Читать книгу Филология - Анна Филосян - Страница 2

В городе утро. Под войлоком неба

Люди и вещи бесплотны, расплывчаты.

Людям не надо ни зрелищ, ни хлеба,

Им на работу пробраться неслышно бы.

Ты ещё спишь. Снятся райские заросли.

В центре небесной воронки завинченной

Ты улыбаешься тайному замыслу

Полуулыбкой Джоконды давинчевой.

Ты ещё спишь и не знаешь беспечно,

Что мир скоротечен, порочен, увечен,

Что род человеческий бесчеловечен,

Что выход в другие миры засекречен.

Ты ещё спишь. Одеяльце подоткнуто.

Спящая куколка в ласковом коконе.

Я наблюдаю украдкой, инкогнито,

Как по микрону растут твои локоны,

Как ты сопишь и вздыхаешь размеренно,

Как кулачки зажимаешь уверенно,

Как озаряешь ты небо дождливое.

В городе утро. Ты спишь. Я счастливая.

Я помню город двадцать лет назад.

Рассерженный, испуганный, безликий,

Он в вены проникал, как слабый яд,

И, как Леон, не оставлял улики.

Дышал в затылок жжёною листвой,

Блестел кастетом за углом, где ждали двое,

Сбегал от взгляда по разбитой мостовой

И приникал к воде, как зверь на водопое.

Я помню улицы, как пальцы без колец,

Впивавшиеся в голые проспекты,

Тугое небо, как студёный холодец,

Желавшее всему мирскому скорой смерти.

Я помню, как тускнели фонари,

Одетые всегда не по погоде,

Орущие шансоном кабаки

И алую помаду шлюхи в переходе.

Я помню чувства тщетности накал.

Постыло всё, и иногда казалось,

Что я попал в безвременный канал.

Но времени подвластно всё, как оказалось.

И вот уже пред нами город-сад

Цветёт и пахнет дорогим парфюмом,

Сверкает кольцами по нескольку карат,

Суёт в лицо искусственную юность.

Оброс культурным слоем, как жирком,

Стал чище, легче, словом, выносимей.

Но отчего всё чаще мне тайком

Являются былого пилигримы?

И снова счастлив я среди руин

В том городе, что до седин не дожил.

Наверное, он просто был моим.

Наверное, я просто был моложе.

Мы знакомы недавно, гораздо недавнее многих.

Для богов и подавно смешной, несущественный срок.

Тем острей ранит сердце клинок предстоящей дороги.

Тем страшнее разлуки тугой заведенный курок.

Был апрель. Наш любимый поэт написал: «В человеках

Издали видна воля благая». По воле благой

Довелось нам с тобой познакомиться в библиотеке.

Так с тех пор и читаем друг друга, как книгу, взапой.

Как прожить без историй твоих многословных

                                                          живительной влаги?

Как продлить этих глаз развесёлый раскосый полет?

Где брать силы, чтоб выйти из этой земной передряги?

Как расстаться с тобой и в психушке не встать на учет?

Нет ответов. Лишь тёмные зыбкие сны и пустые аллеи.

Эта осень проложит меж нами кромешный, неторенный мрак.

Но ничто в целом мире нарушить наш «клуб» не сумеет.

Фляжку с граппой в дорожную сумку – и я у тебя!

Посередине мира и миров,

Не выходя из комнаты, не совершив ошибку,

Я ожидаю. Ночи стынет кров,

Проваливаясь в сон бесплотно-зыбкий.

Распахнута, как тысяча десниц,

Низвергнута, как тысяча тиранов,

Моя душа, не ведая границ,

Божественные кущи облетает.

Пространство помещается в кулак.

На языке пожар кроваво-кислый.

Я пребываю, жизнью жизнь поправ,

В чистилище парадоксальной мысли.

Я жду тебя. Час икс неотвратим.

Печальнее всего на этом свете

Круговорот людей. И тот азарт, с каким

Нас переигрывают собственные дети.

Мы такие смешные, угловатые, слабые,

Он наверное смотрит на нас и посмеивается.

Палачи или агнцы; индусы, евреи, арабы ли;

богачи, бедняки; нимфоманки и бабники —

всех и каждого трепетно любит, не разуверивается.

Наблюдая за чашкою крепкого чая утреннего,

как мы слепо блуждаем в двухмерном своём измерении,

подражаем кумирам, пестуем обиды беспочвенные,

нелепо хватаем ртом воздух, как рыбы беспомощные,

не бросает нас гибнуть в аду нашем муторном,

потихоньку поддерживает жалких огарков горение.

Разгребая завалы беспечности, алчности, глупости,

несусветного хамства, обмана, стяжательства,

вдруг наткнётся на душу чистейшей бесхитростной

                                                               хрупкости,

вытрет пот и подумает: «А не напрасно старался-то».

Люди уходят, как птицы

Клином на юг улетают.

И, как вязальные спицы,

Петли в душе оставляют.

Люди уходят, как тигры,

Гордой походкою в чащу.

Их полосатые титры

Фильм чёрно-белый венчают.

Люди уходят, как солнце

За горизонт садится.

Люди уходят звонко,

Как бьётся бокал с игристым.

Люди уходят, как рельсы

Синюю даль разрезают.

Их души почти не весят,

Лишь, как клинки, сверкают.

Люди уходят, как гири

Тяжестью на пол спадают.

Люди уходят. И с ними

Земля из-под ног убегает.

А бывает так: в выходной проснёшься,

отраженью своему вымученно улыбнёшься,

поразмыслишь о насущном, вглядишься в грядущее,

сваришь кофе, вытрешь пыль, погрустишь о тщете                                                                                      сущего.

Подойдёшь к окну, примеришь тусклый осенний                                                                                        свет,

поймёшь, что он тебе не к лицу, поёжишься, накинешь на плечи плед.