Читать книгу Край зовёт - Анна Летягина - Страница 4

Проходит два дня. В школу я пока не хожу. Нога всё так же ноет. Бабулина мазь снимает боль только на пару часов. Светка всё не пишет. Вадя – тоже. Число двенадцать мне уже снится в виде двух бредущих под руку незнакомых стариков: деда в форме единицы и бабушки в форме двойки. Увидев меня, они останавливаются и оба грозят мне указательным пальцем. Предупреждают? Или осуждают? Одноклассники на моём месте уже давно залезли бы в какой-нибудь онлайн-сонник. А меня никто не переубедит, что сны – это просто выкрутасы мозга и сознания. И ни с чем таким потусторонним они не связаны – только с нашей черепной коробкой. Всё научно объяснимо. Или опровержимо. Абсолютно всё. И визгливо хохочущая гиена была просто глюком.

Я начинаю даже злиться на эту троицу, которая пробила мою крепостную стену, забросила в эту дыру горсть зловредных семян – и дала дёру. И вот теперь всё это во мне начинает прорастать и цвести буйным цветом: тоска по людям, желание поговорить с кем-то пусть даже ни о чём, но так, чтобы слова мои находили какой-то отклик, а не просто рассыпались вокруг меня, как горох по полу. Всё это жутко мучительно. Эти трое показали мне сквозь пробоину в стене моего одиночества свою весёлую, дружную, душевную компанию – и где она сейчас? Я тайно надеялась стать её частью. Да и мне почти пообещали это! «Дивный новый мир» пообещали. И что теперь? А ещё я надеялась, уж если совсем по чесноку, разузнать тайну их больничных посещений. Что всё-таки меня мучает больше сейчас? Тоска по этим ребятам, ностальгия даже не о часах, а о десятках минут, проведённых вместе с ними? Или неудовлетворённое любопытство? Если уж быть честной с собой до конца. Но по большому счёту, кто я для них такая? Ничего они мне не должны, как и я – им. Когда смотришь этой простой правде в лицо, становится очень грустно. Никто никому ничего не должен.

Как только открываю страницу с диалогами, начинаю её постоянно обновлять – палец не убираю с клавиши F5 ни на секунду. Чувствую, что превращаюсь в параноика. Я уже не говорю о том, что изображение повешенного с двенадцатой карты то и дело всплывает в мыслях. Его безразличное лицо, его виселица в форме креста. Если не повешенный, так мерещатся те две игральные кости с двумя выпавшими шестёрками у Вади на ладони. Мда, паранойя всё ближе. Наверно, это всё от безделья и скуки. Лучше бы в школе сидела на занятиях – хоть как-то отвлеклась бы. А Ницше сейчас только усугубляет всё, запутывает, уводит меня всё глубже в чащу, где и водятся самые опасные мои внутренние «тараканы». Хотя обычно, наоборот, благодаря ему вещи, явления, да и сама жизнь – всё начинает казаться вдруг более простым, понятным, реальным. У Ницше всё вообще гораздо проще, чем у его собратьев – чего от него все так бегут, как от зачумлённого?

Вечером я, отчаявшись, да и банально устав ждать, усаживаюсь рядом с бабулей на диван и смотрю вместе с ней какой-то идиотский сериал без начала и конца. Вся эта припудренная неживая жизнь на экране с её монотонными, повторяющимися движениями, предсказуемыми сценарными эмоциями вызывает у меня тошноту и головокружение. Так же, как катание на карусели в детстве, когда бабуля меня крутила и крутила, и к горлу что-то вязкое подкатывало. Мне было плохо и безумно радостно одновременно, поэтому я не просила её остановить меня. Вот и сейчас так. Один круг за другим. Я теряю равновесие и проваливаюсь в ватную яму. Повешенный уже тоже там, всё так же болтается на своей виселице, которая торчит из самого дна ямы, а верхушка её пронзает небо. А Светка, Вадя, Толик стоят надо мной, у самого края. Они протягивают мне руки, но если я подпрыгну, то не достану даже до кончиков их пальцев. Остаётся одно: карабкаться по виселице. Я хватаюсь за деревянный столб, но он вымазан чем-то маслянистым, поэтому руки мои всё время соскальзывают. Где-то неподалёку раздаётся квакающий звук. Прислушиваюсь, но не могу понять, кто это или что это; присматриваюсь, но источник звука не обнаруживаю. От бессилия яростно бью кулаками в липкий столб. А рядом – всё то же квак-квак-квак…

– Квакает там что-то у тебя, Верунь.

– Что?

Я вскакиваю с дивана раньше, чем успеваю разлепить глаза.

– В компьютере там у тебя что-то громко квакнуло несколько раз.

В голове такая же ватная пустота сейчас, как в той яме, куда я угодила недавно. В ноутбуке всё ещё открыта страница Вконтакте с диалогами. «Квакнули» там несколько полученных сообщений. А ещё там появилась новая беседа. А ещё – уведомление о новом друге. А ещё… я с облегчением выдыхаю. Это не эйфория, а именно облегчение и спокойная такая, тихая радость. Просто я слишком долго этого ждала.

Оказывается, Светка уже добавила меня в друзья, включила в беседу и написала сообщение, в котором здоровается, спрашивает, как моя нога, и приправляет это всё россыпью милых смайликов. Я пытаюсь не выдать себя: не хочу, чтобы моё нетерпеливое, мучительное ожидание хоть какой-то весточки от их компании было заметным. Ещё не хватало, чтобы меня посчитали безнадёжной одиночкой, цепляющейся сейчас за спасительную верёвочку человеческого общения. Поэтому отвечаю Светке не сразу. Хочу немного помучить её, чтобы она испытала то же, что я за последние два дня. Но это не со зла. Это так… «в воспитательных целях». Ну, и чтобы они там не возомнили ничего о себе. Тут мне вспоминаются их руки, которые они мне протягивали, стоя на краю ямы. Спасатели одиночек, блин. Да это всё был полубред, полусон всего лишь. Про яму эту. А вот в реальности они, кажется, и вправду кого-то спасают. Как бы это всё-таки узнать? Если спрашивать, то только у Светки в личке – в общей беседе стыдно, неудобно как-то, не хочу выставлять себя любопытствующей прилипалой.

Светке отправляю ответное сообщение с предсказуемым набором смайликов. Нога ещё побаливает, но дело идёт на поправку. Спасибо за заботу. И всё такое прочее. В беседе пока ничего интересного не вижу. Жаль, что правила не позволяют новому участнику видеть всю ту переписку, что велась до его появления. Иначе ответы на мои вопросы тут же и нашлись бы: все в одном месте. Вадя сразу же скидывает мне обещанную ссылку на свою творческую группу. Я ему тогда, при встрече, сказала правду: если я и слушаю музыку, то только электронную. Из всех стилей только эмбиент способен подхватить меня, раскрутить и зашвырнуть высоко и далеко. И там, в далёком нигде или везде, я то ли плаваю, то ли парю легко и беззаботно, как космонавт в невесомости. Только вот я не стала рассказывать Ваде о том, что в последнее время у меня в ушах чаще всего звучит тишина – стерильная, без малейших примесей. Та, разбавлять которую ничем не хочется. Каждому нужно время от времени причаливать к такому вот островку тишины: на нём ты становишься недосягаемым ни для чего и ни для кого – а значит, неуязвимым.

В Вадиной группе каждый его новый трек оформлен как творческая запись на стене: сначала – текст о том, что вдохновило автора на создание мелодии, чуть ниже – полуабстрактная картинка, а потом и сам трек. Я выбираю «Звёздный дождь». Как только начинает играть музыка, я слышу звон разбивающихся вдребезги звёзд. Осколки сыплются и сыплются, стекают струями по лицам и телам, по домам и деревьям. Этот бесконечный звенящий поток не остановить. Струи собираются на асфальте в огромные лужи и мелкие лужицы. Музыка осыпающихся звёзд не режет слух, а успокаивает его и даже излечивает от неприятного, раздражающего шума, которым наполнены будни. Она заставляет просто забыть этот шум и уже кажется, будто никогда никаких других звуков ты больше не слышал, кроме звона разбивающихся вдребезги звёзд. Я и не знала, что могу так думать о музыке. Если бы кто-то чуть раньше описал мне таки ощущения, я бы точно сказала ему, что всё это антинаучный эзотерический бред.

В тексте написано о метеорном потоке, который можно было наблюдать шестого мая. Его «прародитель» – комета Галлея. На прикреплённой к посту картинке – испещряющие чёрное небо хвостатые звёзды.

Мне представляется Вадя, который с закрытыми глазами перебирает клавиши синтезатора, а потом – компа, пытаясь выразить то трудновыразимое, что звучит у него внутри и просится в мир. Помню, он говорил в день нашего знакомства: сначала мелодию нужно сыграть, чтобы прочувствовать её живой нерв кончиками пальцев. Чтобы от соприкосновения этого нерва с самыми чувствительными твоими рецепторами возник электрический разряд. А потом уже работать над треком в компьютерной программе. Трек должен рождаться из живой мелодии, а иначе это будет просто мёртвое, невразумительное дребезжание.

Я: Вадя, я послушала «Звёздный дождь» – трек очень здоровский, ты молодец! Если бы не знала, что ты автор, то никогда бы не подумала, что это мог написать подросток, мой ровесник.

Света: Когда Вадя только начал выкладывать треки, многие писали ему, что не верят в его авторство. Некоторые даже троллили его.

Толик: Ещё каких-то два года – и Вадя уже будет сурьёзным таким юношей, а не подростком. Как и мы все. Нацепит костюмчик, начнёт заливать свои фотки в сурьёзных позах, писать политические посты, а не про эти все звёздочки и космос. И тогда никто уже не будет сомневаться, что он и есть автор.

Долго ещё мы болтаем обо всём и ни о чём. А я всё не решаюсь спросить у Вади, что он надумал о числе двенадцать. Кто-то невидимый как будто прикладывает палец к моим губам, призывая молчать. Чем дольше я не буду задавать этот вопрос, тем позже я узнаю и пойму… что? Что выпавшее на кубиках число и номер пропавшей карты – это не случайное совпадение, а зловещая закономерность, которая потянет за собой цепочку каких-то событий? В моей жизни, в их жизни, в нашей общей теперь жизни. А ведь механизм уже запущен как минимум в моей голове. Мысли о карте и числе без остановки крутятся внутри неугомонными зубчатыми колёсиками, и пока они крутятся, в ушах что-то тихо, но неотвязно тикает: тик-тик-так, тик-тик-так. До сих пор, в последние несколько дней, я этого тиканья не замечала. Или делала вид, что не слышу. А сейчас оно заявляет о себе настойчиво, неумолимо. И моё вечное неверие, моё здравомыслие, мой скепсис вот-вот дрогнут под этим натиском. А насмешливый визгливый хохот пятнистой гиены вот-вот снова взбудоражит мой слух, заявляя о том, что научно недоказуемое тоже имеет право на жизнь. Похоже, у меня нет выбора: промолчу ли я о карте, не стану ли спрашивать Вадю о числе двенадцать, – всё равно тикающий механизм это уже не остановит, не заглушит, не выключит.

Но вместо того, чтобы задать Ваде неизбежный вопрос, я неожиданно для самой себя пишу в личку Светке совсем другой. Но тот, что тоже мне не даёт покоя со дня нашей встречи.

Я: Свет, а я вот что вспомнила: пару раз, когда проходила мимо больницы, видела там Вадю и Толика. Тогда я, конечно, не знала, что это они. А позавчера, после того случая в маршрутке, поняла, что мне их лица знакомы. Представляешь?

Я не знаю, как подступиться к главному вопросу, чтобы не спугнуть Светку своим любопытством. Но она, сама того не зная, здорово помогает мне: не дожидаясь лишних уточнений и объяснений от меня, начинает раскрывать потихоньку ту самую «тайну».

Света: А, так я тоже с ними была. Ты меня не видела потому, что я вечно задерживаюсь в палате дольше всех. Видимо, я и те пару раз тоже всё ещё была в палате, а они меня внизу ждали.

Я: А вы там кого-то из общих друзей навещали? Если это не секрет, конечно.

Света: Ха-ха, ну ты даёшь, никакого секрета! Мы волонтёры. Реабилитационные (до сих пор не могу это выговорить вслух). Оказываем психологическую помощь ребятам примерно нашего возраста, которые… Ну, в общем, неудавшимся суицидникам, как их называет наш Толик.

Ого. Вот это поворот. Крутой вираж прямо.

Я: Здорово. Это, наверно, жутко сложно.

Света: Да ничего такого уж сложного. Мы просто разговариваем с ними. Настраиваем на позитивную волну. Всеми возможными способами. Но главный способ – это рассказ о нашем собственном опыте. Как говорит наш руководитель, важно показать им на своём примере, что после этого можно и нужно жить дальше. Как нормальный человек жить. Договориться с собой просто надо. Не гнобить себя за то, что когда-то поддался минутной слабости. Простить себя за это, понимаешь?

Я: То есть как? Вы, значит…

Света: Ну, да. Мы все тоже самоубийцы-неудачники, Верочка.

Я не знаю, как реагировать на такое признание. Написать, как я рада, что когда они хотели это с собой сделать, у них ничего не получилось? Или посочувствовать как-то? Или расспросить о том, что они ощущали, стоя на краю жизни? Всё это не то, совсем не то. На самом деле, я хочу узнать другое. Я хочу узнать, можно ли мне…

Я: А можно мне как-нибудь пойти туда с вами? Можно мне тоже стать волонтёром?

Света: Я поговорю с руководителем нашей группы, но думаю, что можно. Тебе надо будет с ним встретиться, он тебе задаст кое-какие вопросы, даст инструкции. Верочка, а ты сама… ты сама когда-нибудь пыталась? Извини за такой вопрос в лоб, конечно.

Вот сейчас главное – не облажаться и правильно ответить. Это боевое крещение. Проверка на пригодность. Если я не пройду её, то их круг передо мной замкнётся, и я никогда не войду в него.

Я: Да не парься. Откровенность за откровенность. Честно говоря, не люблю об этом вспоминать. Но было дело, да.

Я надеюсь, что Светка не начнёт у меня прямо сейчас выспрашивать, как именно «было дело». Потому что я ещё толком этого не придумала. До встречи с их руководителем успею сочинить что-нибудь. Блин, да что же это такое? Нет, это уже не просто мечта подружиться с трогательной Светкой, Толиком-хохотуном и Вадей-мечтателем, стать для них своей. Безумное, пугающее ощущение: я сейчас – та самая гиена, я сама падальщик, чувствующий запах смерти издалека. Какой-то совсем не человеческий инстинкт помыкает сейчас мной и гонит меня вперёд: я готова врать, выкручиваться, вертеться, как уж на сковороде – только бы добраться до жертвы, трепыхающейся в когтях смерти, и насытиться вдоволь её страхом. Предсмертным страхом, пока он ещё свеж. Бррр. Что за криповые мыслишки? Бегу в ванную, включаю душ и направляю пучок холодных струек себе прямо в лицо. Я человек, человек, человек. Я всего лишь заболела зудящей тоской по людям, меня заразили ею вот эти трое, и мне надо стать частью их компании, чтобы вылечиться. И вид подростков, постоявших на пороге смерти, напуганных открывшимся им адом и потому боящихся туда вернуться снова, меня не раззадорит, как свежая кровь – акулу. Я просто загляну через щёлочку приоткрытой ими двери туда, куда живым без ключа нет доступа – тем живым, кто не пытался приблизиться к порогу. И узнаю, что там на самом деле. Это любопытство. Человеческое. Фуууххх, глубокий выдох.