Читать книгу Букет из шоколадных роз - Анна Филиппова, Анна Спратто - Страница 4
Глава 4
Оглавление– Угощайся, – заботливо произнесла Беренис, поставив передо мной тарелку со свежими маффинами.
Я кивнула и сделала глоток горячего шоколада, который она приготовила специально для меня (сама она не пила ничего, кроме ромашкового чая, что совершенно не свойственно парижанкам в десятом поколении, каковой она являлась).
– Так что же твой Бернар? – продолжала Беренис, раскладывая у себя на коленях клетчатую салфетку. – Вот так взял и исчез? И даже не объяснил, что случилось.
Я предпочла не рассказывал ей то, о чем сама узнала несколько часов назад. Пусть Беренис считает, что меня бросили. Если я сообщу ей, что Бернар – путешественник во времени, боюсь, она сочтет меня сумасшедшей.
– Да, – печально ответила я, – просто взял и исчез. А ведь мы собирались пожениться. Думаю, у него были веские причины, чтобы так поступить.
– О, милая, – протянула Беренис, – ты слишком великодушна. Знаю, это прозвучит странно, но я немного завидую твоему благородству. Если бы меня бросили за несколько месяцев до свадьбы, я бы рвала и метала.
Я смущенно пожала плечами. Беренис никогда не отличалась тактичностью, и я к этому привыкла. Но когда она говорила мне откровенно унизительные вещи, мне становилось немного не по себе. У меня в голове не укладывается, как можно сказать женщине, которую недавно бросили: А знаешь, я тебе завидую. Но в этом вся Беренис. Она просто не может деликатно промолчать, сочувственно покачать головой или заботливо приобнять за плечи. Ей непременно нужно высказать все, что она думает.
– Я не держу на Бернара зла, – решительно произнесла я.
– Похвально, – сказала Беренис и сделала глоток ромашкового чая.
Я обвела взглядом ее гостиную, обустройство которой было продумано вплоть до мельчайших деталей. Здесь все было на своем месте: тумбочки, вазочки, хрустальная посуда, аккуратно расставленная на полках старинного буфета. Каждый раз, приходя в дом Фарнье, я ощущала себя героиней волшебной сказки. Жизнь Бенедикта и Беренис была идеальной. Они никогда не ссорились, каждый их день был расписан по секундам, а их дочь походила на маленького ангелочка. Что удивительно, они относились друг к другу с искренней привязанностью и заботой. Я восхищалась мудростью и открытостью Беренис. Однако каждый раз, когда я смотрела ей в глаза, у меня возникало ощущение, будто какая-то часть ее семейной жизни остается за пределами людского внимания. Она была счастлива и несчастна одновременно. Счастлива – потому что у нее было все, о чем только может мечтать женщина. Несчастна – потому что для полной идиллии ей недоставало важной детали. Я бы не хотела оказаться на ее месте. Пусть лучше я буду несчастной, но в моей жизни все будет определенно.
– Когда думаешь приступить к работе? – любезно поинтересовалась Беренис.
Я не знала, что ей ответить. У меня был шанс изменить свою жизнь, но я не была к этому голова. Поначалу я думала посоветоваться с папой, но потом решила, что не стоит так сильно его травмировать. Если я скажу ему, что собираюсь пожить в другом времени, потому что надеюсь разыскать парня, за которого собиралась замуж, я разобью ему сердце. С другой стороны, если я просто исчезну и даже с ним не попрощаюсь, это нанесет ему еще больший вред и до конца своей жизни он будет пребывать в неведении. Он этого не заслуживал. Беренис поставила меня своим вопросом в тупик.
– Думаю, через пару дней, – сказала я и на всякий случай отвела взгляд.
– Отлично! – радостно произнесла Беренис. – Тогда мы ждем тебя во вторник?
– Да, – бодро закивала я, стараясь скрыть свое смятение.
В этот момент в комнату вошла Эмма. Она была одета в розовое платье, ее волосы были заплетены в пышные косы. Увидев меня, она радостно улыбнулась.
– Мадам Ламбер! – восхищенно пролепетала она. – Как здорово, что вы пришли. Пока вас не было, мы с мамой собрали три цветочные композиции.
– Серьезно? – удивленно спросила я и перевела взгляд на Беренис.
Она закивала. В отличие от меня Мадам Фарнье терпеть не могла возиться с цветами, и делала это исключительно ради дочери, которой всеми возможными способами старалась привить любовь ко всему прекрасному.
– Эмма делает успехи, – гордо произнесла Беренис.
Я посмотрела на Эмму и одобрительно ей подмигнула. Я всегда общалась с ней как со взрослым человеком. Для меня она была маленькая женщина, у которой есть свои собственные суждения, увлечения и взгляды на жизнь.
На часах пробило три. У меня оставалось ровно четыре часа на принятие решения. Я не знала, что мне делать и чувствовала себя самым потерянным человеком на свете.
– Я, пожалуй, пойду, – сообщила я Беренис.
– Конечно, – закивала она. – Возьмешь с собой маффин?
– Пожалуй.
У Беренис была потрясающая кухарка по имени Лоретт. Она готовила изумительные шоколадные маффины, которым не было равных во всем Париже. Каждый раз, приходя в дом Фарнье, я тайно надеялась прихватить с собой кусочек шоколадного удовольствия и почти каждый раз у меня это получалось.
Беренис выдала мне маффин, салфетку, слегка погладила меня по плечу и посмотрела на меня взглядом, который говорил: У тебя все будет хорошо, милая.
Я встала из-за стола, поцеловала Эмму в щечку. Беренис вышла со мной в коридор, чтобы меня проводить.
– Спасибо тебе за все, Беренис, – задумчиво произнесла я.
У меня вдруг возникло ощущение, будто я больше никогда ее не увижу, и мне стало немного грустно. Она посмотрела на меня с недоумением. Она не понимала, почему и за что я вдруг решила ее отблагодарить.
Я вышла из дома, где жили Фарнье, и вдохнула насыщенный парижский воздух, пропитанный ароматом свежей выпечки. Я не знала, смогу ли когда-нибудь подобрать слова, чтобы выразить всю свою любовь к этому городу. Стоило мне выйти из дома, как мое тело наполнялась сладостными вибрациями и я замирала в блаженном созерцании таинственных улочек, по которым можно бродить часами, неспешных людей, стоящих на в остановках и в очередях за багетами, и машин, проносящихся мимо меня словно слайды на кинопленке. Я бы ни за что не смогла жить в другом городе. На всем белом свете нет места лучше Парижа. Надеюсь, через шестьдесят лет он будет так же прекрасен, как и в тот момент, когда я стояла в самом сердце Латинского квартала и не могла пошевелиться, потому что каждая клеточка моего тела была пронизана благостью и любовью, а перед моими глазами пролетал сверкающий туман, наполняющий мою душу едва уловимым ощущением счастья.
– Мадемуазель! – обратился ко мне премилый старичок в синем пальто и красном берете. – Вы заблудились?
Мне часто задавали этот вопрос, когда я гуляла по Парижу. Незнакомые здания, узкие улочки, старушки, одетые в шикарные платья, – все это каждый раз производило на меня такое впечатление, что я невольно становилась похожей на потерянную туристку.
– Все хорошо, – заверила я старичка и отправила себе в рот кусочек маффина.
Старичок улыбнулся и приветливо помахал мне рукой. Я обожаю наблюдать за парижанами – особенно за теми из них, которые влюблены в Париж так же сильно, как и я. По взгляду старика я сразу поняла, что он прожил в Париже всю жизнь. Наверняка, он тоже нередко замирал в созерцании любимого города.
Старичок пошел свой дорогой. Я простояла еще несколько секунд, затем сделала глубокий вдох и направилась в сторону шоколадницы. Мне нужно было срочно увидеть папу. Я решила, что не расскажу ему о своём разговоре с Камиллой и не стану спрашивать его совета. Я просто посмотрю в его глаза и мне сразу станет понятно, как лучше поступить.
Когда я вошла в шоколадницу, папа заботливо выкладывал на витрину куски свежего грильяжа. Он не сразу заметил, как я вошла. Когда он занимался шоколадом, его было трудно отвлечь. Он полностью погружался в процесс темперирования, глазирования и конширования.
– Привет, пап, – сказала я, закрыв за собой дверь.
– О, здравствуй, милая! – поприветствовал меня папа, вернувшись к реальности. – Как ты?
Я многозначительно кивнула.
Он вышел из-за прилавка и мы присели за столик у окна. В обеденное время в шоколаднице практически на было посетителей. Большинство клиентов приходило в утреннее и вечернее время. Если я заходила к папе с двух до трех, у нас было минимум полчаса, чтобы посидеть, поболтать и выпить по чашечке горячего шоколада.
– Бернар так и не объявился? – отчаянно спросил отец.
В ответ я лишь пожала плечами. Мне безумно хотелось рассказать ему о том, что мне выпал шанс круто изменить свою жизнь, но я боялась разбередить раны на его сердце. С тех пор как ушла мама, он стал вести замкнутый, почти аскетичный образ жизни и воспринимал любой выход из зоны комфорта как страшную трагедию. Я обращалась с ним словно с фарфоровой статуэткой, стараясь не говорить лишнего. Информация о том, что я собираюсь совершить путешествие во времени могла окончательно выбить его из колеи.
– Думаю, мне пора забыть его имя, – томно произнесла я и крепко сжала папину руку.
– Правильно! – бодро закивал папа.
Я задумалась и осознала одну очень важную вещь. Папа по-прежнему считал Бернара редким негодяем. Но он вовсе таковым не являлся. Он был прекрасным благородным мужчиной, умеющим путешествовать во времени. Во всяком случае мне хотелось в это верить.
– Знаешь, пап, – радостно произнесла я, – я думаю, что Бернар бросил меня не по своей воле.
Папа удивленно приподнял брови и откинулся на спинку стула. Он явно был настроен скептично. Ни ничего. Со временем он все поймет.
– Что ж, надеюсь, так оно и есть, – сказал папа и загадочно мне улыбнулся.
Думаю, он просто хотел мне верить. Так же, как я хотела верить Камилле. То, что она мне рассказала, было полным бредом, но полностью оправдывало Бернара и к тому же давало мне шанс начать новую жизнь.
Я просидела у папы почти два часа. За это время в лавку зашло порядка пяти клиентов. Папа обслуживал их с такой скоростью, что я едва успевала сделать глоток горячего шоколада, как он уже снова сидел напротив меня. Мне хотелось наговориться с ним на несколько десятилетий вперед, но я понимала, что это невозможно – ведь если я окажусь в другом времени, он будет первым, по кому я соскучусь и каждую минуту моей новой жизни, которая, вполне вероятно, начнется через час с лишним, мне будет его немного не хватать.
Папа дал мне с собой упаковку трюфелей и кокосовую плитку. Неплохой набор для путешествия. Выходя из кондитерской, я в последний раз посмотрела в его сторону и нежно произнесла:
– Я люблю тебя, папочка.
С тех пор как мама ушла, я была единственным человеком, который признавался ему в любви. В тот день, когда моя жизнь должна была в корне измениться, я сделала это с особой теплотой – ведь мне стоило обеспечить его своей любовью на всю оставшуюся жизнь.
– И я тебя люблю, милая, – сказал папа мне в ответ.
Я смущенно кивнула и вышла из шоколадницы. Мои глаза были полны слез. Мне хотелось кричать от боли, которая сковала мое сердце тяжелыми цепями. Я знала, что будет тяжело, но не думала, что до такой степени. Каждый раз, покидая папину шоколадницу, я испытывала легкую грусть. Но в день, когда я покидала ее навсегда, мне было не просто грустно – я была абсолютно раздавлена. Я шла не оборачиваясь. Я знала, что если обернусь, то больше не смогу сдерживать эмоции, которые накатывали на меня словно штормовые волны.
Я дошла до Сен-Сюльпис за десять минут. На часах было без пятнадцати семь. Какие-то пятнадцать минут отделяли меня от новой жизни. Я по-прежнему не могла осознать, что со мной происходило. Казалось, я просто смотрю фильм, в котором играл главную роль.
Пятнадцать минут пролетели незаметно. Кажется, за это время я едва успела закрыть и открыть глаза. Камилла не пришла. Я начала волноваться. За несколько секунд я построила пару предположений о том, что могло с ней произойти, как вдруг осознала, что было крайне глупо верить в сказку о путешествиях во времени. Я снова почувствовала себя бестолочью – прямо как в тот день, когда ждала Бернара в кафе, а он не пришел. Я взялась за голову. Как я могла быть такой наивной? Вся моя жизнь была одним большим уроком, который я никак не могла усвоить. Наверно, проблема в том, что я слишком упряма. Мне все время хотелось того, что не было положено мне по судьбе. А может, я вовсе этого не хотела и просто вела себя как малое неразумное дитя? С чего я вообще решила, что мне стоит стремиться к идеальной жизни? Я не такая, как Беренис. Я не смогу достойно исполнять роль смиренной домохозяйки. Пожалуй, я похожа на свою мать. Мы обе плывем против течения и никогда не будем знать, чего, на самом деле, хотим.
Из моих глаз хлынули слезы. Я стояла прямо у входа в Сен-Сюльпис и думала о том, как достучаться до Бога. Или если я не хожу в церковь каждое воскресенье, он не захочет со мной разговаривать? Кстати говоря, если человек каждое воскресенье ходит в церковь, это еще ни о чем не говорит. Взять, например, мою маму. Она ярая католичка, может цитировать отрывки из Библии, но однажды совершила ужасный, непростительной поступок: разбила сердце моему отцу.
Я медленно прихожу в себя. Мне не удалось поплакать, но думаю, я вполне смогу сделать это дома, где меня никто не будет видеть. Я делаю глубокий вдох, бросаю досадливый взгляд на Сен-Сюльпис и иду в сторону бульвара. Сейчас я приду домой, сварю себе кофе, съем кусочек кокосового шоколада, который мне дал папа (он говорит, что кокос вдохновляет на смелые поступки) и подумаю о том, что мне делать со своей жизнью.
Внезапно поднялся сильнейший ветер. Я шла в сторону Сен-Жермен, а он дул прямо мне в лицо, словно предупреждая об опасности.
– Вивьен! – вдруг услышала я знакомый голос.
Я обернулась и увидела Камиллу. Она стояла у Сен-Сюльпис, а над ее головой висело облако ослепительного света. Я стояла буквально в двух шагах от нее и нас разделял огромный вакуум, наполненный бушующим ветром, который не давал мне продвинуться к Камилле.
– Иди ко мне! – кричала Камилла.
Ветер обдувал ее со всех сторон. Она пыталась устоять на месте. Тщетно. Ветер буквально сбивал ее с ног. Она встала на колени и прикрыла лицо руками. Я попыталась сделать шаг. Ветер склонил меня к земле и я не заметила, как оказалась лежащей навзничь. Я с трудом встала на колени, сделала отчаянный рывок и приблизилась к Камилле.
– Еще немного! – продолжала кричать она.
Я сделала его одно движение, как вдруг ощутила мощнейший удар сзади и снова оказалась лежащей навзничь, после чего в мою голову ударил густейший туман и на какое-то мгновение я перестала ощущать реальность. Я не знаю, что было потом. Я просто лежала у подножия Сен-Сюльпис, мимо меня проходили люди и печально качали головами? Или все это был глубокий сон и на самом деле я была у себя дома: печальная, покинутая, отчаявшаяся? Или я придумала эту историю, потому что моя жизнь была слишком скучной? Я не знаю, что произошло со мной ровно в семь часов по парижскому времени, но на всякий случай буду обходить Сен-Сюльпис стороной.