Читать книгу Стражи белых ночей - Анна Ремез - Страница 3

Ксюша не очень-то любила рисовать красками, особенно акварелью. Акварель требует аккуратности: если положишь слишком много слоёв, рисунок перестанет быть прозрачным. А если переборщить с тёмными цветами, получится грязь. Краски нравились Ксюше, только пока они оставались в аккуратной новенькой коробочке, каждая в своей ячейке, словно разноцветные мармеладки. Начнёшь рисовать, гармония нарушится, и акварель потеряет всю прелесть. Так что Ксюша предпочитала тушь и перо. Даже самая заурядная прямая линия, появившаяся из клювика пера, обещала стать началом чего-то непредсказуемого.

Ксюшин стол был завален обрывками бумаги с лилиями, оленями и дворцами. Это создавало тот самый беспорядок, без которого, конечно, нельзя представить себе ни одну мастерскую художника. Мама Ксении, однако, не считала разбросанные по комнате рисунки признаком артистизма. Привыкнув к идеальному порядку на работе, она всеми силами боролась с неаккуратностью дома.

Действительно, трудно вообразить музейные экспонаты, сваленные кучей посреди зала. Ксюшина мама – старший научный сотрудник Музея – в отличие от всех нормальных мам, по выходным работала. Потому что суббота и воскресенье – прекрасные дни, чтобы пойти в музей. И об этом знают все.

В эту субботу у мамы было открытие выставки «Живопись катастроф».

В такие дни Ксюша не любила ходить к маме на работу, потому что мама бегала туда-сюда, нервничала, говорила не своим голосом, а Ксюше приходилось довольствоваться общением с музейными бабушками, которые неизменно восклицали: «Какая ты уже большая!» – и бесконечно интересовались её учебными достижениями и планами на будущее.

Папа сегодня, наверное, помчался на встречу с заказчиком. В данный момент он работал над сценарием рекламного ролика. На питерский рынок нужно было продвинуть очередное растворимое картофельное пюре. Папа три дня кормил Ксюшу этим самым пюре, наблюдая за её реакцией. На третий день Ксюша сказала, что её тошнит от рекламируемого продукта, и папа расстроился: ребёнка замучил, а стоящая идея так в голову и не пришла. К счастью, вмешалась мама и сказала, что сделает пюре сама, из настоящей картошки, и ради этого даже оторвалась от своей диссертации. Коробка с растворимым пюре отправилась в мусорное ведро.

Итак, в субботу, кроме Ксюши и кошки Пуси, дома не было никого. Здесь нужно сделать отступление, потому что Пуся была не из тех кошек, которую можно просто мимоходом упомянуть. Белый меховой ком ангорской породы, с медовыми глазищами, мокрым носом и шрамом на подбородке (последствие неудачной охоты на голубя, который упорхнул с подоконника, а Пуся вылетела вслед за ним) являлся одновременно и всеобщим любимцем, и домашним террористом. Количество съеденных кошкой комнатных растений недавно перевалило за дюжину.

По выходным Пуся любила просыпаться пораньше и орать под дверью. Кчленам семьи относилась по-хозяйски, «что моё – то моё». Чужих вниманием не баловала, никогда ни к кому не ластилась и терпеть не могла выражение «ути-пуси». Но всё это ей прощалось за красоту и грацию, за редкое удовольствие услышать добродушное урчание, за то, что во время самой пустяшной простуды она становилась и сиделкой, и грелкой, и подушкой. В общем, за то, что она была кошкой.

Как раз сейчас Пуся развалилась на Ксюшином столе и лизала лапу. А Ксюша уже два часа пыталась придумать иллюстрацию к роману «Собор Парижской богоматери». Эту работу в числе двадцати других задал на лето преподаватель живописи. Персонажи романа Ксюше нисколько не нравились, да к тому же она знала, что половина девочек из группы изобразит танцующую Эсмеральду, а половина мальчиков – уродского Квазимодо. Люди у Ксюши получались не очень хорошо: с руками, которыми запросто можно было обнять слона, слишком маленькими головами и ногами, способными сгибаться в четырёх местах. Зато животные, птицы и рыбы на её рисунках казались живыми, настолько точно схватывала она контуры и характерные черты. Всякие немыслимые чудища тоже удавались ей хорошо. Когда-то она даже заняла первое место в конкурсе детских рисунков «Мой Змей-Горыныч».

Сегодня, как назло, работа не спорилась. Может быть, виной тому было яркое солнце.

Задребезжал звонок. Ксюша отложила карандаш и вместе с Пу-сей (та считала своим долгом всякий раз проверять, кто это вдруг заявился) побежала к дверям. Прежде чем открыть, она, конечно, посмотрела в глазок и увидела своего приятеля Петруху, который по обыкновению корчил зверскую рожу. Ксюша засмеялась и, поворачивая ключ, вспомнила день, когда папа ввинтил глазок. Они с Петрухой тогда целый час смотрели через стеклянный кружок друг на друга и так смеялись, что потом у них болели щёки.

– Хай! – сказал Петруха и вошёл. – Как дела?

– Нормально. Рисую.

– A-а… А где твои?

– На работе. А ты не уехал на дачу?

– Неа. Чего там делать? Опять заставят полоть или воду таскать. Скукотища! Мама поехала. Что рисуешь?

– Иллюстрацию к «Собору Парижской богоматери». Задание по живописи.

– А, знаю, мультик такой есть.

– Мультик! Это роман Виктора Гюго. Ты, естественно, не читал…

– Естественно. А почему ты сейчас-то рисуешь? Ещё ведь только июнь, а в школу – в сентябре. Вот какая ты… заучка.

Ксюша терпеть не могла, когда он её так называл.

– А ты-то! Не знаешь, кто такой Гюго! Серость непролазная! Вам что, на лето ничего не задали?

– Задали, конечно. Угадай с трёх раз что.

– Читать жирный список книг, да?

– Угу… Угадай, зачем я пришёл.

– A-а, чтобы я опять рисовала тебе комиксы! Нет уж, второй раз это не пройдёт!

– Ну, Ксюха, ты чего, тогда ведь сделала!

– Тогда ты болел.

– А я и сейчас болен. «Я очень, очень болен. Мне поможет только клубничное варенье».

– Хе! Ты же знаешь, у нас никакого варенья нет, мама его в жизни не варила.

– Если ты нарисуешь мне этого… Дубровского, я принесу тебе банку, не, две банки варенья.

Конечно, варенье Петрухиной мамы – это чудо, а не варенье. Но культурное просвещение важнее!

– Балда! Пушкина читать надо. Для общего развития.

– Бе-бе-бе! – Петруха дёрнул подругу за хвостик. Ксюша терпеть не могла, когда её дергали за хвостик. Детский сад какой-то!

– Это самое… в магазин пойдёшь? Мне тут велели ванилин купить. Ты должна знать, где его продают. Это ведь краска такая, да?

Ксюша рассмеялась.

– Серость беспробудная! Ладно… Всё равно мороженого хочется. Подожди, я только сумку возьму.

На улице было жарко и пыльно. Собаки лежали с высунутыми языками, бабки сидели, сняв шерстяные платки, обмахивались газетами.

Ксюша увидела пустую банку из-под лимонада, кажется, папа его недавно рекламировал, и стала её пинать. Лимонад был ужасный! Ксюша ударила по банке ногой со всей силы, та отлетела и вдруг врезалась в чьи-то остроносые босоножки со стразами. «О, нет!» – подумала Ксюша. Перед ней стоял дракон о трёх головах – Заревская-Пряжкина-Таранова – сокращённо ЗПТ, божьей немилостью в этом году переведённые в 5-й «Б». Они почему-то невзлюбили Ксюшу и постоянно старались ей напакостить.

– Кого я вижу! – очень противным голосом сказала Пряжкина.

– Это же наша Замазка! Со своим женишком. Сладкая парочка! – и они гадко засмеялись.

– Посмотрите, какие у нас модные джинсы! Последний писк! – ядовито заметила Таранова.

Ксюша, делая вид, что никаких ЗПТ не существует, пошла дальше. Петруха весь набычился и покраснел, но тоже молча двинулся следом.

– Предлагаю подарить ей суперстойкую помаду на первое сентября, – вдогонку сказала Заревская.

– Зачем? Она не знает, как ею пользоваться! Ха-ха-ха!!! – и они опять рассмеялись хором, будто по отдельности не умели.

От этого смеха Ксюша съёжилась.

– Замазка!!! Не гуляй допоздна! Мамочка будет нервничать! – неслось вслед.

Врезать бы им как следует! Или пусть на них, как в кино, кто-нибудь выльет ведро помоев. Или нет, лучше так: прямо сейчас во двор въедет на мопеде Владик Антипов, остановится рядом и скажет: «Не хочешь прокатиться?» Ксюша сядет позади него, они рванут с места по двору, чуть не проехавшись по острым носам пряжкинских туфель, а эти мегеры будут стоять, раскрыв рты, и ужасно, ужасно завидовать, потому что они все только о том и мечтают, чтобы потанцевать с Владиком на школьной дискотеке…

Обо всём этом думала Ксюша. На глазах выступили проклятые слёзы. Петруха тоже был мрачнее тучи.

– Наплюй, – буркнул он, наконец.

– Угу, – рассеянно ответила Ксюша.

Они шли молча ещё некоторое время, и Ксюше вспомнились гадости, про которые она уже успела забыть. История с дневником… О, какие дуры! Нет, сама хороша, зачем притащила его в школу. Все смеялись, и Владик тоже. Небось, загордился, что она такое о нём написала. А паук, которого они подсунули ей в пенал… Господи, как она визжала! Бррр, лучше и не вспоминать.

Тем временем ребята подошли к магазину. Петруха угостил Ксюшу мороженым, настроение у обоих сразу улучшилось. Ксюша выбрала своё любимое, ванильное, и сказала:

– Ты никогда не думал, почему оно называется «Ванильное»? Там твой ванилин. Это такой порошок, его кладут в десерты, чтобы они вкусно пахли и вообще становились лучше. Его продают там же, где и перец.

– Класс! Никогда бы не подумал. Какая ты умная!

Настроение у Ксюши снова стало хорошим.

– Я это знаю, потому что это моё любимое мороженое.

– А моё – «Сахарная трубочка».

– Прямо не верится, что его делают из молока. Ненавижу его.

– Молоко нормальное, если в нём пенки нет.

– Пенка! Гадость!

С пакетиком ванилина друзья поспешили обратно, и, не сговариваясь, пошли кружным путём. Снова встретиться с ЗПТ совсем не хотелось.

После прогулки Петруха поднялся к себе на второй этаж, напоследок дёрнув Ксюшу за хвостик. Ксюша обозвала его балдой и тоже пошла домой, на два этажа выше, где обнаружила папу, валявшегося на диване с таким видом, словно он целый день ел одни молочные пенки.

– Привет, пап!

– Привет, Кузя. Где была?

– В магазине. С Петрухой. А ты чего лежишь?

– И не спрашивай.

Ксюша знала, что на самом деле это означало «Ну спроси же меня скорее, что случилось!!!»

– Папочка, что случилось?

– Кузя, твой отец – бездарь.

– Ну вот, опять…

– Я объелся этим китайским пюре, но в голове ни одной мысли кроме: «Просто добавь воды!» А это уже было!

– А может, придумать что-нибудь про маму: вот она пишет диссертацию, ей готовить некогда, она раз – и съела пюре. И сразу всё дописала.

Папа нахмурил лоб. Потом сел и сказал:

– Гениально! Это не будет продукт для домохозяек! Долой кухонное рабство! – крикнул папа, просияв, и Пуся, вышедшая на Ксюшин голос, шарахнулась. – Посмотрим, посмотрим…

Секундой позже из кабинета донеслось стрекотание папиного ноутбука.

Вечером пришла усталая мама. Почти сутки она была на ногах. Накануне открытия выставки всю ночь вешали картины, многие из которых доставили из других городов в последний момент. Но глаза у мамы сияли. Несмотря на лето и субботу, на открытие пришло довольно много народу. Знакомая журналистка Окладная даже сделала целый сюжет.

Семья собралась на кухне. Все делились новостями за день.

– На выставке был тот искусствовед из «Анонса», Марк Оправа, – рассказывала мама, – долго ходил по залам с блокнотом, значит, можно ожидать какого-нибудь опуса. Надеюсь, понятного.

– Мам, я хочу на эту выставку. И Петруху возьму. А то он такая непролазная серость. Надо ему культурно просветиться.

– Хорошо. Давайте завтра. И обрати внимание на небольшую картину из города Т. «Гибель Парадиза». Художник неизвестен. Когда распаковывали, я даже развеселилась. Этакая сатира. Пётр Первый висит на шпиле Петропавловки, болтает ногами, а весь город погружается под воду.

– Что же тут смешного? – удивился папа.

– Милый, рисовали питерские наводнения многие, и очень выразительно. А тут почти шарж. Во всяком случае, есть ирония. Думаю, что и в музей-то картина попала только после революции. А ещё внизу картины стихи странные, зловещие какие-то. Ну а ты как, заяц? – мама обняла Ксюшу.

– Музы покинули меня…

– Зато моя Муза-Пуза пришла вовремя, – сказал папа и кивнул на Ксюшу. – Она мне такую идею хорошую подала. Может, всё-таки пойдёт по моим стопам.

Это была любимая тема разговоров папы с мамой: по чьим стопам пойдёт Ксюша. Хотя обоим уже было понятно, что ни те, ни другие стопы её не привлекают.

Ночью Ксюше не спалось. Возможно потому, что это была самая длинная и самая белая ночь в году. Пришла Пуся и долго топталась на одеяле, мурлыча. А потом устроила генеральное умывание с чмоканьем. Поворочавшись с полчаса, Ксюша всё-таки задремала.

…За окном что-то зашуршало. Ксюша села на кровати. Да нет, никакой кровати и в помине не было. Вокруг плескалась вода. «Как вода попала на четвёртый этаж?» – подумала Ксюша и встала. Холодно. Вдруг Ксюша увидела, что над столом поднялся карандаш и полетел прямо на неё. Она отскочила. Карандаш, острый, как осиное жало, развернулся и ринулся к ней снова. Из углов послышался шёпот: «Нарисуй! Нарисуй!» Карандаш завис у неё над головой. Она протянула руку, взяла его и зачем-то подошла к окну, хлюпая по воде. Окно вроде бы уже было не окно, а большой прозрачный лист бумаги. И Ксюша стала рисовать, удивляясь неожиданной лёгкости. Но что именно она рисовала? Дерево? Нет! Мачту? Нет, не мачту! Шпиль, а на шпиле – Петруху! Надо же, как похоже он получился, удивилась Ксюша. И ноги смешно болтаются! Только холодно! Вода! Всё выше, выше!!! Наводнение! Надо позвать маму! Мама!!!

…Это был сон! Наверное, повлиял мамин рассказ про картину. Ксюша посмотрела на будильник. Было без пятнадцати три. «Завтра буду как сонная тетеря», – подумала она, вылезла из постели и босиком подошла к столу. Там по-прежнему лежал чистый лист бумаги. Сон навёл её на мысль: «Зачем рисовать людей? Там есть ещё и собор, и всякие чудища – химеры, например. Химер я ещё не рисовала».

Ксюша взяла перо, забралась на стул с ногами и принялась за дело. Силуэт получился на удивление быстро и точно. Вот остроконечные крылья, вот сгорбленная спина, большие лапы с когтями вцепились в каменный карниз… Штрих за штрихом на бумаге проступало довольно страшное существо. Но Ксюша пока не видела, каким оно будет, да и не думала об этом. Вообще ни о чём не думала, просто старательно штриховала. Нарисовала тень под крючковатым носом, обвела злобно поджатые губы, выделила острые скулы… Через несколько минут рисунок был почти готов. Ксюша очнулась и подняла лист над столом. Ещё ни разу в жизни работа не давалась ей так легко. «Неужели это я нарисовала?»

Химера испугала бы любого, даже преподавателя живописи. Ксюша подумала, что она странным образом похожа сразу на всех чудовищ из страшных сказок и фильмов. Но было ещё что-то… Ксюша внимательно вгляделась в рисунок. В сером ночном свете перьевые штрихи словно бы двигались, перетекая друг в друга, как рябь на телевизоре, который забыли выключить…

Ксюша обвела впадины глазниц.

Вдруг ей показалось, что Химера смотрит на неё, хотя сами глаза ещё не были нарисованы. Захотелось бросить рисунок и убежать. «Глупости. За химеру поставят “пять”, надо только закончить. Но это можно и завтра. Это можно и завтра-а-а…» Ксюша сладко зевнула. «Надо поспать. Пуська, подвинься. Какого цвета у химер глаза? Всё. Спать. Завтра-а-а…»

Ксюша повернулась на бок, вытянула ноги, положила руки под щёку.

Что-то чавкнуло. Пуся открыла глаза. Вскочила. Шерсть встала дыбом. Кошка выгнулась дугою и одним прыжком очутилась на столе. Через минуту она уже спала. И не слышала, как деревянную поверхность царапнули когти… Лязгнули зубы…

* * *

– Зайчик, вставай! Если хочешь пойти со мной, у тебя есть полчаса.

Над кроватью склонилась мама.

Ксюша резко встала и почему-то сразу пошла к письменному столу.

– Пуська, ну это же свинство! Где моя химера?

Пуся ничего не ответила и отвернулась.

– Я тебе сто раз говорила не таскать рисунки. Где она? – Ксюша встала на колени и заглянула под стол, потом легла на живот и подползла под свою кровать. Химеры не наблюдалось. Зато Ксюша нашла зеркальце и программу передач на первую неделю мая, покрытую той самой пылью, которая, если оставить её лежать, со временем может стать основанием культурного слоя и впоследствии представлять интерес для археологов.

Нечто подобное любила говорить мама. Со своей диссертацией она так занята, что даже не заставляет Ксюшу мыть пол под кроватью. Куда Пуся могла деть лист бумаги? Между шкафом и столом слишком мало места, а больше и негде искать.

– Пуся! Ну что ты натворила? Я ночью мучилась, я же её уже почти дорисовала, – Ксюше стало до того обидно, что она кинула в Пусю газетой. Пуся чихнула, печально взглянула на письменный стол и удалилась.

Ксюша села на пол и посмотрела в пыльное зеркальце. Ей стало грустно. Сперва ЗПТ, теперь химера… «Невезуха», – подумала она, разглядывая себя. Вот если бы у неё волосы были, как у Заревской. Красивые, блестящие, пышные. А то что это за волосы! Только и остаётся, что хвостик делать с такими волосами. Прямые и растут не пойми как. Глаза, говорят, красивые. А что в них такого? Никто не может решить, какого они цвета. Петруха говорит – зелёные, папа говорит – серые, мама – болотные. Лицо тоже так себе. Почему не как у мамы? Мама – красавица. Может, попросить у неё тени и помаду на первое сентября? «Суперстойкую». Тьфу ты!

Через пятнадцать минут Ксюша, одевшись, умывшись, причесавшись, подтянутая и грустная сидела за кухонным столом. Перед ней стояла тарелка с гречневой кашей быстрого приготовления. Её папа ещё два года назад рекламировал: «Пятеро нас за столом оказалось. С нами у мамы забот полон рот. Но ей на помощь пришла фирма “Парус” – вкусная каша без лишних хлопот!»

Ксюша неохотно водила ложкой в тарелке. Химера пропала! Ну не приснилось же ей это всё, в самом деле. И какие у химер глаза, интересно? Коричневые, как эта каша?

– Зайчик, ты идёшь?

– Ой, мамочка, я же забыла Петрухе позвонить.

– Хорошо. Не торопись. Через час я жду вас обоих у главного входа.

Ксюша стала набирать номер, глядя на красивый настенный календарь, выпущенный специально к юбилею Петербурга. На июньской странице была помещена фотография с видом Адмиралтейства. Нева, два Сторожевых льва, проплывающий «метеор». Радио «Голос Петербурга» сообщило: «Сегодня, двадцать второго июня, в воскресенье, синоптики обещают ясную погоду, без осадков, температура воздуха плюс двадцать два – двадцать четыре градуса».

– Алло! Петруха, привет!