Читать книгу Сокровища моего отца - Анна Горельникова - Страница 4
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
ОглавлениеКогда мне был всего год с небольшим, я сильно заболел. Судя по рассказам мамы, это было воспаление легких. Температура не падала, я перестал кушать. Мама молилась день и ночь. Когда мне стало совсем плохо, она написала отцу на фронт письмо, в котором раскаивалась, что не уберегла долгожданного сына. Соседи приходили как будто бы ее поддержать, но на самом деле – проститься со мной. Дедушка Никита был реалистом, поэтому молиться не стал. Он смастерил маленький деревянный гробик и поставил его в сенях к ужасу мамы и сестры. А на реке Няньге в то время был ледоход, так что деревня оказалась отрезанной от внешнего мира и благ цивилизации. Никакой врач из райцентра до нас дойти не мог. Все понимали – дело плохо.
Но, видимо, судьба решила дать мне шанс задержаться на этом свете чуть подольше. Узнав о моей болезни, в деревню по льдинам на реке Няньге каким-то чудом дошла врач из соседней Ханеневки. Ее эвакуировали из блокадного Ленинграда в нашу область. Она пришла к нам домой, дала мне какие-то лекарства, которых здесь было не достать, сделала уколы… И вдруг дело пошло на поправку! У меня появился аппетит, я даже начал ползать по печке, что-то мычать. Мама была на седьмом небе от счастья, сестра радостно со мной играла, соседи приходили праздновать второе рождение. Дед Никита, чертыхаясь и радуясь одновременно, думал, какого черта зря извел столько досок и во что бы полезное теперь переделать мой гробик. В итоге из него получился отличный ящик для рассады. Жизнь пошла своим чередом.
Я не помню имени моей спасительницы, но всю жизнь знал, что возможность каждое утро встречать рассвет подарила мне простая врач из Ленинграда, которая не побоялась, рискуя собственной жизнью, пойти по льдинам в далекую небольшую деревню к больному ребенку, хотя могла бы и не делать этого.
Геннадий Горельников, 18 лет
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
Где берег, заросший полынью,
Леса да просторы полей…
Мне дали хорошее имя
В деревне родимой моей.
Жизнь рано меня опалила,
Окрасив виски в седину,
И мама мне часто твердила:
– Ты дважды родился в войну!
…По чистым в избе половицам
В ту зиму пошёл ты, сынок…
И вскоре, так надо ж случиться, —
Как вдруг заболел ты и слёг.
Да так, что надежды не стало
Тебя излечить и спасти…
Я разум почти потеряла,
Отцу написала:
– Прости, —
На фронт, – что теряю желанного…
Да Бог, видно, что ли помог:
В деревне, ты знаешь, ни странно,
Что новость бежит раньше ног.
И вот в Ханенёвку то ль птицы
Её принесли, не пойму:
Был ледоход, и пробиться
Ни к нам, ни от нас – никому.
Я плакать могла лишь от горя
С сочувствием вдов из села…
Но врач нашу Няньгу в заторе
По льдинам, представь,
перешла!
И тут же взялась за уколы.
– А ну, перестать голосить!
Будь, мама, счастливой, весёлой,
Сын долго у вас будет жить!
…Как ни были б радостно-сладки
Нежданные жизни дары,
Я помню: врачу-ленинградке
Обязан
рожденьем вторым.
ВОРОБЕЙ
Воробей – не певец: его песни
И не песни – речитатив.
В детстве был я в жестокой болезни —
Он стократ повторял мне: « Чуть жив!»
Я в мороз его в детских ладошках
Грел горячим дыханьем своим,
И военные
хлебные крошки
Мы делили все поровну с ним.
А зима наметала сугробы,
Выли ветры в печной трубе…
После долгой и трудной хворобы
Что-то общее было в судьбе
Воробья
и мальчишки больного,
Что упорно цеплялись за жизнь…
И, как высшего блага земного
Мы желали друг другу:
– Держись!
…Не орел я и малого роста,
Над землей не парил в облаках;
Что другим доставалось
так просто, —
Я с киркой брал да с ломом в руках.
Может быть, и порою безвинно
Жизнь хлестала меня, словно плеть, —
Мне живучести воробьиной
Чуть хватало,
чтоб смерть одолеть.
Не однажды и зимняя вьюга
Будет в плаче со мной подвывать:
Потеряю я лучшего друга,
И отца потеряю, и мать.
…Годы шли.
А судьба куролесила,
Столько было
глубоких скорбей…
– Мы ведь живы! – ликующе, весело
До сих пор мне кричит воробей.
Село Волхонщино, наши дни
