Читать книгу Германия. Свой среди своих - Анна Мосьпанов - Страница 7

Женщины столько лет боролись за собственное равноправие, за то, чтобы избавиться от клише Kinder, Küche, Kirche («Дети, кухня, церковь»), согласно которому только этим и положено заниматься приличной фрау, что, видимо, слегка перегнули палку. В результате здесь во многих областях мужчины и женщины совершенно равны. Даже более чем.

Не так давно меня отчитала немецкая коллега за то, что я – не феминистка. Я не очень знаю, что это за разновидность дам такая, и совершенно не претендую, так сказать. Но такой откровенный намек на мою якобы неполноценность слегка ошарашил. Хотя, на мой взгляд, речь шла об элементарной подмене понятий, и никакого отношения к феминизму спор не имел.

Возвращалась я вчера поздним вечером домой поездом. Народу набилось – битком. Город Дюссельдорф, в котором я живу все эти годы, является одним из центров выставочной индустрии. Каждые две-три недели обязательно проходит какая-то крупная выставка. И на это время город превращается в муравейник.

На вокзале в вагон вваливаются толпы мужчин разной степени трезвости в костюмах и при галстуках, с ноутбуками и выставочными пакетами наперевес. И такое же количество мужчин уже сиднем сидит в вагоне, разложив на животах галстуки, а на коленях – газеты и буклеты. И тут же стою я, вся такая нереально женственная и совсем не-феминистически настроенная, понимая, что ехать мне совсем даже недалеко, но стоя.

Прохожу по вагону, продираюсь, точнее, и останавливаюсь около «купе», в котором сидят четыре аккуратных и весьма привлекательных молодых мужчины со стандартным набором выставочной атрибутики в руках. Говорят по-русски. Как только я останавливаюсь рядом, один из молодых людей немедленно вскакивает и со словами Won't you please sit down?[6] уступает мне место.

Исключительно ради исторической достоверности замечу, что, хотя юность туманная осталась позади, я не выгляжу как бабушка, которой Красная Шапочка несла пирожки. И как волк, которому легче уступить место, чем ждать, пока он откроет пасть, тоже не выгляжу.

Но тем не менее место мне молодой человек уступил. «Спасибо, – говорю ему по-русски. – Так приятно. Вот что в наших мужчинах есть, так это галантность. В нормальных мужчинах, в смысле». А они так удивились, что я благодарю. Мол, это же нормально. Ну если мы вчетвером сидим и рядом с нами останавливается девушка и стоит, то нормально уступить место. Естественно!

«Ничего подобного, – говорю. – Совершенно неестественно! Здесь никто никогда никаких мест не уступает, потому что много лет боролись за равноправие и оно наконец наступило. И накрыло даже тех, кто не боролся и в гробу видел это равноправие». Посмеялись, поболтали, и через десять минут я сошла на своей станции. Так что молодые люди из Самары, приезжавшие на выставку Interpack в 2011 году и уступившие мне место в ночном поезде, спасибо вам. Мне было очень приятно, что мы с вами говорим на одном языке и этот язык – русский.

На следующее утро я рассказала о моей вечерней поездке одной немецкой знакомой, с которой мы помимо коллегиальных еще и в хороших приятельских отношениях. Мол, представляешь, так приятно, вчера в битком набитом поезде мне место уступили. Соотечественники оказались.

Дама делает бровки домиком, губки – вишенкой и говорит:

– Ты что?! Это же унижение. Это они на что намекали? На то, что ты старая и немощная? Или на что? Позор!

– Выдыхай, – говорю. – Ни на что они не намекали. Вежливость просто, понимаешь? Элементарная вежливость. Четыре молодых здоровых мужика сидят. Женщина вошла и стоит рядом. Не старая, не отягощенная лишним весом, позволяющим заподозрить беременность на последних сроках, не с костылем. Просто она – женщина, а они – мужчины. Они сидят, она стоит. Следишь за ходом моей мысли?

– Ну? – округляет глаза приятельница. – И что? Понимаешь, мы столько лет боролись за то, чтобы нас уважали в наших правах и чтобы мы не чувствовали себя привязанными к «киндер-кюхе-кирхе», что теперь не хотим, чтоб нам уступали места. И чтоб зарплату платили меньше, не хотим. Мы боролись за феминизм. Вот ты хочешь, чтобы тебе платили зарплату меньше, чем мужчине?

– Я, – отвечаю, – зарплату себе сама плачу. Не знаю даже, по какому тарифу, по мужскому аль по женскому. Но если бы работала по найму, не хотела бы, конечно. Только ты не путай божий дар с яичницей и не клади все яйца в одну корзину, уж прости за антифеминистский каламбур. Есть равноправие с точки зрения трудового законодательства, есть распределение обязанностей внутри семьи, есть замечательная и очень модная ныне в Германии традиция, когда мужчины и женщины делят отпуск по уходу за ребенком пополам. А есть элементарная галантность и вежливость. Понимаешь?

И с надеждой так смотрю на нее.

– Нет! – категорически отрезает она. – Меня бы это унизило и оскорбило. По сути, даже места парковки для женщин – это оскорбление. Мы что же, машину нормально поставить не можем?[7] Я хочу себя чувствовать полноправным членом общества, – продолжила моя оппонентка. – И тебе советую.

– Да будь ты членом на здоровье, – буркнула я. – А я девочкой хочу быть в таком разе. Девочкой, которой уступят место в переполненном поезде, подадут руку и придержат дверь. И которую защитят от хулиганов в темном переулке, если что. На том простом основании, что они – мужчины, а я – женщина.

Так мы и не поняли друг друга.

Это просто другая сторона равноправия. Да, мужчины и женщины поровну делят все обязанности. Но именно на этом основании у женщин и нет никаких «дамских» привилегий. Здесь не принято уступать женщинам место или придерживать дверь, подавать пальто или пропускать без очереди с ребенком. Такая культура.

Подобное равноправие, временами переходящее в унисекс, прослеживается и в моде. Особенно в молодежной среде. Впрочем, это, наверное, в целом общеевропейская тенденция, которую сложно приписывать исключительно Германии.

Как-то, проходя мимо достаточно дорогого магазина женской одежды, я обратила внимание на странную парочку, достаточно агрессивно переругивающуюся между собой. Эффектная высокая женщина лет сорока в коротком распахнутом пальто, из-под которого выглядывало стильное черное платье, и высоких кожаных сапогах что-то достаточно резко выговаривала подростку-эмо. Дочке, как выяснилось. Лет пятнадцати-шестнадцати, наверное. Девочка была «в образе». Пряди волос выкрашены в самые немыслимые цвета, черные сетчатые колготки, кожаные шорты, куча каких-то побрякушек «мечта туземца» на шее, макияж из серии «синхронное плавание». Много, ярко, с блестками, огромными накладными ресницами и переливающейся помадой. Эмо, одно слово.

– Неужели тебе так трудно хоть один раз мне уступить? – на повышенных тонах вещала женщина. – Я же не так много прошу. Ну давай хотя бы зайдем и померяем?

– Отстань! – девчонка демонстративно прикурила сигарету, выпустила струю дыма в направлении дамы и кокетливым движением поправила волосы. – Не буду я это носить! Ты можешь от меня отвалить?

Мать, позеленев от гнева, схватила ее за руку.

– С удовольствием! Только тогда свои Taschengeld[8] тоже зарабатывай сама. От нас с отцом ты больше не получишь ни копейки. Я тебя не заставляю снимать всю эту мерзость сейчас, – она выпятила подбородок в сторону девочки. – Ходи как хочешь, но если приезжают родственники, будь добра… Они же всего на три дня. Ну неужели так сложно… Разве невозможно хоть иногда выглядеть девочкой?

Девица развернулась и, по всей видимости, собралась уходить. Но мать схватила ее за локоть и буквально втащила внутрь магазина. Я заходила прямо за ними, а перед этим еще минут пять на улице разговаривала по телефону, так что слышала весь диалог.

Теперь представьте себе приличный бутик, где вышколенные продавщицы привыкли к самым капризным клиенткам. Они, конечно, и вида не подают, что это диво дивное здесь не к месту. Клиент всегда прав, даже если он – эмо. Розовый фламинго в фиолетовых разводах тоже имеет право быть красивым.

– Нам нужно платье! – властно заявила женщина с порога. – Что-нибудь спокойное, приглушенное. Вот на… девочку.

Продавщица внимательно осмотрела люминесцирующее создание в подтеках краски, сосредоточенно кивнула головой и исчезла. Девчонка не проявляла к происходящему никакого интереса, просто стояла, облокотившись о стойку с одеждой, посылая кому-то бесконечные смс. Через несколько минут продавщица появилась с двумя очень симпатичными платьицами. Черным и бежевым, кажется. Оба вязаные, оба со стильной отделкой и – это было видно даже издалека – недешевые.

– Попробуйте вот эти!

– Я не буду носить ЭТО! – взвилась эмо. – Я не мышь и не крыса. И я – не ты!

– Ну пожалуйста, – мать сменила тактику, – просто примерь, и все. Не понравится – уйдем. Я тебе слово даю.