Читать книгу #ЛитФак. Лучшие тексты первого сезона - Дарина Александровна Стрельченко, Дарина Стрельченко, Анна Клеймёнова - Страница 5

– Руку круглее, Алекс. Как будто держишь яблоко. Вот так…

Учиться надо долго и вдумчиво – она всегда говорила это детям. Только с годами, только через слёзы и отвращение, через стёртые пальцы и часы за инструментом появляются мысль и любовь – разве что ученик не гений. Сашка был не гений. Но он был фантастически упёртый, амбициозный звездолов, и Клара Игоревна часто вздыхала в учительской:

– Был бы помладше, взяла б на Чайковского.

– Так сейчас бери, – не без зависти советовали коллеги.

– Мало времени, – морщилась Клара. – Не успеть подготовиться.

К зиме об этих разговорах прознал сам Саша.

– Клара Игоревна, давайте поедем на Чайковского в будущем году. Я смогу!

– Туда тренируются годами, Алекс. Ты без году неделя знаком с инструментом!

Саша мрачнел, умолкал, приставал снова, но Клара была достаточно мудра, чтобы не поддаваться рыжекудрому обаянию. А в остальном всё шло отлично: они одолели элегию Металлиди и «Ариэтту» Скултэ, Санёк освоил вибрато, и звук стал удивительно живым. Однако к концу второго года жадная учёба всё же дала перегиб: стала болеть шея, пальцы стёрлись о струны, в сборнике попался неподдающийся «Танец» Бабаджаняна, и Сашка пошёл вразнос: начал прогуливать, отказывался заниматься дома.

Как-то вечером Кларе позвонила его мать – огненно-рыжая женщина с печальными глазами, – сказала, что им придётся выкупить школьный инструмент: Александр исчиркал деку чёрным маркером. Клара даже растерялась, но мать была растеряна ещё сильней: к концу разговора она почти плакала, умоляя повлиять, что-то сделать…

Клара попыталась: провела долгий разговор, после которого Саша не появлялся всю четвёртую четверть. Явился только на последний урок – угрюмый, злой, с гигантским букетом. Следом за ним шла мать.

– Клара Игоревна, мы решили, что больше не будем заниматься скрипкой, – уныло произнесла она. – Но мы вам очень благодарны, Саша говорит, вы чудесный педагог…

Ученик не глядя опустил на стол красные маргаритки в фольге. Потом всё-таки поднял глаза, зыркнул исподлобья.

– Оставьте нас на минуту, – вдруг попросила Клара. Дождалась, пока мать выйдет, и, понизив голос, сказала: – Слушай, Сашка. В ноябре конкурс Чайковского. Будем участвовать.

И он кивнул, и даже не сказал ни слова – как будто, так и надо.

…У них не было ни идиллии, ни тихих вечеров за инструментом. Были крики и ссоры, такие, что прибегала директор. Саша швырял ноты, Клара хлопала дверью, выставляя его вон, но он упорно возвращался на следующий день – с наломанной сиренью, с дешёвыми шоколадками, с маргаритками или с пустыми руками и глазами в пол.

– Давайте дальше, Кларигоревна.

И они продолжали, и летнее время до её отпуска пролетело незаметно. А через три недели они встретились снова – он выросший и загорелый, она тихая и опустошённая поездкой в родной городок.

– Клара Игоревна… Что-то случилось?

– Сначала собираешь, выигрываешь, копишь… – вздохнула она. – А когда вроде бы всё есть, даже понять не успеваешь, как начинаешь терять…

Сашка ничего не спросил; сам поставил чайник, сам сходил вымыть её вечно грязные кружки.

– Пейте.

– А ты?..

– А я поиграю.

С того дня ссоры сошли на нет, да и ссориться стало некогда: до конкурса оставалось три месяца. В первом туре Санька играл двадцать четвёртый каприс Паганини и вальс-скерцо Чайковского – за бесконечными повторениями ей даже перестал сниться бывший жених. Снился теперь Алекс – всегда отражение в зеркале, всегда со скрипкой, с идеальной постановкой рук, ног и спины.

…После того, как они отправили запись на заочный тур, Клара пригласила ученика в гости и всё восклицала:

– Что за манеры!

И шлёпала по рукам, вручая десертную ложку, и заставляла сидеть и есть торт как следует… Санька смеялся, они пили каркадэ из белых чашек, а из колонок неслась запись – вальс Ребикова и «Джульетта-девочка» Прокофьева, которые они выбрали для следующего концерта.

…После второго тура она поймала его за кулисами, усадила на плюшевый пыльный пуф, и, захлёбываясь, сжимая холодные, влажные от пота пальцы бормотала:

– Спина прямая, плечи расправлены, изгиб рук изящный, как у балерины, шея лебединая… Я смотрела на тебя из боковой ложи, Алекс, и думала: ты ли это? Совсем кавалер, Алекс… Совсем скрипач.

…После третьего тура она отпаивала его чаем в гостинице, где финалистам выделили целый этаж. Сашку била дрожь, и он всё спрашивал:

– Вторая? Ведь вторая же, Клара Игоревна?

– Вторая, Алекс! Пей, отогревайся… Ещё простыть не хватало, – едва сдерживаясь, говорила она, а пузырь счастья всё надувался внутри, давил на голосовые связки, делая голос сиплым, дрожащим.

– Вторая же, да?

– Вторая. Вторая! Вторая премия, Алекс! Пей…

***

Хоть Клара и говорила, что ученики её пойдут в консерваторию только через её труп, Сашка пошёл. Они разругались страшно. Он уехал, так и не получив её благословения, и год спустя не без страха стучал в знакомую дверь.

В кабинете визгливо замолкла скрипка, шаркал стул за учительским столом. Клара знакомым, летящим шагом подошла к дверям.

– Ольга Евгеньевна, чего тако… Ой! Алекс! Алекс… Проходи…

Она быстро свернула урок с белобрысой девочкой, с любопытством глазевшей из-под чёлки, выписала ей домашку и, напутствуя «Мизинец! Мизинец на грифе!», отпустила восвояси.

– Какая вы красивая! – вместо приветствия нервно произнёс Сашка.

Клара, смутившись, одёрнула тёмное с искрой платье.

– Сегодня играем в администрации… Сколько лет, сколько зим, Алекс! Не звонил, не писал…

– Так я думал… Клара Игоревна!.. Закрыл сессию – и сразу к вам… Вы сердитесь ещё?

– Алекс… – выдохнула она, пожимая его веснушчатую руку обеими своими. – Как ты там? Рассказывай!

Он некоторое время молчал, успокаиваясь, собираясь с мыслями. Провёл пальцем по лакировке скрипки, сел на привычное место у стола – неожиданно долговязый, не знающий, куда деть длиннющие ноги. Огляделся:

– Я смотрю, всё как прежде?

– Время у нас не торопится. – Клара притворила дверь, села на учительское место, украдкой глянув в зеркальную дверцу шкафа. – Тебе ли не помнить, музыке надо учиться…

– Долго и вдумчиво, – со смешком подхватил он. Наткнулся взглядом на свою грамоту за Чайковского.

– До сих пор храните?

– А как же. Такие грамоты у педагога случаются раз в карьеру.

Он покраснел.

– Я знаю, что делать, чтобы было два.

– Ну-ка, ну-ка?

– Давайте сыграем дуэтом. Я серьёзно, Клара Игоревна. Давайте. У них уже три года есть эта номинация. – У Сашки даже глаза загорелись, совсем как раньше. – Я всегда хотел играть с вами. По-настоящему играть…

– Алекс, – ласково протянула она, – не чепуши. Я тебе уже и в подмётки не гожусь.