Читать книгу Петр Первый. Император Всероссийский - Анна Романова - Страница 6

Петр рвал и метал. Только что ему донесли о готовящемся заговоре, что повергло его в мощный приступ гнева. Расколотив половину мебели в своем кабинете и искромсав саблей вторую половину, государь ничуть не умерил ярости.

– Казнить всех немедленно!!! – бушевал Петр, срывая тяжелые портьеры с окон. – Выпороть кнутом и голым телом на муравейник! Выжечь глаза каленым железом и бросить в ямы во дворе!

На «сам отрублю всем руки и ноги» перепуганные советчики царя не выдержали и выбежали из кабинета, зная, что обезумевший от гнева Петр вполне может удовлетворить свою жажду крови за их счет. Вдогонку беглецам полетел тяжелый серебряный канделябр, с глухим треском ударившийся о поспешно захлопнутую дверь.

Сквозь красную завесу, застившую его разум, Петр видел ужасные картины. Вот его режут собственные придворные в его собственном кабинете: кровь брызжет из перерезанного горла, глаза медленно тускнеют и стекленеют, а скрюченные пальцы неловко скребут обломанными ногтями окровавленный паркет. Вот его нежно любимую женщину, выволакивают на грязный снег и протыкают живот с еще не рожденным ребенком кривой ржавой саблей. Вот его прежние женщины, любившие в нем только власть и богатство, издевательски смеются над истекающей кровью Екатериной и…

– Петр, открой глаза, – словно луч света в этом кошмарном сумраке, пробивается знакомый голос. Ласковые теплые пальцы гладят царя по волосам, утирают холодный пот с бледного лба, отгоняют ужасные видения.

– Когда я первый раз тебя увидела, – продолжает говорить голос, словно указывая путь к выходу из темноты, – я подумала, что ты, должно быть, очень одинок. А потом ты согрелся и словно оттаял… и так на меня смотрел, что у меня весь вечер ноги подкашивались. Знаешь, любимый, а я до сих пор храню подаренный тобой дукат. И он мне дороже всех бриллиантовых колье на свете…

– Аааа… – вырвался у Петра хриплый стон, и царь, наконец, смог открыть глаза. Он лежал на полу своего кабинета, посреди обломков мебели и обрывков бумаги, а голова его покоилась на коленях Екатерины. Девушка улыбнулась искусанными в кровь губами, крепко поцеловала Петра и только тогда громко разрыдалась. Словно огонь разлился по его жилам, сердце застучало с новой силой, и Петру стало мучительно неловко за испытание, которому он подверг свою любимую.

– Никогда не оставляй меня, слышишь! – лихорадочно шептал он, бережно обнимая всхлипывающую девушку и судорожно зарываясь пальцами в ее густые растрепанные волосы. – Умоляю, ангел мой, никогда не оставляй меня, иначе я сойду с ума…

Внезапно Екатерина отстранилась от груди царя и взглянула ему в глаза взглядом, которого Петр раньше у нее не видел. В нем появилась сталь и непоколебимая решимость, которая странным образом передалась Петру, окончательно изгнав из него остатки паники.

– Я. Никогда. Тебя. Не. Оставлю. Клянусь, – четко проговорила Екатерина. Женщина, у которой чуть не отняли самое дорогое в ее жизни. – Мы найдем заговорщиков и уничтожим их, – сказала она и положила ладонь Петра на свой выпуклый живот. – Никто не посмеет отнять отца у моих детей, – ребенок в ее чреве согласно толкнул Петра ножкой в ладонь.

* * *

Из-за полуприкрытой двери доносились сдавленные крики. Петр, уже почти сутки меривший нервными шагами коридор, остановился и жестом подозвал к себе придворного лекаря.

– Долго еще? – спросил царь, указывая взглядом на дверь.

Лекарь беспомощно оглянулся. Вокруг не было никого, кто сумел бы защитить его от разъяренного государя, а защита пришлась бы кстати, учитывая тот факт, что Екатерина никак не могла разродиться. Измученная девушка упорно сражалась за жизнь ребенка, однако силы ее постепенно таяли, а младенец все не спешил появляться на свет.

– Д-д-да… то есть н-н-нет, – растерянно пролепетал лекарь. – Уже очень, очень скоро…

В этот момент Екатерина вскрикнула особенно отчаянно, и Петр, оттолкнув лекаря, ворвался в комнату, где его любимая металась в постели, как загнанный зверь. Обычно свежее лицо Катерины утратило все краски, мокрые волосы налипли на высокий лоб, а жизнерадостную улыбку сменила гримаса боли и страха. Царь опустился на колени рядом с ней и взял холодную руку девушки в свою большую ладонь.

– Петр, – прошептала Екатерина и содрогнулась всем телом. – Петр, умоляю, сделай же что-нибудь…

Повитухи, стоявшие у кровати роженицы, съежились под уничтожающим взглядом Петра и беспомощно отвели глаза.

– Если с ребенком или матерью что-то случится, – сказал Петр, чеканя каждое слово, – я вас на куски поразрываю.

Всплеснув руками, повитухи бросились царю в ноги, наперебой умоляя о прощении, как вдруг в комнату вошел Меншиков в сопровождении худого долговязого человека с кожаным саквояжем.

– Простите, государь, – торопливо проговорил князь, старательно отводя глаза от Екатерины, лежавшей в одной ночной рубашке, прилипшей к телу. – Я привез вам своего лекаря, он учился за границей и довольно сведущ в родовспоможении.

Человек с саквояжем поклонился Петру и испросил дозволения осмотреть роженицу. Петр с Меншиковым вышли из комнаты.

– Что, Сашка, – устало спросил царь, в упор разглядывая фаворита, – соскучился, небось, по своей Марте?

Меншиков не торопился с ответом, рассматривая в стрельчатом окне лиловое закатное небо с розовыми шапками облаков. После отъезда Марты его дом словно опустел. Князь постоянно срывался на слуг, придирался по мелочам, нескольких даже лично выпорол кнутом – тоска душила его змеей. Сплетни, доносившиеся из дворца, тоже не приносили Александру облегчения, ведь они только подтверждали, что Марта-Екатерина счастлива с царем, а тот вообще голову потерял и носится с бывшей поломойкой, как с писаной торбой.

– Нет, государь, не соскучился, – утаил правду Меншиков, справедливо рассудив, что не стоит раздражать Петра, у которого под глазами залегли синие круги от переживаний за любовницу. – Просто был недалеко, узнал, что ваш лекарь не справляется, и срочно велел вызвать своего, – пожал князь плечами и выдавил из себя ободряющую улыбку.

– Ну-ну, Алексашка, – пробормотал Петр и похлопал Меншикова по плечу, – в любом случае, спасибо за подмогу. Но ежели лекарь твой тоже не справится, отправлю всех вас на кол и только потом разберусь, кто был виноват.

Меншиков покрылся холодной испариной и впился пальцами в подоконник. На лице царя было написано страшное равнодушие к его, Сашкиной, судьбе, и уже не впервые князь сильно пожалел, что не спрятал тогда Марту в самом глубоком погребе своего имения. В этот момент в комнате закричал ребенок.