Читать книгу Прозвище: Вилка - Анна Никольская - Страница 6

Правдивый факт дня: лизнуть свой локоть невозможно анатомически.

Можно много узнать о жизни, наблюдая за курицами. Я ем тушеную печень в сметане и наблюдаю за Васей. Она скачет на одной ноге по кухонному полу. Как по минному полю. Это куриная привычка – результат тяжелой жизни на птицефабрике имени «50-летия СССР». Но Вася уже оттаивает, слава богу. Раньше она из коробки днями не вылезала. А ела только опилки, которыми бабушка посыпает землю в горшках. Выбиралась по ночам и клевала, бедолага.

– Может ее конфетками покормить? – предложил папа.

– Не надо, еще подавится, – осторожничаю я. Мне совсем не жалко конфет, мне для Васи вообще ничего не жалко. Просто я ее жалею. Бабушка говорит, жалость – низменное чувство. Она говорит, что папа женился на маме из жалости, и вон что из этого вышло. А я считаю, что женились они по обоюдной любви. Они же, глупые, не знали, что придется им жить вместе с бабушкой.

У нее любимый цвет – серый. Потому что немаркий. У бабушки, если шкаф откроешь, все-все серое: платья, юбки, кофточки. А в самых торжественных случаях (например, на свадьбу моей двоюродной сестры) бабушка надевает любимый костюм из серого кружева на подкладке и всегда производит в нем фурор. На прошлый день рождения папа подарил ей книжку «Пятьдесят оттенков серого», и бабушка обрадовалась! Думала, это что-то о моде для пожилых. Но потом мы эту книжку отнесли в «Уличную библиотеку» – такой деревянный шкаф на улице Горького.

Серый, конечно, не самый интересный цвет в мире, прямо скажем, зато он гармонирует с тучами. Бабушка – это туча, думала я, когда была маленькая. Грозодож-девая. Сначала она молча пухнет, шурует туда-сюда по кухне, как по небу, цвет и силу набирая, кастрюлями звякает. Потом в ней что-то КАК сверкнет, КАК загрохочет! И прольется дождем, после которого все в доме вновь зацветет и запахнет озоном.

Вот такая у меня бабушка. Я ее люблю! Люблю и боюсь одновременно.

– Опять не ешь? – спрашивает она.

– Не ем я печени, – задумчиво отвечает папа, глядя в пространство между холодильником и стеной.

– Это еще почему?

– Мне кажется, она живая. Если долго на нее смотреть – она ползает по тарелке, медленно-медленно.

Зря это папа сказал. Сейчас начнется. Бабушка не любит, когда на тарелке остается еда.

– Давай я за тебя доем, – шепчу ему на ухо.

Но папа не слышит. Он мыслями где-то. В отличие от меня, он бабушку совсем не боится. Хотя она может мокрым полотенцем замахнуться. Я вижу, как бабушка начинает расти, увеличивается в размере – скоро лампочку на потолке заденет макушкой. Но тут раздается телефонный звонок, и папа уносится вдаль. Вернее, в свою спальню, где стоит домашний телефон.

– Опять ЭТА звонит, – поджимает губы бабушка.

– Откуда ты знаешь? Может, не она.

– Я все на свете знаю, – чеканит бабушка и идет в коридор. Сейчас она тихонько возьмет трубку параллельного телефона, приложит к ней носовой платок и, как шпионка из голливудского фильма, будет подслушивать. А мобильник у папы как всегда разряжен – ему даже не перезвонить.

Да, бабушка у нас все знает, все видит. Она как рентген. Однажды папа купил с рук подержанный принтер со встроенным сканером, а у него не было руководства пользователя. Так бабушка две недели подряд нажимала на разные кнопки, пока не поняла, как он работает.

– Бабушка, подслушивать нехорошо! – шепотом кричу я ей вслед. Надо было крикнуть погромче, чтобы папа в спальне услышал.

Я быстренько доедаю папину печень, то есть говяжью (худеть я решила со следующего понедельника), наливаю себе чая с пирогом и жду. Что-то сейчас будет. Обычно после звонков библиотекарши в нашем доме наступает минута молчания. Это бабушка обижается. Иногда минута может длиться часами, реже – сутками, но такое тоже было один раз. Это когда бабушка узнала (из подслушанного разговора), что библиотекарша взяла квартиру в ипотеку и хочет теперь, чтобы папа переехал к ней жить.

– Только через мой хладный труп! – сказала на это бабушка. Причем прямо в трубку, прямо через носовой платок – в ухо ни о чем не подозревающей библиотекарше.

Она, кстати, до сих пор думает, что это были помехи на линии. Не может поверить в то, что родная мама ее возлюбленного подслушивает чужие телефонные разговоры. Вообразить себе такого не может! Интеллигентная женщина. У нее дома живут две кошки и лабораторная крыса, мне папа рассказывал.

И тут на кухню входят папа с бабушкой – причем одновременно. Они садятся за стол напротив друг друга и не глядят друг на друга. Я понимаю: что-то произошло. Случилось что-то! Между ними сгусток энергии шурует, злой-презлой. И мне становится жутко. Обычно они сразу начинают ругаться.

– Ну что, допрыгались, голубцы? – наконец говорит бабушка, и я вижу, что у нее дрожат руки. Наверное, от бессилия. Бабушка против любви бессильна, это понимает даже сама бабушка. А голубцами она почему-то называет голубей.

– Ну почему сразу голубцы? – виновато выводит папа.

– Да потому что мозга у тебя в голове, как у голубца! У Васьки и то больше!

Услышав свое имя, Вася высовывается на секунду из коробки и говорит: «Квох!». А меня вдруг пронзает страшная догадка. Папа с библиотекаршей допрыгались, и это может значить лишь одно.

Не мне. И не бабушке. Не нам катать коляски в утреннем тумане!

А БИБ-ЛИ-О-ТЕКАРШЕ!