Читать книгу Правда. Блондинки – это главное в идее красоты - Анна Олеговна Князева - Страница 3

Что на уме у мужчин в маленьких и средних городах? Убийства, секс и мы! Блондинки! Им больше ничего не нужно. Первый раз, когда я узнала об этом их ужасном секрете жизни, мне было очень страшно, но смешно до истерики. Меня зовут Аделина и я очень порядочный в своём лицемерии человек бы была, если бы умела обманывать. Какие у меня личностные качества? А как мне их передать и описать? Как мне охарактеризовать свои особенности? Это же ещё не личность, да и не знала я, что считают личностью остальные среди тех, кого я долго считала на этот момент ещё своими. Я блондинка с голубыми глазами небесного оттенка, словно покоритель космических просторов. Люблю отдыхать и больше, как ненавижу работать, ощущая, как меня заживо едят известным методом. А как они едят? Люди могут предложить секс прямо и активно, а можно ощутить известную мужскую проблему, когда двое даже не заметив тебя случайно поимели за твою пассивность, что перерастает во всех почти случаях в схватку Люцифера с поражением, что всё норовили его победить любовью на трупах с отложенными в них яйцами, что были людьми, искалеченными такими яйцами от секса от людей. Ситуации и схемы таких убийств для любовных гнёздышек они складывали разные, но основное для таких людей было – доведение первого до самоубийства, чтобы с этой точки парадокса однотипности и единства вида возникла лёгкая иерархичность и с этой разницы потом через секс есть от мёртвого живых, ублаготворяя формируемый плод в разрывании так нарождённым при повторе на него этого секса, так как разные им одинаковые ткани от секса не сформируют вместо детей. Я давно наблюдала за описанным феноменом, так как многие убийцы вечно путали их со мной по воле с их слов случая. Однако, как у самого случая может быть воля? Только, если случай обнаружил человек.

Я сама по себе гений и люблю всё делать сама и мои знакомые мне говорят, что я вечно со всеми конкурирую и не умею работать в команде. Я купила на улице кофе в киоске, одетая в тёмную мини-дублёночку с утеплителем и, ощущая себя сексуализированной дурой с поражённым головным мозгом до нежности, отправилась приблизительно или точно искать, кто опять убил в таких мучениях женщину. Почему я пошла это делать? Потому что я так подрабатывала на МВД, чтобы у них были раскрытые дела. Моей единственной целью было убить или поймать живым и раненным хотя бы одного изврата, кто эту волну сделал по нашему городу, а на пути было множество попутчиков с ножами, что мне уже тогда показалось очень странным. Истязания ощущались на подходе к уже стареющему зданию, которое теперь явно использовалось для того, чтобы привлекать на клеймение рабов на забаву и каннибализм. Больше им в городах делать было и нечего – секс для наркомании на живом или мёртвом человеке в наслаждении его болью: путь холодных истязаний в сексе или горячих. Я точно также рисковала стать едой для кого-угодно здесь. Кто-нибудь мне бы упрекающе и сказал в этих условиях, что я рассуждаю как ебанутая, но ныне все такими стали. Все были одержимы чего-то добиться, покорив это здание, перед которым мы все стояли в этот момент чьего-то триумфа. Вышел убийца, а за ним явно второй, но от него скрывающийся. Второй был брюнетом типичной русской внешности и подошёл ко мне: «Секс или так тебя расщепить на кармический опыт?» «Ты через секс забираешь часть кармического опыта?» – спросила я его. Он ответил: «Да», – с предвкушением своего интеллектуального развития, так как он бы мне от того впился в головной мозг своим прошлым плодом от другой женщины, которую, вероятно, уже в сексе и убил как дуру. Я знала, что являюсь частью рыночного предложения городского рынка, но не знала, что моё предназначение для спроса быть убитой так в сексе на еду. Я согласилась, но попросила его тогда приходить ко мне домой и со мной спать сколько ему требуется. Такова вообще в эти времена была политика нашего правительства: одиноких женщин мужчины имели право убить в сексе на просто удовольствие и по-лебединому за ними следом умереть или задержать яд специальными средствами при трупах для задержки смерти. Я пришла домой с ним и предложила ему воду или кофе, но он отказался и лег демонстративно на кровать в спальне. «Как тебя зовут?» – спросила я у него. «Не волнуйся об этом», – ответил он мне, – «еде об этом знать не обязательно». Я разделась, и он ударил меня с размаху по затылку так, что я совершенно голая на лету ударилась ещё и виском о стену и упала на матрас. Моя жизнь в долг без самого долга вот так на еду, но такова реальность нашей страны, что им теперь из предложения рынка нужно бесплатно нас на бесплатную еду сексом и всё, так как все умрут. Он схватил меня за волосы, когда я голая лежала от боли и не двигалась, и подняв за них вверх туловище начал насиловать в задний проход. Когда боль достигла пика, он переключился на другое сзади отверстия и у меня от приятных ощущений боли закружилась голова при настоящей агонии затылка. Насилуя меня так в боли, он наслаждался, что я была вся в его власти и от боли не могла ничего ему сделать. Когда он удовлетворённый закончил, он вышвырнул меня страдать и начал одеваться. Я лежала с синяками и не могла ни капли даже шевелиться.

– Пока, шлюха, – ответил он мне, – я ещё приду поесть. Делай всё хорошо.

Я лежала на кровати в слезах, а он искал жертвы для манёвра на 142 года. Ему не пришлось долго искать: одного старичка в возрасте 92 года он быстро убил около мусорного ведра, перерезав ему шею, а второй мужчина пятидесяти лет забирал с ними тело с этой помойки и был им добит как завершение манёвра перед заказчиком, что он ему вежливо пояснил. Заказчик посмотрел на него и кивнул, подавая знак, что деньги будут позже и можно идти. Он был частью этой небольшой, но известной не неудачными рейдами банды, а я была просто сотрудница офиса, которая давно знала о том, что и меня настигнет такая смерть. Смерть от секса с ним – тяжёлая женская смерть. Тем не менее, мне нужно было идти на работу, и я только хотела сменить одежду, как он вернулся назад, как он сорвал её в меня и, схватив за волосы, не взирая на все мои сопротивления опять начал тыкаться в болящий до агонии половой орган, что заставляло от боли меня кричать без оплодотворения, но при каждом оргазме в течение этого вечера с избиениями.

На следующий день я хотела сбежать, но он, выпив воды снова пришёл, оставив в прошлый день меня голой и привязанной к кровати и начал избивать, доводя половой орган своим до боли без оргазма, так как в избиении скорее болела от его припевки голова, чем был оргазм. Когда я вновь лежала в этой квартире одна с увеличивающимися синяками и стигматами от мигреней, мне хотелось лишь увидеть солнечный свет, который постепенно угасал в моём восприятии, а головной мозг продолжало крутить и травить до безумной агонии. Я не могла даже встать попить воды, но через три часа моего молчания в скупых слезах он вернулся и напоил меня немного водой. Видя, что я в безумии от боли он начал со мной играться, не отвязывая от кровати конечности – трогать всё, что ему нравится, доводя до болевого шока. Пока он трогал меня, я видела перед глазами лишь синее небо, куда хотела отправиться испарениями через огонь и тьму своих останков. Задушат ли меня облака за то, что он пальцы засунул в мои органы и играется, а я вздыхаю от боли, как его игрушка. Им скучно теперь обычные делать семьи с детьми и нужно так… К вечеру он закончил, дал мне воды и отвязал, уходя. Его доминирование в составе всего, что у меня болело, не должно было давать мне покинуть этот домик, но я решила попытаться, чтобы этот третий день моего с ним секса был последним. Я стремительно побежала прочих из города, преодолевая оставленные им сопротивления и заражения в ссадинах, синяках и половых органах в своей обычной одежде, накинув лёгкую дублёнку. Бег просто из города в любую точку его конца меня заводил сейчас больше всего ранее пережитого в агониальной боли моего полового органа аж до тока по всему остальному телу. Моя скорость бега была высока, так как спрос на мои услуги уже мог появиться и у встречных людей просто чтобы надо мной поиздеваться. Я задыхалась и бежала, не останавливаясь мимо зелёных клумб с газонной травой. Связь с убийцей дала о себе знать: он бежал уже за мной и быстрее меня, преодолевая свои ощущения на моей боли. Он жаждал ещё сильнее меня избивать для своего наслаждения в экстазе от моих физических изувечиваний и страданий. Я побежала ещё быстрее, а дыхание меня тормозило и составляло мне огромную проблему убежать от него, а он сзади бежит и кричит мне: «Стой, сука! Стой!», – относясь вообще, как к вещи, которая может болеть. Вместе с ним меня доедать им устремлялась шальная и пьяная перечениями с ним лучей наша звезда по имени Солнце, так как вообще всё, что он со мной делал – это явно просто мне от Солнца избранным мужчиной страшная месть как местной вкусняшке, дабы съесть пораньше и не ждать. Я не могла ускорить бег, но очень пыталась и упала с криком на дороге. И что он ещё дальше мог сделать додуматься? Ему надо было быстрее воды, так что он понёс меня назад домой, притворяясь всем встречным моим мужем неся при том меня на плечах, скрутив. Прямо единство любящих сердец, где я кричала на всю улицу, чтобы они помогли мне от него уйти. Я сделала вывод, что он не живой, вероятно, но не могла ожидать того, что случилось словно бы лишь от моего о том предположения. Он вдруг уронил меня, схватился за голову и, упав на асфальт начал биться головой о него сам. Я, пользуясь моментом, побежала обратно, а он уже не мог за мной бежать, так как беспощадно разбивал на смерть свою голову как полагается. Бег снова кривыми улицами на высокой скорости до автобуса и снова в путь. Он следовал за мной, и я это чувствовала с огромным ко мне презрением как к шлюхе, которую насиловал. Я убегала не оглядываясь, когда покинула автобус. Что довёз меня до конечной, где начинались деревни. Проходя мимо этих деревень, я наконец увидела это голубое небо, что было пронизано голубоватыми лучами Солнечного света от того, что оно снова днём скушало все золотистые отражения Сатаной из тьмы, сформировав эту голубизну здесь на Земле. Стоило мне заметить эту голубизну и рои голодных стрекочущих мне неизвестных призраков устремились к нему его съесть. Что они сделают из съеденного для меня осталось загадкой, и я шла дальше. Это был путь в никуда для меня, так как позади меня ждёт лишь насильник. Облака, пропитанные синевой, навивали мне мысль, что скоро был бы дождь, не будь они так далеко отсюда. Я знала, что он продолжал за мной идти, так как всё же он планировал так меня убить, съев из меня в изнасилованиях всё, что ему требуется. Остальные об этом знали, но намеренно не вызывали полицию меня вытащить, чтобы его потом шантажировать. Я хотела упасть и кричать от чего преодолев огромное расстояние, не засыпая, легла за зелёной траве в безлюдии и кричала отпетой истеричкой. Преследователя интересовало лишь есть то, что я гипотетически рожаю и мне это было отлично известно, что в местных современных науках считают даже кармическим опытом. Многих женщин убивали, пока здесь шла, отлежавшись в крике. Не было рядом никого – лишь эта трава, пропитанная свежим светом с неба и воздухом, который им поставляли эти поющие призраки. Я никогда и не мечтала их увидеть. Я никогда и не грезила, что сбегу от того, что должно было там быть мужчинами. Люциферово начинается с мужчин, которых Боги заразили с космических искажений устрашием избытка неудачи потомства при его возможности, а у кого-то началось бесплодие и их мучило сопротивлением у них отсутствия детей из-за схватки с ними. Они не осознавали, что бесплодие не болезнь, а покой от размножения просто и сам наш вид давно от них исторически имеет сильный шрам. Я шла иногда даже без раздумий, шатаясь от жажды, но рек не было даже неподалёку. Надо мной через двое суток начали пролетать самолёты и оттуда мне сбрасывали мёртвые тела изнасилованных женщин голыми, явно намекая что со мной сделают. От жажды я покушала траву с полей и присела при дневном свете Солнца на небольшом холме. Передо мной, зато распростиралось огромное холмистое поле и речка через него проходящая, что меня успокоило, что есть всё же еда и вода, пусть и та, к которой я не привыкла в городских условиях. Мне полегчало и из меня начали выходить ядовитые испарения, облегчая мою боль ранее мне причинённую. В городе, наверное, обильное предложение керамики, посуды и еды к ней в политической основе для того, чтобы подвести к убийству женщин сексом для выведения потенциала будущих поколений сексом. Я уснула и вновь во сне меня преследовали убийцы для изнасилования на питание своим будущим поколениям из живой плоти. Меня мучали кошмары, как они внедряют свой плод в живых женщин и мужчин и ими играются иногда даже до смерти, считая это своей над видом властью. Наш вид сам же с собой это сделал, калеча себя за совершённые убийства, чтобы предотвратить возрождение ими убитого здесь опять. Всякий убийца плакал по-разному и в разных местах, описывая разные диагонали за сделанное. Я подошла к маленькому деревцу и не стала отсюда даже убегать, так как здесь не было сексуального каннибала, чтобы использовать меня для выжимания в плод и играться с плотью через меня. Я была здесь одна и мне было спокойно. Я успела сбежать от него живой. Я поела с тяжёлым дыханием и страхом с дерева листочки, ощутив, как он умирает там тяжёлой смертью новой своей включительно мукой, от чего болело опять всё. Кусты шелестели недалеко от этого маленького деревца и вновь пролете этот самолёт, скинув ещё женские трупы. Скидывали блондинок голыми в продолжении их там деятельности мне, очевидно, оценить их успех. Я решила немного здесь сделать обстановку мерной и мёртвых перетаскивала к кустам и деревцам, обкидывая потихоньку листьями, на что уходило много времени.

Избрав точку вокруг, я начала петь, исчисляя ветер, чтобы растения тоже могли мне подпевать. Это было моей песней вопиения от моей боли и пела я: «Спасите меня! Спасите меня! Пиздец, бля!» Как я выглядела со стороны? Я узнала это не сразу и продолжала кушать листву с кустарников, не в силах отсюда уйти, а, когда мне скидывали новых кукол, я обкладывала их листочками, чтобы им не было грустно без одежды. Через несколько дней самолёт спустился на этом поле и оттуда снова вышел он. Я в панической истерике начала кричать и трястись в конвульсии от страха, а он просто раздвинул мои ноги, сняв одежду и продолжил моё изнасилование на некротическую координату, чтобы из меня так выедать то, что они считают кармой. Он насиловал меня так уже по несколько раз на дню, целуя до полного безумия и в боли мне это стало быть нужным. Я медленно умирала от этого, даже начав разлагаться, так как всех, кто должен был быть моими детьми утягивали в его отсечении по криминальной координате некротической в труп женщины. Пока он насиловал меня, сквозь безмерное наслаждение от мук убиваемой мёртвой в имитации звезде её живой, меня так и замещало их умершей клеткой, пристращивая к ним. Я хотела уйти, но он продолжал это делать, умирая в панике со мной так. Я осознала, что с ним сделали тоже самое, обманом от женщины к нему искренних чувств, которая его пустила именно в некротическую координату при сексе с ним. Парадоксальный момент его нерешимости делать детей или не делать выплыл в эту нашу нынешнюю безысходность при наслаждении ухода быть здесь жизнью вообще и за что-то ещё или даже кого-то отвечать. С этой криминальной координаты нашего секса в городах продавали энергии за большие деньги, пристращивая остальных к падальщичеству на потенциалах таких как мы: изнасилованных для имитации живыми убогих настоящих. Они всегда грозились убивать сразу и изображали, что сами это могут, но они были не в силах это сделать, так как всё претерпевает разные изменения. Он остановился, достал нож и перерезал себе горло в желании быстрее умереть, но оно оставило так и жить – с перерезанным горлом за все эти изнасилования. Я встала и хотела уже одеться, но не смогла и оставшись голой, подняла нож и продолжила живым его разрезать, крича: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» Я резала его и резала, будучи не в силах голой на траве остановиться, после чего начала резать выкинутых с самолёта голых женщин. Я наслаждалась тем, что могу сама тоже разрушать людей и всё вокруг меня. Я не заметила как при моих делах пролетело время и сел здесь ещё один самолёт. К кустам, где я сидела после окончания разделок, подошла женщина в белом халате и стала собирать останки: на меня смотрела блондинка моей внешности с улыбкой на лице. Она считала, что она так победила меня и её можно дальше всех так убивать, раз у неё получилось. Из самолёта вместе с ней вышло на рейд сбора мной разделанных несколько врачей и меня затащили с вопиющим криком в этот поганый самолёт. Они начали ставить мне какие-то неизвестные уколы, привязанной к койке в самолёте. Я кричала, не взирая на их угрозы меня усыпить: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» – мой крик при том не был уже вопиющим от препарата, глушащего сигнал микроорганизма. При этом я не делала больше никаких изменений и просто умирала так, не понимая даже почему. Я не могла думать и зависимость от общения головным мозгом с трупом по тяге убивала меня при химикате. Мне снились в крике кусты с того поля, а женщина, что выглядела как я каждый раз надо мной издевалась за то, что я при рождении дерзнула на неё походить. Что-то начало трясти самолёт, и он начал падать. Я не видела, что это, но была уже рада любой смерти от пережитого ранее, так как всё фактически умираю заживо во имя кого-то кто круче, чем я. Я осознавала, что нельзя делать то, что они делают и паника захватывала меня во смерти, но я не могла при том даже пошевелиться. Самолёт не смогли удержать, и я лишь помню огромное потрясение, там умерев, до сих пор боясь быть здесь опять. Я уничтожила себя относительно всех, призраком вновь вернувшись к кустарникам с которых ела, чтобы, как и видела ранее с опоры от них лететь к небу и попробовать его на вкус. И кричали составы моих убийц во призраки, что вновь кто-то покинул их расу и придётся трупами там ловить меня в рабы. Вновь там, где я рядом с кустарниками и мёртвыми женщинами, орудуют мужчины с какими-то аппаратами, ища видно и меня включительно. Я спряталась в кустарнике, с которого не успела отъесть, но мне очень хотелось тогда и переждала их здесь распивания при поисках. Они делали видно вид, что здесь расследуют преступления в основном для тех, кто здесь блуждал. Мне было настолько страшно, что куст словно был облит моими останками и кровью, но я не вылезала от ужаса, что они меня, как те плоды, втянут в труп и будут издеваться. Предложение в городах женщин на секс по некротической координате, о которой не знали, росло, как и х ломка их болью так наслаждаться, поедая эти несформированные в магнитных связях распады плода. Вывозили на проект Рая врачи и священники с ними знакомые перекодированных обитать голыми в естественной среде по их проекту украшения реальности для оздоровления так населения образцами общего здравия и кричали они, вопия рядом с кустами, где обитаю пока призраком я: «Пиздец, бля! Пиздец, бля! Пиздец, бля!» – держали с трупом их признание животными при том, считая остальных всех с образца сплошным скотом. Я перелетела с толчка от неба, что опять пробовала в облегчении на вкус, к высоким и более взрослым деревьям, характер каждого из коих отличался по-своему, но был для меня сложно постижимым. К кустам уже вдалеке от моего обиталища, как призрака, привозили всё больше таких голых женщин-блондинок, видно, меня так выманивая к ним. Я осознала при том, что лучше поменять действующее дерево и перешла к более лысому, как оно объяснило этими людьми, что продолжали кричать вдалеке: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» Я, витая вокруг этого дерева и к небу от него постигала это сложное движение и структуру его, наслаждаясь при том и своим опять и вновь развитием. Они играли со мной, научая как танцу моему временному в этой форме движению, чтобы я постепенно перестала бояться людей за то, что там происходит, однако они всегда напоминали не пытаться воскресать в тех, кого сюда продолжают привозить голыми, имитируя мне так Рай, куда я попала. А блондинок голыми сюда продолжали, словно мне показывая, привозить, а те продолжали кричать: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» В один из дней среди кричащих далеко от дерева, где я обитала, блондинок, приехали опять кучи мужчин в белых халатах и с приборами. Я быстро прошмыгнула к другому дереву почти без листьев и оттуда узнавала и него что они делают.

– Смотри, какое теперь здесь богатое красивыми шлюхами место! И говорят только по существу: об изнасилованиях и тяжёлых женских смертях! – сказал весело один их них куда-то в небо вслух, после чего упал от слабости и начал дико смеяться. Никто не ведал почему ему можно было это с ними сделать и я в том числе. Никто не понимал, какой у врачей псих на эти моменты. А у линии таких блондинок как я просто был такой шок на со мной случившееся и нас истязающие продолжали до того, что здесь происходило кодировать сексом с изнасилованиями их реакцию. Они продолжали на лугу рядом с кустами есть с них и кричать: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» – будучи под некротическим гипнозом, считая, что они такой вид курицы. Это выдавали за их обиду за обзывательства на людей, привязав их плодами к трупу человека, выдаваемого живым за живого. Он считал, что у него над ними теперь такая вечная власть, но смеющийся в слезах на траве врач не мог его найти. Я продолжала витать у лысого дерева, отталкиваясь от неба и делиться с ним оттуда свежим веществом, не поддаваясь здесь играемому мне цирку с их проблемами, так как я уже была мертва. Двое голых блондинок подошли к деревьям, где я уже пряталась и вдруг начали разговаривать о наигранной ими здесь мне композиции. Остальные голые блондинки взяли всех упавших на траву врачей и убили, свернув им шеи. Двое около деревьев стали меня кричать: «Мы знаем, что ты где-то здесь! Или ты примешь от нас рождение, или мы будем на тебя обзываться!» Их было двое. Деревья тут же их привязали к самим себе, и они уже не могли от них отойти. Они начали звать меня, а я просто дальше продвинулась к следующему дереву с опавшей листвой. Их зомбирование в городах стало рушиться с естественным предложением на это не вестись, а насильников стало постепенно начинать тошнить от такого секса, так как они начинали понимать, что делают. Они рассчитывали на совершенство от этих изнасилований или на бессмертие, на власть, а их в результате только рвало в угнетении на соделанное, так как они не смогли стать другой расой после этого опять. Блондинки, что меня звали у них рождаться, были вынуждены есть с деревьев, где я ранее обитала. Я продолжала движение в остальные дерева с редкой листвой, усиливаясь в моей скорости, как призрак. Предложение шлюх на поедание в городах от страха и ужаса мучений при вымирании иссякло по-настоящему, так как насилующих стало на смерть рвать кровью от омерзения соделанного. Спрос на это не ослабел у горожан пошла ломка до мастурбации при истериках, так как они жаждали их есть сонными участками, страшась твердыню. Они начали их убивать с индукторов трупами людей от брезгливости до ужасных реакций. Ужас царил в городах от содеянных смертей в изнасилованиях и для моего рождения среди них было ещё не время. Пели деревья естественную мелодию о времени… О настоящем времени даже здесь, где часто им кажется наступление безвременья. Наступила паника, выдаваемая за безумие, и они не могли уже все отличить в городах безумие от паники. Они задыхались на смерть от страха во сне, где убийцы жаждали лишь сделать из них прямо себе комфорт власти. Однако самый их ужасный крах содеянного был в этом страшном итоге. Они поняли, что именно так себя чувствуют при беременности женщины, как они и осознали свою к ним зависть… Они опять всю криминальную интригу сделали… Подражая бабам…