Читать книгу Заводная девушка - Анна Маццола - Страница 10

Часть первая
Париж
Глава 6

Оглавление

Мадлен

Девятое февраля. Так утверждали напольные часы в холле, с которых Мадлен сейчас вытирала пыль. На циферблате, под серебряным полумесяцем и звездами, появилась девятка. Вот уже шесть дней Мадлен находилась в этом доме, но до сих пор не нашла никаких доказательств проклятых «неестественных опытов», о которых ей прожужжал уши Камиль. Может, он направил ее по ложному следу и поднял напрасный шум? Она несколько раз тайком заходила в мастерскую Рейнхарта и другие помещения, читала его письма и подслушивала под дверью, ненавязчиво расспрашивала слуг, однако ничего не узнала об опытах и характере хозяина. А интуиция подсказывала ей: что-то здесь не так и с Рейнхартом, и с его домом. Мадлен ощущала какую-то болезненность и скрытую странность, таящуюся под серебром и шелками.

Она перешла к следующим часам, чтобы вытереть и их.

– Следи, чтобы пыль не попала внутрь, иначе часы остановятся. Не ленись ежедневно очищать футляры от пыли, – наставляла ее Агата.

Мадлен потерла глаза, покрасневшие от пыли и усталости. Ее отправляли не только за кроликом. Был еще целый ряд странных поручений. И ведь никто не задумывался, что у нее и так полно хлопот по дому. Ей было не выкроить времени, чтобы сбегать домой, навестить Эмиля и узнать, как живется племяннику без нее. Мадлен ежедневно поднималась в половине шестого утра, разносила дрова, выгребала из топок золу и натирала графитом поверхность плиты, а потом, едва успев отскрести руки, помогала Эдме готовить завтрак, после чего шла помогать Веронике одеваться. После этого она занималась вытиранием пыли, стиркой и выполнением очередных поручений доктора Рейнхарта. Странный человек. В этом Мадлен уже не сомневалась. Быть может, очень умный, но чудной. Целыми днями он едва замечал ее присутствие, хотя порой она ловила на себе пристальный хозяйский взгляд. Рейнхарт смотрел на нее, точнее, на разные части ее тела: плечи, талию, руки, – словно снимал мерки для новой одежды или, чего доброго, примерял на ее шею петлю палача. Но точно так же он смотрел и на свою дочь. Веронику он разглядывал так, будто она была одним из его часовых механизмов и он хотел убедиться, что все колесики и пружинки работают должным образом.

При других обстоятельствах, будь ее характер иным, Мадлен, возможно, и посочувствовала бы Веронике, пожалела бы девчонку, у которой нет подруг и которую ожидают не лучшие времена, если полиция решит выгнать Рейнхарта из страны. Однако всякий раз, когда она прислуживала хозяйской дочке: завязывала кушаки, застегивала пуговицы, завивала волосы, вспоминая локоны Сюзетты, – она думала о сестре и том, что выпадает на долю Коралины, пока Вероника учится, читает и гуляет в парке. Видя по утрам хозяйскую дочь, нежащуюся в уютной постели, Мадлен вспоминала, чтó пришлось выдержать ей самой. Такие мысли она поспешно гнала. И каждый день, сознавая неумолимость времени, еще сильнее укреплялась в решимости навсегда покинуть материнский дом вместе с Эмилем и построить новую жизнь вдали от улицы Тевено. У картежников это называлось d’affranchir: пожертвовав одной картой, сохранить другую. Временами все это казалось ей постыдным, но ей ли не знать, что жизнь очень далека от справедливости?

Мадлен провела тряпкой по корпусу часов и вдруг оторопела. Волоски на руках встали дыбом. Обернувшись, она увидела в холле Рейнхарта. Он пристально смотрел на нее, стоя неподвижно и молчаливо, как статуя. Давно ли хозяин наблюдает за ней?

– Ты должна быть очень внимательной, – медленно произнес Рейнхарт. – Относиться к часам нужно деликатно. Понимаешь? Обращайся с ними как с живыми существами. Если нарушишь их равновесие, они остановятся. И что мы тогда будем делать?

Несколько секунд Мадлен могла только смотреть в его черные немигающие глаза, потом сказала:

– Конечно, месье. Я буду более внимательной.

– Да, – кивнул Рейнхарт. – Умница. Для меня важно, чтобы я мог тебе доверять.


Тик-так, шепот, тик-так. Мадлен слушала эти звуки, лежа поздно вечером в постели и разглядывая завитки свечного дыма на фоне стены. Несмотря на усталость, ей не удавалось быстро засыпать в этом доме, наполненном неумолчным тиканьем и какими-то тайными делами, творящимися в богато убранных, но сумрачных комнатах. И даже когда она засыпала, ее сны были полны часов, механизмов, цифр и неумолимого хода времени. Мадлен уже погружалась в сон, как вдруг услышала звуки, долетавшие снаружи. Она открыла глаза и стала вслушиваться. Скрип упряжи, лошадиное фырканье. Затем раздались мужские голоса, негромкие, но отчетливые, ибо ее комната выходила на улицу. Девушка подошла к окну, отодвинула занавеску и увидела карету темно-красного цвета. Лошадь перебирала ногами, и пар от дыхания густо поднимался в воздух.

Двое выносили из кареты большой черный ящик. Третий, с фонарем в руках, указывал им путь. Лица́ его Мадлен не видела, только макушку головы, но характерная манера двигаться указывала, что это доктор Рейнхарт. Ящик имел длину гроба. Наконец-то она увидела что-то сто́ящее.

Мадлен выбралась из постели и, дрожа от холода, подошла к двери. Может, рискнуть спуститься ниже или это безумие? Из соседней комнаты доносился ровный храп Эдме. Если повариха или доктор Рейнхарт застигнут ее врасплох, вся затея с треском провалится. С другой стороны, если ей будет нечего сообщить полиции, она не получит ни су, не говоря уже о крушении ее замыслов. Такая перспектива казалась Мадлен еще хуже.

Разговор продолжался, однако слов было не разобрать. Судя по интонации голосов, вопросы и ответы. Мадлен открыла дверь, босиком пробежала по темному коридору и по задней лестнице спустилась вниз. Там было темно. Мадлен ориентировалась по блеску начищенных перил и слабому свету в холле. Она приблизилась к мастерской и теперь слышала каждое слово.

– Я просил совсем не это, – раздался голос Рейнхарта. – Я же самым подробным образом рассказал, чтó мне нужно. – Несколько слов, произнесенных скороговоркой, она не разобрала. Потом: – Слишком старый.

– Вы чересчур привередливы, месье. Мы имеем дело с тем, что удается достать.

У Мадлен свело живот. Разговор шел о телах, но не о телах восковых женщин в ящиках. Должно быть, ночные гости Рейнхарта – торговцы трупами. Живя в доме маман, она знала эту публику. Они собирали по больницам и тюрьмам тела одиноких покойников и продавали врачам и анатомам. Если же не представлялось возможности добыть труп законным путем, то не брезговали выкапыванием мертвецов с кладбищ. Мадлен могла побиться об заклад: эти двое как раз и торговали кладбищенскими трупами, иначе не приехали бы сюда под покровом темноты. Их деяния считались преступлением. И как понимать слова Рейнхарта «самым подробным образом»? Мадлен они очень не понравились. Наверное, они касались его отвратительных опытов. Может, ее догадки верны?

– Это важно для моей работы, – говорил Рейнхарт. – Поняли? Прошу не появляться здесь, пока не найдете именно то, что я просил.

В ответ послышалось бормотание, затем звук шагов, становящихся все отчетливее. Мадлен поспешила к лестнице и притаилась в темноте, вжавшись в стену. Биение сердца отдавалось у нее в затылке.

Дверь открылась. На пол холла лег прямоугольник света. Замелькали длинные тени. Из мастерской вышли двое: один был толстым коротышкой, второй – ростом повыше, с сутулыми плечами. Его тень чертила тонкую кривую по стене. Затем вышел Рейнхарт все с тем же фонарем:

– Уезжайте без лишнего шума.


Мадлен торопливо поднялась к себе. Вновь отодвинув занавеску, она увидела, как кучер разворачивает лошадь. Карета медленно покатилась. Лошадиные копыта глухо стучали по камням. Мадлен зажгла свечу, вынула из сундучка писчие принадлежности и пододвинула стул к столику. Разгладив бумажный лист, она окунула кончик пера в чернила и начала писать:


Месье, сообщаю Вам обо всем, что сумела узнать за первую неделю пребывания в доме часовщика.


Писала она быстро, рассказывая Камилю о подслушанных разговорах и прочитанных письмах, а также о недавнем ночном визите людей с ящиком. После этого ее рука замерла. О чем еще написать? Мадлен не знала, почему эти двое привезли труп ночью и что доктору не понравилось в привезенном теле. Слишком старый. По возрасту или слишком разложившийся? Эта мысль заставила Мадлен поморщиться. Нужно и дальше не терять бдительности, а пока пусть Камиль читает то, что есть.

Закончив письмо, Мадлен подула на чернила, посыпала написанное песком, потом аккуратно стряхнула песок, сложила лист и запечатала письмо свечным воском. Воск она придавила печатью с изображением лисы. Эту печать вручил ей Камиль.

– Обычно мы зовем осведомителей «мухами». Они, как мухи, жмутся к стенам, блестят глазками и слушают. Но при твоих рыжих волосах, светлых глазах и бесшумных шагах ты больше похожа на лису. Будешь моей лисичкой.

* * *

На следующий день Рейнхарт объявил, что его кролик почти готов.

– Завтра игрушку отправят супруге маршала де Мирпуа, – сообщила Эдме, меся тесто. – Аккурат к версальскому балу.

– Кролик… к балу, – рассеянно произнесла Мадлен. – Мне это в диковинку.

Она по-прежнему думала о ночных визитерах и карете, зловеще поблескивавшей в свете уличных фонарей.

– Кролик станет частью костюма. – Эдме закатала рукава и посыпала стол мукой. – На ихних балах чего только не творят. Вырядятся в платья, такие, что стыдоба, прости Господи! Бедняжки-швеи неделями портили глаза, чтобы это сшить. Кто древним богом оденется, кто зверем каким. А потом лопают деликатесы, о каких ты и не мечтала: меренги вышиною до небес и мороженое в виде лебедей.

Эдме сердито покачала головой. Мадлен понимала: повариха, как и она, только фантазировала о придворной жизни, о том, как придворные в дорогих, расшитых драгоценностями костюмах танцуют среди причудливо подстриженных деревьев и кустов, а потом объедаются сластями, запивая вином.

– Эдме, а ты сама хоть раз бывала во дворце?

– С чего бы мне? Нет у меня времени на эту чепуху.

– Моя мать была, – сказала Мадлен. – И сестра тоже. В прошлом году. Надели самые лучшие платья, расфуфырились. Дальше галереи для публики их не пустили. Там и стояли вместе с остальными зеваками и смотрели, как король торжественно ест яйца всмятку.

– Такого ты никогда не увидишь, – потом рассказывала Коралина, когда обе вернулись растрепанные, и от обеих пахло спиртным. – У куртизанок лица раскрашены, как у куколок. Подолы платьев шириной с дверь. Их не отличишь от придворных дам. И наряды, и манеры за столом одинаковые. А ходят так, словно парят над землей. Отчасти так оно и есть.

Мадлен во дворец, естественно, не взяли. Маман об этом даже не заикнулась. Ее оставили драить полы и стеречь материнскую собственность. Если хочешь показать себя в Версале с лучшей стороны, незачем брать туда дочку, у которой половина лица изуродована.

Эдме взяла скалку и, глядя на Мадлен, сказала:

– И правильно сделала, что не поехала туда. Говорят, там воняет сильнее, чем от Сены летом, а все придворные заражены сифилисом.


Когда Мадлен поднялась наверх, чтобы почистить серебро, то увидела Веронику стоящей перед кроличьим домиком. Домик опустел. Грубо сделанная дверца была распахнута настежь. У Мадлен сжалось сердце.

– Мадемуазель Вероника, что случилось?

– Ему потребовалась кроличья шкура. Так он и сказал.

Мадлен стало трудно дышать.

– Ваш отец?

– Да, – ответила Вероника, продолжая глядеть на пустую клетку. – Шкура сделает автомат более похожим на живого кролика.

Мадлен встала рядом с девушкой, подыскивая слова. Она с самого начала знала: кролик долго не проживет. Жозеф рассказывал ей, что Рейнхарт не пощадил ни гусыню, несущую золотые яйца, ни другую живность. Каждому он сохранял жизнь до тех пор, пока зверек или птица требовались ему в качестве модели (или «образчика», как он говорил), после чего переходил к изготовлению следующей игрушки. И все равно содрать шкуру с кролика, успевшего стать любимым питомцем его дочери, было жестоко. Разве он не замечал, что Вероника брала кролика на прогулку, гладила и ласкала? Или, наоборот, все видел, но решил преподать девушке своеобразный урок?

– Я только начала к нему привыкать, – сказала Вероника.

– Да, мадемуазель. – Бледное лицо Вероники на мгновение напомнило ей Сюзетту, и Мадлен почувствовала неуместную жалость к хозяйской дочери. – Хотите, я куплю вам другого кролика? Сегодня и схожу в тот же магазин.

– Спасибо за доброту, Мадлен, но не надо делать глупостей. Ну зачем мне кролик?

«Он тебе еще как нужен, – подумала Мадлен. – Больше тебе некого любить». Она тут же отругала себя за мягкотелость. Так она быстро окажется в тупике. Если жизнь ее чему и научила, так это умению держать себя на замке и не поддаваться чувствам. Пора и Веронике учиться тому же.


Ранним вечером, накрывая на стол к обеду слуг, Мадлен продолжала думать о Рейнхарте. Она представляла блестящий скальпель и быстрые руки, снимающие с кролика шкуру.

– За месяц это второй пропавший, – услышала она слова Эдме. – Вначале подмастерье булочника на площади Дофина. Теперь помощник торговца свечами на улице Каландр. Смуглый мальчишка. Всего тринадцать лет.

– Куда они подевались? – спросила Мадлен, поднимая голову.

– В том-то и закавыка, что никто толком не знает. Торговец считает, что парень просто сбежал. Но говорят, это проделки флотских. Вылавливают молодняк и посылают на острова. Такое уже бывало.

Мадлен понимала, о чем речь. Вот уже тридцать лет, как молодежь отправляли во французские колонии.

– Но ведь раньше туда посылали только узников. Предлагали: чем томиться в тюрьмах, езжайте работать на островах.

– Узников посылали, но не только их. Хватали и молодняк из бедноты и всех грузили, будто охапки дров. Жизнь тех, у кого пусты карманы, гроша ломаного не стоит… Давай угощайся.

Эдме выставила на стол блюдо с пирогом, от которого соблазнительно пахло мясом и травами.

Мадлен подумала об Эмиле, который сейчас наверняка играл на улице. Вспомнилось, как она ходила ему за лекарством.

– В аптеке я слышала разговор двух женщин. Они говорили о девушке, которая ушла из дому и не вернулась.

– Когда это было?

– Еще в январе. Женщины считали, что она убежала со странствующей ярмаркой, – сказала Мадлен, отрезая себе кусок пирога.

– А кто знает, сколько бездомной детворы пропадает, – вздохнула Эдме. – Уж их-то точно никто не хватится.

– Верно.

Мадлен сразу вспомнила девочку с улицы Тевено и собственное потрясение при виде опустевшего подъезда.

Только откусив пирога, Мадлен сообразила, откуда взялась начинка. Она со стуком положила вилку, бормоча, что у нее скрутило живот. Стараясь не смотреть на Эдме, она налила себе супа. Смешно. За год она слезинки не уронила, а теперь отказывается есть какого-то жалкого кролика.

Вскоре Мадлен заметила, что Жозеф наблюдает за ней, глядя сквозь бокал вина. Вдруг он угадал ее мысли и посчитал дурочкой? В жизни слуг не было места чувствам. По правде говоря, там не было места почти ни для чего. Потом она увидела, что и его кусок пирога остался нетронутым. Их глаза встретились.

Когда Эдме уселась за стол, Мадлен спросила:

– А что случилось с первым мальчишкой – подмастерьем пекаря? Он тоже сбежал?

– Так говорил пекарь, когда хватился мальца. Но тогда он не знал о других пропавших. Мог бы поискать получше.

У Мадлен похолодело под ложечкой.

– Мне нужно проведать мать. Я недолго. Хочу убедиться, что дома следят за племянником.

– Давай иди, – разрешила Эдме. – Но не прохлаждайся. За тобой еще стирка.


Эмиля она увидела на ступенях крыльца. За это время он похудел. Лицо измученное, сероватые круги под глазами. Он не вскочил и не бросился ей навстречу.

– Эмиль, ты никак опять болел?

– Обыкновенная простуда, – пожал плечами мальчик.

Это при его-то легких. Простуда всегда изматывала его, выжимая все соки.

Мадлен присела рядом:

– Напрасно маман ничего мне не сообщила. Могла бы послать записку в дом часовщика.

Но Мадлен и сама могла бы прийти пораньше. Она почувствовала знакомое угрызение совести. Девушка полезла в карман и достала завернутый в носовой платок кусок яблочного торта, который стащила в кухне. Эдме делала торты из яблочного мармелада, добавляя для вкуса корицу.

– Ешь.

Даже лакомство вызвало у Эмиля лишь слабую улыбку.

– Ну и штучка. В доме часовщика это едят вместо хлеба? Тогда понятно, почему ты позабыла про меня.

– Неправда, Эмиль. Я о тебе помню всегда. Просто у меня дел полным-полно. Присесть некогда. Я отпросилась, и то ненадолго.

Он кивнул, но серые мальчишечьи глаза по-прежнему смотрели на нее с упреком, и угрызения совести превратились в спазм душевной боли.

– Скоро я приду снова и буду приходить раз в два-три дня. Обещаю. Хорошо?

Эмиль не ответил. Взяв у нее лакомство, он начал медленно жевать.

– Что нового дома? – спросила Мадлен.

– Почти ничего, – сказал с набитым ртом племянник. – Новая девушка появилась. Клодиной звать. Поселилась в комнате Одиль.

– Так… – выдохнула Мадлен.

Надо поскорее вызволять ребенка отсюда. Уже которая девушка приходит сюда здоровой и цветущей, а потом ее выбрасывают потасканной и больной. Хватит Эмилю нюхать зловоние ступенек и такое же зловоние, исходящее от клиентов борделя. Пятисот ливров хватит, чтобы открыть собственный магазин и торговать живностью. Никакого роскошества, но их с Эмилем жизнь станет безопаснее. Там она сама будет устанавливать цены и правила, и ей не придется торговать своим телом.

– Эмиль, я должна попросить тебя кое о чем.

– Чего еще?

Мадлен подбирала слова, не зная, как лучше ему объяснить.

– За месяц пропало двое ребят немногим старше тебя. Куда – никто не знает. – Эмиль недоуменно посмотрел на нее, и Мадлен торопливо продолжила: – Наверное, я зря тревожусь. Тебя это никак не касается. И все-таки прошу тебя: будь осторожнее. Не уходи слишком далеко от дома, особенно один. Гуляй вместе с другими детьми или с кем-то из девушек. А если незнакомые люди предложат тебе пойти с ними куда-то, сразу отказывайся, беги к бабушке или Коралине и все им расскажи. Договорились?

– А зачем незнакомым людям меня куда-то звать?

– Говорю тебе, может, ничего и не случится. Но ты никуда не ходи с чужими. Это нельзя… Ты понял?

– Ну, если ты просишь… – пожал плечами Эмиль. – А почему мне нельзя жить в доме, где ты служишь?

Мадлен вздохнула, обняв племянника за талию:

– Любовь моя, я бы с радостью тебя взяла, но часовщик не позволит.

– Но я же полезная маленькая машинка. Ты сама говорила!

– Да. И маман нужна твоя помощь. – (Эмиль высвободился из ее объятий и отодвинулся.) – Эмиль, потерпи немного. Осталось всего три недели, а потом…

Она осеклась. Нельзя рассказывать о своих надеждах. Мальчишка может проболтаться, а если маман заподозрит, что Мадлен затевает побег, ее замыслы рухнут. Девушка знала, чем кончались побеги из борделя. Бывало, девушки решались взбунтоваться против маман и сбегали, в чем были. Но договоренности маман с полицией были двусторонними, потому она так и лебезила перед полицейскими. Беглянкам редко удавалось скрыться. Лапа закона хватала их и возвращала в бордель. Мадлен придется как-то договариваться с маман или исчезать так, чтобы не нашли.

– Что потом, Маду? – Эмиль повернулся и вопросительно посмотрел на нее.

– Потом я очень надеюсь, что наша с тобой жизнь станет лучше, mon petit. Считай, она у нас начнется сначала.

Мадлен не могла вернуться к маман. Вдали от борделя, с его обитательницами и порядками, она ясно увидела, какую жалкую жизнь влачила там. Возвращение в «Академию» ее доконает, и не столь важно, каким образом. Нет, она ни за что туда не вернется.


На обратном пути, когда Мадлен свернула в очередной переулок, ей вновь почудилось, что за ней следят. Более того, что-то ползло у нее по спине. Она обернулась и увидела тощего пса, у которого сквозь свалявшуюся шерсть просвечивали ребра. Поодаль старуха, приподняв подол, мочилась в сточную канаву. Наверное, причина была в разговорах о похитителе детей, вот она и разволновалась. Мадлен мерещились чудовища под кроватью. Совсем как в детстве.

– Нет никаких чудовищ, – заверял отец.

Но он лгал, а потом и сам исчез, оставив ее наедине с чудовищами.

У крыльца дома часовщика к ней подбежал тощий, чумазый уличный сорванец, сунул в руку клочок бумаги и умчался.

Мадлен развернула записку. Буквы прыгали, словно писавший торопился или был рассержен.


Этого недостаточно. Выясни, откуда их привозят. Узнай, что именно ему нужно. Смотри внимательнее, слушай усерднее. Пиши без промедления.


Читая, Мадлен ощущала холодное дыхание страха. Откуда их привозят. Камиль имел в виду трупы. «Изволь наизнанку выворачиваться, иначе никакого побега тебе не видать», – подумала она.

Заводная девушка

Подняться наверх