцману каперского судна. Боевая монахиня подошла поближе и, упирая тяжелые ручищи в бока, угрожающе нависла надо мной. На лице, которое Бог впопыхах вырубил топором, отразилась смесь превосходства и негодования. «Кажется, мне не везет и на баб тоже», – подумала я, пытаясь подогнуть под себя ноги и встать. Надо было бы это делать быстрее, потому что монахиня заметила мое движение и с подскока пнула мое бедро своим железным рубанком ноги, так что у меня из глаз вырвался рой искр.

– Обобрать Пакиту Банану? Да я таких как ты пачками рубила на четвертины и в бочках из-под селедки сплавляла в Китай на снадобья, да простит меня Господь! – монахиня воззрилась на небо и покаянно перекрестилась. Процедура не сделала ее смиреннее. Напротив, она решительно потянулась к моим волосам и тут я поняла, что придется стрелять, ибо честный бой я принять не в состоянии. Шкуру, точнее сутану, портить было нельзя, поэтому я приставила дуло практически к плюсне и нажала на курок.

Выстрела слышно почти не было (все-таки глушитель – полезный аксессуар), но остервенелый рев Пакиты атомным взрывом пронесся по окрестности, смахнув со своих мест бесчисленные стаи летучих мышей. Я как могла поднялась, по-прежнему придерживая разбитую челюсть. Монахиня сгорбилась и держалась за окровавленные лохмотья ступни, рыча нечленораздельные проклятия. Ее подбородок оказался как раз на уровне колена и мне грех было этим не воспользоваться. После удара бой-баба распласталась на дороге и, беспорядочно перебирая руками от расквашенного носа к ноге, перешла на жалобный скулеж. Держа ее на мушке, я содрала с нее платок и, с азартом пнув тугой бок, потребовала скидывать рясу. Моя просьба не была услышана, так что пришлось надавить дулом на висок. Пакита прогундосила что-то согласительное и расстегнула ворот.

Большеразмерное черное облачение, смердевшее крутым потом, табаком и спиртом, сидело на мне, как абайя. Я немного покрутилась в нем, чтобы обвыкнуться с габаритами и запахом, а Пакита сидела на земле и держалась за разбитый нос.

– Я найду тебя, сука, и порву на опресноки, – прогундосила она с ненавистью и бурлящим оскорблением.

– Паки, Христос завещал отдать и рубашку тому, кто захочет твой плащ. А ты пожалела эту вонючую рясу, – я отвернулась и поспешила удалиться, махнув на прощание рукой с зажатым в ней «грандом». – Не переживай, ты все равно попадешь в рай, потому что я помолюсь за тебя!

***

Миа легко ловила машины. Стоило ей только перекинуть через руку свои золотые длинные волосы, как движение прекращалось по всем полосам. Впервые мне было так же удобно. Оказывается, все хотят подвезти монахиню до Таррагоны. Особенно если та рассказывает, что была ограблена какими-то безбожниками и демонстрирует распухшую от удара челюсть. Даже если Пакита дошла до полиции, я надеялась, что у меня есть пара часов, пока обыватели разберутся, кто кого ограбил.

За рулем оказался честный работящий малый с маленькой карточкой Девы Монсерратской на торпеде. Он с охотой рассказал мне про свою хорошую хозяйку, про двух сыновей, которым уже под двадцать пять и пора бы обзаводиться семьями, но куда тут с такой экономикой?! Работают кто кем, а денег только на еду остается. Зарабатывать сейчас перевозкой фруктов, как он это делал всегда, стало просто невыгодно из-за бешеных цен на бензин и конкуренции, но он не жалуется – здоровье есть, слава Богу, и работы он не боится, проживем как-нибудь.

С меня в этом монологе требовалось только время от времени выдавать подходящие по смыслу восклицания. Так прошло полтора часа.

Таррагона уже была безлюдна, когда он высадил меня на улице Рамбла Нова, достаточно далеко от требовавшейся мне Мартей, куда я решила также добираться зигзагами. На все обходные маневры от точки десантирования до квартиры ушло часа два, хотя обычно эта дорога заняла бы минут двадцать. Улицы были пустынны, но я решила не рисковать и, зайдя в относительно необозримую подворотню сбросила платок, оторвала рукава и подол, чтобы казалось, будто на мне просто неряшливое платье, какие в Каталонии безмерно любят.

Когда-то мне казалось, что я слишком зацикливаюсь, но я купила квартиру с расчетом, что в нее можно попасть с крыши, зайдя в соседний примыкающий дом за углом, так что никто никогда не видел меня входящей в подъезд. А чтобы окончательно обезопасить свое лежбище, каждый раз перед посещением своего потайного уголка я применяла киношные методы грима. Теперь это давало мне небольшую надежду, что здесь меня не ждет засада. И как предусмотрительно я спрятала ключик в щели верхнего косяка двери!

Следов взлома не было, однако открыв квартиру, я сначала толкнула дверь и подождала реакции. Кажется, пусто, но пол показался тонким льдом, по которому нужно пробираться на ощупь – сначала оценивая безопасность будущего шага и только потом перенося на стопу вес тела.

Студия была как на ладони и в ней давно никого не было, так что оставалось рвануть на себя дверь ванной, что окончательно убедиться в безопасности. В душевой сидел только довольно жирный паук, но светлого цвета. «К известию». Но даже эта восьмилапая тварь была лучше, чем полицейский.

Тихо прикрыв за собой входную дверь, я, наконец, выдохнула и села на диван. Кроме него комната вмещала только узенький и пустой платяной шкаф. В тишине о себе дали знать колено и плечо. Уши наполнились гулом, глотку раздирала невыносимая жажда, превратившая рот в сухую древесину. Эхо приближающейся головной боли уже доносилось из глубины черепной коробки и при этом малейший поворот шеи отстреливал в распухшую челюсть. Травмы – это полбеды, покуда в крови литр адреналина. Однако на утро мне станут понятны все чувства форшмака на дне миксера.

Умирать, когда тошнит, неохота. Хочется, чтобы сначала перестало мутить, а потом нехай – можно сдохнуть. Подняв себя за волосы на манер Мюнхгхаузена, я подтянула себя к раковине на кухонке, наклонилась и дернула кран. Водопроводная вода в Испании омерзительна. Однако после целого дня погони я остервенело глотала воду – задыхаясь, кашляя, подавляя рвотные позывы, но не переставая лакать до тех пор, пока не унялось першение в горле.

В кухне, за тумбочкой, прилегающей одной стороной к плите пластиковый плинтус был тонко разрезан. Отодрав его, можно было поддеть напольную плитку, под которой лежал железный ящичек, замотанный в пластиковый пакет. Я самостоятельно выкорчевывала эту дыру, орудуя перфоратором, ломом и тихим русским матом, так что ни одна душа в мире больше не ведала об этом тайнике. В нем были припрятаны паспорта, пятнадцать тысяч евро, десять тысяч долларов и связка ключей от банковской ячейки. Теперь, если мне удастся выбраться из Испании, то есть шанс изящно исчезнуть.

После нервного душа, когда мне каждые пять секунд чудился грохот в прихожей, я распласталась на голом диване и думала, что моментально засну. Но не тут-то было. Мозг решил перемолоть все случившееся за день.

Как тонка оказалась грань между буднями и катастрофой. Кто-то завтра пойдет с утра в тысячный раз открывать фруктовую лавку. Кто-то накормит сына и отправится на работу в муниципалитет. А я побегу, как соленый заяц и никто не гарантирует, что ушастый не скачет прямиком в капкан.

Мысли от собственной безысходы вернулись к мертвой Мие. Хороший ход – убить мою напарницу и подставить меня. Этот человек или даже компания сапиенсов хорошо нас изучила. Но кто они? Кто-то из клиенток решил, что мы слишком много знаем? Но тогда было логично убрать и меня, ведь начни я сдавать заказчиц, у Альмодовара не было бы проблем с материалом лет на тридцать вперед. Не успели? Что-то им помешало? Не уверена. Все слишком ювелирно сошлось. Может быть, тот, кто застрелил Мию, дал мне сбежать и теперь следит за мной, а я просто отправляюсь прямиком в ловушку? Слишком много пока было вопросов и совсем недостаточно ответов.

Я снова шла по коридору, открывала дверь ванной комнаты. Свет был серый и тусклый. На кафеле и краях ванны, наполненной кровавой водой, остались темно-бордовые брызги. Однако Мии здесь не было. Все это мираж? Но ее голос зазвучал откуда-то сверху: «Помни, ты здесь не одна!». Через окно, нелепо ведущее в гостиную, я увидела врывающихся в дом полицейских. Попытка разбить стекло пистолетом ни к чему не привела, так что пришлось броситься на него всем телом. Движения казались тяжелыми, будто я ворочалась в застывающей смоле. Вместо падения получилось вязкое оседание в темный колодец, а ко мне уже тянулись огромные узловатые руки.

Я вскрикнула и подскочила. За окном было яркое солнце. Кажется, уже наступил полдень.

***

У Хоффмана были нереалистично серые глаза. Точнее, даже не серые, а цвета хромированной стали. В сочетании с платиновыми волосами и гладким бесскулым лицом он походил на персонажа дистопии. От человека с внешностью сталепрокатного завода не ждешь большой эмоциональной подвижности, но Хоффман, напротив, всегда плохо справлялся с чувствами. В массе своей, негативными.

В тот день еще ничто не успело вызвать у него раздражения. Сидя в мягком, кожаном кресле-колыбельке, он просматривал почту, изредка отправляя рубленые ответы. В дверь постучались. Хоффман не утруждался сильно повышать голос, ожидая, что все визитеры будут с вниманием прислушиваться к самым слабым сигналам: «Да-да!», – проговорил он, едва выдохнув.

В проеме показался здоровяк средних лет с коротким ежиком на шишковатой голове. Черный дешевый костюм сидел на этой горе мышц, как стручок на перезрелом горохе. «Господин Хоффман, разрешите?» – Да, господин Уллевик! Чем обязан?

Уллевик захлопнул за собой дверь и прошел к столу. Хоффман кивнул на стул напротив. Крепыш уселся, положил на стол бумажную папку, расположил массивные руки на подлокотниках и заговорил вдумчиво, в меру громко и веско:

– Господин Хоффман. У меня очень серьезная информация. Мне поступил сигнал от Рудольфа Штайнгера, что за ним установлена слежка.

Хромированные глаза Хоффмана расширились как минимум на треть. Начальник службы безопасности был напрочь лишен остросюжетной картинности и все годы совместной работы вел себя исключительно деловито.

– Я провел проверку и уверен, что подозрения господина главного инженера верны – без сомнения за ним следят, – продолжил Уллевик. – Возможно, готовится его похищение. Боюсь, мы имеем дело с нетривиальным случаем промышленного шпионажа.

Ничто не предвещало беспочвенного алармизма от проверенного боевого офицера, так что в последней попытке защититься от лавины неизбежного, Хоффман поднял перед собой руки:

– Так-так! Что это еще за нонсенс? Давайте с самого начала.

– Месяц назад ко мне обратился господин Штайнгер. Надо сказать, что он был крайне взволнован…

«Опять обосрался от вида собственной тени», – подумала Хоффман, представив за этим вежливым пересказом, как патлатый неврастеник бегает по кабинету Уллевика, причитая и жуя ногти от страха.

– … Он подозревал, что его телефон прослушивают и что за ним установлена наружная слежка. Откровенно говоря, господин Хоффман, сначала я решил, что это всего лишь беспочвенное беспокойство…

«Паранойя! Паранойя! Как обычно у Штайнгера!»

– … но стал действовать по инструкции.

– И?

– Проверка показала, что телефон Штайнгера действительно был заражен трояном, передающим информацию о переговорах и месторасположении, а также видео на сторонний сервер. Не исключено, что телефон мог вести запись не только телефонных переговоров, но и оставаться активным все время, даже под видом выключенного.

На этом моменте по телу Хоффмана скатился водопад холодного пота и мелкой дрожи.

– То есть кто-то мог слышать все, о чем говорилось в присутствии этого смартфона?

– И, возможно, видеть. Как я упомянул, камера также включалась по команде бота.

Хоффман с размаху хрястнул по столу кулаком так, будто показывал каратистский прием. Мебель выдержала, а вот нежная белая клавиатура от «Мака» подскочила и свалилась на пол с пластмассовым стуком. Уллевик никак не изменился в лице.

– Куда все это утекало? – рявкнул Хоффман. – К бургерам, конечно?

– Я не могу быть уверен, что сервер злоумышленников связан с США, герр Хоффман. Работали не дилетанты и наших ресурсов не хватает. Чтобы получить больше информации, мне придется обратиться к моим связям в спецслужбах, но я должен предупредить, что, возможно, расследование придётся переводить на официальные рельсы.

Хоффман сполз по спинке кресла, как талое мороженое, и устало потер глаза под очками. Его куратор в правительстве, уважаемый фон Рауберг, лично забьет его саперной лопаткой и прикопает в негашеной извести: пять лет работы коту под хвост и международный позор в придачу.

Все знают, что немцы изобретают. Их идеи воруют американцы. У которых все прут русские и в последнее время китайцы. По правде, американцы прут и у русских, но у тех плохой пиар. Британцы клянчат у американцев, но ни черта не получают, кроме дырявых крейсеров. Японцы себе на уме. Французы по-прежнему делают сыр. Но только не надо об этом говорить – вот и вся премудрость мировой политики!

Лазерная пушка – это вам не томограф. Конечно, томограф полезнее, но пушка сексуальнее. Поэтому, если вы изобретете томограф, вам придется завести отдел маркетинга и все равно машину придется продавать со скидкой. А пушка заводит всех сама по себе и, чем она секретнее, тем сильнее оргазм у потенциальных клиентов из числа генералов.

Была только одна причина, почему Хоффман до сих пор лично не заморил Штайнгера дихлофосом – тот был изобретательным инженером и от него зависело создание этой проклятой пушки. Теперь же: «Uncle Sam thanks you!»

– Как будет правильнее поступить, Уллевик?

– Господина Штайнгера следует перевезти на некоторое время на нашу базу, – Уллевик заметил скептически скосившееся веко Хоффмана и предвосхитил его вопрос. – Он не против и даже был бы рад, так как он действительно очень нервничает.

Производственная база «Шайдер унд Максвел Гмбх» представляла из себя небольшую средневековую крепость, даже окруженную с четырех сторон рвом с водой. Киловатт, которые пускались на электрификацию и без того малоприветливой колючей проволоки, хватило бы на освещение маленького баварского городка. За первой линией обороны высилось заграждение рабицы. И пара автоматических пулеметов по периметру – исключительно для порядка. Внутри были натыканы квадратные ангары, но, кажется, даже булочнику из соседней деревни было ясно, что это типичная maskirovka. Основной комплекс уходил метров на двести вглубь, и проектировщики обиженно подсмеивались над декорациями третьей «Матрицы». Их Зион по сравнению с подземной научно-испытательной базой был какой-то плохо продуманной халтурой.

Под прикрытием этого, казалось бы, неприступного форта у Штайнгера не перестали потеть ладони, но хотя бы прекратились приступы нервного удушья. Он запирался у себя в кабинете и постоянно держал поблизости нож, применения которого, он, впрочем, боялся больше, чем самой ситуации, в которой ему придется обороняться.

Конечно, Уллевик ему рассказал про недружественных шпионов – ставки росли вместе с завершающимися испытаниями пушки. Но только Штайнгер был совсем не идиот. Он был уверен, что никакие это не шпионы. За всем этим стоит его рыжая толстая фрау. Только доказать не мог, потому что начальник службы безопасности смотрел на него как на психопата и даже приговаривал что-то вроде «Не волнуйтесь так сильно, герр Штайнгер! Все будет хорошо!». Они думают, это ЦРУ. Да эти дилетанты даже не смогли устранить Кастро! Если бы Марта взялась за дело, кубинец давно бы превратился в чучело в вестибюле Капитолия. Поэтому даже на базе Штайнгер чувствовал себя только в относительной безопасности.

***

На самом углу каррер9 де ла Тапинериа под самыми стенами дворца арагонских королей действовало благословенное питейное заведение – Spritzeria. В нем за три с половиной евро студентам в пластиковый стаканчик наливали щедрую порцию «Спритца» с толстой оливкой на шпажке в качестве легкой закуски. Для распития далеко ходить было не нужно – мы садились на широкий парапет, отделявший выровненную в двадцатом веке улицу от покатого средневекового холма, и потягивали свой пятничный десерт. Было уже девять вечера, но в конце мая в Барселоне – это самое комфортное для жизни время.

Для нашего курса наступила светлая пора – мы успели не только сдать экзамены, но даже написать тезис10. Фиговая диссертация, конечно, но кого теперь это волнует? Впереди была защита, который никто особенно не боялся. Законный пересменок, когда выпотрошенные, но не сломленные, мы могли позволить себе окунуться в признанную великолепной ночную жизнь средиземноморского города.

Мы с Мией были под впечатлением. Парой часов ранее мы зашли в исторический музей города, обнажавший погребенные под толщей времени римские развалины, и наткнулись на нашу преподавательницу. Один в один Тереза: те же губы, нос, овал лица, глаза и брови, и даже прическа такая же – крутые кучеряшки, собранные в пучок на затылке. Только не говорит ничего и из белого мрамора. Жила в Барселоне почти две тысячи лет назад.

– Реинкарнация, – бубнила Миа, с подозрением разглядывая прохожих, явно подозревая в каждом переселившуюся душу.

– Гены, я думаю, – честно говоря, я тоже думала, что тут не без мистики, но старалась не отступать от своего биологического детерминизма.

– Ну как такое может быть? Вот подумай: этот бюст был высечен из камня в сто тридцать четвертом году нашей эры, так ведь? Сколько через эту землю прошло народов? Вестготы, мавры… черт знает кто еще! Армии моряков тысячелетия высаживались в этом порту, и они тут не страдали от воздержания – мы знаем, откуда по Европе пошел сифилис, верно? И ты считаешь, вся эта генетическая масса никак не смешалась, не переплавилась, не осела здесь, чтобы спустя две тысячи лет по той же самой земле ступала точно такая же римлянка? Кстати, если судить по Терезе, у прототипа этой статуи тоже могли быть голубые глаза.

Я задумчиво пожевала шпажку от оливки. Не каждый день перед тобой совершенно случайно разверзается вечность.

– Может быть, мы тоже просто чьи-то реинкарнации? – спросила я.

– Мы бы видели во сне наши прошлые жизни, это был, разумеется, весомый научный аргумент и диспут разгорался.

– А может и нет! Может, мы иногда так плохо приживаемся на том месте, на котором родились, потому что в нас не упокоился древних дух, и мы срываемся и едем в другие страны не просто как туристы, а чтобы сделать эти восходы своими. Просыпаться при этом солнце, как тысячу лет назад.

– Ты, судя по всему, заплутала по дороге и должна была родиться где-то в Скандинавии, – предположила Миа.

– Скорее в Биармии, учитывая мои неоднородные татаро-монгольские корни. Вот такая загогулина – рвешься в Испанию, а сердце должно успокоиться где-нибудь на южном Урале.

– Это как раз объяснимо: монголов исторически тянуло на Европу. Когда настанет время и придешь к костру предков, то сможешь с гордостью заявить, что ты дочь племени, которая смогла: пошла к морю и завоевала град под холмом. И тебе дано было! – по напряженному лицу Мии было понятно, что для выражения многослойных философских мыслей на неродном английском одной порции «Спритца» было маловато и ей хотелось укрепить свои семантико-лингвистические силы.

– Мои предки скажут: «где золото?», – недовольный моим скромным существованием пра-пра-пра-пращур явственно явился мне в вечереющем барселонском небе.

– А где золото?

– Хм… – откуда мне было это знать?

Миа помолчала. Потом дважды набирала в легкие воздух, чтобы что-то сказать, но каждый раз осекалась. Я красноречиво мыкнула, призывая подругу дать волю своим мыслям.

– Что ты собираешься делать дома?

– Пока не знаю. Работать, очевидно. Я же сильная европейская женщина. Ты?

– А кем? Я тоже думаю работать, но кем ты, например, будешь работать?

Зачем было так портить вечер было совсем непонятно.

– Не знаю, – грустно протянула я.

– И я не знаю, кем буду работать я. Ты хотя бы из большого города. Я была в Москве. Москва огромна. Это не Рига, где все друг друга знают.

– Мегаполис – это прежде всего конкуренция. Гораздо проще пробиться с мозгами и образованием в маленьком городе, в небольшой стране.

– Не хочу! Не хочу в маленький город, понимаешь? Кто-то из моих астральных предков жил здесь – в городе у моря. Страдал от климата, малярии, скверного запаха городской канализации, но не мог уехать, понимаешь? Я хочу остаться. Я хочу конкурировать.

– Тебе легко остаться – ты гражданка Европейского Союза. Это для меня – чемодан, Эль Прат, Московия.

– Так. Слушай. Я придумала. Помнишь, мы с тобой обсуждали, что было бы здорово иметь маленький магазинчик на авениде Диагональ?

– Да. Было бы хорошо иметь магазинчик, шампанерию…

– Погоди! У меня есть двоюродная тетка. У нее нет своих детей, она живет одна и моя мама для нее единственный ребенок. А я как внучка.

– И?

– Она накопила кое-что…

– У нее как со здоровьем?

– Крепкая, как лось, еще лет сорок проживет.

– Ну тогда на стартовый капитал не стоит рассчитывать – когда подоспеет завещание мы с тобой уже врастем корнями – ты в свою Ригу, я – в Москву.

– Да не обязательно ждать!

– Ты что… хочешь?.. – тогда мы еще жили в рамках христианской морали, так что я впервые серьезно испугалась Мию.

– Да ты сдурела? Конечно, нет! Она сама обещала мне помочь, когда мне понадобится встать на ноги. Остаемся в Барселоне еще на год. Ты пока учишься, я открываю магазинчик. И потом я оформляю тебя к себе на работу! И тебе дают визу!

План был хороший, но пернатость прав всецело оставалась всецело на моей стороне.

– Но тебе это зачем? – я не могла взять в толк, в чем выгода для моей подруги.

– Города нужно брать толпой, а с тобой мы сработались. Открыть свое дело в чужой стране – это вызов. Мне нужно мощное русское плечо.

Я подумала, стоит ли сейчас произносить слова, за которые, возможно, не смогу ответить. Уже был почти вечер, но вдруг широкая река виа Лайетаны сверкнула ярким прощальным лучом солнца.

– Видимо, идеальный момент, – решила я и протянула Мие руку. – Договорились!

– Договорились! – Миа со всей силой сжала мою кисть.

***

Пару часов я валялась на диване и смотрела в потолок. Стоит ли игра свеч? Может, сразу удавиться и сказке конец? Ну какие у меня шансы обхитрить Европол? Судя по последним событиям, все наши косяки дали о себе знать. Кто стоит за этим? Можно ли бежать? Стоит ли выходить на улицу сейчас или прикинуться камбалой на пару дней? Может, стоит самой сдаться полиции с расчетом на снисхождение? Каков шанс, что на самом деле я уже давно сижу в комнате с белым потолком и смотрю в стену?

В какой-то момент я спустилась в такой колодец отчаяния, что меня снова затошнило. Теперь – от себя. От своей трусости и безволия. А чего я ждала за свое поведение? Карамелек? Звание почетного гражданина Барселоны? Ты убивала людей за деньги, милая! Тебе поделом и давай на чистоту – ты завела эту квартирку, потому что знала, что рано или поздно это произойдет, так что хватит ныть и гундосить!

Приводя себя в боевую форму, я так сильно хлопнула себя по здоровой щеке, что слегка пискнула, ибо резкой болью отдало в разбитую. На этом месте я твердо решила, что подыхать можно только после того, как я увижу, что мои враги жрут землю. Не с меня брать пример христианского поведения и на том свете меня ждет тяжелый разговор, но смерть Мии нельзя было так просто оставлять неотомщенной на этом свете.

Тот, кто ее убил, долго за нами следил и даже знал, где я храню пистолет. Более того, он просто хорошо знал, что он у меня есть. Это радикально сужает круг подозреваемых. Мой взяли не спроста – хотел повесить убийство на меня. За этим и подгадал прибытие полиции. Или сначала выстрелил, а потом позвонил в полицию. Проследить за мной могли и не лично – чтобы знать, когда я направлялась в сторону дома было достаточно хакнуть телефон. Но я могла по дороге домой зайти в кафе или магазин, а могла и отправиться в парк или на пляж, как я делаю часто без видимой, по крайней мере для себя, закономерности. Может, я более предсказуема, чем думаю? Почему-то мне казалось, что пришедший за Мией сейчас идет и по моему следу и, возможно, если полиция найдет меня первой, это будет не самый провальный вариант.

После какого-то неудобного поворота стало очевидно, что передняя брюшная стенка прилипла к позвоночнику. Так бывает, если сигать по крышам и не есть сутки. Не очень-то и хотелось, но было понятно, чем это кончится – я упаду в обморок в самый неподходящий момент. Надо выбираться хотя бы за едой. Что мне, дуре, мешало притащить сюда запасную одежду и парик?

В квартире было тихо. Высовываться было откровенно страшно и перед выходом на улицу комок подступил к горлу, а сердце отчаянно задребезжало в груди. Возвращаться сюда уже будет нельзя, так что я собрала свои паспорт и деньги в какой-то завалявшийся пакет от «Каррефюра» и снова натянула пахучий отрез сутаны. Он вони меня чуть было не накрыл обморок.

Стараясь выглядеть естественно, я на распухшей лодыжке доковыляла до ближайшей комиссионки и накупила первой попавшейся под руку одежды: верх, низ, очки и широкополая уродливая шляпа. Типичная алкоголичка с разбитой щекой вышла из запоя и готовится вернуться на работу – не думаю, что кто-то купил эту версию, но если уж врать, то с полной верой в собственную ложь. Переодеваться в магазине было подозрительно, так что я юркнула в ближайший подъезд без камер и с неимоверной радостью сорвала с себя смердящую навозную тряпку.

Теперь еда. Немного. С этим меня спасли паки, вчетыредорога продавшие мне хлеб, сыр и бутылку воды. Голода по-прежнему не ощущалось, но колени дрожали. Сейчас еще от напряжения, а нужно мне будет опять порхать с крыши на крышу, я спикирую вниз. «Ешь, ешь! Это приказ!»

Ну все, рисков достаточно, теперь нужно планомерно бежать и скрываться. По направлению в Брюссель. Но сначала я навещу Тео – ему обычно известно больше, чем остальным.

***

Благообразная седовласая дама с полупрозрачными белыми кучеряшками сидела за столиком в «Старбаксе» на Центральном вокзале, держа в скрюченных пергаментных пальцах фламандскую газету. Перед ней стояла небольшая чашка кофе, к которой она не притронулась просто от презрения к масс-маркету, но нужно было где-то пересидеть с комфортом до прибытия в 14.30 поезда из Утрехта.

Она посмотрела на маленькие наручные часы. Стрелки переместились ровно на половину третьего. Из полукруглой сумочки через плечо послышался веселый рингтон, и дама поспешно достала древний, почти как она сама, кнопочный телефон.

– Да, Маргрет, жду тебя в кафе «Старбакс»… «Старбакс» … такая вывеска с двухвостой зеленой русалкой… или не знаю, что это… Хорошо, я встречу тебя под центральным табло, дорогая!.. Не волнуйся, сейчас мы найдем друг друга.

С усердием нажав на красную кнопку на телефоне, беловласая старушка достойно поднялась, изящно, насколько позволяли больные суставы, перекинула через плечо шелковый красный шарфик, с прямой спиной вышла из кафе и уверенно ступила в бесконечный людской поток.

Когда она приблизилась к табло, под ним уже металась из стороны в сторону растрепанная, нервная Маргрет. Завидев подругу, она почти побежала к ней и бросилась в ее руки.

– Мария! Мария! Боже, я не нахожу себе места!

Мария крепко обняла и похлопала по спине подругу, и, чтобы перекричать вокзал, прокричала той в самое ухо:

– Давай выбираться. Сейчас нам нужно найти местечко потише, чтобы все обсудить.

Маргрет отпустила ее и они вместе направились к выходу – Мария уверенно, а Маргрет след в след, будто боясь потерять уверенную высокую фигуру в толпе. Они вышли, пересекли улицу Инфанты Изабель и от правились вглубь сквера Пютри. Мария выбрала уединенную скамейку и Маргрет послушно уселась рядом.

– Дорогая, я рада, что ты так быстро приехала!

– Ну, конечно! То, что ты мне сказала… Это выбило у меня почву из-под ног. Я ни о чем думать не могла! Пожалуйста, не томи меня сейчас. Что ты знаешь?

– Как я сказала, мне кажется, я напала на след в убийстве твоего сына. Но одним нам с этим не справиться.

– Расскажи же! – Маргрет сорвалась на крик.

Мария достала из сумочки тетрадь.

– Я долго вела записи. Анализировала – ты знаешь, это мой конек. И поняла, что на протяжении почти семи лет произошел странный, необъяснимый рост смертей состоятельных, успешных, сравнительно молодых мужчин. Это выбивается из нормы чисто статистически. Их, на первых взгляд, ничто не связывает – ни область деятельности, ни обстоятельства смерти, пока не начинаешь присматриваться. Вот …

Мария открыла тетрадь на середине. Разворот был изрисован аккуратными, обведенными циркулем кружочками. Каждый элемент был соединен с другим или несколькими фигурами. Внутри тонким аккуратным почерком были записаны имена.

– Йан погиб через три месяца, после того как совершил самоубийство сотрудник юридической фирмы, обслуживавшей их агентство. А еще через четыре с половиной месяца погиб от передозировки какой-то дряни арт-директор рекламного агентства, которое обслуживало обе эти конторы. Но, что интересно, у бельгийских партнеров юриста за полгода до этого также случилось несчастье – без вести пропал начальник одного из департаментов. А юрист…

– Но в чем закономерность? Как понять, кто следующий? Кто за этим стоит?

– Этого я пока не понимаю. Все эти люди непубличные и о них мало сведений. Но я не зря позвала тебя. В департаменте организованной преступности еще работает одна моя приятельница и бывшая коллега. Возможно, она сможет нам помочь. Хотя бы из уважения к двум старым перечницам, – Мария улыбнулась, но Маргрет даже не попыталась скривить губы. Она не улыбалась уже три года.

***

Heavy metal мертв и еще не перекрестившиеся поклонники его – некрофилы. Что вполне подходило нечесаному, бесприютному медведю, каким был Майк. Судьба невзлюбила его с самого начала, в мире живых ему было слишком неуютно, так что истошные вопли из колонок были достойным саундтреком его земного пути.

Во-первых, ему не повезло родиться на самом дне рабочего Манчестера со всей стандартной социальной атрибутикой в духе пьющей матери, неработающего отчима-агрессора и трех таких же неприкаянных братьев. К пущему несчастью, для такой обстановки у Майка была слишком тонкая кожа.

Однажды учительница заметила, как тот, открыв рот от чувства бесконтрольной экзальтации, разглядывает в учебнике репродукцию «Венеры» Веласкеса. Тупая озлобленная кошелка с такой же беспросветной жизнью, как у большинства ее учеников, не могла упустить возможность самоутвердиться за счет слабого. Осклабившись, она с наслаждением вывалила манчестерскую кашу из сморщенных буро-лиловых губ: «Наверное, Моррис, уже в мокрых штанах сидишь!». Из угла загоготали трое бритых упырей.

Майк вжал голову в плечи, густо покраснел и, поставив на себе крест, сел вечером за компьютер. Он расчехлил флешку с червем, который ему достался в качестве платы за мескалин от полусумасшедшего парня по имени Ник. Майк хотел навалять ему по шее за должок и за такую фигню вместо бабок, но тот канючил, что эта штука дороже кокаина, ведь он сможет залезть в любой обывательский компьютер. Немного порывшись в интернете, Майк легко узнал, как вычислить домашний роутер своей училки и быстро расположился в ее ноутбуке. Основательно накачав машину самой омерзительной детской порнографией, он сделал хорошо законспирированный звонок в полицию. Истерическое отрицание вины не произвело впечатление на каменных бобби – старая ведьма отправилась в тюрьму.

Результат показался Майку достойным, и он увлекся хакерским ремеслом. При этом он не переставал приторговывать наркотиками для лучшего заработка и, не доучившись последний год в школе, сбежал из дома. Ем давно стало понятно, что когда-то он докатится до более рискованных дел, чем воровство с банковских карточек, поэтому обычно он слушал инфернальные дребезжания из колонок и грустно выдавливал таблеточки из блистера, ожидая решительного финала.

Вежливый стук в дверь был совсем не похож на трубы Апокалипсиса, но тем сильнее испугал Майка. Он не привык к такому. Если бы это были его друзья из числа наркодилеров, дуло приставили бы к его носу без лишних предупреждений. Возникла мысль выпрыгнуть из окна. Снова раздался стук, такой же сдержанный. Парень осторожно выглянул в окно. На улице стояли два не водившиеся в это районе авто породы «Audi».

Майк приоткрыл дверь на пару сантиметров и выглянул в холл. Один из двух джентльменов в темно-серых пиджаках и с выцветшими волосами, стоял вплотную. Второй был обращен лицом к коридору.

– Мистер Морис.

– Это я.

– Это был не вопрос. Я знаю, что это Вы. Меня зовут Стивен Лесли. Это мой коллега, Джонатан Браун.

– Вы из полиции?

– Нет, мы из Ми-5, – обыденно ответил Лесли. – Я настоятельно рекомендую впустить нас внутрь для детального разговора.