Читать книгу Одна среди людей - Анна Сахновская - Страница 9

Туман забвения, в котором я дрейфовала около ста лет, рассеялся. Узнав новость о грядущем солнечном затмении в Москве, я ожила. Неужели это произойдет снова? Я словно родилась заново. Прежде со мной ничего подобного не бывало. Увидеть затмение в Москве превратилось в навязчивую идею уже давно. Казалось, этого никогда больше не случится и моя жизнь или, вернее, существование так и останется бесцельным. Когда-то давно я уже наблюдала его, именно там, в Москве, среди берез и белых стен, в кругу близких по духу людей. А теперь я совсем одна, и пусть в этот раз я стану наблюдать затмение в полном одиночестве, но зато оно подарит… должно подарить… я в это верю, то, чего мне так не доставало все эти годы. Что ж, как говорят в России, клин клином вышибают. Возможно, повторение прошлого опыта поможет вернуться на круги своя. И какое совпадение: я скоро увольняюсь и уже ищу работу в Москве.

Губы сложились в улыбку. Мысленно я прыгала, визжа от радости, и впервые за последние сто лет выпила в состоянии веселья, а не от скуки, пытаясь победить депрессию.

В тот же день я сдула пыль с книг по русскому языку и решилась освежить в памяти его нюансы. Хоть я и старалась не забывать родную речь, читать книги, смотреть фильмы и слушать песни, что стало возможно с развитием интернета, но язык давался с трудом. Орфография сильно изменилась, да и лексика тоже. Мой разговорный русский сильно хромал. Я не посещала Россию с 1918 года. В условиях железного занавеса спасали русские землячества. Но и там язык окостенел, был не живым, вдали от родины превратившись в своего рода суржик – смесь литературного высокого штиля с местными языками. Эмигранты смешивали русский с языками романской группы, и давалось им это весьма и весьма легко, учитывая, что дворянство, которое уехало из России, было в высшей степени образованным.

Странно, но воспоминания о прошлом вдруг нахлынули, разрушив нежданную радость от новости о приближающемся затмении.

Помню, в 30-х годах я читала газету, где при написании текстов использовали старые нормы орфографии. Бежавшее от большевиков дворянство строило собственный мирок, убегая все дальше не только от родины, но и от реальности бытия. Царство надежд и ностальгии среди стареющих дворянок пришлось мне по вкусу. Русская богема разделилась на два лагеря. Одни держались особняком и вели себя, как истинные патриоты, другие же сливались с местными и не желали общаться с русской диаспорой. Именно со второй группой я и связала свою жизнь после побега из России, охваченной красным пожаром. Хотя все равно: от себя и своих корней не уйдешь, но на время забыться, раствориться в праздной жизни Парижа или Берлина, сбежать от насущных проблем хотелось многим.

Свою истинную историю я научилась прятать, слагая легенды одна краше другой. Для общества русских эмигрантов я была девочкой-сиротой, лишившейся семьи во время налета обезумевшего отребья. Чудом осталась жива. Играла в саду. Заслышав выстрелы, укрылась в кустах, а потом нашла приют в храме – оставаться там долго было нельзя, священников убивали так же жестоко, как и дворян. После, благодаря другу семьи, который меня вовремя отыскал и спас, мне с группой проверенных людей помогли перебраться вначале в Германию, а потом и во Францию, где я растрачивала молодые годы, работая музой для поэтов-эмигрантов, а в качестве хобби подрабатывая стенографисткой. Именно так, а не иначе… Мне верили все, без исключения. Я стала всеобщей любимицей.

За столько лет, проведенных на Земле, я превратилась в истинного космополита. Хоть я и родилась в Москве, но уже не считала себя русской, а если и считала, то лишь в глубине души. Язык развивался, города строились, менялась и я, понимая, что в новой России уже чужая. Разрыв поколений между мной и современными людьми казался столь огромным, что принять меня в свою компанию россияне наших дней вряд ли бы отважились, знай они, сколько мне лет на самом деле. Можно ли считать себя русской, если в России меня воспринимали как иностранку? А среди эмиграции я легко затерялась, смешивая в суржике два-три языка, но и в этой среде Малой России я порой чувствовала себя лишней, когда начинались разговоры о судьбе нашей родины. Моя Россия давно исчезла, и то новое, гигантское государство, то Империя, то Советский Союз, то Российская Федерация, не имело ко мне уже никакого отношения. Годы, проведенные за границей, новые языки, иная культура, образ жизни – все изменило меня, и оставило прежней одновременно, но помогло понять одну вещь: русских, до мозга костей дворян, убивали бессилие и потеря основ, которые раньше казались совершенно незыблемыми. Кого-то спасала вера в Бога, кто-то пытался найти родственников царя и верил, что монархия однажды вернется в Россию, а кто-то брал оружие и воевал на стороне фашистов, борясь с ненавистным красным режимом.

В мире кипели страсти, а я наслаждалась одиночеством, старалась не замечать изменений ни в политике, ни в экономике. Мне было все равно. Даже если мировая война уничтожит всех людей на свете, я все равно останусь, ведь я бессмертная.

Порой мне казалось, что бессмертие – спасение человечества от полного уничтожения. Да, когда-нибудь мы начнем все сначала, с пещер и охоты, кочевого образа жизни и диких верований в богов солнца и ветра, но мы возродимся. А я порой ощущала себя всего лишь машиной для рождения детей. Сколько их у меня было? Однажды я сбилась со счета и зареклась, что детей у меня никогда больше не будет. Тяжело видеть, как они старились и умирали. Позже я уж и не наблюдала за их судьбами. Чтобы не мучить себя, сбегала, оставляя отца с малюткой, или определяла ребенка в приют.

А сейчас все опять изменилось. Отбросив воспоминания, я обнаружила на календаре 2013 год. Я жила в Сингапуре. Работа отвлекала от депрессий, хотя алкоголь тоже помогал. Мое преимущество перед смертными в том, что я не умирала от передозировок и цирроза печени. Удачно сложилось, не правда ли? Если алкоголику сказать: «Пей сколько хочешь, алкоголь не убьет тебя», вначале он и вправду будет пить до белой горячки, до потери памяти, до изнеможения. Но однажды все это закончится. Однажды он проснется и не сможет вспомнить даже своего имени, даты, он просто потеряет себя. Быть постоянно живым, пьяным и полностью отрешенным от мира не выйдет даже у бессмертных. И со мной произошло именно это. Не смогла. Каждый раз, вынырнув из дурманящей пелены алкоголя, я смотрела в зеркало, а оттуда на меня взирала все та же юная, одинокая, никому не нужная, забытая, проклятая всеми прекрасная молодая женщина. Неужели это я? Сколько бы ни было выпито, убежать от себя самой не получалось. Я могла проснуться и не помнить, с кем спала эту ночь, в каком городе и стране находилась, какой нынче год. Как-то раз, кстати, совсем недавно (по человеческим меркам лет двадцать назад), я обнаружила, что из моей памяти стерлось целых десять последних лет. Что я делала все это время? Спала? Пребывала в постоянном запое? Скорее всего, и то и другое. Я жила в притоне и платила натурой за еду и выпивку. От заболеваний, передающихся половым путем, смерть мне не грозила. Кажется, ничто на свете не способно меня убить.

Как странно устроен мир. Тысячи людей умирали от алкоголя и наркотиков, от рака и СПИДа. А что я? Вливая в себя все прелести XX века с ЛСД, героином, беспорядочными сексуальными контактами и декалитрами алкоголя – я не могла умереть, хотя иногда желала смерти. Я испробовала все способы – от банального повешения до самосожжения, от вскрытия вен до заражения СПИДом. Итог: на улице 2013 год от Рождества Христова; я работаю маркетологом в Сингапуре и нервно ищу работу в Москве, наивно полагая, что солнечное затмение вновь сделает меня смертной.

Уже давно моя жизнь, а точнее, жалкое земное существование превратилось в погоню за смертью. Только вот ныне эта погоня стала понятием абстрактным. В глубине души я боялась смерти, хотя знала, что бессмертна. За те долгие пятьсот лет, что я скитаюсь по планете, со мной происходило много всякого, в том числе и смерть, иногда случайная, иногда на грани суицида. Но я воскресала вновь и вновь, чтобы каждый раз сыграть новую роль. То я была женой, то – любовницей, то – падшей женщиной, то – бродяжкой. Скучно до смерти…

Мой организм забавная штуковина. Всякий раз он позволяет «умереть», и всегда кажется, что это конец. Но нет. Если я заражалась какой-то болезнью, все симптомы заболевания начинали проявляться, как у обычного человека. Зная особенности своего организма, я уходила подальше в лес, чтобы никому не мешать и, проходя тропой Лазаря, не пугать добропорядочных граждан.

В тот момент, когда у обычного человека наступила бы смерть, я просто проваливалась в глубокий, летаргический сон на несколько дней. За это время организм полностью восстанавливался, убирая все лишнее или, наоборот, наращивая недостающее. То есть, если я «умерла» от чумы, сифилиса, СПИДа, лихорадки Эбола, то во время сна все, что послужило его причиной (бактерии, вирусы), самоуничтожалось, организм сам запускал сердце, и я вновь чувствовала себя превосходно. Если меня переехала машина, мне отрубили голову, я порезала себе вены или меня сожгли на костре – сценарий возвращения к жизни был примерно такой же. Я, видимо, тоже впадала в сон, но на этот раз внетелесный, потому что часто от тела мало что оставалось. Мои останки практически сразу начинали самовосстанавливаться. Кости срастались, обрастали мышцами, сухожилиями, кожей, недостающие части тела вырастали вновь (даже голова), пепел соединялся, становясь постепенно скелетом. Ну а после скелет обрастал всем необходимым.

Однако самое неожиданное оставалось на десерт. Воскрешение. По неизвестным мне причинам новое тело перемещалось, и я оживала в совершенно другом месте, тогда как на смертном одре оставались уже чужие останки, что когда-то были мною одухотворены. Неведомая сила каждый раз переносила меня или в чащу, или в заброшенный дом, или в другое труднодоступное для большинства людей место. Одним словом, она спасала меня от нежданного погребения «заживо» или заточения в темницу. Таким образом, я всегда оказывалась неуязвимой для преследователей и недоброжелателей, коих за долгую жизнь повстречала немало. Я удивлялась, насколько до мелочей было продумано мое бессмертие. Будто предвидя все перипетии от невозможности умереть, невидимый инженер составил идеальную схему вечного существования, позволяющую легко уходить от любых неприятностей и, главное, оставаться безнаказанной. Не беда, что меня похоронили – в гробу я все равно не останусь, не беда, что заперли в кандалы и пытали до смерти – «побег» из самых закрытых подземелий уже обеспечен.

С другой стороны, воскрешение в совершенно незнакомом месте поначалу обескураживало, и я не сразу поняла всю мудрость и великое спасение стоящего за перемещением. В новом месте легче начать новую жизнь с той же самой внешностью, хоть и будет поначалу тяжело, особенно если это другая страна. Так продолжалось до поры до времени, пока технический прогресс буксовал. Но в XX веке мое положение значительно ухудшилось.

Как я ни старалась, неординарные особенности моего организма не могли остаться незамеченными. Я стала объектом охоты спецслужб самых разных стран мира. Конечно, меня поймали, провели не один опыт, но никто из «высоколобых» вояк так и не смог объяснить мой феномен. Они убивали меня изощренными способами: морили голодом, жаждой, не давали спать, пытали, били током, вешали и оставляли на несколько дней, думая, что таким образом процесс воскрешения в новом теле не сможет начаться. Да, они уже знали, что я могла «сбегать», когда начали принудительно исследовать. Но ни один их метод не срабатывал, и они находили меня вновь. Витки смертей и воскрешений продолжались. Спецслужбы уже заранее готовились меня искать после очередной смерти и впоследствии намеренно умерщвляли, чтобы понять логику в расположении мест моих воскрешений. Удалось ли им это сделать или нет, мне неизвестно. Однако в итоге перед исследователями встал резонный вопрос: а что со мной делать?

Думал ли кто-то из этих толстокожих мужчин и женщин обо мне, о моих чувствах и о том, что ради всего человечества мне приходилось переживать, постоянно умирая? Вряд ли. Единственное, что не позволило сойти с ума от бесконечных смертей, – это уверенность в скорейшем воскрешении и вера в то, что все рано или поздно кончается… кроме жизни, даже если для живых я мертва. Мое прошлое, в котором были увлечения разными религиями, давало психологическую устойчивость, не позволяя пасть, превратившись в лакомый кусочек для сильных мира сего. В конце концов очередное поколение агентов спецслужб (они менялись всякий раз при смене руководства) сдалось и предложило мне выбор: либо я остаюсь жить в лаборатории на секретном объекте, где меня обеспечат всем необходимым для полноценной жизни, в той мере, в какой спецслужбы ее себе представляли, либо я покидаю лабораторию, мне делают паспорта, обновляют их по мере необходимости и не вмешиваются явно в мою жизнь, но слежка за мной будет постоянной, и в случае необходимости я в любой момент должна быть готовой сдать анализы или лечь в клинику. А плата за такую свободу – работа на спецслужбы. При выборе второго варианта мне предложили в добровольно-принудительном порядке подписать бумагу о неразглашении своей тайны. Это означало, что я никому и никогда не должна демонстрировать собственное бессмертие. Мотивировка вполне логичная – чтобы не дать использовать мой потенциал во вред человечеству.

Какое-то время я жила в лаборатории, но потом не вынесла однообразия и попросилась в мир людей. И если раньше я жила сама по себе, перебежками спасаясь от разъяренной толпы, взбешенных любовников и охотников на ведьм, то теперь я просто стала объектом постоянного наблюдения и не могла никуда скрыться. Спецслужбы XX, а теперь и XXI века действительно не вмешивались в мою «жизнь», спокойно позволяя продавать тело за бутылку джина. Бывало, спасали после ненужных мне похорон, и я просыпалась в лаборатории, а потом снова «шла в народ», пытаясь хоть как-то себя развлечь. Работать на спецслужбы тоже приходилось. Идеальная шахидка многократного использования. Но вспоминать об этой стороне жизни совсем не хотелось. Я предпочитала смотреть на себя, как на «обычную» женщину.

В соответствии с паспортом, который был сейчас на руках, меня звали Sophia Katherine Stokes, и я являлась гражданкой Новой Зеландии. Выбор имени был легким. Наверно, это единственное, с чем было меньше всего проблем – мое имя при рождении Софья, маму звали Екатерина, а фамилия Пожарская. Все остальное в паспорте было ложью. Осознавая, что моя внешность позволяла ходить с этим паспортом еще лет десять-двенадцать, я, не теряя времени, поступила в университет, стала дипломированным рекламщиком и начала карьеру в Силиконовой долине, потом перебралась в Париж, а оттуда махнула в Сингапур. Для меня этот виток стал попыткой развлечься на фоне алкогольного угара.

Возвращение в Москву представлялось самым волнительным событием за последнее столетие. Но оно того стоило.