Читать книгу Каждый любит, как умеет - Анна Малышева - Страница 5

– Я сидела дома, с ребенком, и никуда не выходила!

Носовой платок в ее руках давно превратился в мокрые лохмотья. Лена в последний раз перекрутила его и сжала в кулаке. Она сидела в кабинете у следователя уже двадцать минут. И говорила практически одно и то же – нигде в то проклятое утро не была, никого не видела, с ней был только ребенок.

– Я все понимаю, Анна Григорьевна. Я понимаю, что это надо доказать, – Лена неуверенно взглянула на следователя. – Но свидетелей у меня нет. Откуда их взять, если я была дома одна? Спросите ребенка. Или этого мало?

Следователем оказалась женщина. И эта женщина сразу вызвала у Лены антипатию. Типичная старая дева – сухощавая, пожелтевшая от спертого воздуха и курения, совершенно бесцветная. Прилизанные сухие волосы, уродливые огромные очки. И, как показалось Лене, на ее ненакрашенных губах время от времени всплывала издевательская улыбка.

– С Гамбарян вы были знакомы? – спросила та. И занялась какой-то писаниной.

– Гамбарян? Кто это такой – Гамбарян? – с трудом ответила Лена.

– Не кто такой, а кто такая. Мария Андрониковна Гамбарян. Та женщина, от которой вчера утром ушел ваш муж.

– Мой муж ушел от меня, – Лена попыталась взять себя в руки и даже пошутить. – И как раз к какой-то Маше. Может, это она?

– Это ваш муж назвал вам ее имя? – поинтересовалась следователь.

– Да.

– Давно они были знакомы?

– Месяца два или чуть меньше. Я не помню… – Лена жалко улыбнулась. – Он давно уже сказал, что уйдет от меня. Как только с ней познакомился. Она его просто околдовала.

– Я говорила с вашей матерью. – Женщина рассматривала Лену с нескрываемым интересом. – Она рассказала, что ваш муж, Анатолий Датнов, представил Гамбарян как свою невесту. Это верно?

– Верно. Я сама была при этой… Помолвке, что ли? Не знаю, как назвать, ведь мы еще не развелись. Все это настолько безобразно!

– Его заявление о разводе лежит в вашем народном суде, по месту жительства. Вы знали, что муж подал это заявление?

– Да, он меня известил… – Лена выпрямилась. – И я решила дать согласие на развод.

Анна Григорьевна (Лена надеялась, что верно запомнила ее имя-отчество) снова углубилась в какие-то бумаги. Некоторое время она молчала, потом, не поднимая головы, сказала:

– На этот вопрос можете не отвечать, если не хотите. Ваша мать утверждает, что вы угрожали мужу, если он разведется. Гамбарян говорит то же самое. Вы действительно угрожали?

– Ну, знаете… – Лена уронила на пол то, что осталось от носового платка. – Любая женщина, от которой уходит муж, сперва… Не может смириться. Может, я что-то и сказала. Но это сделала не я. Что вам наговорила эта Гамбарян? Может, это она убила Толю?

Лена и сама понимала, что говорит глупости. К чему этой девушке было убивать своего жениха? Мужчину, которого она с таким трудом отбила у законной жены? У Лены дрожали колени, и она благодарила бога за то, что сидит. Если бы пришлось стоять, ноги бы ее не удержали. По спине медленно, противно пробиралась струйка пота. За окном набирало силу душное московское пекло. «Будто в аду… – подумала Лена, не решаясь пошевелиться на стуле. – И голова не работает, когда так надо думать… Где же мой пистолет? Если бы хоть это знать!»

– Еще вопрос, – теперь следователь не сводила с нее глаз, вернее, очков. – И ваша мать, и Гамбарян упоминали какого-то сыщика.

– Простите? – Лена подалась вперед. «Вот оно! – стукнуло у нее в висках. – Как быть? Что говорить? Труп, открытка, пистолет. Пистолет хуже всего… Меня могли видеть… Нет!»

– Некий частный сыщик, без лицензии, кажется, – Анна Григорьевна мерно стучала по бумагам кончиком карандаша. – Гамбарян утверждает, что он следил за нею и Анатолием Датновым больше месяца.

– Какая-то чепуха, – выдавила Лена. – О чем это она? Я не понимаю.

– Ваша мать говорит, что Анатолий Датнов ей жаловался на преследования этого же сыщика.

– А я никакого сыщика не нанимала и не знаю! – голос сорвался на хрип. Струйка пота защекотала поясницу. Лена откинулась на спинку стула, чтобы быть хоть немного подальше от этой женщины. Она чувствовала к ней уже личную ненависть.

– Значит, вы отрицаете, что нанимали сыщика для слежки за мужем? – уточнила та.

– Да, отрицаю. Пусть не приписывают мне чужие грехи… Пусть лучше ищут, кто убил Толю! Мне даже не говорят, как все было! Родители сидят с этой Машей, утешают ее, а мне – мне никто ничего не говорит.

– Разве? – Анна Григорьевна как будто удивилась. – Тогда я просто обязана вам кое-что рассказать. Одиннадцатого июня, то есть вчера, в восемь тридцать утра ваш муж, Анатолий Датнов вышел из квартиры Гамбарян. Он спустился по лестнице, и в это время в него дважды выстрелили. Он умер на месте, не приходя в сознание. Преступник скрылся. Вы ничего этого не знали? Что вас еще интересует?

– Какой садизм!

– Кого вы имеете в виду? – насторожилась следователь.

– Тех, кто это сделал, – пробормотала Лена, хотя думала о другом. Ее бесило то, что эта женщина напротив – немолодая, некрасивая и, наверное, не слишком умная, имеет над нею такую власть. Она может издеваться, говорить гадости, требовать откровенности… И знать, что сопротивления не будет.

– Еще вопрос! – Кончик карандаша закачался в воздухе. – Странная история у вас в семье с фамилиями. Вы не находите? Я-то этим еще специально не занималась, а надо бы. Может, сами объясните? Ваша мать – Алексеева. Отец – Датнов. Вы сама – Алексеева. Ваш муж – Датнов. Какие-то сложные родственные отношения? Или просто совпадение?

Лена молча покачала головой. Следователь ждала. Она смотрела на свою жертву без тени неодобрения. В ее глазах застыло обыкновенное женское любопытство. Лена собрала последние силы:

– Я ничего больше не могу объяснять. Не могу, нет сил. Вчера убили мужа. Я даже ребенку пока не сказала – не решаюсь. Дайте мне время прийти в себя.

– Значит, вы отказываетесь разговаривать дальше?

– Я прошу прекратить допрос.

– Это не допрос, – Анна Григорьевна положила карандаш. – Это дача свидетельских показаний. И зачем вы так напрягаетесь? Сами себе вредите. Давайте пропуск, я отмечу.

Только оказавшись на улице, Лена перевела дух. Порылась в сумочке, достала флакончик духов, побрызгала ими виски и шею, чтобы прогнать кислый табачный запах, которым была пропитана комната следовательши. Ей стало легче. «Когда все кончится, я, наверное, буду счастлива, – подумала вдруг Лена. – Я уже сейчас никого не ревную. Ведь он умер, а мертвых незачем ревновать. Будем жить с Димкой вдвоем. А там – время покажет». Вспомнив о сыне, она сразу подумала о деньгах. «С чем я осталась? Квартира, конечно, теперь моя. Счет в банке? Мой, мой и Димкин. А Толина машина? Тоже моя, ведь я наследница, я его жена! Никто нас еще не развел, не успели, и делить нечего!» Она почувствовала, что начинает улыбаться, и сама испугалась этой улыбки. Значит, она радуется смерти мужа? Способна радоваться тому, что сейчас он лежит где-то в морге, с распоротым и зашитым животом, с изуродованным черепом?

Женщина отыскала на стоянке свою машину и уселась за руль. Она почти пришла в себя, но во всем теле была какая-то нервная слабость. И виноват в этом был не муж. Скорее, следовательша. С ребенком сидела Надя, торопиться было некуда. Лена решила съездить к мужу на работу. Как-никак, а глава фирмы погиб. Что же там теперь делается?

Но там все было, как обычно. Лена нажала кнопку видеофона, назвалась, и ее впустили. Когда-то она тут работала – вела бухгалтерию. Но потом фирма пошла в гору, а Лена, напротив, прекратила деятельность – пришлось сидеть с ребенком. И теперь ее почти никто не узнал. Только компаньон мужа – Сережа Шимелевич – был ей рад. Он как раз вышел из кабинета и остановился у стола секретарши, передавая ей какие-то бумаги. Тут он и увидел Лену.

– Леночка… – Он осторожно взял ее за плечи и несколько раз поцеловал в обе щеки. – Как ты?

– Неважно, Сережа. – Она поправила челку и постаралась улыбнуться. – Была сейчас у следователя. А вы работаете?

– А что делать? – вопросом на вопрос ответил тот. Попросил секретаршу сделать кофе и повел Лену в кабинет.

Тут стояло два стола. Один принадлежал Толе. На этом столе теперь совсем не было бумаг. Сергей как-то виновато хмыкнул и постарался усадить Лену спиной к этому пустому столу. Пока секретарша не принесла кофе, оба молчали. Но как только за девушкой закрылась дверь, Сергей быстро заговорил:

– Меня тоже допрашивали, и всех нас допрашивали. Опечатали его стол, представь. А там куча нужных документов.

– Это мешает работать, верно? – Лена едва успела его прервать. – А я как раз о работе и хотела поговорить.

Он выразил готовность выслушать вдову компаньона. При этом Сергей старался не смотреть ей в глаза. А его собственные глазки – маленькие и бесцветные – так и бегали. И как всегда, от него разило дорогим терпким одеколоном. Лена всегда недолюбливала Сергея. Он казался ей слишком напористым, слишком громогласным и очень скучным. Но деловые качества у него были в избытке, что да, то да.

– Мне вот что интересно, – сказала она. – Толя ведь вложил в эту фирму большие деньги. Собственные деньги. Как с ними теперь быть?

Тот пожал плечами:

– Когда это было, Лена? С тех пор столько лет прошло. Мы теперь очень выросли, а те деньги… Капля в море.

– И все же? – упорно продолжала она. – Я ведь работала тут и помню, как это было. Нам с мужем нужна была квартира побольше. И мы уже собрали деньги, чтобы разменять нашу хатку. Но Толя даже прикоснуться к этим деньгам не разрешил и все вложил в дело. Тогда мы не смогли выбить кредит в банке, и все сотрудники дали свои собственные деньги, кто сколько мог.

– Ну да, – подтвердил Сергей. – А я продал машину и дачу, заложил свою квартиру. К чему ты ведешь этот разговор?

– К деньгам, Сережа. Я теперь осталась одна, у меня ребенок. А кроме квартиры да двух машин, ничего нет.

Про счет в банке она умолчала. Но Сергея ничуть не растрогали ее жалобы на бедность. Он заговорил еще быстрее – слова вылетали, как пули из пулемета. Через несколько минут ей стало ясно – он совсем не готов вернуть ей деньги, вложенные когда-то мужем.

– Значит, ты считаешь, что я не права? – Лена встала. – Неужели мне придется отбирать эти деньги по суду?

– Что вы за народ, женщины! – Он тоже встал. – Чуть что – сразу вспоминаете про суд. А кто мне вернет дачу и машину?

– Ты уже купил пять машин и три дачи!

– Давай, давай! – он уже явно издевался. – Как приятно считать чужое имущество! Только все это твои фантазии, Лена. Ты погоди, успокойся. Это у тебя просто психоз после Толиной смерти. А потом сама поймешь, что ему тут ничего уже не принадлежит. Все, что есть, – это имущество фирмы.

– А фирма разве не его? – У Лены возмущенно зазвенел голос. – Я схожу к юристу и узнаю, будь спокоен!

– Иди к юристу, если тебе денег не жалко. Можешь даже в суд подать. – У Сергея перестали бегать глаза – знак того, что он полностью в себе уверен. – Только в каких это документах зафиксировано, что Толя давал свои деньги?

– Я помню, была расписка!

– И у какого же нотариуса ее заверяли? В каком банке? И вообще, где она?

Лена умолкла. Она пыталась вспомнить… Это было так давно… Но ведь расписка прошла через ее руки, она должна быть где-то в архиве, среди других денежных документов… А был ли при составлении расписки нотариус? Теперь она вспомнила. Не было. В то время казалось глупым привлекать к делу государственного чиновника. Многие вопросы решались семейным путем – а тут все работали, как одна семья…

– Понимаю… – сказала она наконец. – Ты ее уничтожил. Какие мы были дураки!

Сергей молчал. Он пил остывший кофе и посматривал на часы. Лена встала:

– Ладно, попробую по-другому. По-хорошему с тобой не вышло, будем по-плохому.

– Не сходи с ума, – посоветовал он и принялся рассматривать кофейную гущу на дне чашки. – Сперва реши свои проблемы.

– На что ты намекаешь?

– Да хотя бы на Толю. Вот кончится следствие, останешься на свободе – тогда и поговорим.

У нее перехватило дыхание. И этот гнусный тип туда же! А Сергей уже поднял телефонную трубку и попросил секретаршу проводить Лену.

– Ты на своей машине, или тебя отвезти? – любезно спросил он.

На пороге уже стояла секретарша. Она сдержанно улыбалась. По ее лицу были видно, что девушка не знает, как отнестись к визитерше – важная это персона или нет?

– Мерзавец… – прошипела Лена, поворачиваясь на каблуках. С трудом удержала равновесие, покачнулась, но устояла. Голова слегка кружилась, и в этом была виновата не жара. В офисе было прохладно – работали кондиционеры. – Значит, вы все тут решили, что я убила мужа?

– Лена, Лена… – Сергей ненавязчиво подталкивал ее к дверям. – Поговорим потом. У меня много работы. Звони. Пока!

И она опомниться не успела, как оказалась за дверью. И уже возле стойки охраны она кое-что вспомнила. Уцепилась за это воспоминание – за последнюю возможность что-то сохранить. Попросила разрешения позвонить наверх. Потребовала соединить ее с Сергеем. Услышала его голос и напористо спросила:

– А кто теперь директор фирмы? Ты?

– О, черт! – крикнул тот. – Опять за свое?! Тебя, что – с милицией отсюда выкидывать?! Иди, проспись!

И бросил трубку. Но она не стала ему перезванивать.

Теперь она была уверена – директором преуспевающей фирмы стал Шимелевич Сергей. «Черт бы его взял! – Она быстро шла к своей машине, стараясь держаться как можно прямее. Ей казалось, что из окон офиса на нее смотрят. – Скорее всего, с деньгами ничего не выйдет. Насчет юриста я, конечно, загнула. Судиться с Сергеем? С чем же я останусь, ведь наверняка дело будет проиграно… Никаких документов нет, а Толя мертв. Он один мог бы потребовать свои деньги обратно. Если бы знать заранее, что так выйдет – я бы плюнула на эту девку и занялась делами, взяла бы все под контроль…» Она уселась за руль и поехала в банк. После разговора с Сергеем женщина чувствовала какой-то боевой настрой. Не получилось в одном месте – получится в другом. Она должна бороться – ведь дома сидит ребенок, который больше никому, кроме нее, не нужен…

А через час она снова сидела в своей машине, но от боевого настроения не осталось и следа. На сиденье рядом лежала пластиковая карточка и компьютерная распечатка – все это ей дали в банке. Карточкой она больше не могла воспользоваться – Толя забрал из банка неснижаемый остаток, который делал карточку работоспособной. А на распечатке значились совсем неутешительные цифры. За последний месяц муж наведывался в банк несколько раз. Раз за разом он снимал с общего счета значительные суммы. В общей сложности он снял больше двенадцати тысяч долларов. Осталась какая-то мелочь, долларов пятьдесят. Эта цифра больно ее ужалила – очень было похоже на издевку. Рублевый счет также был уничтожен без следа. Деньги ухнули в бездонную дыру, неизвестно куда. Их общие деньги, деньги их ребенка. Лена никак не могла этого осмыслить. Она сидела, бессмысленно глядя на улицу, на машины, на прохожих, и ей все еще казалось, что надо куда-то ехать, что-то делать, что-то выяснять. Хотя все уже было ясно.

– Господи… – вслух шепнула она. – Но этому же названия нет. Как он мог делать это тайком?! Деньги были общие, мы вместе решали, сколько снять со счета, сколько положить…

Только теперь она начинала понимать, в какой изоляции очутилась. Единственный человек, с которым она была откровенна, теперь мертв. И перед смертью он ее возненавидел. Мать жила, будто на другой планете. И как появиться перед ней? О чем говорить? И нужен ли этот разговор? Лена тряхнула челкой – нет, туда она не пойдет. Мать и папа Юра теперь оплакивают сына, утешают Машу. Ей они даже не позвонили. И кто же остается? Ни одной подруги, ни одного друга – она старалась ни с кем близко не сходиться, чтобы кто-нибудь не догадался о ее семейной тайне. «А стоило ли так жить?» – Она все еще смотрела на прохожих. Все люди на свете стали для нее прохожими – пройдут мимо, никто не обернется. – «Даже на Машу наша «страшная тайна» не произвела впечатления. Даже Андрею я решилась рассказать, и что? Он мимо ушей пропустил. Если бы я никого не боялась, у меня теперь были бы друзья. Хоть кто-то помнил бы обо мне…»

Но кто-то один о ней, действительно, помнил. Лена только что заметила эту бумажку и теперь не сводила с нее глаз. Плотная цветастая бумажка, заткнутая за «дворник» машины. Все, как в первый раз. Во рту стало горько. Она с трудом выбралась на улицу, вытащила открытку. Да, это снова была открытка. Но на этот раз без Деда Мороза. Это было фотографическая открытка, каких много выпускалось в советские времена. Бумага даже слегка пожелтела от старости. На фотографии был изображен березовый лес на берегу реки. В реке отражался летний закат. Лена перевернула открытку и прочла короткую фразу: «Олега застрелили из «Макарова». А где твой?»

Буквы были квадратные, разной величины. При их написании явно пользовались линейкой – для простых печатных букв они были слишком ровно выписаны. Теперь она начинала понимать… То, что казалось мистикой, превращалось в обыкновенный шантаж. «Где мой пистолет? – Она скомкала открытку, но тут же ее разгладила и положила в карман. – Кого это интересует? Кто знал о пистолете?»

Доехав до ближайшего кафе, она выпила коньяка и снова перечитала открытку. Жара становилась нестерпимой. Она сидела в пустом душном помещении кафе, а все остальные посетители расположились на улице, за легкими пластиковыми столиками. Но ей нужно было одиночество – и никаких чужих глаз. Она пыталась что-то понять, сопоставить. «Было уже три открытки, – вспоминала она. – Первая пропала. Она была написана от руки, не под линейку. Подписался Олег. Но его ли это почерк и подпись? Этого я уже не узнаю. Он говорил, что есть новости, просил меня приехать. Я приехала и нашла его труп. Так кто же послал открытку? И зачем?»

Этот вопрос она решить не смогла. Отпила крохотный глоток коньяка, и язык сразу одеревенел. Блузка прилипла к спине, дым сигареты никуда не улетал, а застаивался перед глазами. Она разогнала дым рукой и продолжала вспоминать. «Вторую открытку сжег Андрей. Теперь бы я не разрешила это сделать, но тогда мне было все равно. Там ничего не было написано. Только наклеена фотография трупа. Кто прислал эту дрянь? Точно не Олег. Значит, и первая открытка не от него? Значит, так! Ловушка!»

Она допила коньяк и раздавила в пепельнице сигарету. Барменша запустила на полную громкость какую-то русскую попсу. Лена старалась не вслушиваться в слова. «Что значила вторая открытка? Мне напоминали о трупе? Намекали на что-то? На что? А вот и третья… – Она положила на стол измятую открытку с березовой рощей. – Тут уже точно напоминают об Олеге. О пистолете. И знают, что мой «Макаров» пропал. Одно к одному, все открытки послал один и тот же человек. Кто и зачем?»

Она взяла еще коньяка. На инспекторов ГАИ ей теперь было наплевать. Это было самое меньшее зло на свете. «Что будет в следующей открытке? Потребуют денег? Скорее всего, потребуют. А у меня ничего нет. И я не дам! – Она залпом проглотила коньяк, ее передернуло. – У Димки ничего не останется, если я свяжусь с шантажистом. Но кто узнал о моем пистолете? О том, что я нанимала Олега? Что я видела его труп? Кто-то следил за мной? Рылся в моих вещах? Кто может столько знать обо мне?!»

Она смотрела на белую стену. На стене покачивались искусственные ветки какого-то пластикового растения. Лена думала о муже, и от этих мыслей хотелось плакать. «Он-то знал, что я наняла сыщика. А о пистолете знал? Мог рыться в моих вещах, мог найти… И не сказал мне ничего? Может, боялся меня? Может, я сама все испортила, испугала его? Мы еще могли помириться, он бы образумился. А если нашел пистолет – мог решить, что я с ума сошла от ревности. Боже, боже, но ведь и Толя умер! Как же он мог взять мой пистолет? И кто послал эту открытку?»

Временами ей начинало казаться, что она и в самом деле сходит с ума. В сотый раз Лена заглянула в сумку.

Пистолета там не было. Она пыталась вспомнить, когда видела оружие в последний раз. Она все время носила пистолет с собой – так ей было спокойней. Она не чувствовала себя такой оскорбленной и беззащитной. Смешно вспоминать, но тогда она и в самом деле хотела убить мужа. Так просто – выстрелить в него, и все закончится. Больше не будет ни ревности, ни измен, ни страха, что он кому-то что-то расскажет. Никаких тайн – полная откровенность. Следователь, судья, врач, надзиратель. Изолятор, психлечебница, зона, какая-то другая жизнь вместо этой. А эта жизнь ей опостылела. Лена усмехнулась, поставила лицо под горячие струи воздуха, прорывавшиеся в открытую дверь. «Я уже в аду, солнце так печет, будто за грехи поджаривают. Но я жива и на свободе. А он погиб. Его убили… Как сказала эта пошлая Анна Григорьевна? Застрелен. Олег тоже застрелен, из «Макарова». А собственно, почему я верю этой открытке? Кто сказал, что из «Макарова»? Что, труп Олега нашли? Трупа нет. И какого черта все продолжается, когда должно закончиться…»

Она купила минеральной воды, украдкой смочила ею носовой платок, протерла виски и лоб. Стало легче.

«Последний раз я видела пистолет, когда поехала к маме. У меня в сумке был «Макаров» – это я помню, потому что хотела выстрелить в Толю. Я просто мечтала об этом. А если бы повезло – то и Маша получила бы пулю. Пустые мечты! Такая дура, как я, никого не может застрелить. Ее могут, это да!» Она успела напиться, и постепенно в ней просыпалось особое, пьяное чувство юмора. Страха больше не было. В юности она привыкла глушить страх алкоголем – старое средство действовало и теперь. «Пистолет был у меня в сумочке, но я не достала его. Я убежала оттуда. Что было дальше? Прошли сутки, и Толю убили. В тот миг рядом был Андрей. Мне позвонили и сказали, что мой муж мертв. Пистолета в сумке не оказалось. Его нигде не оказалось. А Андрей? Он ушел, он испугался. Каждый бы испугался. Он все время требовал, чтобы я избавилась от пистолета. Какое его собачье дело?!» Она с наслаждением напилась минеральной воды. Поймала на себе сочувственный взгляд барменши. Та обмахивалась несвежим полотенцем и подпевала хриплой певице, делая звук все громче и громче.

– Жуть какая, и вентилятор не пашет! – крикнула барменша, перекрывая песню. – Как в Африке! Может, пойдете на улицу?

Лена покачала головой и отвернулась. Она хотела попросить, чтобы барменша выключила магнитофон, но не решилась. Она продолжала думать.

«За сутки пистолет пропал. Он был у меня дома, в этой сумке. Я его больше никуда не брала. Или брала? Может, Димка взял? Принял за игрушку?» Она дернулась было – ехать домой, допрашивать ребенка. Но тут же поняла, что это глупо. Димка под присмотром Нади, а та свое дело знает. Увидит пистолет – так отберет. И вообще, Димка не лазит по сумкам, он не так воспитан. «Ну, так куда же мог деться пистолет?! – Она пыталась восстановить тот день по минутам. Получалось плохо. Ведь именно тогда она ничего не соображала, была оглушена болью – Толя ушел навсегда. – У меня дома был только Андрей. Я сама его пригласила. Он провел у меня почти всю ночь, и тогда тоже говорил, чтобы я избавилась от оружия. Уж слишком часто он говорил об этом… Запомнил, как я выронила пистолет в нашу первую встречу. На него это произвело впечатление. Так значит, Андрей? Взял так, что я не заметила?»

Сперва она сказала себе, что эта догадка – полная чепуха. Как будто Андрею больше нечем заняться – только посылать эти дурацкие открытки. Потом Лена призадумалась. В сущности, она ничего не знала об этом парне. Каким-то образом у него оказался пейджер Олега. Андрей утверждал, что пейджер был выброшен в мусорную урну. Но это было не очень правдоподобно. Куда больше похоже на правду другое – Андрей украл пейджер у сыщика. У живого или у мертвого?

Лена встала и обратилась к барменше:

– От вас можно позвонить?

Та провела ее в крохотный кабинетик за стойкой бара. Там, среди папок с накладными и ящиков с пустыми пивными бутылками, Лена нашла телефон. Она послала Андрею сообщение: «Нужно встретиться, есть вопросы. Подпись: Алексеева Лена». Немного подумав, она послала второе сообщение для Андрея. Лена дала номер своего домашнего телефона и просила срочно позвонить. В конце концов, скрываться было нелепо. Ведь парень уже побывал в гостях и знал ее домашний адрес.

Женщина поехала домой. Помогла Наде закончить приготовление обеда. Позанималась с ребенком английским языком для начинающих. Эти простые домашние дела ее немного отвлекали, и становилось легче. В соседней комнате тихонько гудел пылесос – Надя наводила чистоту перед уходом. Потом она заглянула в детскую комнату:

– Вас к телефону. Подойдете?

Лена встрепенулась и выбежала в коридор. «Быть может, Андрей…» – мелькнуло у нее в голове. Но звонила мать. Лена так давно не слышала ее голоса по телефону, что сразу даже не узнала.

– У меня к тебе просьба, – как-то замороженно произнесла мать.

Лена не ответила. Она слушала этот далекий голос и понемногу начинала догадываться, о чем ее могут попросить.

– Похороны будут в субботу. – Мать говорила с трудом. – Надо кое-что решить.

– Ты хочешь, чтобы я не приходила? – перебила ее Лена. – Я все равно там буду. Я его жена, никто нас пока не развел. Нравится это тебе или нет – я все равно осталась его женой. Мертвых не разводят.

– Помолчи! – Мать изо всех сил держалась, но голос время от времени срывался от волнения. – Никто не запрещает тебе прийти на похороны. Можешь взять и ребенка, если тебе его не жаль. Я не об этом.

– А о чем?

– Маша тоже будет.

– Так-так! – Лену разбирал истерический смех. – Чем больше родственников, тем больше чести покойнику! И на каких же правах будет Маша? На правах невесты? При живой жене?

– Я хотела попросить, чтобы ты не устраивала сцен, – отчеканила мать. – Если попробуешь что-то отколоть – тебя просто выведут. Все расходы Юра взял на себя, так что об этом не думай. Хочешь проводить Толю – приезжай завтра к моргу в восемь утра.

И она продиктовала адрес. Лена не записывала. Она слушала этот голос – совсем чужой, неузнаваемый. И чувствовала ужас. Так говорит с нею мать. Тогда чего ждать от посторонних? Лена первая положила трубку. Она не могла больше этого вынести.

– Надя! – окликнула она няньку. – Ты вчера убирала квартиру?

– Ну да, – девушка вышла в коридор с пылесосом. – Сами знаете.

– Ты ничего не находила? – Лена напряженно вглядывалась в ее лицо. Нечего и думать, чтобы прямо спросить о пистолете. Нянька не воспримет это даже в качестве шутки. В последние дни Надя стала необыкновенно дерзкой. Может, потому, что Толя в этом доме больше не появлялся. Его она уважала, зато хозяйку терпеть не могла.

Девушка с грохотом опустила пылесос на пол:

– А что, у вас что-то пропало? Давайте уж напрямик говорите.

– Нет, ничего не пропало, – с досадой ответила Лена. – Я же тебя спрашиваю о другом! Может, наоборот, ты нашла что-то лишнее, не наше?

Надя раздраженно сняла фартук и бросила его под вешалку:

– Ничего я не находила! Что вы придираетесь?

– Надя!

Но та завелась. Зашнуровывала ботинки и сквозь зубы говорила:

– Делать вам нечего, только придираться! Я до вас в трех местах убиралась, и никто так не придирался! Спросите у прежних хозяев – у них хоть иголка пропала? Вожусь с вашим сыном, обед готовлю, по магазинам бегаю – может, у меня слишком много времени? Может, вы мне переплачиваете? Хотите уволить – так и говорите. Мне в агентстве найдут другое место. Только дайте рекомендацию.

– Надя! – Лена пыталась переломить себя и говорить вежливо. Девица ее раздражала, а она раздражала девицу. Так было буквально со всеми домработницами, которых она нанимала. А их было много, ни одна надолго не задерживалась. – Надя, никто к вам не придирается! Ничего у меня не пропало! А если хотите уволиться – тоже можете сказать прямо! Но вы бы сами подумали – у меня сейчас такое трудное время. Без вас не обойтись. Муж умер, я совсем одна.

Надя слегка смягчилась. Лена уже успела изучить свою самолюбивую няньку. Время от времени девушке казалось, что ее унижают, относятся как к низшему существу. Тогда она начинала грубить и капризничать. И, только убедившись в своей власти над хозяйкой, она немного приходила в себя. Так было всегда, так было и теперь.

– И все равно я не могу сидеть у вас с утра до ночи, – строптиво сказала Надя.

– У вас, кажется, каникулы в институте?

– Не каникулы, а сессия! И завтра утром экзамен.

Это решало все. Утром Надя не сможет прийти, и значит, Димку надо брать на похороны. Там он увидит Машу… Лена отвернулась и взглянула в чистое, только что протертое зеркало. Эта Маша довольно экзотическая особа и молоденькая. Но так ли уж она красива? «Я все же лучше, – подумала женщина. – Тут мне бояться нечего. Пусть сравнивают – поймут, что Толя рехнулся, и все. Пойду туда и возьму Димку. А на всех остальных мне наплевать».

Она попрощалась с Надей, и та, все еще недовольная, ушла. Уходя, девушка вскользь напомнила, что на днях пора платить зарплату. Лена полезла в сумочку за деньгами и обнаружила там совсем незначительную сумму.

– Хорошо, я заплачу в понедельник, – пообещала она.

Голос ее прозвучал ровно и уверенно. Она все еще говорила, как состоятельная женщина, которую содержит муж, которой не приходится работать. Но теперь начиналась другая жизнь, совсем другая. Лена очень хорошо помнила о банковском счете. Вернее, о том, что никакого счета больше нет. Она могла снять с валютного счета жалкие остатки. Но их не хватило бы даже на то, чтобы рассчитаться с нянькой за месяц. Сейчас Лена проклинала себя, что так безрассудно тратила деньги. Платила бешеные суммы Олегу, который не слишком надрывался. Купила у него пистолет по явно взвинченной цене. Покупала себе дорогие тряпки, туфли носила только от Гуччи, детская комната ломилась от игрушек… Хуже всего была эта последняя мысль. Пройдет несколько недель, и мальчик не получит ни одного подарка на день рождения. Он слабый, капризный, избалованный. Она сама сделала его таким. Хотела, чтобы он чувствовал себя полноценным, ни в чем не отказывала, позволяла топтать себя ногами… Лена вздрогнула. «Полноценным? Почему я подумала именно так? Значит, он даже для меня неполноценный? Я это знаю, я это чувствую? А что скажут другие? Его будут считать уродом, смешным недоразумением…»

Она заглянула в комнату к ребенку. Конечно, тот и не думал заниматься английским. Книжка с картинками была отброшена в сторону. Димка сидел перед компьютером и развлекался интерактивной игрой. Шторы были задернуты, чтобы солнце не напекло комнату. В зеленоватом сумраке, при свете полыхающего монитора, сын показался ей инопланетянином. Мальчик слегка повернул голову.

– Мама, я хочу шлем, – сказал он.

– Что?!

– Виртуальный шлем. Подаришь на день рождения, ладно?

Она растянула губы в улыбке. Ей хотелось плакать, но она улыбалась до тех пор, пока ребенок не отвел глаз от ее лица.

* * *

В восемь утра было еще не жарко. Лена велела сыну сидеть в машине. Тот кивнул и без всякого любопытства оглядел одноэтажное желтое здание. Мать не стала ему объяснять, что это такое.

– Сегодня ты в последний раз увидишь папу, – сказала она, как можно спокойнее. – Веди себя тихо. Это похороны, и тут нужна тишина.

– Ладно, – Димка сунул в рот жвачку. – Я вообще могу не вылезать.

Она хлопнула дверцей машины. Сын был совершенно равнодушен к тому, что должно было происходить. Она провела с ним целый вечер, рассказывая, что отец умер, пыталась приспособиться к его детским понятиям, чтобы объяснить, что такое смерть. Но он слушал невнимательно, и видно было, что это его не интересует. Мальчик не плакал. Казалось, он успел забыть отца прежде, чем тот умер.