Читать книгу В поисках счастья (сборник) - Анна Кузнецова - Страница 3

Аглая рано поняла: счет счастью идет на мгновения. Ждешь, ждешь Нового года. Готовишься. Наряжаешь елку. Дед Мороз, конечно же, не он, а просто родители – положат под елку желанные подарки, повесят среди разноцветных шаров конфеты и мандарины. Съела ты их, наигралась в железную дорогу и новую куклу, в праздник появившиеся, и… жди другого Нового года. Но счастья хотелось всегда и навечно.

Еще в седьмом классе ей нравился одноклассник Вова Карпов. Впрочем, он нравился не ей одной. А всем девочкам в их школе. Он и появился в их школе неожиданно – когда класс «Б» (а еще были параллельные «А», «В» и «Г») давно сложился, из года в год жил без изменений и особенных событий. Надоевшие, обреченные друг на друга одноклассники, – неизбежная составляющая скучной и совсем неинтересной школьной жизни… Уроки, учителя и училки, и дома готовишься к урокам. Рано вставать, рано ложиться. Опять уроки и опостылевшие одноклассники. Независимый, отдельный от всех новичок Вова Карпов сидел за партой один, избегал контактов и, кажется, не замечал выпрашивающих общений глаз мальчиков и жаждущих внимания девочек.

Особенной красотой он не отличался. И не слишком был высок ростом. Но ботинки или кроссовки всегда тщательно чистые, стрелки – даже на джинсах, всегда свежая рубашка. А в манере поведения – полное отсутствие суетливости и, казалось, абсолютное равнодушие к мнению о себе окружающих. Как же он Аглае нравился! Нет, не просто нравился, она влюбилась в новенького Вову Карпова сразу и безоглядно, как была уверена, на всю жизнь.

– Я сегодня не готов к уроку, – мог сказать он математичке.

– Я завтра сдам сочинение, мне совсем чуть-чуть осталось, не хочется делать второпях, – это литераторше.

И учительницы, нетерпимые к другим, как-то сразу соглашались с его условиями. Никаких подглядываний в чужие тетради. Списываний и подсказок. Споров на слабо… Сам по себе, один! Мальчишки устроили ему однажды засаду, поставили подножку, он упал, а потом встал, отряхнулся, поднял выпавший из рук портфель и пошел, чуть прихрамывая, дальше. В драку не полез, на провокацию не поддался, мстить не стал. В отличие от массового девчоночьего менталитета, при котором гордились любым мальчишеским вниманием и хвастались, Аглая просто молча следила лишь за одним Вовой Карповым, какие отметки он получал, – судя по увеличивающемуся числу собственных троек, больше, чем за своими. Ей было интересно, в какую сторону он пошел, какие у него мама с папой… И никто, кроме него, был ей неинтересен. Он поглощал все ее внимание. Притягивал магнитом. Он был лучше всех. И она была влюблена.

А как он раскатывал на велосипеде по улице! Мимо всех и… мимо нее, Аглаи. Ведь и другие мальчики ездили, а Борька Никитин однажды – даже на автомобиле, папа дал прокатиться, он и Аглаю звал с собой, так нет! Только с Вовой Карповым готова была она уехать на край света, хоть на самокате. Она ждала, что он однажды окажется рядом с ней, посмотрит на нее… Но и этого не случалось, и она страдала.

Потом, в следующей своей жизни, когда мыслями, воспоминаниями она возвращалась в пережитое, Аглая поняла: для вдруг одолевающей человека страсти никаких объяснений не требуется. Любовь не рассуждает, она выбирает, кого захочет, без всяких причин, вне доводов разума и логики. Но это было потом. А пока именно Володя Карпов был для нее лучшим, единственным, без изъянов и недостатков, хотя она толком и не разговаривала с ним ни разу. Для ее любви это было необязательно. Если бы она была так же независима, как он, именно про него она бы написала заданное на дом сочинение, кто твой любимый положительный герой. Конечно же, не Евгений Онегин, у которого было слишком много недостатков и главный, роднящий его с Вовой Карповым, – то, что он не оценил, не ответил взаимностью преданной Татьяне. И уж, конечно, не Печорин – какой он герой нашего времени? То Бэла, то Вера, то обидел, то бросил… – просто бабник, как в случайно подслушанном Аглаей взрослом разговоре мама сказала о своем сослуживце. Может, о Путине она еще могла бы написать, он ей тоже нравился… Но Вова Карпов нравился больше.

Аглая любила слушать разговоры взрослых и книжки читала из родительского шкафа. Несовременный ребенок! «Не в капусте, а в книжных страницах родилась», – ворчала мама. «Не порть ее своими советами», – вмешивался в воспитание папа. Но ей было все равно, современная она или нет. Хотя с появлением Вовы Карпова она стала чаще ходить к турнику, чтобы пусть на немножечко, на чуть-чуть бы вытянулись ноги и не были такими тоненькими, как спички, и чтобы перестать сутулиться. И он однажды вдруг заметит ее, подойдет… и скажет: «Ты лучше всех!». Это была любовь!

Разглядывая себя в зеркале, очень сердилась: плоская, как доска, пусть мама хоть нулевой размер бюстгальтера купит, может, тогда побыстрее грудь вырастет… И нос свой, как ей казалось, слишком прямой и длинный, она все время выглаживала, вздергивала пальцами кверху, чтобы стал таким же курносым, как у Гальки Федоровской, первой классной красавицы. Больше всего она ненавидела свое имя. Надо же было придумать: Аглая, Глашка, Аглаедка… – слышать противно. Может, только из-за имени Вова Карпов не окликал ее никогда. Но он и к Галке Федоровской никак не обращался… Общался со всеми вежливо, тихо, только по необходимости, со всеми одинаково. А уж современная она или нет, Аглае было все равно. Да и что такое – быть современной, она не понимала. Выщипывать брови, а потом накалывать и рисовать заново, как Катька, или с каждым мытьем головы все больше обесцвечивать себя и из шатенки превращаться в блондинку, как Полина, – нет уж, увольте!

Мамины замечания: ты бы хоть бантик завязала, а то все хвост и хвост на голове, резинкой перетянутый… нет чтобы юбочку надеть, не все же время в джинсах ходить, а еще того хуже: не сутулься, выпрямись… дылда! – должной самооценке плохо соответствовали.

Папа защищал любимицу: оставьте ее в покое, не ширпотреб, индивидуальность растет… лучше не вмешивайтесь!

– Как она жить-то будет среди людей, твоя индивидуальность, – наступала мама.

Но и папе Аглая ни за что не призналась бы в своей тайной страсти. Она была только ее и ничьей больше. Пожалуй, что самому Вове Карпову о ней знать тоже было необязательно. Вдруг бы вблизи обнаружилось, что он любит чеснок, или лук, варенный в супе, или еще хуже – грибы! Чего она терпеть не могла. Или бы он однажды сказал ей, как папа маме: дай досмотреть футбол, не мешай. Нет уж, пусть никто и ничто, включая самого Вову Карпова, не мешают ее любви.

Ежедневная жизнь и тайная страсть никак не пересекались, шли независимо друг от друга. В другом, параллельном мире она встречала «своего» Вову Карпова на балу, и он называл ее Джульеттой. Ведь Ромео с Джульеттой было почти столько же лет, сколько им. Что такое настоящий бал, она не знала. Не дискотека же! Но на ее балу пели те же Филипп Киркоров и Гарик Сукачев… Фея принесла платье с люрексом, серебряное… Мыши с тыквой превратились в джип как у соседа, чтобы примчать ее к принцу, к Вове Карпову! Порой параллели перепутывались в ее сознании. Она – Наташа Ростова – танцевала на балу с князем Болконским, понятно, на кого он был похож… Ромео – Вова Карпов – взбирался к ней на балкон последний панельной многоэтажки.

Но танцевала на балу, конечно же, не Аглая-Глашка, а сказочной красоты создание с носиком Галки Федоровской, грудью фотомодели, подходящей для примера в ее классе не нашлось; ирреальный прекрасный мир фантазий к реальности никакого отношения не имел, но жили в ней вместе, воедино.

На школьные вечера Аглая не любила ходить. Девочки тайком курили в туалете, хвастались друг перед другом взрослостью: а он мне сказал… а я ему… – это было уж точно не про нее, скучно.

Сама она тоже пробовала закурить, захлебнулась дымом, больше не хотелось, а обороняться от «искушенных» подруг надоело.

Терпеть же мальчишеский перегар, когда партнеры по танцам возвращались из своих туалетов не только обкуренные, но и поддатые (приходить на вечера без алкогольной заначки с 7-го класса уже считалось неприличным) ей вовсе было ни к чему.

Вова Карпов тоже на школьные вечера не ходил.

Самое счастливое ее время наступало поздними вечерами, когда уроки были выучены, портфель на завтра уложен, компьютер и телевизор выключены, мама с папой уходили в свою комнату, она оставалась одна и во власти своих, может, и не очень хитрых, но буйных фантазий. Там была жизнь не такая, какую она видела, а из снов и видений, и в центре ее – сказочная кукла, которую она рисовала на уроках во всех тетрадках: губки бантиком, конечно же, курносый носик, кудри, у самой-то волосы были прямые палки, как ноги, осиная талия, пышная юбка, нет, партнера рядом она никогда не рисовала, это место оставалось пустым. И сама она жила счастливой только в сказке. Ей снились сны… Почему-то она вдруг оказывалась в джунглях, где не было людей, и на нее шел… лев, огромный и страшный, он рычал, она его слышала, он уже открыл пасть и готов был проглотить Аглаю, но… развитие событий было легко предсказуемо, тут появлялся Он! Спаситель! Вова Карпов! Видимо, чтобы тот стрелял в красавца льва, Аглая не могла допустить. Ее герой накидывал нечто типа лассо на зверя и связывал его, а Аглаю спасал!

В снах она могла оказаться в разбомбленном… Донецке, раненая и голодная, и ее опять же выручал Володя Карпов в форме десантника и с автоматом наперевес. Здесь он был похож на Захара Прилепина.

По утрам снова было скучно, обыденно, одинаково, и только Вова-Вова-Вова был единственно важным, но и недосягаемым участником ее жизни. Издали. Не догадываясь о тайных муках и страстях своей одноклассницы.

Однажды жизнь и мечты вдруг пересеклись в реальности – без джунглей и войны, а в трамвае № 17, по дороге в школу, где ежедневно встречались многие школьники. Вова и тут бывал редко. Его обычно подвозил к школе в «мерсе» отец по пути в таинственное, но и звучащее для Аглаи музыкой место работы под названием «генштаб». А тут, когда она полезла в трамвае за проездным, вместе с ним из портфеля стали вываливаться ручки, телефон, деньги на обед… А потом, когда она стала ползать по полу, собирать «потроха», и портфель тоже упал со всем содержимым – книжки, тетрадки, яблоко – на грязный трамвайный пол под ноги толпе, именно Вова Карпов, по законам ее фантазий, оказался рядом. И знакомый голос над ней вдруг произнес: «Отойди в сторонку. Успокойся. Я сам все соберу». И совсем уж неземной музыкой прозвучало: «Аглая». Ее собственное имя, которое впервые ей понравилось.

Теперь уже неважным стал портфель. Гораздо важнее оглянуться по сторонам и убедиться, кто из одноклассников был свидетелем ее триумфа и такого победительного… романа с самим Вовой Карповым.

И он не просто, как ей показалось, молниеносно собрал ее вещи, но и взял в руки портфель и сказал: «Какой тяжелый! Как же ты, такая хрупкая, таскаешь столько? Ведь можно не все учебники брать в школу». Именно так он и сказал: хрупкая, не тощая. И – Аглая – сказал. И ей впервые за ее пятнадцать неполных лет понравилась она сама вместе с именем… У нее даже мгновенно пронеслось перед глазами на пока еще пустом заборе надпись: Аглая + Вова = любовь!

Но путь от трамвайной остановки к школе был таким коротким и так быстро оборвался знакомым подъездом с шумной школьной толпой у входа, что она и не заметила, как портфель снова оказался у нее в руках и… без Вовы Карпова.

«Я помню чудное мгновенье…» – это теперь были ее стихи. Вместо Вовы Карпова. Или еще лучше – «Остановись, мгновение!». Но увы…

День промчался мгновением. Аглая не ходила – летала. Учителей не слышала: пение райских птиц вместо человеческих голосов. Внутри и вокруг нее порхали разноцветные бабочки. У счастья свои приметы и свой счет времени: не понедельник-вторник-среда… первое-второе-третье… – бесконечность! Сколько оно длится, на сколько его хватает? Мам, я не хочу ужинать… Ну сколько можно смотреть новости? Какая разница, чем кончится референдум у британцев? Можно, я пойду к себе, почитаю… Но даже читать в тот вечер не хотелось. Лежала на кровати, смотрела в потолок. И видела перед собой лишь Вову Карпова…

Следующий день был уже как все, обыкновенным: и 17-й трамвай без Вовы Карпова, и портфель тяжелый, битком набитый, на боку, и падать ей было незачем, и никаких происшествий. Урок за уроком… Опять новая тройка, будет маме о чем поговорить вечером. И снова Вова Карпов где-то рядом, но сам по себе, а с ней не общается, так же как с другими. И что же еще должно произойти, чтобы он хоть еще разочек, хоть еще на одно мгновение заметил ее, Аглаю? Раскрасить лицо… Завыть в полный голос и сорвать урок, упасть и умереть посреди класса… День за днем текли в мучительном ожидании: ну пожалуйста, Вова Карпов, заметь меня, обрати внимание, спаси! Дни шли как ни в чем не бывало. И не меняясь…

А вскоре Вова Карпов и вовсе исчез из их класса 7 «Б» и из ее жизни. Ее любовь. Ее герой. Ее первое немыслимое счастье. И страдание…

Военного отца в очередной раз куда-то перевели, какая разница куда, ей и спросить было про то не у кого. Да и зачем?

Так же как внезапно он появился, так его не стало. Насовсем. Некому было больше собирать ее книжки с тетрадками по трамваю, да она, пожалуй, больше их не роняла. Не о ком мечтать. Но Аглае показалось, что она теперь знает, как выглядит счастье. Хотя на долгие годы в будущем и рассказывать-то было не про что – не про портфель же, упавший в трамвае много лет назад… Осталось в памяти имя – Вова Карпов… и точная уверенность, что именно так называлась ее первая любовь!