Читать книгу Пирог с крапивой и золой - Анна Коэн - Страница 3

1921–1922

Девочек было шестеро – самый маленький класс за недолгую историю пансиона. На шестерых выделили три дортуара, по две кровати в каждом. Платяной шкаф один на двоих, одно на двоих деревянное распятье. Рядом с дортуарами находилась общая умывальня, а классные комнаты были этажом выше, и в них проводили все занятия, кроме домоводства, рисования и танцев.

Для танцев и гимнастики был зал, переделанный из бывшего салона: с большим эркером, глядящим на лес, со станками вдоль стены, где в щели между стеклами задувал ветер. Ранним утром мышцы деревенели от холода, пока движения не разгоняли кровь по жилам. Сухощавая пани Мельцаж отбивала тростью такт. Этой же тростью она выравнивала неверно стоящие ноги, приподнимала подбородки, а могла и стукнуть по «горбатой спине».

Хотя наставницы частенько шептались об огромных тратах на уголь и дрова, холод был постоянным гостем на учебном этаже с октября по апрель.

Рисовать с натуры воспитанницы ходили на улицу, пока позволяла погода. Первогодкам предстояло освоить пейзаж увядающего поля, в то время как выпускницы сепией воссоздавали в своих альбомах архитектуру пансиона. К младшим девочкам не было особого отношения. Кряхтя и обливаясь потом в колючих шерстяных платьицах с длинным рукавом, они волокли этюдники в поле за пансионом, перекинув широкие ремни через плечо. И уберегите святые, чтобы не испачкаться красками! Как ни оттирай, на манжетах оставались цветные разводы, а стирать их следовало своими руками, что для многих было в новинку.

Домоводству отводилась вторая половина дня. Младшим доверяли штопку. В начале года ее было не так много, но ученицы постарше уже успели запугать их ворохами шерстяных чулок и перчаток. Заплатки следовало делать не лоскутом из другой ткани, а ровными стежками восстанавливать нитяное плетение, и эта работа была изнурительной.

Им следовало многое заучивать наизусть. Древние поэмы, бессчетные абзацы по родной истории, отрывки из Писания, биографии… Зубрежка отнимала массу времени и составляла основную часть обучения.

Но все же они находили минуты, чтобы пошептаться, сидя вшестером на одной кровати. Жаловались на стертые до волдырей ноги и исколотые иголкой пальцы; вспоминали о братьях и сестрах, о фарфоровых куклах, о щенках, оставшихся дома; пересказывали нянины сказки о кровожадных вурдалаках и мстительных полуночницах.

«Отдай, – жутким голосом полуночницы хрипела Мария. – Отдай мне, староста, жениха моего и подругу неверную на растерзание! Тогда и покину деревню!»

Все придушенно взвизгивали и натягивали подолы сорочек до самых пяток.

Нет, они не были несчастны, хотя многих до этого баловали без меры. Они были друг у друга, и у них был целый огромный дом, настоящий замок. А мне довелось за ними наблюдать, что оказалось крайне занимательно.

Из трех дортуаров им нравилось собираться во втором. Не только потому, что он находился посередине, но и потому, что клен за его окном был гуще всего, а до первого и третьего дотягивались только редкие, хоть и толстые ветви. Приоткрыв окно, они охапками рвали красноватые листья, раскладывали их на постелях и полу, выбирали самые красивые и прятали их в книгах, а остальные вышвыривали обратно. Еще не хватало, чтобы баловство с окном заметил кто-то из наставниц! Мария, розоволицая, со светлыми до прозрачности волосами и хитрыми карими глазками, говорила, что на такое дерево прямо-таки просится домик, в котором они могли бы есть бутерброды, пить лимонад и развешивать по стенам рисунки. Ей ли не знать: у Марии было два старших брата, и отец позволил им соорудить такое убежище в саду. Остальные девочки тихо ей завидовали.

Еще у девочек была общая мечта – поскорее стать взрослыми.

– Я хочу быть как Кристина с последнего года, когда вырасту, – мечтательно прикрывала глаза Юлия. – У нее такие красивые волосы, и она их закалывает по-всякому. И тонкая талия. Говорят, к ней сватался князь!

– А я, когда вырасту, – щебетала Магдалена, – буду как мама. Буду петь на сцене. У меня будет уйма платьев и поклонников, но замуж выйду за самого богатого.

– Фу, Магда, – Клара смешно щурилась и морщила курносый нос. – Он же будет старый и некрасивый.

Она всегда говорила неудобные вещи.

– Зато добрый, как мой папа, – протестовала Магда, сердито потряхивая черными кудряшками.

На уроках не следовало ни разговаривать, ни даже переглядываться. За непослушание заставляли стоять у дальней стены с табличкой «Скромность», что было совсем невесело под сверлящим взглядом наставницы. Они быстро усвоили это правило, а потому отводили душу, болтая за стиркой, штопкой и за выполнением домашних заданий. Правила давались им легко, пока они касались привычных вещей. В конце концов, все они были хорошими девочками.

Но вслед за осенью в пансион Блаженной Иоанны пришли зима и новое правило.

* * *

Пани Мельцаж потеряла всяческое терпение. Хотя девочки были из семей, какие принято называть «хорошими» и даже «достойными», осанка ни одной из них не была по нраву бывшей балерине.

За час смены позиций и плие она поправляла спину каждой воспитаннице не менее пяти раз. Не менее трех из них шла в ход трость. В конце концов, пани Мельцаж не выдержала.

Она принесла на занятие катушку ярко-красных ниток и велела подойти к ней по очереди. Наставница обвязала каждую девочку вокруг талии и крест-накрест между лопаток так, что только гибкие могли дотянуться до узла. Нить не была слишком тугой, с ней можно было поднимать руки, ходить, приседать. Но стоило ссутулиться – она лопалась.

– Класс! – провозгласила наставница. – Сегодня начинается новая жизнь вашей осанки! Вы будете ходить, как горделивые лебеди, а не переваливаться, как бурые утки; гнуться, как ива, а не крючиться, как крестьянка над картошкой! С сегодняшнего дня, – пани Мельцаж жеманно улыбнулась, – с сегодняшнего дня вы станете иными.

В первый же день нового правила все девочки остались без ужина. Какая жалость – никто не предупредил их, что тем, кто не сохранит красную нить, еда не полагается.

* * *

Клара утешала хнычущую Данку – той никогда не приходилось оставаться без еды, и она не понимала, отчего так болит живот. В ее семье вообще с трепетом относились ко всему, что связано с кухней, – ее отец был одним из первых колбасных магнатов. Данута яростно терла глаза тыльной стороной ладони и то и дело заправляла гладкие волосы за уши. Юлия в отсутствие припасов грызла ногти, пока Марыся не шлепнула ее ладонью. Они не могли справиться с испытанием ниткой уже неделю.

Им снились похожие сны. В них были самые любимые вкусности из дома, гораздо вкуснее, чем то, что подавали в школьной столовой: маковые рулеты и колбаски, устрицы и шоколадный суп. Они жаловались друг другу, мечтали о рождественских каникулах и тут же пугались, что на каникулы их отправят в одинаковых аккуратных гробах. Писать домой о новом правиле не разрешалось – наставницы внимательно просматривали каждое письмо. Директриса лично запечатывала конверты и наклеивала марку; то же касалось посылок и писем из дома. Даже звонки по телефону, доступные раз в неделю, и те проходили под надзором.

К концу второй недели Магде удалось сохранить красную нитку до самого вечера. Остальные девочки перестали с ней разговаривать. Но отчуждение длилось недолго – вскоре каждая смогла хоть раз повторить этот подвиг. Пани Мельцаж ликовала. Девочки понадеялись было, что с нитками покончено, но они ошиблись. Красная нить прочно вошла в их жизни и уходить не желала.

Тогда они поняли, что пришло время действовать.

– Пани Пассаж не успокоится, пока все мы не будем ходить с целыми нитками, – хмуро подытожила Магда, накручивая кудри на пальцы.

– Но это невозможно, – Данута была настроена пессимистично, как и всегда, когда оставалась голодной. – Мы весь день то садимся, то встаем. Нельзя не согнуться, когда стираешь или моешь пол в комнате! Я раньше не мыла полов! Я хочу домой! Не-не-несправедливо-о, – ее рот растянулся от плача в кривую букву «О».

– Если б у нас только были свои красные нитки, – подала голос Марыся. – Мы бы тогда обвязывали друг друга, как только они порвутся. И никто бы ничего не заметил.

– Если бы да кабы, – передразнила ее Юлия, кусая пальцы. – Только откуда им взяться? Из дома не заказать и не привезти – вещи все проверяют. Для шитья их нам не дают – мы штопаем белыми и черными. И откуда она берет из столько? Из города везет?

– Да нет же, берет из чулана, – мягко отозвалась Клара, и все разом уставились на нее.

Клара, первогодка с пшеничной косой, говорила мало и была самой спокойной в классе. Хотя синие глаза иногда загорались озорством, а скулы заострялись в лукавой улыбке, делая ее похожей на котенка, она никогда не проказничала. Только подначивала остальных.

– Старшим выдают их для вышивки, – продолжила Клара. – На первом этаже целая комната с нитками для рукоделия.

Старшие девушки – будущие выпускницы пансиона – вызывали у первоклассниц трепет. Те жили словно бы в ином, более красивом и утонченном мире. Они не просто приседали в плие и держали спину – они танцевали мазурку и готовили номера с гимнастическими лентами. У них были настоящие трико! Они не подрубали ткань – они вышивали Мадонну с младенцем, ангелов и цветочные гирлянды; им позволялось стричь косы, носить жемчужные серьги-гвоздики и даже стоять, скрестив ноги. Они были прекрасны.

Обычно выпускницы общались только между собой и с наставницами, по-королевски не обращая внимание на младших, и те принимали такой порядок, как должное. Но теперь на кону были их жизни – никак не меньше! – так что девочкам пришлось преодолеть страх и обратиться к небожительницам.

Магда и Данута считались самыми храбрыми, а потому на них возложили ответственность за переговоры. Им удалось встретиться со старшекурсницами у библиотеки. Божена, обладательница дерзкого каре, и красавица Кристина, известная своей сказочной помолвкой, нехотя прервали беседу и выслушали их сбивчивую речь.

– Так, значит, вы хотите, чтобы мы воровали для вас красные нитки, рискуя быть наказанными? – протянула Божена. Она все делала с шиком, даже издевалась. – Только ради того, чтобы наставницы не наказывали вас? Я все правильно поняла, ничего не упустила?

– Не тратьте наше время, мелюзга, – фыркнула Кристина.

Магде тогда наверняка подумалось, что вблизи они не такие и прелестные, особенно когда кривятся презрительно. Магда, моя девочка, всегда была гордой. Она уже хотела уйти, но Данута сжала ей руку и упрямо опустила подбородок.

– Не за просто так, мы не глупые. Мы можем делать за вас разное. Уборку, например.

Это предложение заинтересовало выпускниц, и они ударили по рукам. Вскоре дело пошло: в обмен на красные нитки первоклассницы стали получать от них разные поручения. Они мыли полы в их комнатах, утюжили белье, чистили ванны, штопали чулки… Всего и не упомнить. Девушки продолжали посмеиваться над ними, в то время как младшие с отчаянием и упорством продолжали делать работу и за себя, и за них. Позже старшие поделили между собой «служанок» и развлекались, то поднимая малявок на смех, то поощряя запрещенными конфетами с пьяной вишней внутри и заколками для волос.

Больше всех повезло Касе, самой миниатюрной из первогодок – она приглянулась Кристине. Человек близорукий сказал бы, что они похожи, как сестры: у обеих были выразительные серо-голубые глаза, оттененные сливочной кожей с нежным румянцем, классический профиль и густые русые волосы. Кася теперь могла каждый вечер рассказывать одноклассницам о том, как развивается роман Кристины с князем, и это было гораздо увлекательней любой из книг школьной программы. Но ведь история совсем не о Кристине, верно? Она о наших маленьких принцессах.

Все шло своим чередом – младшие приобщались к жизни старших, почти растворившись в ней, получали свои нитки и могли ужинать каждый день. Пока в один день их мир не рухнул. Мнений на этот счет было много, но истинной виновницей произошедшего все же была Кристина. Не стоило ей терять осмотрительность и нарушать правила. Кристина заигралась, решив, что ей дозволено больше, чем остальным.

Наставницы ничего не могли поделать с тем, что старшие девушки возвращались с каникул с проколотыми ушами или новомодными короткими стрижками. Но одно правило было непреложным: никакой косметики. Лицо достойной панны должно быть чистым и естественным. Явившись на завтрак с накрашенными ресницами, Кристина ошиблась.

Сначала показалось, не произошло ничего страшного. Пани Мельцаж эмоционально отчитала выпускницу, директриса присоединилась к обсуждению и подлила масла в огонь. Скрестив руки на впалой груди, пани Ковальская громко и отчетливо сообщила, что правила одинаковы для всех, что она не потерпит пренебрежения ими. Кристина стояла, склонив голову, и черные слезинки набухали на острой бахроме ее ресниц. Пани Ковальская поджала тонкие губы и окинула всех учениц ястребиным взором. Девочки определенно нуждались в примере.

Тогда директриса заявила, что до самой Пасхи Кристине придется носить табличку «Целомудрие» и запрещено вести переписку. А также ей вменяется в обязанность очистить все камины первого этажа.

– Так на вашем лице окажется достаточно сажи, моя милая, – сухо заключила пани Ковальская и удалилась с чувством выполненного долга.

Кристина повздыхала для виду, но заключила, что перерыв в переписке только распалит страсть, а камины… Для чистки каминов у нее была личная Золушка.

Кася безропотно приступила к отработке чужого наказания. Помимо того, что Кристина пообещала ей целый моток красных ниток, она наверняка свято верила, что старшую подругу наказали за пустяк.

И тут Кристина допустила вторую ошибку: ей следовало оставаться рядом с Касей, пока та чистит камины. Тогда в случае разоблачения она могла бы сказать, что добрая малышка помогает из сочувствия.

Но, как вы уже поняли, Кристина оставила Касю одну. Конструкция рушится именно в тот момент, когда ее сочтут нерушимой; легкий щелчок вышибает из-под ног опору.

Пани Мельцаж застукала девочку за оттиранием каминной решетки в полном одиночестве и по уши в золе. Бывшей балерине не хватало гибкости ума, но логикой она обладала железной, а потому мигом сообразила, что происходит. Касю тут же отвели в кабинет директрисы. Позднее никто не спрашивал девочку, что именно там произошло. Это было уже неважно.

Потому что Кася сломалась и выдала общий секрет – младших и старших девочек.

Последствия этого проступка легко просчитать. Новость мгновенно разлетелась по пансиону, и обе стороны были наказаны. Старших лишили возможности отправиться домой на пасхальную неделю, директриса написала всем родителям письма, в которых сообщала о проступке. Выпускницы, оскорбленные предательством, сделали вид, что младших больше не существует, и двери в интригующий мир полувзрослых захлопнулись.

А Кася?

Они расправились с ней быстро, жестоко. В клозете, который им было поручено отмыть от сливов до вентиляции, одноклассницы окружили Касю и дружно поколотили ее. В рот засунули грязную тряпку; кто-то, кажется, Юлия, держал Касю за руки, чтобы не барахталась, а остальные неумело, но яростно молотили ее кулаками.

Экзекуцию они закончили, вылив на обмякшую девочку полное ведро воды, оставшейся от мытья пола, со всей плавающей в ней дрянью – осклизлыми комьями чьих-то волос, прутиками от метел и прочим мелким сором, – и оставили одну. Такой момент называют поворотным, словно щелчок тумблера. Молчаливая Кася, сидящая в луже коричневой от грязи воды, стала изгоем. И впервые привлекла мое внимание по-настоящему.

Как первоклассницы ни просили, но кудрявую Магдалену так и не перевели в другую комнату. Магде оставалось только посочувствовать – теперь ей предстояло делить дортуар с предательницей всю свою школьную жизнь.

Красную нить все же отменили. Слишком многие родители высказались против таких методов. Но и это было уже совершенно неважно.