Читать книгу Родиться заново в Париже. Как научиться французской легкости и обрести счастье - Анна Мулен - Страница 15

Так пролетел мой первый месяц в Париже. Я уже освоилась в бизнес-школе и в городе, у меня уже имелись подруги, даже снова общались с Андреем. Но тут-то меня и настиг настоящий кризис, который я потом в шутку называла первым кризисом иммиграции. Связано это было с тем, что все административные и бытовые проблемы свалились на мою голову в один момент, а также с тем, что я совершенно не знала, как их решить, и мне было совершенно не к кому обратиться за помощью.

Началось все с того, что хозяин квартиры вежливо попросил меня подыскивать новое жилье с октября, типа, если бы он жил один, то без проблем, но так как он сейчас со своей девушкой… Действительно, наша изначальная договоренность была о съеме комнаты всего на месяц, но я, как обычно, понадеялась на авось. Весь этот месяц я пыталась искать жилье через Интернет, но все мои поиски ничем не увенчались, так как везде выдвигались запредельные цены (600 евро только за комнату в пригороде Парижа) и требовалось наличие гарантов и крупной суммы на банковском счете.

Также необходимо было явиться в префектуру и пройти стандартную процедуру регистрации, чтобы получить карточку временного вида на жительство. Все бы ничего, но для этого нужно было иметь то самое место жительства или хотя бы человека, который мог бы подписать свидетельство, что я проживаю у него. Но такого человека совершенно не находилось. Все знакомые мне люди на просьбу написать эту бумажку делали большие глаза из серии «как вообще можно о таком просить?» Находясь в состоянии полного отчаяния, я с трудом силилась понять, почему людям так сложно подписать пресловутую бумажку, и посему я была обижена на весь мир, который так эгоистично повернулся ко мне спиной в трудный момент. Наверное, как я думала, это он и есть – тот самый знаменитый европейский индивидуализм!

Ко всему прочему прибавились проблемы с открытием банковского счета, ведь для него тоже требовалось подтверждение места жительства. Таким образом я оказалась в замкнутом круге, из которого не было выхода – невозможность сделать документы и счет в банке без регистрации и невозможность зарегистрироваться без документов и счета.

Меня стало тяготить отсутствие денег и работы, мне казалось, что я уже слишком стара для таких «студенческих» приключений. Многие ребята в школе мечтали о карьере в крутой фирме, то есть, по большому счету, оказаться на моем месте месяц назад. А я сознательно бросила все это ради какой-то призрачной перспективы.

К тому же я стала остро чувствовать свое одиночество. Мне опять стало казаться, что все вокруг парами, что у всех девочек в школе есть «french boyfriends»[7]. Я думала, что сбежала от этой тоски, уехав из Москвы, но она и здесь настигла меня и снова начала разъедать душу. Правильно говорят: от себя не убежишь.

С Андреем мы регулярно переписывались, он по-прежнему лежал в больнице и, так же как и я, пребывал в не лучшем расположении духа.

– Что врачи говорят?

– Я еще в больнице. Здесь отбой в 22.00, а подъем в 8.00, представляешь? Но я весь день сплю. Жить, говорят, буду. Какие новости?

– У меня куча домашней работы. Когда выпустят?

– Не говорят пока. Надеюсь, на следующей неделе. В Москве обещают мокрый снег и холод.

– У нас жара. Вчера полночи каталась по

Парижу на велосипеде. Тебе вставать-то можно?

– Ну, конечно, мне же не ноги ампутировали. Я гуляю каждый день тут, как Пушкин в Болдино.

– Мемуары тебе еще не хватало писать под

деревцем. Девочки к тебе там не приходят?

С пирожками.

– С градусниками приходят и капельницами.

Я знала, что ему тоже несладко, и даже когда его выписали из больницы, он часто жаловался на то, что постоянно болеет и сильно потерял в весе, но все наши разговоры были в шутливой манере на отстраненные темы, что в какой-то момент перестало меня устраивать. Мне надоела эта дурацкая маска, и я написала то, что думаю. Что мне очень тяжело и что он мог бы уже давно приехать.

На это последовал ответ:

– Приехать несложно, просто я знаю, как это получится. Мы поживем два дня как летом, будет хорошо, а потом разъедемся. И, судя по всему, тебе это большой радости не принесет.

Только поэтому не еду.

– Спасибо, конечно, за заботу. Мне, безусловно, далеко до вашего прагматичного ума, месье. Но я живу по принципу, что можно и порыдать недельку, но потом вспоминать всю жизнь.

– А я, например, не хочу неделю рыдать.

Я ответила, что тогда не понимаю, зачем он мне пишет. Он сказал, что если я не хочу, то можем не общаться. Я ответила, что вот и прекрасно.

Больше мы не переписывались. И от этого мне стало еще хуже. Я постоянно была на пределе, готовая в любой момент расплакаться по любой мелочи. Например, один раз я купила в какой-то палатке сэндвич и попросила по-английски его разогреть. Пожилая продавщица только пожимала плечами, хотя я упорно тыкала в микроволновку. А потом я шла по улице со своим холодным сэндвичем, и слезы градом текли по щекам.

Меня никто не понимает. Я хочу домой, к маме…

В этом круговороте непонимания, казалось, только Саша возвращала меня на землю к моей изначальной цели и призывала не отказываться от нее и двигаться дальше.

Она писала мне:

– Помню, когда я жила в Штатах, у меня был поклонник, который аж жениться предлагал, но когда я оказалась в дикой депрессии одна, я ему позвонила, и он меня послал! Просто как чувствовал, что я слабая стала. Это чертовски подло, но такова человеческая натура.

– Что же мне делать?

– Тебе нужно стиснуть зубы, забыть Андрея и продраться сквозь этот первый непростой период. Одно на другое наложилось, но потом все будет иначе, я уверена – и язык выучишь, и компанию найдешь, просто нужно подождать немного. Андрей тебе кажется таким нужным просто от одиночества. Будь я провидцем и знатоком душ незнакомых мне мужчин – стала бы миллионером. Но думаю, что ты так все время привязываешься к мужчинам, и им кажется, что ты их чуть ли не в ЗАГС тащишь.

– Все это так сложно.

– Да, с европейцами сложно, они другие, но почему бы не использовать твой приезд, чтобы научиться у них чему-то? Отпустить все это давление со стороны всех женатых вокруг и перейти в лагерь европейского мышления, где «никогда не поздно» и «живу для себя». Вот у меня перед глазами очередная европейская пара: он готов жениться и детей делать хоть сейчас, а она все тянет и медлит. Мне это самой непонятно, но оно так есть. Почему нельзя просто быть вместе и не ставить вопрос «что дальше»?

Саша считала, что заявлять о своей любви и тащить меня обратно в Москву – это слишком большая ответственность для мужчины. И вообще, серьезность складывается сама собой, для нее деклараций о любви не надо. И я решила избрать эту теорию в качестве оправдания нашей с Андреем несложившейся истории и бросить все силы на то, чтобы выкинуть из головы этот чертов будильник, который тикает, напоминая о возрасте, избавиться от неустанного желания быть рядом с мужчиной, а вместо этого заниматься серьезно учебой, изучать местные нравы и постигать искусство быть француженкой – независимой и самодостаточной.