Читать книгу Яд со взбитыми сливками - Анна Ольховская - Страница 2

Интересно, как это – зеленый цвет? А красный? Голубой? Нет, какие они на ощупь, Саша знал. Красный – он теплый и одновременно резкий, словно покусывает, голубой – прохладный, зеленый – нежный. Но как это выглядит – забыл.

Именно забыл, потому что он не родился слепым. Маленького, по виду двух-трех лет от роду, мальчика нашли рано утром возле свалки в подмосковной Балашихе. Вой бомжихи, первой обнаружившей ребенка, перебудил тогда весь микрорайон.

Сначала решили, что мальчик мертв, слишком уж много крови натекло возле черноволосой головенки, слишком уж синюшным было лицо. Но врач «Скорой» сумел нащупать слабенький, нитевидный пульс, и ребенка отправили в реанимацию. А милиция занялась пока поиском родных мальчика.

Найти не удалось. Никого. В Балашихе, во всяком случае. И заявлений о пропаже ребенка никто не подавал. Впрочем, учитывая состояние мальчика и тяжесть нанесенных побоев, заявление могли и не подать, слишком уж истощен и избит был малыш. Настолько истощен, что даже возраст его определить более-менее точно не смогли.

К тому же ребенка нашли недалеко от трассы на Москву, и вполне могло оказаться, что мальчика в Балашиху откуда-то привезли и выбросили, испугавшись наказания.

Травма головы была настолько серьезной, что врачи поначалу опасались, что спасти малыша не получится. Спасли, мальчик выжил. Но ослеп.

А еще он не смог назвать своей фамилии, только имя – Саша. И больше ничего. Ни одного имени. Когда его начинали расспрашивать о маме, мальчик замыкался и молчал. Но медсестры заметили – стоит в присутствии ребенка завести разговор о бабушках или дедушках, как мальчик сжимается в комочек и старается заползти в угол кровати.

Возраст ему назначили два с половиной года, день рождения решили записать на 23 февраля – мужик ведь! – фамилию дали простую и незатейливую: Смирнов. Хотя впору было давать какую-нибудь более экзотическую, поскольку внешность мальчика мало подходила под чисто славянский тип.

Когда Саша поправился и окреп, он вдруг оказался очень симпатичным малышом, в венах которого смешалась азиатская и славянская кровь. Удачно смешалась, как это часто бывает у метисов: волосы черные, но не жесткие, а мягкие и слегка вьющиеся, кожа не желтоватая, а лишь немного смуглая, личико скуластое, но черты тонкие и даже изящные. Но главное – глаза, миндалевидные, раскосые только чуть-чуть, светло-карие. Огромные, красивые, обрамленные длинными пушистыми ресницами и… слепые.

Славного, послушного, ласкового парнишку, с трогательной робостью льнущего к любой тете, погладившей его по головке, было жалко до слез. Какой же сволочью надо быть, чтобы избивать такого кроху?!

А теперь его вряд ли кто усыновит, несмотря на симпатичную внешность. Кому нужен слепой ребенок?

Самое обидное, что слепота Саши Смирнова не являлась безнадежной, зрение можно было вернуть. Но для этого требовалась весьма дорогостоящая операция, сделать которую могли только за рубежом.

Вот только некому оплатить эту операцию, всевозможные благотворительные фонды с миру по нитке собирают на помощь смертельно больным детишкам, а тут – всего лишь слепота. Жить будет? Будет. Вот пусть и живет. Малыш хорошенький, авось приглянется каким-нибудь сердобольным американцам или еще каким иностранцам, они и усыновят мальчонку.

Вот так Саша Смирнов отправился дожидаться добрых и богатых усыновителей в специализированный детский дом. Специализированный в данном случае вовсе не означало элитный, с просторными светлыми спальнями на двоих, бассейном и вкусной едой. Это был специализированный детский дом для детей-инвалидов – слепых, глухих, безногих, с врожденными уродствами – всех, оказавшихся ненужными родителям и государству. Оно, государство, конечно же, не выбросило бедолаг на улицу, нет. Обогрело, накормило, занялось воспитанием и даже каким-никаким обучением. Пусть даже в случае Сашиного приюта – никаким. С голода не умирают? Одеты? Обуты? Пусть спасибо скажут.

Наверное, в Москве и других крупных городах такие детские дома находятся под более строгим присмотром контролирующих органов, а еще там близко спонсоры, да и потенциальных усыновителей больше.

Но Саше «повезло» попасть в обычный сиротский приют, забытый властью и органами опеки в глухой провинции. Почему его не оставили хотя бы в той же Балашихе, мальчик не знал. Может, там просто нет именно таких, специализированных, детских домов?

А здесь… Здесь несчастные детишки не нужны были никому. Денег на их содержание местная власть выделяла прожиточный минимум, лишь на прокорм, а на одежду, ремонт, игрушки директору детдома надо было искать средства самостоятельно. А еще – на врачей, лекарства, памперсы, инвалидные коляски, достойную зарплату персоналу…

Со всем вышеперечисленным у прежнего директора как-то не складывалось. Спонсоров в их захолустье не было, фирмачи в больших городах были перехвачены местными приютами, в бюджете лишних средств нет. На сиротские деньги мэр города выстроил свой «сиротский» домик, скромный такой, в три этажа, с бассейном, скукожившийся на несчастных полутора гектарах.

Наверное, искренне любящий обездоленных ребятишек человек сумел бы привлечь внимание общества к проблеме детского дома, обратившись в газеты, на радио, на телевидение. Но спившийся Петр Степанович давно интересовался только наличием спиртосодержащих жидкостей в обозримом пространстве, персонал тащил все, что только можно украсть, и первые два года Саша в детдоме не жил, а выживал. Никто не занимался со слепым мальчонкой специально, как не занимались специально с глухими, безногими, безрукими. Дети всему учились самостоятельно, поддерживая друг друга. Было бы несправедливым говорить, что весь персонал детского дома отличался тотальным равнодушием к подопечным, среди воспитателей и нянечек встречались и добрые, душевные женщины. Но их было слишком мало, а детей слишком много. Успеть хотя бы обмыть и переодеть тех, кто сам это сделать не в состоянии!

Саша очень быстро стал самостоятельным, научившись передвигаться почти свободно. А еще – обслуживать себя и помогать другим, более беспомощным.

Через два года Петра Степановича наконец уволили, и на его место пришла Амалия Викторовна Федоренкова, особа деятельная и предприимчивая.

Высокая, стройная, ухоженная женщина больше походила на успешного столичного бизнес-менеджера, чем на директора зачуханного детского дома, разместившегося в бывшей барской усадьбе в окрестностях небольшого российского городка Мошкино. Местные сплетницы так и не смогли понять, что заставило холеную москвичку приехать в их глушь утирать сопли убогим.

Хорошо, предположим, ей понравились здешние места – тихая зелень среднерусских лесов, свежий, чистый, вкусный воздух, хрустальная прозрачность небольшого озера неподалеку от детского дома. Но все это можно получить, купив дачу в этих местах. Живи себе с весны до осени, наслаждайся природой, а как зарядят дожди – домой, в Москву, в цивилизацию.

Потому что осень и зима в Мошкино умиротворения не вызывали. Ну вот совсем. Зелень с деревьев линяла, трава – тоже, и до первого мороза добраться до того же приюта можно было только на тракторе, так расклякивалась дорога. В самом городишке грязи тоже хватало, поскольку грунтовых дорог там было больше, чем асфальтированных. Как, впрочем, и домов с печным отоплением. И это в начале двадцать первого века!

Градообразующим предприятием Мошкино являлась «Сельхозтехника», где реанимировались убитые в боях за урожай трактора «Кировец» и «Беларусь». А еще – местный рынок. Вот, собственно, и все. Из злачных, так сказать, мест – ресторан «Русь» и кафе «Встреча». Для молодежи – ночной клуб «Русалка», именуемый в народе «Давалка».

И сюда, в эту дыру, приехала такая шикарная женщина?!

Да, в самом Мошкино она жить не стала, в пределах бывшей барской усадьбы в темпе был отстроен небольшой уютный коттеджик в два этажа, и сама усадьба волшебным образом преобразилась: вокруг территории вырос высоченный забор, украшенный по углам видеокамерами, попасть внутрь без специального пропуска или личного разрешения директора теперь было нельзя, от трассы к воротам заасфальтировали дорогу, и к приюту зачастили сверкающие лаком иномарки.

Что происходило внутри, мошкинцы не знали – весь прежний персонал был уволен, Амалия Викторовна полностью сменила команду. Но, видать, неплохо шли теперь дела у сироток, нашла-таки директорша щедрых спонсоров. В хорошую погоду, особенно летом, малышей почти каждый день водили к озеру, где стараниями Федоренковой оборудовали очень хороший пляж. Пользоваться им разрешалось и жителям Мошкино, но при исполнении обязательных условий – на пляже не гадить, водку не пить, а при появлении детей из приюта немедленно освобождать территорию.

Почему? Потому что размер пляжа не позволял свободно размещаться всем желающим. Мошкинцы ворчали, но условия выполняли, больно уж местечко хорошее получилось: песочек беленький, чистенький, дно тоже вычищено, ни битых бутылок, ни тины, ни коряг – курорт!

Отчаявшись найти причину добровольной ссылки Амалии Викторовны в их глушь, жители славного города Мошкино постепенно даже зауважали новую директоршу. Как бы там ни было, приютские детишки из полуголодных заморышей, большинство из которых не умело даже разговаривать, превратились в ухоженных веселых малышей. Во всяком случае, именно таких выводили на пляж в сопровождении нескольких воспитательниц. В детском доме появились ребятишки постарше, лет десяти-одиннадцати, тогда как раньше здесь были только дошколята. Старшие присматривали за младшими, помогая воспитателям, а еще – разговаривали теперь почти все. У глухих детишек местные видели в ушах какие-то горошинки, слуховые аппараты, что ли?

В общем, через пять лет после появления Амалии Викторовны бывшая барская усадьба совершенно преобразилась. Теперь это заведение действительно напоминало элитный детский дом, о котором заботится куча спонсоров.

Юные обитатели приюта тоже были довольны жизнью, и даже очень. Их вкусно и сытно кормили, расселили по три-четыре человека в комнате, причем так, чтобы дети могли помогать друг другу. Предположим, слепых селили вместе с детишками, «награжденными» физическими уродствами, а глухих – с безногими, и так далее. Маленьким инвалидам было доступно теперь любое медицинское оборудование, включая новомодные кресла-каталки и специальные кровати.

В каждой комнате стоял телевизор, а также имелся собственный санузел.

Ну а то, что население детского дома постоянно менялось, никого не волновало. Просто счастливчиков усыновляли. Еще малыши часто болели и умирали, но и это понятно – инвалиды ведь, здоровых малышей здесь в принципе нет.

Правда, некоторые из ребят, подрастая, начинали задавать воспитателям ненужные вопросы. И вскоре после этого их усыновляли.

Саша Смирнов, к десяти годам превратившийся в очень красивого парнишку, вопросов не задавал.

Потому что хотел жить. И найти маму.