Читать книгу Апокалипсис Антона Перчика - Анна Никольская - Страница 3

– Слушай, мамик, я же тебе не приходящая нянька. Вы не могли предупредить заранее?

– Значит, не могли. – Она с прищуром глядит в зеркало и сосредоточенно рисует себе глаз. Движения автоматические, это уже как дыхание у нее. – У нас с отцом важная встреча.

– А у меня не важная? Я Янку веду в клуб.

– Янку, да? В прошлый раз, помнится, была Анька. На какие это, интересно, шиши ты ее ведешь? Опять провалил собеседование. Тебе еще не надоело тунеядствовать?

– Мам, притормози на минуточку. Во-первых, ничего я не провалил – я отказался у них работать. Отказался сам. Передумал. Ты чувствуешь разницу? А во-вторых, если этот их психолог сам псих недолеченный, я причем? Он меня знаешь про что спрашивал?

– Про что?

– Есть ли у меня постоянный половой партнер. И если да, то какого он пола. Это, по-твоему, нормально при приеме на работу в ООО СР «Дистрибуция»? Я уже думал, что ошибся адресом.

Она отрывается от зеркала и откладывает в сторону карандаш. Смотрит на меня. У нее лицо обычно безо всякого выражения – никогда не угадаешь, о чем она думает.

– Слушай, ну и ответил бы ему, с юмором – как ты умеешь. Выкрутился бы как-нибудь! – говорит. – Что мы теперь скажем папе? Ты уже полгода слоняешься без дела, и потом…

– Ты опять? – Я врубаю на всю радио. Я ее нудятину уже просто слышать не могу. Мамик если заведется, ее советским танком не остановить.

– «…первый заметный метеоритный дождь прошел зимой благодаря потоку Квадрантиды. Пик падения пришелся на четвертое января…» – скрипит какой-то дед из динамика. Окей, окей, все что угодно, лишь бы не ее нотации.

– …отец только и успевает оплачивать твои интернет-покупки. Зачем тебе столько одежды? Ты же не девушка.

– А что, только девушки должны классно выглядеть и приятно пахнуть? А я, раз родился мужиком, должен в трениках и стоптанных башмаках на троллейбусе ездить? Успокойся, найду я работу – я вон в интернете объявление уже разместил почти. Есть там одна тема – по бизнесу… Правда, нужен первоначальный капитал. Как думаешь, отец даст?

– Не знаю. Надо было тебе учиться, вот что, – мамик меняет тему и принимается за другой глаз. У нее на каждый уходит по пять минут, я засекал. – Мы еле-еле устроили тебя в медицинский. Надеялись, пойдешь по нашим стопам.

– Ну не мое это! Не могу я ковыряться в трупах – мне неприятно!

– А что тебе приятно-то? Медицина – не мое, фармацевтика – не мое, лингвистика – тоже, товароведом и то не взяли.

– Не «не взяли», а я отказался! Я хочу свой бизнес. В фэшн-индустрии. Мы с Егором уже перетерли: хотим открыть сеть бутиков, по франшизе. У нас и связи кое-какие есть.

– А в чем проблема? Открывайте.

Она еще и издевается.

– Мам, может, поговоришь с отцом насчет денег, а? Он тебя же слушает.

– Антон, очнись, пожалуйста. Спустись на землю. Мне иногда кажется, что тебе не восемнадцать, а восемь. Я не знаю, почему ты у нас до сих пор такой инфантильный. Вроде бы два года в Америке жил один, повзрослеть вроде должен был. В колледже вас там чему учили?

– Как правильно заниматься любовью. И марихуану курить.

Она зыркает на меня. Как тигрица – сейчас зубами прихватит за шкирку и отшлепает.

– Шучу.

– Вот-вот. Все тебе шуточки. А мы, между прочим, с твоим папой после мединститута еще пять лет пахали на «скорой помощи», дежурили через одного в ночную смену. Еще ты был маленький с пороком сердца, авитаминозы вечные – ладошки до костей облезали. Мы, прежде чем открыть клинику, знаешь сколько всего хлебнули?

Ну все, завелась. Сейчас будет втирать про свое трудное детство и еще более трудную молодость. Мамик с отчимом жила, он ее ремнем порол за то, что она обкусывала ногти. Он порол, а она после этого еще дальше обкусывала, до мяса. Зато теперь ходит с акриловыми. Встретил бы – убил. Но он помер уже, отчим. Мамик за отца рано вышла замуж, ей было восемнадцать, когда она вышла – как мне. А я так думаю: ну их на фиг, эти ранние браки. Сначала созрей, потом женись. Вот я не созрел для хомяка даже или там котенка, не то, что для жены.

– Извини, что мне не пришлось хлебнуть, – говорю.

– Ничего, у тебя еще все впереди. Отец в этот раз настроен решительно. Пока не восстановишься в университете – никаких клубов, никаких Ань. И да, кстати, ключи от машины положи сегодня ему на стол.

Что? Я не верю своим ушам. Отдать от тачки ключи?

– Э, родители, вы чего?

– Ничего, поездишь на метро, как все. Ты на бензин и на мойки больше тратишь, чем мы с отцом вместе взятые.

Ах, вот так, да? То есть вот так… Если я, в отличие от отца, на грязной тачке ездить брезгую, со мной вот так можно… Пожалуй, пора пускать в ход тяжелую артиллерию. На метро я больше точно не сяду – меня однажды там чуть не убили. Кулаком по голове – им мой галстук-бабочка не понравился.

– Зачем вы так со мной, мамик?

Неожиданно я сползаю вниз по стенке и роняю голову – на колени падают мои тяжелые кудри. Клево со стороны выглядит, наверное.

– Перестань паясничать.

Лицо у нее становится непроницаемым – я подглядываю. Идеальное накрашенное лицо, как у куклы. Хорошо, что я пошел в нее, отец у нас чуть красивей летучей мыши. Серьезно, они вблизи реально страшные – курносые и ушастые, прям как он.

– Лучше займись братом, я уже иду. – Мамик достает из сумки кошелек. Леопардовый в розочку – «Роберто Кавалли», сумка такая же. Дает мне деньги. – Сводишь его на площадку, потом покормишь, не забудь витамины. В ванну и спать. В холодильнике курица с пюре.

– Иной раз мне кажется, что вы меня не любите. Что я чужой вам, – для пущего эффекта я трясу башкой.

– Не говори глупостей. Мы все делаем ради твоего же блага. Закроешь за мной?

– Игорька вы любите гораздо больше!

Мамик вздрагивает. Проняло наконец-то. Ура.

– Антош, ну что ты такое говоришь?

Она вздыхает. Подходит ко мне и проводит рукой по волосам. Опускается на корточки и обнимает. У нее новые духи. Надо потом глянуть, что за запах – Аньке понравится. Может, уже растает.

– Мы тебя очень любим. Тебя и Игорька. Просто…

– Что? Просто что? – голос у меня дрожит.

Я поднимаю наконец голову. Я смотрю ей в глаза. Долго. Главное, сейчас не сорваться и не заржать. Она почти готова. Осталось каплю дожать – и все, она готова.

– Просто мы хотим, чтобы ты стал более… ответственным, что ли… Взрослым. Чтобы ты повзрослел, наконец. Сам отвечал за себя и свои поступки. За свою жизнь, понимаешь? Папа ведь не вечный.

– Я понимаю, мам. И я стараюсь. Правда. Мы с Егором уже все обмозговали, это реально крутой проект. Прости, я опять говорю ерунду… Я тебя люблю, мамик.

Я редко ей это говорю – мол, люблю и все такое – ну так, по мере надобности. Знаю, что они важные, эти слова, только они все равно особо для меня ничего не значат. Я ни фига не чувствую при этом – ни смущения, ни порыва какого-то… Что обычно испытывают в таких ситуациях? Когда говорят «я тебя люблю»?

– И я тебя, сыночек, – она порывисто прижимает меня к груди. Внутри у меня все просто клокочет от смеха.

– Мам, ты самая родная, – я тихо всхлипываю (тут главное – не переборщить) и утыкаюсь мокрой щекой ей в шею. Пускай прочувствует. – Может, ты все-таки поговоришь с отцом насчет денег?

– Поговорю, сынок. Я поговорю.

– Спасибо, мам. Ладно, иди, я побуду с Игорьком. Мы в парк сходим.

Я подонок, да? Думаете, подонок. Эгоистичный, самовлюбленный, наглый и все такое прочее.

Вот что я вам на это скажу: так оно и есть. Сейчас таких, как я, как собак нерезаных развелось. Это прадед так говорит. Он танк тяжелый, хоть и старый. У него два осколка в груди, поэтому ему цинизм в мой адрес простителен. И знаете еще что хочу добавить, ну типа, в свою защиту? Быть подонком и признавать это – не каждому дано. Далеко не каждому. Это привилегия избранных, если хотите.

* * *

– Ну что, брателла, пойдем в парк?

– Ура! В парк! В парк! – Игорек прыгает до потолка, сейчас рейтузы потеряет. Он по дому вечно в них гоняет, уже протер до дыр. – Мы на тарзанку?

– А ты был хорошим мальчиком?

– Хорошим! Я всю неделю им был! И еще мама сказала, что если я буду сегодня особенно хорошим, то получу сахарную вату!