Читать книгу Вещь - Анна Драницына - Страница 8

Юбилей «крестного папы» проходил в старинном особняке. Его дворянские стены и не помышляли сотню лет назад о том, что новорусский мафиозо, чьи предки крутили коровам хвосты в деревне Дунькин Пуп, скупит в округе все земли, включая могилу знаменитого графа. Непонятно, на что банкиру сдался покосивший полуразрушенный склеп, но как мне шепнул на ухо Марат, стоили невзрачные руины со старинным покосившимся крестом целых 200 000 баксов. Склеп находился на земле, принадлежавшей одному деревенскому мужику. Там же стоял его бревенчатый старый домишко. Когда Илья Александрович закончил обустройство особняка, ему рассказали про местную реликвию. Похороненный поблизости граф, согласно легенде, был святым человеком. Он много помогал беднякам, создал школу для детей, брал сирот на воспитание к себе в дом. Поэтому на ту могилу люди и в наши дни приносили цветы. Особенно, если в семье кто-то заболевал. Говорили, что, если попросить графа о чем-то от чистого сердца, – обязательно сбудется. Разумеется, мужичок не соглашался продать дом ни за какие деньги. Пришлось строптивца ночью поджечь, а потом предложить небольшую сумму за землю далеким родственникам с севера. Те, конечно же, с радостью согласились. Так банкир приобрел святое место. Говорят, что иногда по ночам нынешний хозяин дворца вызывает дух графа, дабы проконсультироваться с ним по особо важным вопросам. Например, о курсе валют на ближайший год, о ценах на нефтяные баррели, о ситуации в Южной Корее, с которой он проворачивает какой-то бизнес. А также о дилемме – стоит ли грохнуть конкурента Гарбовского или пока подождать.

Подъезжая ко дворцу, я увидела вдали мерцание огней – млечный путь, стелющийся по земле до самых белокаменных колонн. Оказалось, вдоль подъездной дороги горели свечи, а через каждые два метра в тени на обочине стоял лакей с факелом в руке, следящий за тем, чтобы пламя свечей не гасло от порывов ветра. Огромная площадка перед домом напоминала выставку-продажу машин последних моделей, которые все прибывали и прибывали. Мы вышли из автомобиля и в сопровождении телохранителей пошли к центральному входу. Надо сказать, Марат ненавидел, когда амбалы маячили за спиной, и брал их только в случаях, когда это было необходимо для «комильфо». На пороге нас встретил радушный хозяин с женой и маленькой дочерью. Мы поздоровались. Марат меня представил, и я, не зная, куда деваться от стыда за свой убогий наряд (Марат сказал, что это будет обычная вечеринка в кругу друзей), первым делом побежала в уборную, чтобы привести себя в порядок. Приоткрыв дверь, я поначалу подумала, что ошиблась и попала в бальный зал, но в последний момент заметила на стене сверкающий фен для рук. Боже мой, я хотела бы остаться в этом сортире навсегда! Там был унитаз небесно-голубого цвета, который стоял на мраморном возвышении, будто трон. Вокруг него испускали тонкий аромат кусты вьющихся роз в больших горшках. Раковина в виде ракушки, казалось, была доставлена нелегальным путем из самого Эрмитажа. По крайней мере, что-то подобное я там встречала. Из одной раковины вода зеркальной струей перетекала в другую, потом еще в одну, чуть ниже, а затем уходила куда-то в пол. Потолок был зеркальный, пол хрустальный. Бедный-бедный мой друг, предприниматель М. Я поняла, каким убогим был его Замок-на-костях. И как смешно было это чувство гордости, которое наполняло его при взгляде на творение своих толстых и неумелых рук. Покружившись в зеркалах, я пошла на поиски Марата. Он уже стоял окруженный плотным кольцом мужчин и женщин, которые громко смеялись его шуткам. Я взяла бокал шампанского, который мне поднес официант, и направилась к ним. Большие приемы никогда не были для меня проблемой, я чувствую себя на них великолепно. Чужое внимание придает мне силы, питает дополнительной энергией. Странно, что многие боятся толпы. К примеру, моя подруга Верка при входе в любое помещение, где людей чуть больше, чем купающихся зимой на пляже, сразу превращается в соляной столб. Пару раз я брала ее на важные деловые приемы, надеясь, что она своими острыми мозгами поможет мне расширить бизнес, но вскоре поняла, что это бесполезно. Срабатывал ступор, из которого ее не могло вывести никакое количество алкоголя. Позже она призналась, что боязнь толпы преследует ее с детских времен. Иногда родители при гостях выпихивали ее на середину комнаты и заставляли читать стихи. Верка потела, заикалась и путала не только слова, но и буквы, в результате чего папа ужасно злился и выгонял ее на кухню. Вскоре девочка старалась при появлении чужих людей из шестиметровой кухни и вовсе не вылезать. Когда же гости засиживались у них допоздна, Верка даже ночевала там, свернувшись калачиком на табуретках. С тех пор людские скопища представлялись ей радиоактивно опасной зоной, смертельной для собственного самолюбия.

Улыбаясь, я подплыла к Марату, и он представил меня своим знакомым. Женщины оценивали меня, делая вид, что пьют шампанское, мужчины взглядами поздравляли моего спутника. Я вела себя скромно, но в то же время пыталась завести побольше новых знакомств. Несмотря на недавнюю черную полосу, я была все еще владелицей двух фирм и надеялась расширяться и дальше. И, раз уж мне посчастливилось попасть на такой «сливочный комбинат» (так мы в своем кругу называли места, где толпами ходят важные – бумажные господа, знакомство с которыми всегда уникальный шанс), я максимально применила свою стратегию массового обаяния. Заключалась она в том, чтобы выявить среди незнакомой группы лидера, перекинуться с ним парой остроумных фраз и задать вопрос, на который он будет долго и с удовольствием отвечать. Люди обожают о себе рассказывать, это их слабое место. Прикинься заинтересованной, время от времени подкидывай забавные реплики, как крепкие поленца в топку. Научись красивой подаче, даже если не умеешь играть в теннис, – говорила моя бывшая начальница. При этом о себе рассказывать надо весело, сжато и быстро. Слушать других они не любят. На окружающих женщин это не действовало. Впрочем, все они, как на подбор, были глупыми куклами, золотыми брелоками для богатеньких мужей. Мысленно я их называю мебелихи, женщины, которых используют исключительно в качестве красивого интерьера. А вот мебелихинские мужчины мной заинтересовались. Узнав, что я не домохозяйка и «шарю» во всех тонкостях бизнеса, они оживились вдвойне. Мы так увлеклись беседой, что я и не заметила, как осталась в кругу незнакомых мужиков совершенно одна. Марат же тихо и незаметно растворился в толпе. Помня о нашем договоре, я извинилась и, предварительно обменявшись визитками с некоторыми из нужных мне персон, пошла его искать. В конце зала, подсвеченная темно-синим светом софитов, располагалась небольшая сцена, на которой играл джазовый ансамбль. Я встала у столика на длинной витой ножке и, потягивая мартини, рассматривала танцующие пары. Удивительно, но народу было не так уж много. Взглянув на автостоянку перед домом, можно было предположить, что здесь собралось как минимум полтысячи людей. Но очевидно, две трети приехавших на бал были телохранителями, которых сюда не пустили, а остальные рассеялись по многочисленным комнатам. Лакей зажег на сцене огромные свечи, и атмосфера зала стала почти интимной. Марат бесшумно подкрался сзади и тихо спросил: «Не согласится ли милая дама на маленькую экскурсию по дворцу? Скоро будет фейерверк, и все по традиции пойдут гулять по парку, так что надо поторопиться». Его голос вдруг показался мне странно знакомым, так же как и сама ситуация. Удивительный приступ дежавю. Мы пошли по длинному коридору, вполголоса обсуждая моих новых знакомых, все дальше и дальше удаляясь от остальных гостей. Марат показывал мне дальние комнаты, интерьер которых был полностью восстановлен в точности так, как это было сто с лишним лет назад. Про этот дом он рассказал мне удивительнейшую историю. В эпоху вселенской резни и кровавых водопадов здание уцелело только благодаря тому, что в нем размещался военный госпиталь. В ином случае его бы нещадно грохнули только из-за одной лишь лепки на потолках – ее великолепное модерновое плетение было буржуазным плевком в лицо революции. Поэтому паркет содрали, фрески и лепку замазали и на этом успокоились. После Великой Отечественной войны дворец стал богадельней. За долгие годы здание обветшало донельзя и уже отдаленно не напоминало прекрасный особняк. Приблизительно в таком виде его и прикупил Илья Алексеевич в период перестройки. Старичков уплотнили в какой-то другой «пансион», а банкир развернул бурное строительство, подключив к нему всех знаменитых архитекторов и дизайнеров города. Однако этому предшествовала долгая и удивительная история. Марат рассказал, что Илья Александрович родился в последний год войны, а через три месяца матери пришло извещение, что его отец пропал без вести. Она до конца жизни не верила в его смерть, искала, ходила к гадалкам и прорицателям. В общем, всю жизнь ждала, несмотря на то что кто-то даже пытался к ней свататься. Маленькому Илюше она тоже привила мысль о том, что папа жив и вот-вот позвонит в дверь. Так они и жили, с этим ощущением бесконечного ожидания, пока Илья не плюнул на все и не уехал учиться в другой город. Вскоре мать умерла, так и не дождавшись мужа. Илья быстро раскрутился, завел свое дело, разбогател в смутное время, вовремя присосавшись к газовой трубе, и уже думать забыл про папашу, которого он и в глаза-то не видел. Он окончательно убедил себя в том, что мать зря теряла время в ожидание чуда, да еще вдобавок травмировала его детскую психику «сказками про папу», который вот-вот придет и сделает всех счастливыми. Иногда он даже думал о том, что отца у него никогда и не было. Ведь придумывают же матери-одиночки своим детям папу-летчика, который героически разбился, выполняя боевое задание. Так что вполне возможно, мать выдумала эту легенду, согрешив с кем-то из постояльцев, которым долгое время сдавала комнату. А потом сама так поверила в сказку, что прожила всю жизнь в томительном ожидании призрака. Сто раз просил маленький Илюша показать хоть одну фотографию отца, но мать сразу же начинала горько плакать и говорила, что они все сгорели вместе с домом, который попал под бомбежку. Таким образом, Илья Алексеевич окончательно убедил себя в нелепости теории «мифического» отца и стал жить припеваючи, наращивая все новые и новые капиталы. И вот как-то раз звонит его старый приятель и говорит, что занимался проверкой благотворительных учреждений и наткнулся на данные одного старикана, который по возрасту, имени и фамилии вполне годится банкиру в отцы, или, по крайней мере, в ближайшие родственники. Илья Александрович, конечно, ошалел от такого известия, но вскоре пришел в себя и сломя голову понесся в тот город, где обнаружили однофамильца. За небольшую зеленую пачку банкнот директор богадельни выложил ему как на ладони все записи и архивы минувших лет, из которых выяснилось, что, действительно, этот старичок – его родной папа. Банкиру даже отдали письма его матери, которые она писала отцу во время войны, что снимало все сомнения насчет его существования. Выяснилось, что в конце войны Александр Балышев был тяжело ранен и ему ампутировали все конечности, кроме левой руки. Он не хотел возвращаться домой искалеченным обрубком, просил доктора выписать ему яд, но вместо этого его отправили в богадельню, где находились еще сотни таких же несчастных. Банкир с ужасом посмотрел на дряхлого старика в инвалидной коляске, который уже редко возвращался к действительности, если вообще знал, что это такое. Это был его папа, которого они столько лет ждали. Его существование полностью опровергло спасительную теорию Ильи Александровича, и он вдруг начал ощущать уколы совести, что было совершенно ему несвойственно. Бизнесмен понял, что единственное, что он может сделать для того, чтобы искупить вину перед матерью, в интуицию которой он не верил, – это создать для отца под конец жизни хоть какие-то нормальные условия. Но врач сказал ему, что скорее всего старик не перенесет перемен, поэтому лучше его не трогать и оставить все как есть. Тогда банкир щедрым жестом выкупил здание богадельни, намереваясь сделать там евроремонт, бассейн и солярий для старичков-ветеранов. Однако, вскоре после того, как рабочие начали отдирать слои побелки на потолке, выяснилось, что сия богадельня – уникальный и великолепный архитектурный шедевр эпохи модерна. Илья Александрович, вмиг отрезвев (не зря же он считался денежным королем), понял, что очень выгодно вложил свои сбережения. Теперь, когда бриллиант уникальной формы и огранки сверкал перед его взором, чрезвычайно сложно было заставить себя закопать его обратно в землю. Души прекрасные порывы быстро завяли под напором разума и великолепия дворца. Владея на тот момент огромным капиталом, банкир мог бы оставить дом бедным и больным старикам, но тот манил его со страшной силой. Гораздо сильнее, чем мой стеклянный крокодил в Новой Голландии. Сильнее, чем секс, любовь и любые наркотики на свете. Прекрасный дом задушил последнее sorry Ильи Александровича перед родителями. В результате старичков инвалидов перевезли в другое место, а во дворце завертелась великая стройка. Отец Ильи Александровича, как и предсказывал директор богадельни, не вынес перемены места и вскоре скончался в полном одиночестве.

Когда Марат закончил свой рассказ, мы зашли в маленькую комнату, утопающую в бордовом цвете. Мебель, ковер, мягкий струящийся свет и даже книги на полках были подобраны строго в тон. Как только я вошла, то сразу заметила старинную курительную трубку на книжной полке. Она была еще теплой. Кто-то только что ее курил, потому что воздух был до краев наполнен тонким ароматом чернослива. Рассматривая рисунок на серебряной ручке, где Георгий Победоносец протыкал змеевидного дракона, я опять ощутила непонятную дрожь в руках. Марат мигом уловил произошедшую перемену и с интересом на меня посмотрел. Я поспешила положить трубку на место.

«Пойдем дальше, тут такой смог, что у меня голова начинает болеть», – сказала я, испугавшись знакомых симптомов.

«Ты уверена?» – спросил он, делая акцент на последнем слове.

«Да, пойдем скорее».

Мы двинулись дальше по коридору, утопая ногами в теплом ковре, но мысли мои остались в комнате, на полке рядом с трубкой. Руки дрожали, и я что-то говорила, совершенно не слыша себя, словно в пьяном угаре. Мне было стыдно и хотелось рыдать от чувства собственной беспомощности и незащищенности перед постыдными желаниями. Я вдруг поняла, что крокодил в кафе не был случайностью, пьяной выходкой брошенной женщины. Это было наваждение, болезнь. История банкира… Марат не просто так рассказал мне ее. Начались вещевые «ломки», но закипающий мозг тут же придумал выход из положения. Незаметно я растрепала волосы и сказала: «Марат, я, кажется, потеряла заколку в той вонючей курительной комнате. Ты иди в парк, а я тебя догоню».

В порыве безумной страсти, сгорая от нетерпения, я бежала к заветному предмету, молясь, чтобы никто из гостей не зашел в комнату раньше меня. Только не хозяин трубки.

«Пожалуйста, пожалуйста, будь там. Жди меня», – молилась я про себя.

Притормозив на пороге, я сделала глубокий вдох и подошла к заветной полке. Слава богу, ОНА была там. Ее аромат все так же висел в воздухе невидимыми кольцами, заманивая и кружа. Я снова глубоко вдохнула, и, словно маленький смерч, сладкий запах табака проник в мои легкие, в мое сердце. Я взяла предмет в руки. Я гладила трубку, прижимала ее к лицу, пока чьи-то пальцы мертвой хваткой вцепились мне сзади в шею.

«Не смей мне больше лгать. Никогда, – выдохнул мне в ухо Марат. – Я сразу понял, что ты такая же, как я, поэтому нам не нужно ничего скрывать друг от друга. Только ты и я можем понять, что для нас значат эти вещи».

Испуганно я положила трубку на место и метнулась было к выходу, но Марат взглядом заставил меня вернуться обратно. При этом мое сознание на мгновение раздвоилась, и я увидела себя со стороны. Женщина с распущенными волосами и горящими глазами отделилась от меня, схватила трубку и быстро спрятала ее в сумочку. Той секунды, что она подержала ее в руках, хватило для того, чтобы струя нежного тепла разлилась по всему телу. Я расслабилась и осела в бархатном кресле. Но Марат выдернул меня из него.

«Нет уж, изволь поделиться», – сказал он и задрал мне платье.

Этот секс не шел ни в какое сравнение с тем, в машине, впрочем, как и со всем другим, что было в моей жизни. Я грызла бордовую обивку и ухала в воздушные ямы наслаждения. В порыве страсти я хотела сказать Марату, как я люблю его, но мы поняли друг друга без слов. Его глаза говорили о том же. Полное проникновение двух сущностей, слияние грешников, вещей и чувств. После секса мы молча курили трубку, по очереди передавая ее друг другу. Но надо было спешить, поскольку в парке уже были слышны первые залпы фейерверка. Не явиться туда было бы оскорблением для хозяина. Кое-как приведя себя в порядок, мы поспешили к выходу. Сумка, где лежала украденная трубка, приятно согревала бедро и, проходя в коридоре мимо пальмы, я, как девчонка, подпрыгнула и сорвала большой веерообразный лист.

«Успокойся, – одернул меня Марат, – до сих пор ты производила на моих знакомых хорошее впечатление, не стоит его менять».

Далее все происходило как во сне. Позже я поняла, что с непривычки после белонгирования была под легким кайфом. Жизнь искрилась и переливалась всеми цветами радуги. Давно я не была так счастлива. Пестрыми гирляндами отгремел фейерверк. Затем в Бежевый зал под названием «Столовая» принесли огромный торт. Он был сделан в виде того самого дворца, в котором мы были в настоящий момент, и, поедая одну из стен, я размышляла о том, что этот процесс может быть бесконечным. Мы едим торт-дворец, в котором веселятся маленькие богатенькие людишки. Они, в свою очередь, тоже в данный момент едят такой же торт с еще меньшими людишками, а те людишки, что самые большие и самые богатые, также едят нас всех сразу большой ложкой из огромной тарелки. Возможно, кто-то уже нацелился белыми, выровненными брекет-системой зубами на мою голову.

Потом мы до упаду танцевали, долго со всеми прощались и, наконец, оказались дома. Я открыла сумочку, чтобы достать ключи, и увидела серебряную трубку в отделении для денег. К тому моменту я абсолютно забыла про кражу в банкирской библиотеке, и черт подери, лучше бы я там обнаружила гадюку. До меня вдруг дошло, что я – не просто воровка, которая зарабатывает на жизнь таким недостойным ремеслом. Нет, остатками трезвого разума я поняла, что я – больная, одержимая клептоманка, которая в определенные моменты говорит и действует бесконтрольно, как лунатик. Ощущение было такое, будто на банкете меня опоили наркотическим зельем, вроде абсента, которое, с одной стороны, здорово веселит, а с другой – напрочь отбивает память. А значит, когда в следующий раз я украду что-нибудь более ценное, меня наверняка поймают, посадят в тюрьму или запрут в психиатрическую больницу. Самое ужасное было то, что я ничего не могла с собой поделать. То странное состояние, время от времени находившее на меня, не поддавалось ни разумному контролю, ни логическому объяснению.