Читать книгу Коралловый браслет - Анна Малышева - Страница 3

После полудня неожиданно потеплело, тучи, вот уже несколько дней висевшие над городом, ушли на север. Освобожденное солнце оказалось таким жарким, что казалось, снова наступило лето. Маша давно выключила батарею и даже вынула из оконного проема куртку, решив, что на такую погоду достаточно простой занавески. Стоило ей показаться в окне, она столкнулась чуть не лицом к лицу с той самой соседкой, с которой объяснялась утром. Та с сочувственным видом кивнула:

– Что натворили, а? Неужели ночью?

– Ночью, тетя Таня, – обреченно ответила девушка, облокачиваясь на подоконник. Меньше всего ей хотелось откровенничать с этой записной сплетницей, но оставить ее вопросы без внимания было бы хуже во сто крат.

В этом она убедилась четыре года назад, когда встречалась с парнем, за которого всерьез собиралась замуж. Они с Пашей обычно прощались во дворе, идти в квартиру не имело смысла, так как уединиться там не удавалось. Комнаты у Маши не было, она спала в маминой спальне, держала вещи в комнате брата, работала там, где находился свободный угол… В общем, так было всегда, с тех самых пор, как они с братом выросли настолько, что уже не могли раздеваться друг при друге и детская комната сама собой превратилась в комнату Андрея. Маша привыкла к такому положению дел и ничего унизительного или неудобного в этом не видела. Но, когда у нее появился жених, поняла, как мала их квартирка, и ее собственные права в ней. Тогда-то они с Пашей и стали везде натыкаться на соседку с третьего этажа. Та слащаво улыбалась Маше и задавала ненужные, продиктованные ложной любезностью вопросы, вроде: «Как дела у мамы?» или: «Как Андрюша учится?» Маша отвечала отрывисто и сердито, давая понять, что общение с соседкой ее вовсе не привлекает. В самом деле, прежде та никогда не проявляла интереса ни к делам их матери, ни к учебе Андрея. Смысл ее приставаний сводился к тому, чтобы иметь возможность остановиться рядом с парочкой, застывшей в подъезде, и получше рассмотреть парня. Кончилось тем, что Татьяна Егоровна сочла себя обиженной неприветливыми ответами соседки и перестала ее подстерегать. Зато по двору поползли слухи, от которых у Маши волосы встали дыбом, когда они дошли до нее в передаче Анжелы. Выходило, что Маша встречается не то с сутенером, не то с мелким воришкой, недавно освободившимся из тюрьмы, и даже ждет от него ребенка. Мать-де не пускает парочку на порог, вот они и греются в подъездах, пугают припозднившихся жильцов и заодно присматриваются к чужим дверям, известно, для чего.

Разумеется, они с Пашей расстались вовсе не потому, что испугались чьей-то буйной фантазии, но определенную роль в разрыве эти сплетни сыграли. Машина мать, услышав кошмарные россказни о влюбленной парочке, не выдержала и попросила у дочери объяснений. Потрясенная недоверием, та обиделась, а мать, в свою очередь, обиделась на Пашу, так как именно он, по ее мнению, превратил Машу из «ее девочки» в нервную, раздражительную особу. Его редкие визиты сопровождались демонстративным молчанием и тревожными взглядами, которые мать посылала Маше тайком, но тайной они, конечно, не являлись. Паша сначала пытался шутить, потом начал высказывать претензии и, в свою очередь, обиделся, потому что ничем не заслужил такого отношения. Обида усугублялась тем, что Маша попросила его повременить со свадьбой. Она объясняла, что сперва ей нужно помочь выучиться брату, что основную статью семейного бюджета составляют, как ни смешно, ее куклы, а какой-то год-два ничего в их отношениях не изменят… «Если у нас все по-настоящему, конечно!» – добавляла девушка, чувствуя в этот миг, что произносит не свои слова. Получалось, она желает какой-то проверки отношений на прочность. На самом же деле Маша ничего проверять не хотела. Она чувствовала, что именно с этим парнем ей будет спокойно и хорошо, как ни с каким другим. Но ей оставалось только прикрываться пустыми словами, тянуть время и видеть, как Паша все больше тяготится их встречами. Роман, на который она возлагала большие надежды, постепенно сошел на нет, и она почти не удивилась, услышав, что у Паши появилась другая девушка, и свадьба уже не за горами.

«И вот сейчас тетя Таня думает, как объяснить мое разбитое окно, и чем дольше я буду молчать, тем хуже получится ее собственная история! Начнет звонить на всех углах, что мне его брат из-за наследства расколотил, или я опять с каким-то уголовником связалась. Почуяла свободу!»

– Часа в два ночи швырнули кирпич, – и, пошарив по полу, Маша предъявила материальное доказательство своих слов. – Хорошо, меня тут не было, а то, если бы в голову…

– Вот-вот! – азартно проговорила соседка, вцепившись взглядом в половинку кирпича. – То-то мне послышалось ночью, где-то стекла бьют… Да я уже ногу от артрита намазала, не встала. Залезть пытались?

– Вроде нет.

– А милицию вызвала?

– Из-за этого? – Взвесив на ладони кирпич, Маша с усмешкой положила его на подоконник. – Да не стоит. Просто хулиганство.

Разумеется, она не собиралась показывать серебряную подвеску и делиться с соседкой догадками о том, как она попала на кухню. Версия о хулиганской выходке вполне устроила Татьяну Егоровну. Та удовлетворенно кивнула и подтвердила:

– Район стал просто ниже всякой критики, там стройка, тут помойка или вообще притон. В соседнем дворе сразу несколько парней одновременно с зоны пришли, начали свои порядки устанавливать. Одна женщина возмутилась, что они на лавочке водку пьют, в карты режутся, всю детскую площадку заплевали, так они к ней на квартиру пришли и нож показали. Что творится, Машенька! Как же ты тут будешь одна?

«Одна я осталась вашими стараниями», – подумала Маша, но вслух ничего не сказала. Любезно улыбнувшись, она опустила наконец занавеску, дав себе слово больше не подходить к окну. От воспоминаний о прошлом романе на нее навалилась тоска, а когда Маша припомнила утреннюю отповедь Андрея, и вовсе пала духом. «Кстати, придет он вечером со стеклом или не стоит ждать? – Ее снова начал волновать насущный вопрос, тем более что она не очень доверяла вдруг установившемуся теплу. – Может, самой побеспокоиться? Или в ЖЭК сбегать? Нет, сегодня воскресенье…»

Хотя Василий, муж Анжелы, давно уже не работал в ЖЭКе, вспомнив об этом учреждении, девушка сразу подумала и о нем. В выходной день он должен быть дома, и теоретически к нему можно обратиться за помощью. Но только теоретически. Маша терпеть не могла мужа подруги, считая его мелким деспотом и самодуром, и ее не трогало даже то, что сам Василий очень ее уважал. «Ему нравится, что ты прилично зарабатываешь, не пьешь, не куришь и почти не красишься, – рассказывала ей Анжела. – В его глазах ты прямо идеал женщины! Если бы я его еще любила, я бы, наверное, ревновала!» Маша содрогалась, слыша о комплиментах, которые отвешивал ей сосед, и всячески избегала принимать его помощь, которую тот при встречах неизменно предлагал. «Я ведь не только электрику могу починить, – хвастался он. – Сантехника, мелкий ремонт, туда-сюда… Как пишут в газетах, “муж на час”! Только намекни!»

Никакой охоты отправляться к нему и намекать у Маши не было, тем более, по ее расчетам, Анжела с детьми все еще находилась в гостях у родителей. Василий вряд ли поехал с ними, его отношения с ученой родней жены всегда колебались на грани холодной вражды. Оставалось надеяться, что брат переборет свою гордыню и все-таки привезет к вечеру стекло. «В любом случае нужно купить замазку!»

Если Маша озадачивалась тем, где достать какую-нибудь вещь, она всегда поступала одинаково – а именно шла в народ и спрашивала, порою просто у прохожих. Результаты были неизменно положительные. Она даже перестала удивляться тому, как охотно дают ценные советы незнакомые люди. Так ей удавалось найти большую часть материала для изготовления своих кукол, причем по бросовой цене или вообще даром. «Но вот замазку искать еще не приходилось! Интересно, можно обойтись пластилином?»

Маша сменила свитер на футболку, набросила короткую замшевую куртку, зайдя в ванную комнату, наспех пригладила щеткой взъерошенные волосы. Взяв с зеркальной полочки тюбик с помадой, девушка открыла его и внезапно задумалась, глядя на свое отражение. Она привыкла относиться к своей внешности философски, без особых эмоций, считая, что природа наградила ее вполне достаточно, чтобы прожить без комплексов. Именно поэтому Маша почти не красилась, а если использовала помаду бледных тонов, то исключительно для того, чтобы побороть вредную привычку облизывать губы. Но сейчас она взглянула в зеркало по-другому, впервые увидев себя со стороны.

«Зануда, ханжа и эгоистка?» Девушка вглядывалась в отражение, словно пытаясь его допросить. «Такой меня видит Андрей… А может, он прав, и я давно превратилась в этакое чудище? Для старой девы еще слишком молода, но ведь все старые девы с чего-то начинали!»

Из зеркала на нее серьезно смотрела смуглая кареглазая девушка, остриженная под мальчика, неулыбчивая, одетая без тени кокетства. Маша спросила себя, так ли она выглядела четыре года назад, когда собиралась замуж, и еще больше погрустнела. «Тогда у меня была другая прическа и доверху полная косметичка, и я пыталась носить блузки, юбки и туфли на каблуках, потому что Пашка считал, что мне все это идет и девочка не должна выглядеть, как мальчик. Господи, туфли на каблуках! Кажется, я и правда его любила». Маша попыталась улыбнуться, но на глазах неожиданно выступили слезы. Она отвернулась от зеркала, так и не накрасив губы, вышла в коридор, взяла вместительную спортивную сумку, куда бросила телефон, кошелек и зонтик. Туда же Маша осторожно уложила коробку с куклой, приготовленной к сдаче в магазин. Кукла ждала этого часа уже давно – девушка намеревалась отвезти ее заказчику на другой день после решающей маминой операции. Сейчас она вспомнила о ней случайно, бросив взгляд на коробку, сиротливо притулившуюся на обувнице, рядом с шарфами и перчатками. «Заодно получу деньги, наверняка что-то продалось! Это будет очень кстати, или сяду на мель…»

Маша еще никогда не жила только для себя и потому не могла даже предположить, на какой срок хватит оставшихся денег. Ей впервые пришло в голову, что теперь не придется столько работать, но она тут же выругала себя за эту мысль. «Что хорошего-то? Обрадовалась… Просто ты уже никому не нужна, вот что это значит! Эгоистка? Нет, Андрюша, что другое, а это – нет! Мне еще придется научиться жить для себя!»

Так, мысленно споря с братом, она заперла квартиру и вышла во двор. На прощание Маша бросила взгляд в сторону разбитого окна и содрогнулась, представив, что может наплести об этом случае Татьяна Егоровна. Скажет: «Ну вот вам, новый притон образовался, уже окна бьют!» Она торопливо свернула за угол дома, опасаясь снова столкнуться с любопытными соседками. Ей повезло – в этот час даже те женщины, которые дни напролет гуляли во дворе с детьми, ушли домой обедать. Девушка быстрым шагом направилась к остановке троллейбуса, надеясь, что по случаю воскресенья он окажется полупустым. Ездить в переполненном транспорте с куклами она не решалась, после того как однажды в давке «погиб» труд целого месяца. Маша до сих пор помнила свое отчаяние при виде раздавленной куклы, печальное выражение ее треснувшего гипсового личика, в котором неожиданно появилось нечто очень человеческое и оттого жуткое. Она сама не могла понять, каким образом сломанная кукла вдруг стала казаться такой одушевленной, но плакала из-за этого происшествия куда дольше, чем если бы просто расстроилась из-за потерянных денег. Как ни удивительно, брат сразу понял ее состояние. «Еще бы не жаль, они же тебе, как дети. Ты в них душу вкладываешь, ночами над ними сидишь, глаза и пальцы портишь… А потом какая-то скотина нажимает локтем, и вот, пожалуйста… – И призадумавшись, добавил: – Ты будешь просто замечательной мамашей!»

Последнее заявление девушка пропустила мимо ушей и задумалась над ним только сейчас, переминаясь с ноги на ногу на троллейбусной остановке. Порвав с бывшим женихом, она перестала строить какие-либо планы на будущее, кроме карьерных. О детях Маша думала в самом деле как о куклах, которые нужно будет создать… Не сейчас, потом. Лет в тридцать, когда будет свободное время. Она поежилась, оценив степень своей нынешней свободы. Если не считаться с мнением соседок, можно было делать все, что угодно. Завести любовника, родить ребенка, не выходя замуж, никому ни в чем не давать отчета. Даже если бы о ней пошли чудовищные сплетни, близких людей, которых они могли ранить, рядом уже нет. «А сплетни все равно пойдут, неважно, как я буду себя вести. Хоть сиди тише воды, ниже травы, не спасет! Вон, Анжеле засунули в постель уже всю округу, а я-то знаю, что она своему благоверному всего раз изменила, и то, когда это было…»

Подошел троллейбус, к счастью, совершенно пустой. Несколько пассажиров совсем потерялись в длинном двойном салоне. Усевшись, Маша поставила на колени сумку и, с облегчением вздохнув, взглянула в окно. И тут же привстала, заметив подбегающую к остановке Анжелу. Подруга тоже явно видела ее и призывно махала рукой, на которой сверкал браслет. Сыновья Анжелы, блондинистые мальчишки семи и пяти лет, опередили мать и теперь осаждали киоск, тыча пальцами в витрину и рассматривая бутылки с газировкой. Маша махнула в ответ и снова уселась. «Не выпрыгивать же мне на ходу, какая она странная! Пусть до вечера покрасуется с браслетом, ничего страшного. А со стороны он выглядит довольно-таки аляповато… Если бы я не знала, что это за камни, я бы решила, что там кусочки красного пластика…»

Она отвернулась, поправила сползшую с колен сумку и снова задумалась о перспективах, которые открывала ей нынешняя, одинокая жизнь. Мысли были тревожные и одновременно приятные, хотя девушка и боялась себе в этом сознаться. «А ведь мне повезло, что этот момент наступил в двадцать семь, а не в сорок семь лет! Тогда было бы слишком поздно на что-то надеяться. А так, кто знает… Может, на моих коленях будут ездить не только куклы!» Она представила себе картину, как таким же ясным воскресным днем катит вместе с маленьким ребенком куда-то в центр, в цирк или в зоопарк, и на сердце у нее потеплело. Правда, мужчину, отца этого будущего ребенка, Маша никак рядом с собой вообразить не могла.

* * *

Магазин, в который она вот уже пять лет сдавала работу, находился в центре, неподалеку от Белорусского вокзала, и рядом с театром, в котором работал Андрей. У нее даже возникла идея заглянуть к брату, чтобы прояснить его планы на вечер, но подумав, Маша решила не форсировать события. «Лучше посмотрю, как он поведет себя без давления. Хотя, что уж там, пока рядом Зоя, это невозможно. Так и будет разрываться между двух огней, пока не возненавидит одну из нас. И я даже догадываюсь, кого!»

Маша вошла в магазин сувениров, кивнула знакомому пожилому охраннику. Тот приветственно поднял руку:

– А вас тут обыскались! Я слышал, звонили вам, а телефон ни один не отвечает!

– Дела замучили, – коротко ответила девушка.

Она не хотела вдаваться в объяснения, какого рода обстоятельства мешали ей отвечать на звонки. Этот охранник был крайне болтлив и задержал бы ее надолго. Сразу пройдя в служебное помещение, начинавшееся за неприметной дверью без надписи, Маша постучала в кабинет товароведа.

– Вот это кто! – с некоторой претензией протянула полная женщина, снимая очки и закусывая кончик дужки.

Этот жест являлся у нее признаком раздражения, Маша знала его давно и так же давно не боялась. Ее куклы здесь нравились, пользовались успехом у покупателей, а значит, она могла себе позволить небольшую оплошность. Поздоровавшись, Маша расстегнула сумку и поставила на стол коробку. Товаровед едва взглянула под приоткрытую крышку, продолжая с нарастающим раздражением:

– Так, знаешь, не делают, не пропадают! В чем проблема-то, Маш? Я тебе звоню-звоню, мобильный не берешь, домашний не отвечает… Я, как дура, людям наобещала с три короба, держала заказ до последнего, только сегодня утром отзвонила им и отказалась. Они теперь на меня в претензии, получается, я им головы морочила!

– Анна Петровна, я…

– У моих знакомых свадьба, хотели заказать двух эксклюзивных кукол, жениха и невесту, с портретным сходством. – Порывшись в ящиках стола, женщина бросила перед девушкой две фотографии, сколотые скрепкой. – Сама понимаешь, сколько денег оно стоит, хорошо бы заработала, а то ковыряешься все… Этих вот мадмуазелей, – она постучала согнутым пальцем по коробке с куклой, – у меня тут целые полки, смотреть противно. А те, что ты к выставкам сооружаешь, так то ли тебе за них заплатят, то ли ты заплатишь, чтобы их в каталог поместили… Не так?

Маша не отвечала. Сперва она собиралась перебить Анну Петровну и объяснить ей причину своего временного исчезновения. Та была доброй, хотя и несколько сварливой особой, и девушка не сомневалась – стоит произнести простые и вместе с тем жуткие слова: «У меня умерла мама!» – как Анна Петровна мгновенно сменит тон, примется ее утешать, а то и всплакнет за компанию. Но, чем дольше она слушала гневную отповедь, тем меньше ей хотелось оправдываться, да еще таким способом.

Вместо этого девушка поступила совершенно неожиданным для себя образом. Взяв со стола коробку, она плотно закрыла крышку и снова погрузила ее в сумку. Анна Петровна наблюдала за ее действиями с изумлением, которое тут же выразилось в возмущенном возгласе:

– Это как же понимать?! Обиделась?! Это я должна, кажется…

– Нет-нет, – перебила ее Маша, повесив сумку на плечо и стараясь говорить спокойно и рассудительно, хотя содрогалась от обиды. – Просто у вас сейчас действительно много таких кукол. Я обратила внимание, когда зашла. Эту я лучше отвезу в другое место.

Товаровед не сразу нашлась с ответом, настолько ее потрясла реакция девушки. Когда женщина заговорила, ее голос заметно сел, и виной тому была не сигарета, которую она только что прикурила:

– Как хочешь, как знаешь… Да, тебе следует кое-что получить, как раз и деньги найдутся. Что же ты, куда ее повезешь?

– Да хоть на ВВЦ, в павильон подарков, – уклончиво ответила Маша. На самом деле «другое место», которое она так решительно упомянула, никакого конкретного адреса не имело. Она просто вдруг поняла, что предпочла бы, чтобы с нею разговаривали иначе. Анна Петровна всегда держалась с Машей как с несмышленой девочкой, какой та действительно могла показаться, когда явилась в этот магазин впервые, несколько лет назад, робко предлагая своих кукол.

– Смотри, чтобы не обманули, – наставительно заметила товаровед, вынимая из ящика стола пухлый бумажник чудовищных размеров.

Маше он был очень хорошо знаком, именно оттуда по большей части появлялись деньги, которыми она поддерживала семейный бюджет. Отсчитав несколько купюр, женщина протянула их Маше:

– За остальным приходи в конце месяца, надеюсь, дела наладятся. Сейчас что-то совсем как на кладбище. Праздники далеко, туристы как передохли все. Если что-то интересное придумаешь, приноси, покажи… А что у тебя все-таки случилось?

– По мне видно? – Остановившись в дверях, девушка безуспешно дергала заевшую «молнию» на кармане куртки, куда спрятала деньги.

Анна Петровна, нахмурившись, вышла из-за стола и приблизилась к гостье. Пытливо заглянув ей в лицо, она покачала головой:

– Слепой не заметит…

– У меня новая жизнь начинается, – неожиданно призналась Маша. – Так что я сегодня не в себе, и вы тоже на меня не обижайтесь.

Женщина проводила ее до выхода из магазина, из чего можно было сделать вывод, что она вовсе не сердится, а сгорает от любопытства. Маша, однако, ничего ей не рассказала и похвалила себя за выдержку, закрыв тяжелую стеклянную дверь. Анна Петровна не знала о болезни Машиной матери, и девушка решила, что рассказывать о смерти и похоронах подавно не стоит.

«Получится, будто снисхождения какого-то прошу… Если б я еще кукол ей не продавала… Ладно, характер проявила, огрызнулась, и куда теперь деваться с этой барышней?!»

По опыту она знала, что найти новый источник сбыта не так-то легко, даже в огромном городе, где можно продать что угодно кому угодно, тем более такой товар, как авторская кукла. О ВВЦ она упомянула потому, что несколько раз ей удалось отдать туда товар на реализацию, но воспоминания были малоприятные. Из трех кукол продалась только одна, а остальные две потерялись при переезде магазина в другой павильон. Ущерба Маше так никто и не возместил, взамен этого она получила заявление, что пропало еще немало дорогого товара, и приглашение сотрудничать дальше. Разумеется, она предпочла держаться тихой, надежной гавани, то есть магазина Анны Петровны, от которого нельзя было ждать больших оборотов, но который давал стабильный ежемесячный доход.

«Что правда, то правда, сейчас, в начале октября, для кукол не сезон. Это к Новому году, к Дню святого Валентина, спасибо ему, к Восьмому марта начнется ажиотаж. А до тех пор хоть не работай!» Трудность сбыта заключалась еще в том, что авторские куклы были сравнительно дороги, в отличие от миллионов китайских красавиц, заполнивших крупные магазины. Их могли покупать разве что коллекционеры, а их круг весьма ограничен, и надеяться на слепую удачу тут не стоило. «Девчонки на выставках рассказывали, как приобретали клиентуру, послушать, прямо голливудская сказка! Одна зашла в цветочный магазин и предложила выставить кукол рядом с букетами, другая отправилась прямо в ЗАГС, договорилась с заведующей о проценте с продаж и принялась ваять женихов и невест. То, что мне предлагала Анна Петровна! Что и говорить, я хороший заработок упустила… Только как-то не верится, что это можно поставить на поток. Не все оценят, чтобы такие деньги платить! Одно дело белый лимузин заказать, живую музыку или такой громадный торт, чтоб гостей потом еще год тошнило… А куклы, что куклы? Кто их там будет разглядывать на свадьбе, когда все напьются? Нет, наверное, все они наврали про свои замечательные методы сбыта, бегают так же, как я, с коробками по магазинам, пресмыкаются перед товароведами… И боятся осени, когда ничего не покупается».

Задумавшись, она брела, куда глаза глядят, незаметно двигаясь в сторону Тверской. Прохожих по случаю воскресного дня было немного. Маше невольно вспоминались давние воскресные прогулки с отцом. Освобождая жене квартиру для уборки, тот брал детей и увозил их в центр. Это была настолько устоявшаяся традиция, что Маше никогда не приходил в голову вопрос – почему мама не едет с ними развлекаться? Как-то само собой подразумевалось, что та останется одна, и к их возвращению маленькая квартирка на первом этаже будет сиять чистотой, а из кухни потянутся запахи настоящего воскресного обеда – супа, жаркого и сладкого пирога. Тогда Маша воспринимала мать, как добрую домашнюю волшебницу, и брать ее с собой на прогулку было бы попросту нелепо – кто же в таком случае будет творить чудеса в их отсутствие? Они с отцом гуляли по бульварам, ели мороженое, заходили во все музеи подряд, причем впечатления могли остаться совершенно неожиданные – от очень тоскливых до феерических. Андрей всем музеям на свете предпочитал поход в кино, Маша обожала парки аттракционов или, на худой конец, цирк, но эти развлечения перепадали детям редко. Отец был одержим прямо-таки маниакальным стремлением привить отпрыскам любовь к изящному, и те, хоть со скрежетом зубовным, начали разбираться в стилях и направлениях искусства.

«Если бы не отец, кто знает, что бы из нас с Андреем получилось?» – раздумывала Маша, плетясь по пустынной улице. Сумка начала ей мешать, и девушка с досадой перебрасывала ее с одного плеча на другое, забыв об осторожности, с которой везла куклу в троллейбусе. «Может, жили бы совсем иначе, веселее, счастливее! Андрей в театре работает не по призванию, а потому, что его образование к тому обязывает, а образование декоратора опять же следствие посещения всех этих музеев… Как и мои куклы! Всегда, вернувшись домой, я уединялась и фантазировала на тему прекрасных дам, которых видела в галереях. Сперва просто воображала себя героиней каких-то сказок, потом принялась делать кукол, чтобы было наглядней. Папа заметил, что у меня неплохо получается, стал приносить мне книжки про декоративно-прикладное искусство, поставлять материал… А когда он от нас ушел, мне было четырнадцать, я уже участвовала в выставках, получала призы. А когда заработала первые деньги за проданную куклу, это перестало быть игрой. Господи Боже, почему он нас в цирк не водил, как мне хотелось?! Была бы сейчас нормальным менеджером среднего звена, служила бы в обычной крупной компании, интриговала против коллег, крутила роман с парнем из соседнего отдела, и жизнь была бы заполнена до отказа! Так и не заметишь, как проживешь ее всю, только “оп!” успеешь сказать напоследок… А сейчас я кто? Никому не нужная, необразованная, безработная девица, с никому не нужной куклой подмышкой. Отец давно ушел к другой женщине, Андрей собирается жениться, мама больше во мне не нуждается… Сегодня у меня хоть какие-то дела нашлись, чтобы не сойти с ума от одиночества! Куклу пристроить, окно починить, с Анжелой увидеться… А завтра? А через неделю? Почему, ну почему я не умею жить ради себя одной?! Чем мне этот день заполнить?!»

– Не в музей же идти, в самом деле, – мрачно заметила Маша вслух, подцепив носком кеды пустую пивную банку и пиная ее к переполненной урне. – И в цирк уже не тянет. Девочка выросла!

– Это да, есть вещи, которые надо делать только в детском возрасте. Например, читать Дюма, – согласился с ней голос, раздавшийся прямо за ее спиной.

То, что он сказал, полностью отвечало ее мыслям. Маша не сразу сообразила, что прозвучал этот мужской голос не в ее воображении. А когда поняла, оглянулась – скорее, удивленно, чем испуганно.

– Или ходить в цирк. – Остановившись, мужчина спокойно раскурил сигарету и помахал ею в воздухе, рисуя дымом сложную фигуру. – Хотя идея отличная!

– Вы со мной разговариваете? – уточнила Маша, вглядываясь в лицо незнакомца. Нет, она никогда прежде его не встречала, в этом она была уверена.

– В общем, да, – словно сомневаясь в собственных словах, ответил тот. – Просто шел за вами, пытался обогнать. А вы вдруг заговорили… Ну, я и ответил. Тоже проблема досуга. Неожиданно куча времени образовалась, а пойти некуда!

– Понятно, – неопределенно ответила девушка и двинулась дальше, держась ближе к стене дома, чтобы освободить место рядом с собой, и медленным шагом, чтобы у незнакомца не создалось впечатления, что Маша сбегает. Он ей неожиданно понравился, и, внутренне сжавшись, девушка торопливо решала вопрос – насколько? «Если пригласит куда-нибудь в кафе, пойду, если телефон попросит, дам, но ни ко мне, ни к нему домой не поеду, нет, нет, с какого горя!»

– В кабак тащиться неохота. – Мужчина пошел рядом с ней, держась так близко, что иногда касался Машиной руки локтем. – Без компании тоскливо, в кино ерунда идет, других идей нет… Вы вот подсказали – музей, цирк… А что, давайте сойдемся на театре? Не понравится пьеса, отсидимся в буфете!

Маша помедлила с ответом, бросив на своего спутника оценивающий взгляд. Тот встретил его с улыбкой, которая пряталась в его прищуренных глазах и вздрагивающих уголках рта. На вид ему было лет тридцать пять. Среднего роста, плотного сложения, темноволосый – сходить в парикмахерскую, заметила девушка, ему стоило пару месяцев назад. Сильно отросшие волосы спускались на воротник потертой кожаной куртки и придавали его облику нечто небрежное, артистическое. В небольших, близко посаженных к переносице серых глазах плясали искорки смеха, и Маша невольно заулыбалась в ответ, неопределенно и слегка смущенно.

– А вон как раз театральный киоск, что у нас там?

Не дав ей опомниться, мужчина легонько подхватил ее под локоть и повел в нужном направлении. Они уже вышли из переулка и оказались на Тверской. Прохожих заметно прибавилось, отоспавшийся город встряхивался, готовясь к вечерним развлечениям. Остановившись у киоска с театральными афишками, незнакомец задал кассирше несколько беглых вопросов и выпрямился, уже держа в руке билеты. За все это время Маша не произнесла ни слова и, только когда ее спутник назвал театр и пьесу, иронически поинтересовалась:

– А почему вы решили, что я с вами пойду в театр?

– Потому, что я вас не на подпольные собачьи бои зову и не в стрип-клуб! – немедленно ответил тот. – В чем крамола-то? Кстати, я не представился, меня Илья зовут.

– Меня Маша, – созналась девушка. – Хорошо, пусть будет театр.

– Что вас переубедило? – поинтересовался кавалер, пряча билеты в карман куртки. – Мои хорошие манеры?

– Нет, – твердо ответила она. – То, что вы знаете слово «крамола». И в конце концов, вы правы, в театр можно пойти даже с незнакомым человеком.

– Ой, как с вами все будет непросто… – протянул Илья, глядя куда-то поверх Машиной головы. – А знаете, мне это нравится. Не люблю слишком простых девушек.

«И чем же это ты занимаешься, Машенька? – раздался у нее в голове знакомый голос, очень похожий на мамин. – Воскресным вечером, на Тверской, с незнакомым мужчиной? А только вчера тебя бесило, что Андрей не надышится на Зою… А ведь она его невеста, они вместе уже год, а этого мужика ты видишь впервые!»

– Может, будем на «ты»? – предложил Илья, напрасно прождав Машиного ответа. – Или рановато?

– Лучше на «ты», – согласилась она, очнувшись от своих тревожных мыслей. – Когда начало?

– В семь. Успеем где-нибудь поужинать! Правда, полагается идти в ресторан после спектакля, но я просто не доживу… Есть хочется зверски!

Все это было сказано самым естественным тоном и сопровождалось такой доверительной улыбкой, что девушка не стала возражать своему новому приятелю. Илья снова подхватил ее под локоть и повлек в переулок, туда, где виднелись вывески нескольких ресторанов.

– Куда-нибудь да пристроимся! – оптимистично заявил он. – Представляешь, как-то я пытался попасть в ресторан три часа подряд, и ничего не вышло! Воскресный вечер, все заказано и расписано… Кончилось дело «Макдоналдсом».

Однако на этот раз им повезло больше. С первой же попытки они попали в итальянский ресторан, более того, официант, с которым пошептался Илья, проводил их во внутренний дворик, увитый плющом и виноградом. Там, среди белых тентов и шелковых полосатых занавесей, помещалось всего несколько столиков, и с одного из них официант снял табличку «заказано». Маша уселась в удобное полукресло и с удовольствием огляделась. Илья тем временем впился взглядом в меню. Опомнившись и охнув, он протянул папку своей спутнице:

– Выбирай, я подтянусь. Мне, в общем, все равно, что есть, лишь бы есть.

– А я, когда попадаю к итальянцам, хочу все подряд, – призналась девушка, пробегая взглядом строчки меню. Цены были выше тех, к которым она привыкла, но не настолько, чтобы начать чувствовать себя чем-то обязанной. Сделав выбор, она передала меню Илье.

Тот покачал головой:

– Мне все то же самое. Полагаюсь на твой вкус.

И Маша сама не поняла, отчего ей было так приятно это услышать. Сделав заказ, Илья потребовал принести бутылку вина и немедленно поднял бокал:

– Давай за знакомство! Слушай, я страшно рад, что тебя встретил! Нет-нет, правда!

– А что, я верю, – улыбнулась она, отпивая глоток терпкого вина. – Сразу в театр, в ресторан… Знаешь, хочу тебя предупредить…

И запнулась, не зная, в какие слова облечь свое нежелание заканчивать вечер в постели. Илья поднял обе руки и повернул их ладонями вперед, будто сдаваясь:

– Бога ради, замолчи или потом пожалеешь!

– Пожалею?!

– Не надо ничего планировать и обсуждать не надо! – Он поморщился, словно попробовал чего-то еще более кислого, чем итальянское вино. – Это все такая чепуха! Вот мы сидим в приятном месте, вечер прямо майский, музыка играет, сейчас нам еду принесут… Чего ты все усложняешь?!

– В самом деле, – сдалась Маша, покачав головой. – Глупо. Просто я не хотела обманывать твоих ожиданий… Ведь ты еще успеешь познакомиться с другой девушкой…

– С девушкой, которая на все согласна, я успею познакомиться быстрее, чем ты думаешь. – Илья закурил, расслабленно откидываясь на спинку кресла. – Ох, устал… Весь день над бумажками просидел, аж глаза заболели. Я, Маш, легкой добычи не искал, так что предупреждать меня ни о чем не надо. Если бы мне нужна была женщина для секса, я бы уже был в постели.

– А… я тебе нужна для компании? – слегка уязвленно осведомилась она. – Поужинать и сходить в театр, на Ибсена?

– Маш, повторяю, у меня была проблема досуга, а не проблема секса! – Теперь он открыто смеялся, разглядывая ее смущенное лицо. – И между прочим, познакомиться с девушкой, которую можно сводить на Ибсена, не так легко. Представь, недавно я пригласил в театр одну барышню, она мне нравилась, и, в общем, я планировал более тесные отношения. А она принялась отпускать там такие идиотские замечания, что я ее отвез домой, чмокнул в щечку, и все. Желание пропало.

– Это хорошо, – задумчиво проговорила Маша, слегка отстраняясь, чтобы дать официанту расставить на столе принесенные тарелки. И опомнившись, пояснила: – Хорошо, что ты разделяешь эти две проблемы, досуга и секса. Я не люблю, когда их путают.

– Давай есть! – заговорщицким шепотом предложил Илья, хватая вилку и сразу принимаясь за спагетти.

Салат, тщательно выбранный девушкой, Илья проигнорировал. Вилку он держал по-крестьянски, зажав черенок в кулаке, ел жадно, не стесняясь своего аппетита. В первую минуту все это слегка шокировало Машу, во вторую – внезапно начало нравиться. Теперь ей казалось, что настоящий мужчина только так и должен есть – торопливо и алчно.

Ее и саму одолевал голод. Напряжение последних дней спадало, Маша начинала вспоминать, что такое простые удовольствия, которых она давно была лишена. Например, вкусный ужин в компании нового интересного знакомого, поход в модный театр на хорошую пьесу, а также перспектива, о которой она старалась не думать, но все-таки думала, украдкой рассматривая Илью. «У него нос был сломан, и одна бровь чуть выше другой. Тоже после травмы, наверное. Бывший боксер? Ничуть не похож. Просто драчун? С виду такой спокойный, веселый. Ну, мало ли, может, это случилось давно, лет-то ему… Тридцать пять? Немного больше? Как он держит вилку, боже мой! Как сапер лопатку! Спасибо хоть не чавкает и еду обратно в тарелку не роняет. Этого бы я не вынесла!»

Внезапно Илья, не отрывая глаз от тарелки, проговорил:

– Если не перестанешь меня так разглядывать, я подавлюсь.

– Извини. Я задумалась. – Маша принялась за салат.

– Мне нравится, что ты все время задумываешься. – Илья подлил вина и подмигнул девушке, приглашая ее поднять бокал. – Давай выпьем за тебя.

– Спасибо. – Этот бокал она выпила до дна – больше из суеверия, чем из желания быстрее опьянеть. Маше начинало казаться, что удача поворачивается к ней лицом. Это было лицо первого встречного, незнакомца, не слишком правильное, на чей-то взгляд попросту некрасивое, но в его улыбке столько лукавства и обаяния, что девушка чувствовала себя так, будто на нее упал луч солнца. «Ты влюбляешься, – сказала она себе, – страшными темпами влюбляешься непонятно в кого. Может, он даже имени настоящего не назвал. Тебе сейчас плохо, ты осталась совсем одна, и конечно, он кажется настоящим подарком судьбы. Будь осторожна, очень осторожна!»

– Я знаю, что ем ужасно. – Осушив бокал и отодвинув опустевшую тарелку, Илья вытащил из пачки очередную сигарету. – Ничего не поделаешь, в детстве не научился, теперь переучиваться поздно. Да я в дипломаты не собираюсь.

– А я ничего и не говорю, – осторожно заметила Маша.

– Да видел я, какие ты взгляды кидала. – Илья выпустил струю дыма и насмешливо улыбнулся, кивая на вилку, с помощью которой девушка ела салат. – Хотя тебе ли придираться? Ты, я вижу, вообще левша.

Смутившись, Маша невольно положила вилку и тут же схватила ее снова:

– Вообще-то это нож держат в правой руке. Как ты догадался, что я левша?

– Ты все берешь левой рукой – бокал, салфетку, хлеб. Меню листала левой и в сумке рылась тоже ею. Видишь, я наблюдательный.

Девушка только пожала плечами. Она не знала, льстит ей такое пристальное внимание или нет. Илья смотрел на нее, сощурившись, и улыбался, пуская клубы дыма. Закурив новую сигарету от окурка, он добавил:

– Вообще я многое уже мог бы о тебе рассказать, только, наверное, ты обидишься.

– Почему? Это интересно! – Спагетти, за которые принялась было Маша, внезапно потеряло вкус. Она почувствовала себя неуютно, но все-таки принужденно улыбнулась в ответ: – Ты очень в себе уверен, да? А я думаю, во многом ошибешься!

– Ты не замужем. – Илья откинулся на спинку кресла и почти закрыл глаза, будто впадая в некий транс. – Ребенка у тебя нет. Ты, в общем, сама еще не очень-то выросла. Тебе лет двадцать шесть – двадцать восемь, очень одинока. Хотя считаешь себя умной и самостоятельной, на самом деле многого не понимаешь и всего боишься. Себя мало ценишь, думаю, часто позволяешь себя использовать людям, которые твоего мизинца не стоят. Ты…

– Хватит!..

Маша осеклась, услышав, как резко, даже истерично прозвучал ее голос. Однако Илья продолжал улыбаться и лишь слегка приподнял веки, наблюдая за ней. «Я веду себя, как полная дура! – пронеслось у нее в голове. – Решила обидеться?! Радуйся, что с тобой вообще еще мужчины разговаривают, если у тебя на лице такое написано!»

– Я не рассчитывала на такой подробный анализ, – проговорила она, торопливо беря вновь наполненный бокал с вином. – Не буду ничего комментировать.

– И не надо. – Илья сел прямее и протянул ей свой бокал: – Давай выпьем за наши желания. Каждый за свое.

Маша выпила молча и никакого желания загадывать не стала. Она боролась с глухим раздражением, которое осталось у нее после импровизированного сеанса физиогномики, и злилась на себя за то, что не может посмотреть на нового знакомого прежним взглядом. Он уже не казался ей обаятельным, она насторожилась и внутренне собралась, готовясь к новой провокации. Илья, почувствовав перемену в ее настроении, тоже посерьезнел. Подошедшему официанту он велел принести десерт и кофе, а когда тот удалился, вопросительно взглянул на девушку:

– Сильно настроение испортил?

– Скорее, озадачил. – Она все еще держалась натянуто, не в силах скрыть обиды. – Ты кто такой, интересно? На психолога не похож, на экстрасенса тоже. В паспорт мой не заглядывал, по ладони не читал. А в принципе многое угадал!

– Ну, так у меня какой огромный опыт! – загадочно проговорил тот.

И когда девушка удивленно подняла брови, невозмутимо пояснил:

– Понимаешь, я каждое воскресенье приезжаю в центр, выслеживаю одинокую симпатичную девушку, веду ее в ресторан, потом в театр, потом… Сюжет в криминальных новостях. А биографии и характеры, в общем, у всех моих жертв одинаковые.

– Что? – еле слышно переспросила Маша. Внутри у нее что-то оборвалось.

В следующий миг Илья расхохотался, толкнув стол так, что зазвенела посуда, и, тыча в девушку пальцем, с трудом проговорил:

– Поверила! Боже, тебе можно втереть, что угодно!

– Не шути так, – попросила она, хотя ее и саму начинал разбирать нервный смех. – А то испугаюсь и убегу!

– Ты не убежишь. – Все еще смеясь, Илья вытирал выступившие слезы краем салфетки. – В том-то и дело, что не убежишь. Тебе нравится бояться. Я это сразу понял.