Читать книгу Человек в красном - Анна Мар - Страница 8

* * *

Прошел месяц. Ноябрь подходил к концу. Друг никак не мог приступить. Это его нервировало. Всё чаще стали повторяться приступы его болезни. Он так боялся, что очередной приступ настигнет его, когда он будет с Катенькой. Друг стал зависим от нее. Почти всё время проводил с ней. Они разговаривали часами.

Нет, нет. Друг горько усмехнулся, сидя на стуле возле двери в её комнату, и спрятал лицо в ладонях. Нет. Он разговаривает часами. Или не разговаривает? Она не сказала еще ни слова, ни единого слова. Она сторонится его, как и других. Он так ждал, что его-то она сторониться не будет, а она уже который день молчит. Но как же прекрасно ее лицо, скованное страхом! Она уже была красива, но теперь, когда он помогает ей стать чище перед лицом Господа, она становится просто невыносимо прекрасной. Он даже не мог долго смотреть на нее, она ослепляла Друга. Ее волосы как будто успели отрасти и стали чуть темнее, чуть более матовыми и жесткими. Глаза запали, но эти тени делали взгляд глубже. Обкусанные губы красны, кожа прозрачная и сухая, как пергамент. Нервные, почти всегда дрожащие, руки не могли оставаться долго на одном месте и вечно с чем-то играли – то теребили край одеяла, то крутили прядь волос. Друг мог бы жизнь провести, наблюдая за движением ее рук.

Но он никак не мог продолжить, довести начатое дело до конца. Он не давал ей вознестись, и это мучило его. Всего пять простых действий, которые он уже неоднократно совершал, – и она будет свободна. Тогда она станет слишком чиста для этого мира и для этих людей, тогда она встретится с его мамочкой и займет, наконец, свое место в сонме ангелов… Но он не мог. Он просто не мог отпустить ее. Ему она была нужна слишком сильно. Пусть она и не говорит с ним, но она слушает. Никто никогда не слушал его, он не хотел снова остаться в одиночестве.

Надо собраться, надо сделать это! Нужно отпустить ее, ей плохо в этом гадком мире, она слишком чиста, слишком прекрасна… Мысли его пошли по привычному кругу, приступ был близко. Слишком чиста, слишком чиста, слишком красива… Около часа Друг просидел, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону, молча глядя в свои ладони.

Когда он пришел в себя, за окнами уже разлилась темнота. Из-за двери не доносилось ни звука. Наверное, Катенька уже спит. Пару недель назад Друг обустроил для Катеньки прекрасную кровать с помощью надувного матраса и мягкого теплого одеяла. Сегодня он собирался порадовать ее новой пуховой подушкой и красивым постельным бельем. Нужно будет еще книг принести для нее.

Стоп… стоп! Что он творит?! Он ведь должен помочь ей сбежать из ужасного мира, а он вместо этого привязывает ее к этому месту и к себе. Он должен ее отпустить. Он обязан сделать это ради Катеньки. Как он может думать только о себе? Для нее же это мучительно – так долго ждать свободы.

Друг сделал глубокий вдох, взял подушку и комплект постельного белья и уверенно двинулся к выходу с намерением отправить всё это в мусор. У входной двери он остановился, повернул назад и также уверенно пошел к Кате. «В последние дни здесь ей должно быть хорошо».

Друг осторожно заглянул в комнату своей гостьи. Катя сидела у двери, глядя на батарею. Друг, проследив за ее взглядом, встревожился.

– Катенька, прости, – начал он сконфуженно, – Я не должен был оставлять тебя там, где были они… Но ты же знаешь, они были ничто. Они для меня ничего не значили, ты одна важна для меня. Никто, кроме моей мамочки, не был так важен для меня. Прошлых я спасал от ада, своей беспутной жизнью они вели свои души в ад, но ты ведь совсем другое дело. Я хочу помочь тебе как можно скорее попасть в Рай. Тебе, ангелу, здесь очень плохо, я знаю. Прости меня, я очень виноват.

Друг осторожно приблизился к девушке, которая ни разу не взглянула на него, и робко погладил ее по волосам. Катя не сделала даже попытки отшатнуться. Она устала.

В первую неделю, когда он пытался дотронуться до нее, девушку трясло, она плакала, умоляла отпустить ее, пыталась драться. Всё было бесполезно – она и не подозревала, что такой тщедушный мужчина может быть таким сильным. Он крепко прижимал девушку к себе и шептал ей на ухо болезненный бред про ангелов, бесов и свою святую мать. Его жесткая щетина царапала ее лоб, от него резко пахло мужским дезодорантом, и Катя чувствовала себя такой ничтожно-слабой. Она хотела сделать ему больно, по-настоящему больно, но все что могла – глотать слезы и слушать свистящий шепот больного ублюдка, расписывающего, как хорошо будет ей (ему?), когда он вскроет все ее конечности по очереди. Твою мамочку.

Следующие пару недель, при попытках Друга прикоснуться к ней, Катя просто кричала и вырывалась. Она поняла, что пытаться уговорить этого человека отпустить ее, – бессмысленно. Он был уверен, что поступает правильно. Но и спокойно выносить его присутствие девушка физически не могла. Он всё повторял, что помогает ей «вознестись». Она до последнего не хотела верить, что «вознестись» значит умереть. Это глупо, да, но даже после того, как в первый же день в этом доме она увидела фотографии его жертв, Катя надеялась, что чего-то не поняла. Не дослышала. Не узнала чего-то, что все объяснит и разложит по полочкам. Она пыталась верить, что это – вот этот его альбом – не про нее, что она в него не попадет. Как-то ночью ей даже приснилось, что она – актриса в дурацком американском подростковом ужастике про маньяка с топором. Во сне она точно знала, что все вокруг – декорации, а компания студентов, которым предстояло умереть от рук маньяка в фильме – все ее друзья (Таня, Рома, Даша, о, Крот, привет! Давненько тебя не было слышно…). Первые несколько секунд после пробуждения она улыбалась… пока не увидела его напряженный взгляд под сведенными бровями, устремлённый на нее, конечно.

Но долго тешить себя надеждами не вышло. В один из вечеров (он тогда еще слишком сильно натопил дом) этот человек рассказал, как проходит вознесение. С того разговора Катя перестала сопротивляться каким бы то ни было его действиям. Она была сломлена. Это было ее ближайшее будущее, и каждый день она просыпалась на холодном полу в ожидании своего вознесения.

Но, зайдя однажды в ее комнату, этот человек держал в руках не стул, а надувной матрас. На следующий день он принес ей одеяло. Катя не понимала. Судя по его рассказам, предыдущие жертвы «возносились» уже через пару недель после появления в этом доме. Но дни шли, а она всё еще была здесь, жива. Каждый день ожидание смерти и потерянная надежда всё сильнее давили на нее, и теперь, когда он прикоснулся к ее волосам, Катя даже не вздрогнула.

Нет, он не домогался ее, и никакого насилия не было. Он хорошо кормил пленницу. Через несколько дней после появления Кати в этой комнате, он убрал то унизительное ведро и с тех пор водил пленницу в туалет несколько раз в день. Он даже давал ей оставаться одной в уборной, но уборная эта представляла собой крошечную комнату без окон с древним унитазом: деревянная сидушка, треснутый бачок прилепился где-то под потолком, вместо кнопки слива – цепочка, за которую нужно дергать. Отсюда если и убегать, то только как мультике про оранжевую рыбку – по канализации в счастливое будущее.

Когда он повел ее в ванную в первый раз – со связанными за спиной руками, она так испугалась, что даже не пыталась сопротивляться. Она не понимала, куда ее ведут и зачем связали. И понимать не хотелось.

Ванная оказалась просторной, практически пустой комнатой. В ней было окно, тоже заколоченное, с низкого полотка свисала такая же голая лампочка, как в комнате Кати, только стены тут не притворялись свежеотремонтированными, а пол – свежепокрашенным. Стены покрывала мелкая плитка, когда-то бывшая, вероятно, белой. На полу была истертая плитка цвета глины. По стенам и полу была размазана серая пыль, источником которой стали стыки между плитками, рассыпающиеся от старости. Из-за этого пыльного налета, въевшегося будто в сам воздух, комната казалась грязной и заброшенной. Ванна была под стать – желтые разводы окрашивали воду ржавчиной, ржавые же ножки выглядели так, словно готовы были осыпаться прахом от малейшего движения воздуха. Батареи в комнате не было, но в углу стоял маленький смешной обогреватель, с приятным тихим гудением вентилятора он разгонял по комнате жаркий и сухой воздух.

Когда этот человек начал снимать с Кати белье, в ней проснулся животный ужас, она стала кричать, пыталась лягнуть, укусить его. Друг нежно умолял успокоиться, говорил, что он просто хочет, чтобы ей было хорошо у него в гостях. Да, он именно так и выразился – «в гостях».

Он раздел Катю, развязал ее. Девушка попыталась прикрыть наготу, кожа покрылась мурашками, каждый волосок на теле встал дыбом, ногам было зябко на голой плитке пола. Этот человек поднял ее на руки, крепко сжав горячими руками ее плечо и бедро, и осторожно положил в ванну с теплой водой. Когда девушка попыталась выбраться, он мягко, но настойчиво остановил ее, надавив ладонью чуть ниже выступающих ключиц. «Ты ведь хочешь быть чистой», – сказал он.

Полчаса она лежала в быстро остывающей воде, тщетно пытаясь прикрыться хотя бы руками. Но, на самом деле, смущала ее не столько нагота – это был третий день ее пребывания в его доме, и ей было плевать, где и как сильно отрасли у нее волосы за эти дни, на нестиранное белье, на запах изо рта, грязные волосы и обломанные ногти. Потому что вот сейчас она совершенно беззащитная рядом с мужчиной, скользящим жадным взглядом по ее телу, – и ему тоже плевать на волосы, белье, запах, его ничего не сможет остановить, стоит ему захотеть ее – живой или мертвой.

Друг, положив свою руку на ее ключицу, сидел на полу рядом. Катя сначала даже не заметила, что она плачет. Она смотрела на запотевшее зеркало, всё в трещинах, из глаз текли слезы. Заметив эти слезы, Друг убрал руку с ключицы и потянулся к ее щеке. Девушка, испугавшись, отпрянула и, соскользнув, с головой ушла под воду.

В первые секунды Катя испугалась и засучила ногами, пытаясь оттолкнуться от бортика ванны и вынырнуть, но потом мелькнула страшная мысль: «Лучше так». И она просто сделала это, не думая, почти автоматически, тело будто само решило, – глубоко вдохнула под водой. Вода, хлынув в легкие, тяжелым грузом придавила грудь, в глазах потемнело, слух отказал сразу, руки и ноги отнялись. Катя почти потеряла сознание, но успела почувствовать, как сильные руки молниеносно вытащили ее из воды и уложили на бок на холодный кафель. Изо рта и из носа хлынула вода. Катя судорожно закашлялась, ее била крупная дрожь, гортань горела, нёбо резал привкус ржавчины.

Друг взял ее лицо в свои руки и нежно, с фанатичным обожанием глядя ей в глаза, сказал:

– Ты такая смелая, ты так спешишь туда… Но я не могу тебя так отпустить, прости. Это должен сделать я, прости, прости меня, – рука Друга скользнула под ее левую грудь, и он блаженно улыбнулся, слушая захлебывающийся стук ее сердца.

Катя в страхе замерла, боясь даже дышать, – раньше этот человек не прикасался к тем местам на ее теле, которые обычно спрятаны под одеждой. Она не сразу поняла, что его интересует не ее тело, а то, что внутри. Сердце. Когда девушка осознала это, ее передернуло от отвращения и страха, но она не посмела отшатнуться, боясь разозлить этого человека.

В этот день Друг всё же искупал ее. Он сам помыл ее волосы и тело. Он делал это аккуратно, нежно, стараясь не причинить ей боль, а она тихо плакала от унижения и беспомощности. С того дня Друг каждый день водил ее в ванную и мыл, а она каждый день молча плакала в горячей воде.