Читать книгу Великая княжна. Live - Анна Пейчева - Страница 4

Николай Константинович в нарядном, но неудобном парадном мундире и тесных лаковых сапогах с золотыми бляхами, которые он мечтал поскорее снять, терпеливо ждал дочь в Зале военных картин. Странно, Кати́ всегда очень пунктуальна, а сегодня почему-то задерживается – полдень наступил несколько минут назад. Толстенький церемониймейстер в блестящей одежке, похожий на прыгучую конфету, давно уже взялся за пластиковые ручки стеклянных дверей, ведущих на центральный балкон, и теперь нервно поглядывал то на часы, то на гудящую снаружи толпу.

Наконец из западной анфилады послышался еле уловимый шелест. Екатерина в развевающемся платье влетела в зал. Влетела в буквальном смысле – по громадному дворцу легче было передвигаться на гироскутерах. Шутка ли – по несколько километров в день наматывать!

Заказом самоходных досок на колесах для Зимнего занимался лично Николай Константинович. Сам ездил на Русско-Балтийский завод на Черной речке. Сам чертил макет будущего гаджета – получилось что-то вроде узкого ковра-самолета с узбекским колоритом и желтой неоновой подсветкой днища. Ограниченную серию «высочайшего дизайна» даже не успели выпустить на рынок – все экземпляры расхватали еще на стадии предзаказа.

С рейсфедером император обращался едва ли не ловчее, чем со скипетром и державой: до коронации Николай Константинович трудился рядовым инженером на том самом Русско-Балтийском заводе. Разрабатывал пневмоподвески для отечественных автомобилей знаменитой марки «русско-балт», славящейся своей надежностью, элегантностью и прогрессивными технологиями. Голубая кровь отлично сочеталась с белым воротничком: Романов оказался талантливым конструктором. Да, с середины двадцатого века всем членам царской семьи, кроме правящего монарха, приходилось самим зарабатывать себе на жизнь: госбюджет не предусматривал содержания великовозрастных бездельников.

Светящийся гироскутер почти полностью скрывался пышным подолом роскошного зеленого платья принцессы. На мгновение Николаю Константиновичу померещилось, будто к нему прислали ангела на золотом облаке. Екатерина была божественно красива: огромные глаза, нежная белая кожа, легкий румянец. Прическу венчала тиара с крупными, с хороший миндаль, жемчужинами и мириадами бриллиантов – наследство прапрапрабабушки Марии Федоровны. Плечи прикрывала теплая белая накидка из искусственного меха.

У Николая Константиновича кольнуло в сердце. Просто копия матери. Помнится, у Василисы было похожее платье в аристократическом остросюжетном детективе «Роковое письмо». Тот фильм и впрямь стал роковым для кинозвезды, жившей раньше словно в сказке: муж – цесаревич величайшего государства мира, дочь – здоровый рассудительный ребенок, плюс всенародная любовь, слава и удачливость в профессии.

К несчастью, к концу съемок Василиса подхватила вирус. Нет, не из медицинского справочника. Российские врачи уже тогда могли справиться почти с любой болезнью; но в данном случае они оказались бессильны. Василиса полностью отдалась любовной лихорадке. Неожиданно для своей семьи (и вполне ожидаемо для журналистов) актриса закрутила сумасшедший роман с партнером по фильму. И сразу после премьеры, собрав с публики положенные восторги, парочка сбежала на другой континент – «поднимать африканское кино». Следы их затерялись где-то в саванне.

А Николай Константинович остался один – с ребенком, непогашенным свидетельством о браке и необъятным позором – в возрасте двадцати пяти лет, еще до вступления на трон. Какая ирония – Василиса Прекрасная, получившая известность именно благодаря блистательно сыгранным ролям принцесс и королев, так и не захотела стать настоящей императрицей.

Николай Константинович поклялся никогда больше не связываться с женщинами. Самым пронырливым папарацци за два десятка лет ни разу не удалось сделать хоть один компрометирующий снимок, проливающий свет на личную жизнь монарха. Ее, личной жизни, просто не было.

Всю свою любовь отец отдал великой княжне. И сейчас сразу заметил, что что-то не так.

– Кати́? Ты плакала?

Великая княжна покосилась на толстенького церемониймейстера, который от нетерпения начал уже пританцовывать на месте, и, сойдя с гироскутера, направилась к балкону.

– Потом, папенька, потом.

Церемониймейстер шумно вздохнул и одним широким движением распахнул энергосберегающие стеклянные двери, заполненные изнутри аргоном для сохранения тепла.

На императорскую семью обрушился водопад голосов.

Нужно было нырять в морозный воздух, переполненный приветственными криками.

Николай Константинович сделал первый шаг навстречу обращенным к нему лицам. Толпа восторженно взорвалась.

Император, человек по натуре скромный и стеснительный, старался не смотреть вниз. Идти было тяжело, словно он продирался сквозь вату. Публичные мероприятия всегда давались ему с трудом.

Николай Константинович сконцентрировал взгляд на величественной Александровской колонне – слегка видоизмененной копии колонны Траяна в Риме. «Да, каких-то полтора века назад мы еще жадно хватались за иностранные идеи, – подумал государь, – вот даже и главный символ столицы, Александрийский столп, не более чем подражание итальянцам. Зато за последние сто лет ситуация изменилась с точностью до наоборот. Россия теперь – пример для остальных. Всего две буквы «RE» – «Russian Empire» – на любом товаре считаются во всем мире знаком качества».

Эта мысль придала ему сил, и он каким-то чудом преодолел три бесконечных метра до балконной решетки.

Левому плечу стало тепло: к Николаю Константиновичу присоединилась дочь. С правой стороны, где должна была бы стоять супруга, ощущалась пустота.

Государь поднял руку. Толпа затихла, словно повернули выключатель. Чайные квадрокоптеры зависли в воздухе, развернув камеры на императора – изображение в режиме реального времени передавалось в трактиры, где вокруг больших телевизоров тоже собрались верноподданные. От старинных стен Главного штаба и Зимнего дворца отражалось жужжание пропеллеров.

– Сограждане!

Мягкий баритон Николая Константиновича, многократно усиленный динамиками, окутал весь центр Санкт-Петербурга. Прямая трансляция выступления императора шла в эфире телеканала «Всемогущий». Если учесть, что канал был исключительно коммерческим, от воли властей никак не зависел и пятисекундная реклама на нем стоила как пятидесятиметровая квартира в спальном районе столицы, то становилось ясно: День Гнева – поистине любимый народный праздник. Ради него даже отменили один выпуск суперпопулярного ток-шоу Ангела Головастикова.

Нелегко говорить, если тебя слушают сотни миллионов. Николай Константинович, подспудно жалея, что он не обладает развязностью кривляки Головастикова, порхающего по огромной студии наподобие усыпанной стразами бабочке, отрывисто произнес знакомые каждому россиянину слова, впервые прозвучавшие сто двенадцать лет назад из уст его прадеда и тезки Николая Второго:

– Сограждане! Я здесь, чтобы напомнить вам: любовь к своей стране не означает безусловного одобрения всех действий властей. Я здесь, чтобы напомнить вам слова Карамзина: «Патриотизм не должен ослеплять нас; любовь к отечеству есть действие ясного рассудка, а не слепая страсть». Я прошу вас: обратитесь к своему рассудку! И со всей страстью скажите, что вас беспокоит. Скажите, что мы делаем неправильно? Скажите, в чем мы ошибаемся?

Боковым зрением Николай Константинович заметил, как из серо-зеленых глаз его дочери, стоящей совсем близко, вдруг выступили слезинки и скатились по гладкой коже, задрожали на точеном подбородке, поблескивая в лучах тусклого зимнего солнца. Лицо великой княжны было невозмутимым. Она с достоинством улыбалась своим подданным, размахивающим рукописными плакатами «Мы любим вас!», «Ее Императорское Высочество Екатерина – лучшая!» – и поразительным: «Скинемся по 3 рубля на подарок величайшему монарху всех времен!».

Император на секунду прикрыл веки, перезагружая мозг, и продолжил:

– Я здесь, чтобы поблагодарить вас. Поблагодарить за вашу честность. За вашу открытость. За ваш патриотизм. Сегодня вы можете изменить свою страну. Вы можете изменить нашу жизнь. Говорите, сограждане! Говорите! Говорите!

И государь взмахнул правой рукой:

– Да начнется День Гнева!

Страна зааплодировала, заорала, заулюлюкала, засвистела.

Зазвенели пивные кружки в трактирах.

Дворцовая площадь пришла в движение. Взмыли вверх огненные свечи, одобренные дворцовым комендантом. Квадрокоптеры, ловко обходя пышущие искрами столбы, метнулись за новыми порциями кофе, чая, морса и сбитня. Из-под арки Главного штаба, неторопливо раздвигая толпу, со страшным скрипом выплыла старинная угольно-черная почтовая карета, украшенная фамильным гербом рода Романовых: на серебряном фоне ярко-красный грозный полуястреб-полулев с золотым мечом. Наверху кареты красовалась белая надпись: «Для жалобъ на Государя Императора Всероссійскаго».

Дилижанс был тоже частью традиции. И надпись на нем сделали еще до грамматической реформы тысяча девятьсот сорок девятого года, когда государь Алексей Николаевич взял и выкинул из русского языка несколько лишних букв, чтобы сделать его более доступным для иностранцев. Алексей Николаевич всегда стремился подружиться с целым миром.

Люди наперебой кинулись бросать в карету заранее заготовленные записочки и подарочки для монаршей семьи. Разумеется, девяносто девять процентов жалоб принималось сегодня в электронном виде, но наследие есть наследие, и отправить древний дилижанс на свалку, где ему было самое место, государь не мог – при всей своей императорской власти и при всей своей любви к техническому прогрессу. Автору знаменитой пневморессоры в виде подвижного рукава, позволившего радикально увеличить дорожный просвет машины и ставшего новой вехой в истории мирового автомобилестроения, было больно смотреть на страдающего от дряхлости почтового динозавра.

Но сейчас Николай Константинович думал не о промышленной эволюции. Его беспокоила страдающая непонятно от чего двадцатипятилетняя дочь.

– Кати, и все же что случилось? – тихо спросил он, незаметно отступив от микрофонов и помахивая ревущей толпе рукой.

Екатерина, сохраняя на лице царственную улыбку и благожелательно кивая россиянам, так же тихо ответила, не поворачивая головы:

– Случилось, папенька, то, что все мужчины – первостатейные подлецы.

– Значит, дело в Джиме, – с утвердительной интонацией уточнил Николай Константинович.

– Дело в его сообщении.

– Каком сообщении?

Серо-зеленые глаза потемнели и сузились.

– Мистер Джеймс Смит был столь любезен, что вчера, прямо во время работы, прислал мне на компьютер сообщение, в переводе на русский примерно такое: «Привет, детка, думаю, нам нужно расстаться, я встретил свою судьбу в столовой, она веселая, классная и всегда дает мне бесплатный пирожок». Знаю я эту так называемую судьбу! Буфетчица Марфуша ее зовут! – Навряд ли дворцовый комендант одобрил бы молнии, которые исходили сейчас из глаз великой княжны. – Марфушенька-душенька, ух! Она и двух английских слов не свяжет. Ах, папенька, не знаю, есть ли еще на свете девушки, которых бросали по внутренней корпоративной сети, на радость системному администратору. Это такое унижение! Такое унижение! Я едва сумела закончить разговор с клиентом.

– Надеюсь, клиент ничего не заметил? – с тревогой поинтересовался отец.

Великая княжна работала в колл-центре Русско-Балтийского завода – превосходное знание пяти языков позволяло ей принимать звонки от иностранных владельцев русских автомобилей – и, по характеристике ее непосредственного начальника, «никогда не теряла выдержки, хотя иногда вела себя с клиентами холодновато».

– Папенька! – шепотом воскликнула Екатерина. – Ну почему ты всегда думаешь только о работе?

– Прости, Кати, прости. Но знаешь, я всегда был уверен, что Джим тебя не достоин.

– Из-за разницы в происхождении? Из-за того, что он сын американского фермера, а я – дочь российского императора? Не ожидала от тебя, папенька, не ожидала такой мелочности, такого снобизма!

– Нет, клянусь шестеренкой, какой еще снобизм! Просто он такой… такой… – Император хотел было сказать «тупой», но государю не к лицу просторечные обороты, и пришлось подбирать созвучное слово: – …такой пустой!

Полный записочек и плюшевых игрушек дилижанс издал адский треск и направился в сторону громадных кованых ворот Зимнего дворца, расположенных под балконом, на котором мерзли Николай Константинович с дочерью. Народ радостно завизжал. Император поморщился.

– Ах, папенька, теперь я вообще думаю, что Джим никогда меня не любил, – тоскливо протянула великая княжна, отпуская туда и сюда изящные воздушные поцелуйчики. – Теперь мне вообще кажется, что он был шпионом, который пытался выведать у меня государственные секреты. Что это вообще за фамилия – Смит? Подозрительно невыразительная.

– Кати, неужели ты думаешь, что агенты Третьего отделения моей канцелярии не проверили его от корки до корки сразу после того, как он только взглянул в твою сторону? – усмехнулся краешком рта император. – Никакой он не шпион, обычный паренек с кукурузной фермы, случайно попавший в Россию по контракту с модельным агентством. Признайся, ты ведь влюбилась в блестящую обертку.

Великая княжна покраснела – то ли от мороза, то ли от неловкости.

– Как же тут не влюбиться, если он был на всех наших рекламных плакатах? Смотрел на меня отовсюду, с каждой стены, с каждой экранной заставки. Да нам на Новый год подарили корпоративные чашки, где он за рулем нового «русско-балта»! Папенька, мне же все девочки завидовали, когда мы с Джимом начали встречаться – помнишь, папарацци нас с ним поймали у решетки Александровской колонны?..

Внезапно великая княжна замолчала. Лицо ее за одно мгновение оледенело.

– Кати… – император проследил за застывшим взглядом дочери.

На решетке Александровской колонны в мягкой ковбойской шляпе и синей летной куртке сидел его несостоявшийся американский зять, с любопытством глазея вокруг и приобнимая правой рукой миловидную простушку – типичную Марфушеньку-душеньку.