Читать книгу Давай не поженимся! - Анна Ольховская - Страница 11

ГЛАВА 11

Как вы лодку назовете, так она и поплывет.

Ага, конечно. «Адмирал Нахимов», к примеру, или «Курск». Хорошие названия, гордые, обещавшие счастливую судьбу плавсредствам. И что?

Но моя мама упорно продолжала верить в счастливую судьбу дочери, названной в честь сказочной героини. Нет, не Белоснежка. И не Золушка. И даже не Рапунцель. Маменька, хоть и увлекалась чрезмерно сказками, но все же была и остается вполне адекватным человеком. Поэтому дала мне имя, которое гарантировало семейное счастье рядом с трудолюбивым, добрым и порядочным пареньком. Андрейкой там или Иванушкой.

Зато со мной по утрам (да и по вечерам тоже) здороваются некоторые собирающиеся в дорогу автомобили. Нет, не чванливые заморские красавцы, после тычка ключа зажигания начинающие довольно мурлыкать. Нет, меня приветствуют в основном наши. «Жигули» чаще всего, но и дряхлые иномарки иногда выдают натужное «вар-вар-вар-вар».

Здрасте и вам.

В общем, Варвара я. Варвара Ярцева, двадцати семи лет от роду. Образование высшее педагогическое, не замужем, не состояла, не привлекалась, на оккупированной немцами территории не жила. Родилась и живу в Москве.

Мама моя в детстве очень любила творчество режиссера-сказочника Александра Роу. И я до сих пор удивляюсь, почему меня не назвали Настенькой, ведь их, Настенек, в фильмах Роу – батальон. Писклявых таких, скромных.

А может, потому и не назвала, что не хотела видеть дочь такой вот бесхребетной писклей. Зато дочь водяного Варвара (которая краса – длинная коса) – совсем другое дело. Хотя, по мне, тоже тетеха. Ну да ладно.

Вот только эта дурацкая краса. Ну, коса которая. Я другой прически так и не освоила, привыкла каждое утро плести русую веревку и никак не отвыкну. А все инертность мышления, да и вообще – удобно. Не надо заморачиваться укладкой, бигудями всякими, пенками с гелями. Может, поэтому мои совсем реденькие в детстве волосики (и чем меня только не мучили, даже лук втирали в кожу головы, надеясь укрепить хилое несчастье) со временем превратились в густую гриву. Правда, цвет немного подкачал – невнятно-русый, но красить волосы я не собиралась. Во-первых, жаль, во-вторых, лень, а в-третьих…

В-третьих, меня устраивала именно такая, на первый взгляд бесцветная внешность. Серые волосы, светло-серые глаза, черты лица – самые заурядные, ресницы и брови – тоже светлые, в общем, не девушка – моль серая. И фигура под стать – средний рост, сорок шестой размер одежды, ноги – самые обычные, растут не от ушей, а откуда положено, грудь – не Семенович, конечно, но кое-что за пазухой имеем. И это вовсе не камень.

Короче, заурядная среднестатистическая единица. Мимо которой пройдешь и не заметишь, если она, единица, не шевельнется. Если стоишь в очереди – лучше не отходить, иначе тебя не запомнят и обратно не пустят.

В детстве это меня совершенно не напрягало, в подростковом возрасте, когда подружки активно заинтересовались противоположным полом, а противоположный пол – еще более активно – моими подружками, напряжение появилось. И по мере взросления начало усиливаться, да так, что в выпускном классе я решила пилить себе вены, оставив предварительно – нет, не записку – развернутое эссе на двадцать страниц, адресованное моему однокласснику Олегу Свистунову – первому красавцу околотка. Этот омерзительно смазливый лось не только не обращал на меня внимания, но и посмел высмеять мою попытку пригласить скотину на белый танец!

– Ты чего, Ярцева? – заржал он, когда я, уже не серая, а пунцовая, притопала к кабаняке через весь зал и предложила забацать медлячок. – Я? Танцевать с тобой?!

– А что такого? – еще нашла в себе силы независимо пискнуть я.

– Так у меня же свитер из чистой шерсти. – Он ласково погладил рукав пижонского свитера.

– Не вижу связи. – Это что, я еще стою? И даже говорю? И не в обмороке?

– Ну здрасте, связи она не видит! – подмигнул приготовившимся ржать товарищам Олег. – Я, значит, пойду танцевать с молью, а она мне во время танца личинки в свитер отложит! И звездец одежке!

Ржали все, кто был рядом, потом волна хохота покатилась по залу, по мере того как очередной классный прикол красавца Олежки, весельчака и балагура, расползался от эпицентра.

В котором обтекала я.

И больнее всего было то, что надо мной смеялись даже те, кого я на протяжении своей школьной жизни считала подругами. Я никогда не была изгоем, над которым все издеваются из-за его уродливой внешности или бедной одежды.

Одевалась я неплохо, как все, училась очень хорошо, всегда помогала и давала списывать, вместе с одноклассниками сбегала с уроков, никогда никого не закладывала, считала, что у меня много друзей, на мой день рождения приходили все, кого я звала.

И никто, ни один человек не вступился сейчас за меня, не надавал по наглой морде красавчику Свистунову, все дружно ржали, добавляя собственные варианты порчи молью имущества.

Потому что Олег Свистунов – самый популярный парень в школе? Красавчик, спортсмен, на гитаре играет, поет классно. А два года назад в кино снялся, между прочим, в одной из главных ролей. И кино вовсе не детское, боевик. Олежка там сына мегамачо сыграл. И суперски сыграл, теперь собирается во ВГИК поступать.

С учебой, правда, у Свистунова не ладилось, но преподаватели, в основном женщины, перетаскивали очаровашку из класса в класс. Ну зачем талантливому юноше физика с математикой, он ведь все равно артистом станет!

А кто я? Так, одна из, нормальная девчонка, но и только. И нечего было с такой бесцветной внешностью к САМОМУ Олегу приставать, сама виновата. Нет, ну как классно он отбрил, а? Личинки отложишь! Уржаться просто!

Наверное, если бы у нас была обычная, лояльная школа, где ученицам разрешают пользоваться косметикой – а у нас даже помада была строго запрещена, за тушь или тени налагалась епитимья в виде замечания в дневник и общешкольного столба позора, – ничего такого не произошло бы. Потому что, как оказалось…

Впрочем, я забегаю вперед. Надо схватить Варьку за косу и оттащить обратно, в тот день, когда ее прежнюю растоптали и унизили.

Было больно. Так больно, что, казалось, сердце сейчас разорвется на мелкие кровавые клочья, и я умру. Меня даже затошнило, но стать еще большим посмешищем я не хотела. Лучше действительно умереть. Вот тогда они все…

Что они все, я додумать не успела, тошнота подобралась уже к миндалинам и бултыхалась у выхода. Зажав рот рукой, я пулей вылетела из зала.

Хотя нет, все же сорок шестой размер, с пулей я погорячилась. Скажем, гранатой из подствольника. Но вылетела, потому что совершенно не слышала топота своих ног. Да и где было услышать среди насмешливого общешкольного ржача?

До туалета я все же успела добежать, и уже там меня вывернуло наизнанку. И с тех пор красавчик Свистунов у меня ассоциируется с омерзительным привкусом рвоты. Поэтому фильмы с его участием я не смотрю.

Да, наш Олежка таки стал актером, причем довольно успешным. В многобюджетных блокбастерах он пока не снялся, но из сериала в сериал кочует.

Впрочем, сериалы я вообще редко смотрю, если только что-то необычное снимут. Мистику там, ужасы всякие, детективы иногда, но гораздо реже, уж больно они все похожи друг на друга – честные, неподкупные следователи и опера всегда побеждают гадких бандитов. «Знатоки» в современных реалиях. Горячее сердце, чистые руки, холодная голова. Кажется, так. Или холодные руки и чистая голова?

Если оперу суют деньги, он брезгливо морщится, словно ему предложили дохлую жабу. Он выматывается на службе за очень смешные деньги, иногда пьет с устатку, но всегда безупречно честен и порядочен. Ни тени сомнения в светлом взоре, все строго в рамках УК. Не люди, а биороботы, в общем.

Вот только в жизни все по-другому.

И мне гораздо ближе сериал «Глухарь», который я начала смотреть случайно, а потом не пропустила ни одной серии. И один из главных отрицательных персонажей поначалу, начальник оперов Карпов, лично для меня гораздо симпатичнее калечных положительных героев других сериалов. Да, собственно, все персонажи в сериале симпатичны своей реалистичностью, а такого, как Карпов, я вдруг захотела видеть рядом. Жестокого с врагами, но за своих – способного горло перегрызть. Спокойно с ним рядом, больше чем уверена – соседи такого человека ведут себя тихо и достойно, на лестничной клетке и в подъезде чисто, подростки в его дворе не хулиганят, а маргинальная пьянь – не гадит в детских домиках. И собачки там выгуливаются где положено, а не в песочнице.

Так, Варька, тебя опять унесло куда-то в сторону!

В общем, выйдя тогда из школьного туалета, я твердо решила – жить после такого нельзя. Меня унизили, оказалось, что друзей настоящих у меня нет, и вообще – я уродина.

Ну и ладно, и все. И умру.

Но сегодня уже не получится, мама и отчим дома, не дадут. А вот, кстати, как бы самоубиться понадежнее? Лекарств накушаться? А каких? Снотворного у нас нет, а с остальными я не уверена. Выброситься из окна десятого этажа? Фу, потом от асфальта дворникам всякую гадость отскребать, материться будут, а я не хочу, чтобы обо мне после смерти плохо вспоминали. Хочу, чтобы все ужасно переживали и плакали, вот.

Повеситься? Больно это и долго, пока задохнешься – намаешься. Да и с высунутым языком лежать в гробу не хочу.

О, вспомнила – вены резать очень стильно. Красивая и бледная, в кровавой ванне, и не больно, говорят.

Врут. Больно. Очень больно. Именно поэтому я и забила на всю эту дурацкую затею с самоубийством.

Но прежде было разоблачительно-обвинительное эссе в школьной тетради. Все равно времени было навалом, в связи с субботой мама и отчим долго и со вкусом отсыпались, потом мама жарила сырники, потом мы эти сырники ели, и только потом старшие уехали вместе с моим сводным братом Олежкой выбирать обои для намечающегося ремонта. Звали и меня, все же дело общесемейное, но я отказалась. Какие обои, когда девушка из жизни уйти готовится!

И ведь ни минуты не задумывалась, дрянь эгоистичная, что было бы с моей мамулей, доведи я свое идиотство до конца! Ближе и роднее человека у меня не было и нет до сих пор, и я знаю – мама не пережила бы самоубийство дочери.

Но тогда – тогда я старательно исписала тетрадь в клеточку мелким убористым почерком, положила ее на видное место и отправилась в ванную.

Напустила теплой воды, влезла туда прямо в одежде – не голой ведь лежать, отчим и Олежка увидят! – и полоснула бритвой по запястью.

А в следующее мгновение с воем вылетела из ванны, заливая весь пол водой.

Да ну его на фиг, это самоубийство, больно.

ГЛАВА 12

Потом я, шипя от боли, бинтовала рану на запястье, потом переодевалась – мокрая одежда противно липла к телу и вообще – неприятно, когда из тебя, вернее, с тебя, все время капает. Я и так весь санузел ухлюпала, коридору тоже досталось, мокрый след вел и в кухню, где у нас хранилась аптечка с бинтами и зеленкой.

В общем, к моменту возвращения семьи я, злая и употевшая, домывала пол в коридоре.

– Умница ты моя! – растрогалась мама. – А мы сейчас как раз шли обратно, до ушей навьюченные рулонами с обоями, и обсуждали – какая причина наиболее приемлема для переноса уборки на завтра. Вымотались – ужас! Зато нашли очень славные обойки, посмотри, вот эти – в твою комнату. Видишь, какие нежные!

– Ага, – шмыгнула я носом, раздраженно откидывая за спину растрепанную косу. – Вижу. Но можно я потом восторг выражу, устала очень.

– Конечно, доченька, конечно. Солнышко ты мое. – Мама ласково провела ладонью по щеке, и у меня вдруг невыносимо защипало в носу. Да так сильно, что из глаз немедленно брызнули слезы. – Что с тобой, родная? Что случилось?

– Да так, руку поранила. – Вот ведь балда, нашла на что внимание родных обращать! – Больно очень.