Читать книгу Перчатки Ариадны - Анна Летягина - Страница 3

Вика слышит звук открывающейся входной двери.

– Викуля, ты дома?

Бабушка. Рассказать ей все или нет? Она же, наверное, не поверит. Никто не поверит. А если и они тоже увидят Ариадну? Там, в гостиной. Сидящую за пианино. Тогда, может, надо предупредить их?

– А ты чего закрылась тут?

Бабушка Мила – добрая и понимающая. Она всегда готова выслушать и дать мудрый совет. Поэтому Вика обычно ей все рассказывает. Ну, почти все. Но сейчас она не может, просто не может начать разговор об Ариадне. Что-то как будто мешает ей, не дает заговорить. Или кто-то. «Еще не время», – слышит Вика вкрадчивый шепот в своей голове и вздрагивает.

– Ба, я… просто мне грустно. Вот.

«И страшно», – хочется добавить Вике, но язык не поворачивается. Бабушка улыбается и обнимает Вику. В ее объятиях всегда тепло и спокойно.

– Ну, рассказывай. Откуда грусть-тоска взялась?

А может, и вправду рассказать? Не об Ариадне и своем недавнем испуге, а о том, из-за чего она, Вика, загрустила и даже забыла купить по дороге хлеб, хотя мама попросила ее об этом в СМС. О том, что произошло в школе: про конкурс талантов, в который ее никогда не возьмут, про Тату…

Бабушка садится в свое любимое старое кресло, накрытое пушистым пледом, берет со столика конфетницу и протягивает Вике:

– Даже если ты еще не обедала, разрешаю тебе взять одного «Медвежонка в лесу». Одна штучка точно не испортит тебе аппетит – зато взбодрит и развеселит.

Бабушка иногда разрешает Вике то, что запрещают родители. Но только если это что-то безвредное. Ну, то есть не очень опасное, пусть и не особо полезное. Какое-нибудь «запретное детское удовольствие», как это называет бабушка: одна шоколадная конфета, съеденная перед обедом, например.

Съев конфету, Вика и вправду чувствует, что грусть потихоньку отступает, и ей хочется поговорить с бабушкой по душам.

Вот она уже рассказывает взахлеб о конкурсе и о том, как ей поначалу было интересно, что это такое, как захотелось даже узнать, а можно ли принять участие. А потом… Потом она поняла – ну, то есть Тата ей заявила, – что это конкурс для способных, одаренных, а у нее, Вики, никакого таланта нет. Совсем никакого. Значит, и конкурс ей «не светит», и одноклассники будут продолжать относиться к ней как к пустому месту.

Слушая Вику, бабушка улыбается и понимающе кивает головой. Когда рассказ подходит к концу, она подмигивает внучке и с хитринкой в голосе спрашивает:

– И ты вот так сразу поверила этой вашей Тате?

– Поверила?

– Ну, она тебе сказала, что ты ничего не умеешь, ни на что не способна, – и ты с ней согласилась.

– Да я же…

– Ох, Викуля, Викуля. А ты знаешь, что нет в мире ни одного человека без таланта и способностей? Особенно если у него наследственность хорошая.

– Наследственность? То есть если у человека были талантливые предки?

– Да! А у тебя – были. Значит, ты именно такой человек! Талантливый и способный.

– Но я же ничего не умею. Вроде бы…

– А вот ты сначала послушай меня. Потом посмотрим, повторишь ли ты свое «ничего не умею».

Бабушка встает и подходит к шкафу. Достав из него огромный семейный фотоальбом, она снова садится в кресло. Вика смотрела его лишь однажды, и тогда она поняла, что ей старые черно-белые фотографии совсем не нравятся. Они такие скучные. И выглядят плохо: потрепанные, потрескавшиеся, с неприятным желтоватым оттенком. К тому же на них, в основном, какие-то незнакомые люди. Ну, кроме бабушки и мамы в молодости, но и они там совсем другие: не такие, как сейчас.

– Знаю, что ты никогда особо не интересовалась прошлым нашей семьи, но сегодня я расскажу тебе одну увлекательную историю. С горьковатым привкусом печали.

Сказав это, бабушка перестает улыбаться и задумчиво теребит потертую, выцветшую обложку фотоальбома.

– Жила-была девочка. Ее звали Мила.

– Мила – это же ты, ба?

– Да, я, но история не обо мне. У Милы была младшая сестра. Не было, казалось, ничего такого, чего она бы не умела. Она прекрасно играла на пианино, пела, танцевала, рисовала.

Все ей удавалось, за что бы она ни взялась. Но, к сожалению, в раннем детстве с ней произошел несчастный случай. Когда загорелась пристройка на даче, она была внутри, и ее не смогли вовремя вызволить оттуда. После пожара у нее на теле и руках остались шрамы. Больше всего пострадали руки. Ожогов она очень стеснялась, поэтому с тех пор всегда носила черные ажурные перчатки – в них она делала все.

Услышав про перчатки и пианино, Вика замирает и даже перестает дышать на несколько секунд. Вопрос вырывается у нее мгновенно – как только она немного приходит в себя:

– А как ее звали, эту девочку, твою сестру?

– Ариадной. Мы, близкие, называли ее Адой.

– И г-г-где она сейчас? – заикаясь от шока, спрашивает Вика.

– Ада умерла в детстве – ей было всего двенадцать лет.

«Как мне сейчас!» – с ужасом думает Вика.

– Из-за ожогов?

– Нет, шрамы были не смертельные. От воспаления легких. Ее не смогли тогда спасти. Не успели.

Вике кажется, что в глазах у бабушки блестят слезы, а голос ее дрожит. У Вики нет братьев и сестер, но она вдруг очень ясно представляет, каково это: потерять близкого человека навсегда и точно знать, что больше никогда с ним не обнимешься, не увидишь его, не поговоришь с ним. Точнее – с ней. От этого Вике становится так горько и тяжело на душе… Немного помолчав, бабушка продолжает рассказ:

– Адой восхищались все. Это было просто удивительно: как в одном человеке могло уживаться столько талантов? При этом Ада совсем не зазнавалась. Она не считала себя какой-то особенной и со всеми общалась на равных. И это вызывало еще большее восхищение: ведь, кроме творческих способностей, у нее были еще и замечательные человеческие качества – доброта, чуткость, честность, трудолюбие. Я тебе не зря начала рассказывать о ней, Викуля. Подойди сюда.

Вика подходит к бабушкиному креслу, и они вместе начинают листать альбом, в котором оказывается совсем мало фотографий Ады. Те немногие, которые Вика видит там, вызывают у нее одновременно восторг и ужас. С одной стороны, девочка на этих снимках очень милая, улыбчивая, легкая и будто порхающая, подобно бабочке, в ее глазах светятся ум и вдохновение. С другой стороны, каждая следующая фотография все больше подтверждает, что Ада невероятно похожа на… Вику. И Вика – на Аду. Хоть они все и черно-белые, но Вика ведь помнит ту Ариадну, с которой она недавно познакомилась в гостиной. Сейчас воспоминание о ней словно придает цвет этим фотографиям, делает их яркими и живыми, и вот Вика видит на них свои собственные изумрудные глаза, медового цвета волосы, тонкие, изящные губы и ямочки на щеках, которых она всегда почему-то стеснялась. Как же страшно узнать вдруг, что ты похожа на мертвую девочку! Страшно и в то же время волнительно, любопытно, интригующе.

– Ты заметила, да, Викуля? Вы же с ней удивительно похожи. Подумай: не значит ли это, что у тебя может быть все то, что было у Ариадны? Кроме внешнего сходства.

– Что ты имеешь в виду, ба?

– Способности, конечно. Талант.

– Но я ведь и вправду ничего не умею!

– А ты разве многое успела попробовать? Ты же любишь истории о приключениях и поисках сокровищ. Хоть в одной книге ты видела, чтобы сокровище находилось там, где любой может его найти? Оно всегда скрыто. Зарыто очень глубоко. Надо очень постараться, чтобы отыскать его. Разве не так?

– Так, но… Это же книжное волшебство. Все вот эти чудесные сокровища.

– Поверь: в жизни волшебство происходит гораздо чаще, чем в придуманных историях, – надо только немного помочь ему случиться, и это в наших силах, если очень сильно захотеть. Сейчас я тебе покажу еще кое-что.

Бабушка подходит к старому деревянному шкафу со скрипучей дверцей и, распахнув ее, достает из темных глубин сначала изумрудное платье, а потом черные ажурные перчатки. Вика удивленно смотрит на эти вещи, и, несмотря на страх и оцепенение, ей очень хочется потрогать их. Она нерешительно протягивает руку и прикасается к платью. Оно очень приятное на ощупь, пальцы утопают в воздушных складках ткани. Но гораздо больше ее почему-то привлекают перчатки.

– Можешь примерить и то и другое. Думаю, Ада была бы не против.

Бабушка, улыбаясь, протягивает Вике платье и перчатки. Переодевшись, Вика подходит к зеркалу – ей не терпится взглянуть на себя. Или на Аду? Оттуда ей улыбается и подмигивает ее собственное отражение. Или сама Ада? В какой-то момент луч света падает как-то по-особенному, и Вика видит перед собой…

черно-белое изображение Ариадны, как на фотографиях в альбоме. Ада одними губами, не произнося ничего вслух, шепчет: «У тебя может быть все то, что было у меня». Вика растерянно смотрит на свои руки, обтянутые черными перчатками. И ей вдруг кажется, что у нее и вправду теперь есть все. И что она сама может все.