Читать книгу Химеры картинной галереи - Анна Князева, Ксения Князева - Страница 5

Прошло два часа с тех пор, как Осташевский приступил к допросу Виктории. Ни Надежда, ни Астраханский не знали, о чем идет речь в кабинете на втором этаже. Они оставались на первом.

Ираида Самсоновна ушла с полицейскими осматривать мужскую гостиную. Рабочих пришлось отпустить, и завершение ремонта вновь отодвинулось, по крайней мере, еще на один день.

Надежда оставалась спокойной во многом из-за того, что рядом был Лев. Он же, напротив, нервничал, расхаживал по гостиной и звонил своему другу, следователю Протопопову, но тот не брал трубку.

Усевшись на диван рядом с Надеждой, Астраханский молча уставился на картину, висевшую в простенке между окнами. Он вдруг спросил:

– Тебе не кажется это странным?

– Что? – Задав этот вопрос, Надежда ожидала комментариев по поводу смерти Шимаханского.

– Она в бальном платье, а за ее спиной – заснеженный парк.

Помолчав, Надежда уточнила:

– Ты про портрет?

– Девушка в декольте, с голыми руками – в зимнем парке. Тебе не кажется это странным?

– Послушай, Лев, мне сейчас не до этого.

– Ларец в ее руках, – Астраханский поднялся с дивана и подошел к картине. – Он же тяжелый, это видно – из дерева, с металлической оковкой. Наверняка что-то лежит внутри. Странная картина. У подготовленного человека вызывает много вопросов.

На втором этаже послышались голоса, на лестнице появились Осташевский и администратор Виктория. Они спустились в гостиную, Виктория открыла створку антикварного шкафа и обернулась к следователю:

– Можете убедиться.

Он заглянул в шкаф и проронил:

– В самом деле – их пять.

К ним подошла Надежда.

– Объясните, в чем дело.

– Вчера вечером я принесла Шимаханскому в примерочную чашечку кофе. После примерки пошла туда, чтобы забрать чашку, но на подоконнике стояло одно блюдце. Меня, конечно, это задело. Ираида Самсоновна только что купила Кузнецовские чайные пары, и уже – некомплект.

– Не думаю, что чашку взял Шимаханский, – усомнилась Надежда.

– Тогда куда она делась? – спросила Виктория.

– Поговорите с Анастасом Зеноновичем, возможно, ее разбили.

– Он сказал, что в его присутствии чашки не бились.

– И что это значит? – Надежда перевела взгляд на Осташевского.

– Я полагал, что вы мне объясните, – срезонировал он.

Астраханский взял Надежду за локоть и придвинул к себе.

– Дальнейшее общение с вами Надежда Алексеевна продолжит в присутствии адвоката.

– Адвокат? – Осташевский демонстративно покрутился на месте: – Его здесь нет. Должен вас огорчить: Надежде Алексеевне придется сейчас пройти со мной в кабинет, поскольку я намереваюсь ее допросить.

– Я пойду с ней, – решительно заявил Астраханский, но Осташевский возразил:

– Вы не адвокат.

– Я – следователь.

– Я – тоже, и ваша помощь мне не нужна. – Осташевский стал подниматься по лестнице. – Идемте со мной, Надежда Алексеевна.

Надежда посмотрела на Льва. Он кивнул и тихо сказал:

– Только «да» или «нет». Ничего лишнего.

Войдя в кабинет, Надежда села в свое кресло, однако Осташевский попросил ее пересесть, поскольку на столе уже лежала его папка.

Надежда пересела на стул. Следователь устроился в кресле и положил перед собой бланк протокола:

– Фамилия, имя, отчество?

– Раух Надежда Алексеевна.

– Год рождения?

– Вечно одно и то же… – обронила она.

– Да вы, я вижу, человек опытный?

– Мне случалось давать показания.

– Знаю-знаю… Убийство охранника, похищение кандидата в депутаты – и все в одном помещении. Такое чувство, что здесь не ателье, а провальная яма[4].

– Вернемся к вашим вопросам, – перебила его Надежда.

– Адрес постоянной регистрации?

Она ответила, и он внес ответ в протокол, также записал ее должность и место работы.

– Образование?

– Высшее.

Вписав последнее слово, Осташевский положил ручку на стол:

– Поговорим откровенно.

– А я не собиралась вам врать.

– По какому случаю состоялся вчерашний прием?

– По случаю открытия нового направления – пошива мужских костюмов.

– Насколько мне известно, вы начали шить их месяц назад, а прием устроили только вчера. Почему?

– Могу объяснить, – Надежда недовольно поежилась. – Мы планировали приурочить прием к открытию новой гостиной. Но открытие откладывалось, и тянуть дольше не было смысла.

– По какому признаку выбирались приглашенные?

– Все они – клиенты Анастаса Зеноновича. Перешли к нам вместе с ним из ателье на Кутузовском.

– Своих знакомых на прием приглашали?

– Помимо клиентов Тищенко, на приеме присутствовал закройщик Соколов, моя мать, администратор Виктория, фотограф и мой знакомый – адвокат Фридманович.

– Зачем был нужен адвокат? – заинтересовался Осташевский.

– Я пригласила его как друга.

– Вы не упомянули охранника и официантов. Сколько их было?

– Трое. Всех отпустили, как только в гостиную принесли Шимаханского.

– Давайте по порядку. На какое время был назначен прием?

– На восемь часов.

– Двадцать ноль-ноль, – Осташевский вписал в протокол несколько строк. – Во сколько начали по факту?

– Примерно в это же время.

– Почему – примерно? Вы не присутствовали?

– Я задержалась.

– Причина?

– Пуговицы.

– Краткость – сестра таланта, – заметил Осташевский. – Но, боюсь, что не в этом случае.

Надежда с вызовом объяснила:

– На вечернем платье, которое специально шилось к этому дню, есть тридцать маленьких пуговиц. Их нужно застегивать.

– Сколько? – удивился следователь.

– Тридцать штук. И все – на спине.

– Понимаю – пока вы застегивались, вы опоздали. И что же? В начале приема не было никаких вступительных слов или напутствий?

– Гостей встречала моя мать. Она всех поприветствовала. Мероприятие проходило в свободном формате с единственной целью – привязать клиентов к новому месту.

– Вот и привязали… Но только не все уцелели.

– Неуместное замечание.

– Прошу меня извинить, – усмехнулся Осташевский. – К слову пришлось. Еще один вопрос: когда впервые у вас появился Тищенко?

– Я же говорила – месяц назад.

– Как он объяснил причину ухода из ателье на Кутузовском?

– Ателье на Кутузовском закрылось. И, прошу заметить, не по моей вине.

– Почему Тищенко пришел именно к вам?

– Спросите у него.

– Я задал вопрос…

– Тищенко живет в пяти минутах ходьбы от моего ателье. Это определило его выбор.

– Смотрите-ка… Выходит, вам повезло?

– Если бы повезло, я бы не говорила с вами сейчас.

– Тоже верно, – Осташевский записал в протокол пару слов. – Теперь определимся со временем. В двадцать ноль-ноль начался прием. Во сколько вы спустились в гостиную?

– Примерно через двадцать минут.

– К тому времени все уже собрались?

– Опоздавшие подходили и позже.

– Есть список приглашенных?

– Он у Ираиды Самсоновны.

– Сколько в списке человек?

– Двадцать шесть, но были те, кто пришел с женами.

– Жен в счет не берем.

– А это как вам будет угодно.

– Значит, в двадцать минут девятого вы спустились в гостиную. Что было дальше?

– Тищенко представил меня своим клиентам.

– Всех запомнили?

– Только некоторых.

– Как насчет Шимаханского?

– Его трудно не запомнить, он человек колоритный.

– Кто подал идею примерить костюм во время приема? – спросил Осташевский.

– Шимаханский. Он сказал, что другого времени у него нет.

– Примерка проходила в незаконченной гостиной?

– В мужской примерочной.

– О чем вы с ним вчера говорили?

– Вам нужен дословный пересказ? – съязвила Надежда.

– Я спрашиваю, вы отвечаете, – одернул ее следователь.

– Шимаханский поблагодарил меня за то, что я приютила Анастаса Зеноновича.

– И все?

– Сказал, что в его возрасте смена портного равносильна инфаркту, – Надежда опустила глаза и покачала головой. – Как в воду глядел… Через два часа эти слова превратились в реальность.

– С его сердцем он смог бы прожить до глубокой старости, – сказал Осташевский. – По крайней мере, так считает медицинский эксперт. Во сколько Шимаханский и Тищенко ушли на примерку?

– Около одиннадцати, когда гости начали расходиться.

– А если точнее?

– Спросите у Тищенко, он скажет. Послушайте… – недовольно проговорила Надежда. – Вы сказали, что Шимаханский имел здоровое сердце. Но он все же умер. Как это понять?

– Шимаханский был гипотоником. Вчера около одиннадцати часов вечера он принял препарат, понижающий артериальное давление, в результате чего случилась резкая гипотензия, остановка сердца и смерть.

– Зачем же он это сделал? – удивилась Надежда.

– Ему помогли. – Говоря, Осташевский не отрывал глаз от ее лица.

Сообразив, к чему клонит следователь, она побледнела:

– Не хотите ли вы сказать, что в стенах ателье кто-то насильно заставил Шимаханского принять препарат?

– Хочу, – следователь продолжал за ней наблюдать. – Шимаханский знал, что эти таблетки для него – верная смерть. При вскрытии в желудке Шимаханского обнаружена смесь из спиртного, пищи и кофе с высоким содержанием препарата для гипертоников. Тот же препарат в высокой концентрации присутствовал в его крови.

– Вот видите, значит, он сам… – начала Надежда.

Но Осташевский прервал ее:

– Не стоит спешить с выводами. Препарат попал в его организм вместе с напитками или с пищей.

– Подсыпали?

– Подсыпали или подмешали – не имеет значения, – заключил Осташевский. – Главное – факт. Кто-то преднамеренно убил Шимаханского. Осталось только выяснить, кто.