Читать книгу Игрушки дома Баллантайн - Анна Семироль - Страница 5

– Дамы и господа, монорельс следует до станции Канви-парк, – объявляет приятный женский голос из динамиков, и вагон, дрогнув, плывет дальше мимо домов.

Пятый час пути с одного края города на другой. Два часа между пересадками с поезда на поезд. Усталый Брендон исподтишка рассматривает попутчиков. Двое молодых мужчин в высоких цилиндрах читают свежие газеты. Полная дама в старомодном чепце комкает в руках черную шаль. Группа из пяти студентов – что-то бурно обсуждают, смеются. Девушка лет семнадцати с этюдником через плечо. Пожилой джентльмен в сопровождении девочки-подростка; они говорят между собой на амслене, и Брендон думает, что девочка – перерожденная. Но подходит кондуктор, спрашивает у них билет, и девочка что-то отвечает, протягивая два маленьких картонных прямоугольника.

Монорельс, покачиваясь, скользит над улицами на уровне третьих этажей, и Брендон успевает увидеть фрагменты чьих-то жизней. Старушку, поливающую цветы на подоконнике. Усатого мужчину, бреющегося у окна перед зеркалом. Седого музыканта со скрипкой в длинных тонких руках, играющего на балконе. Кошек и голубей на крышах. Дважды среди облаков мелькает громада дирижабля.

«Выполнишь приказ – немедленно возвращайся, – велел Байрон. И добавил: – Только попробуй не подчиниться. Пытка электричеством покажется тебе лаской, мой ангел».

Поезд останавливается, голос в динамиках объявляет конечную станцию. Юноша в форме рядового императорских войск с ранцем за спиной и винтовкой через плечо покидает вагон последним. Пересекает посадочную платформу, слегка прихрамывая, и исчезает в людском водовороте на Брикс-авеню.

Размеренные шаги гулко отдаются по мостовой, и Брендону кажется, что внутри него стучит сердце города. Гигантское сердце Нью-Кройдона, часть которого – он сам. Город живет. Зеленщик на перекрестке громко хвалит лучший салат и свежайшие яблоки. Кукла-швейцар приветливо улыбается, распахивая дверь ресторана перед костлявой дамой в платье с открытой спиной. Мальчишка-сапожник натирает ваксой туфли джентльмена в строгом костюме и насвистывает. Его клиент смотрит на часы и чему-то улыбается.

«Ты это сделаешь, Брендон. Ты же любишь меня. Я в тебе не сомневаюсь».

Стайка детишек на углу Брикс-авеню и Авер-Кросс приманивает голубей хлебными крошками. Сизари опасливо хлопают крыльями, вытягивают шеи, торопливо хватая корм. Мальчуган лет пяти в заношенной кепке то ли отца, то ли старшего брата с воплем прыгает и пытается поймать птицу. Голуби взмывают в небо, дети хохочут. Когда Брендон проходит мимо них, мальчик лет десяти вытягивается в струнку и отдает ему честь.

У Брендона нет сил даже на улыбку. И видеть играющих на улице детей ему больно. Ему безумно хочется повернуть назад, добраться до дома, а там пусть хоть что творит чертов Байрон, лишь бы…

Приказ отдан Баллантайном. И нет возможности уклониться, не выполнить. Такие приказы не обсуждаются.

«Ты сможешь, мой ангел. Моя воля сделает это за тебя. Ты – лишь орудие».

Он проходит вдоль длинного промышленного здания на Уинсор-стрит, видит указатель на Фарбиан-стрит. «Тридцать шестой дом, – услужливо шепчет память. – Третий этаж, комната справа». Грохочет над головой монорельс. «Видно ли ее окно из вагона?» – думает Брендон и отгоняет эту мысль.

Дом номер тридцать шесть похож на сотни других домов Нью-Кройдона. Трехэтажное строение, втиснутое между заводской оградой и лавкой сапожника. Стены, покрашенные грязно-желтым. Горшки с геранью в подвесных ящиках на окнах. На ступеньках подъезда умывается пестрая кошка. Намывает гостей.

Брендон останавливается. Сердце города гремит в висках, голова раскалывается от боли. Ребенок. Там ребенок. Девочка. Уходи, Брендон. Возвращайся к Байрону, и пусть лучше он тебя убьет.

«Ты не можешь меня ослушаться, мой ангел. Иди».

Он поднимается по ступенькам, открывает дверь подъезда.

«Пожалуйста, пусть их не будет дома! Господи, если ты есть – пожалуйста!» – шепчет Брендон одними губами.

Он медленно идет по лестнице на третий этаж, и деревянные ступени едва слышно поскрипывают, пружиня под его ногами. Перед дверью Брендон останавливается. В круглом оконце под крышей сияет солнце, заливая лестничную площадку янтарным закатным светом. Ладонь, обтянутая белой перчаткой, несколько раз бьет по двери.

– Открыто! – откликается звонкий женский голос, и Брендон слышит топот бегущих детских ножек.

Дверь открывается, и сердце города замирает. Брендон делает шаг через порог.

Он помнит женщину, что стоит перед ним. Помнит обращенный к нему умоляющий взгляд. Шелковые шнуры, впившиеся в побелевшую плоть. Лезвие ножа, пляшущее вдоль ребра.

– Кто вы? – удивленно спрашивает Хлоя.

«Бегите…» – беззвучно шепчут губы Брендона.

Она узнаёт его. Отливает от щек краска, зрачки от ужаса становятся огромными, женщина давится собственным криком, отшатывается назад. Туда, где выглядывает из комнаты любопытная кроха, недавно научившаяся ходить. Брендон смотрит на ребенка и видит свою маленькую Фэй. Белое кружевное платьишко; темные кудри выбились из-под легкой летней шапочки. Девочка мусолит кулачок и изучает Брендона синими, как у матери, глазами.

Шаг. Еще шаг. «Бегите же, гос-с-споди!..» Рука тянет с плеча «Ли-Энфильд», Брендон изо всех сил пытается сжать пальцы в кулак. Отчетливо щелкает затвор.

За плечом Брендона мелькает тень, и тут же на затылок обрушивается удар. Короткая вспышка перед глазами – и темнота. Милосердная и глубокая, как омут.

* * *

Орет ребенок. Орет обиженно, оглушительно, выводя немыслимые для маленьких легких рулады. Каждый вопль кажется гвоздем, забиваемым в черепную коробку. Брендон морщится и открывает глаза.

Он лежит на полу лицом вниз, руки стянуты в локтях и запястьях за спиной. Щиколотки и колени тоже связаны, потому перевернуться на бок не удается. Получается только повернуть голову.

Дитя смолкает, привлеченное его возней. Со своего места Брендону видно угол стоящего на полу манежа, в котором возится девочка, и выход в прихожую.

– Раз Бри затихла, значит, чем-то заинтересовалась, – слышит Брендон женский голос, и кто-то заходит в комнату.

Он не видит, кто это, в поле его зрения попадают только стройные голые ноги в разбитых пыльных ботинках. Ботинки останавливаются в нескольких дюймах от лица Брендона.

– Ну что, рядовой номер семь тысяч двести восемьдесят пять, очухался?

Обладательница антикварной обуви переворачивает Брендона на спину, толкая ногой в плечо. Его взгляд автоматически скользит по ее голеням, коленкам, бедрам. Юбка у дамы настолько пышна и коротка, что Брендон поспешно поднимает глаза к лицу.

И понимает, что перед ним – дочь Байрона Баллантайна.

Ей не больше семнадцати. Русые волосы острижены чуть выше плеч, тонкие руки, украшенные металлическими браслетами, крепко сжимают здоровенную чугунную сковородку. Нос у девчонки чуть вздернутый, мамин, а серые, как сталь, глаза и упрямая линия губ – Байрона. И ухмыляется она как отец – правым углом рта.

– Ма-а-ам! – зовет она, повернувшись к двери. – Иди сюда! Очнулся!

В комнату заходит Хлоя, настороженно смотрит в сторону Брендона и садится на низкий диван рядом с манежем. Дочь Баллантайна присаживается на корточки, откладывает сковороду в сторону и рассматривает Брендона с любопытством.

– А он хорошенький! – хмыкает она и тут же напускает на себя серьезный вид. – Ну что, я говорю, а ты слушаешь и киваешь, соглашаясь?

Брендон соглашается и кивает. Что толку требовать диалога, когда у тебя связаны руки?

– Мама говорит, что ты – отцовский любимчик, да? – Получив утвердительный кивок, она продолжает – нараспев, как отец: – Значит, рядовой, звать тебя Брендон? Так что, сероглазый, будешь разыгрывать дурака и скажешь, что к нам случайно зашел?

Он качает головой. Девушка устраивается рядом с ним по-турецки и продолжает допрос дальше:

– Значит, неслучайно. Что – папаша прислал тебя справиться о мамином здоровье? Я не угадала? Попробую еще раз. – Ее голос звенит от сдерживаемых эмоций, глаза становятся узкими и злыми, как бойницы. – Зачем ты пришел в наш дом с оружием, рядовой? За маленькой Бри? Нет? За мамой? Так значит, я тебе нужна, да?

«Да», – кивает Брендон и тут же получает крепкую, злую пощечину.

– Ну, возьми! На!

Девчонка лупит наотмашь, еще и еще. Вскакивает, с размаху бьет ногой в бок.

– Элизабет, хватит! – не выдерживает Хлоя. – Достаточно! Прекрати!

Дочь не слышит, и Хлоя срывается с места, хватает ее за руки и тащит от Брендона прочь. Девушка плачет, брыкается, потом обнимает мать и тихо хлюпает ей в плечо.

– Он же тебя… и Бри… чуть-чуть бы… Мам…

– Успокойся. Ты успела. Ты пришла вовремя. – Хлоя гладит дочь по голове и смотрит на Брендона с опаской. – Все хорошо, все живы.

Брендон кое-как садится, приваливается к стене. Страшно болит голова, ломит плечи. Он сидит и ждет, пока выплачет свой страх Элизабет Баллантайн.

– Что будем с ним делать? – спрашивает девчонка у матери, успокоившись.

Хлоя вынимает из манежа малышку, приглаживает ей волосы гребнем.

– Отпускать его нельзя, – отвечает она и умолкает.

Элизабет меряет комнату шагами, потом выходит в прихожую и возвращается с винтовкой.

– Ты что! – испуганно ахает Хлоя. – Если кто услышит выстрелы…

– Мам, – голос девушки звучит укоризненно. – Я ж не дура.

Она подходит к Брендону, перехватывает винтовку поудобнее и заносит руку, метя прикладом в висок. Брендон смотрит ей прямо в глаза.

«Давай. Ну, давай же. Бей», – спокойно говорит он про себя.

Элизабет медлит. Опускает руки. Плюет ему в лицо и выбегает из комнаты.

– Сам сдохнет, когда топливо кончится, – слышит Брендон из прихожей.

Ночь Брендон проводит все в том же углу под окном. Хлоя и Элизабет спят вместе на разобранном диване, малютка Бри сладко сопит между ними. Брендон долго возится, пытаясь принять более-менее удобную позу, и засыпает лишь к утру. Ему снится, что вагон монорельса везет его по бесконечному коридору и пункт прибытия все не объявляют и не объявляют…

* * *

Просыпается он от холода: Элизабет открыла окно. Она ходит по комнате в длинной ночной сорочке и убирает в шкаф постельное белье с дивана. Хлои с малюткой дома нет. Брендон пытается подняться, но тело онемело настолько, что он его совсем не чувствует. Заметив, что он проснулся, Элизабет выходит в соседнюю комнату и возвращается уже в юбке, тонкой белой блузе и кожаном корсете, зашнурованном под грудью.

– Что рыпаешься? – сердито бурчит Элизабет. – Поговорить хочешь? А не о чем нам с тобой разговаривать.

Брендон мотает головой, морщится, показывая, что ему не разговор нужен. Девчонка смотрит на него, что-то прикидывая, затем приносит из прихожей винтовку и нож. Быстро перерезает веревки, стягивающие запястья Брендона, и, отпрыгнув на безопасное расстояние, хватается за винтовку. Брендон беззвучно охает, пережидает приступ боли в плечах и, помогая себе руками, садится в углу.

– Отдохнешь, и я тебя опять свяжу.

«Где мать?» – спрашивает Брендон. Плечи ломит, руки плохо слушаются, говорить тяжело.

– Пошла на рынок с Бри. Тебе-то что?

«Когда?» – игнорирует презрительный тон Брендон.

– Вернуться уже должны.

«Элизабет, меня обязательно хватятся. И придут сюда. Скоро. Собери вещи, дождись мать. Бегите отсюда».

– Без тебя догадались, – фыркает она и смотрит в сторону окна: – Вон, идут. Все в порядке.

Внезапно Элизабет меняется в лице. Одновременно с улицы доносится отчаянный детский плач, возбужденные голоса и крик Хлои:

– Пустите-е-е! Люди, помогите же!

– Мамочка… – шепчет Элизабет и, передернув затвор винтовки, бросается к окну.

Брендон понимает, что времени у него нет. Что сейчас девчонка откроет стрельбу по людям Байрона и шансов у нее не останется. Он подкатывается к ней под ноги и резко дергает на себя. Элизабет падает, роняет оружие, визжит и принимается вырываться. Брендон подминает ее под себя, зажимает рот ладонью. «Нет, нет, нет, – повторяет он, надеясь, что девушка умеет читать по губам. – Молчи. Нет. Не поможешь».

Наконец ему удается прижать ее и отшвырнуть винтовку подальше. Девчонка пускает в ход острые коленки и зубы, дерется, как разъяренная тигрица. Брендон дотягивается до ножа, режет веревку на ногах, и в этот момент Элизабет выворачивается из-под него. Она бежит к входной двери… и останавливается в прихожей, словно налетев на невидимую стену. С лестничной площадки доносятся тяжелые шаги и голоса, в дверь что-то глухо ударяет. Элизабет несется обратно, хватает винтовку, закидывает ее на плечо, одним прыжком взмывает на подоконник. Брендон, не раздумывая, следует за ней. Держась одной рукой за раму, девушка резко отталкивается от подоконника и перелетает на пожарную лестницу в двух футах от окна.

Входная дверь трещит под ударами. Не давая себе времени передумать, Брендон прыгает за Элизабет. Единственное, чего он боится сейчас, – что перепуганная девушка доберется до крыши и столкнет его вниз. Но нет: они оба уже на крыше, несутся к противоположному краю. Жесть гремит под ботинками. На краю Элизабет перекидывает ремень винтовки через припаянный к ограждению металлический трос, уходящий косо вниз, оборачивает ремень вокруг запястий, отталкивается от парапета и прыгает. Брендону приходится надеяться только на свои руки. Секунды скольжения, краткое ощущение полета – и ноги снова стоят на земле. И опять Брендон бежит за улепетывающей девицей.

Она ныряет в один закоулок, другой, перескакивает через горы мусора, перелезает через одно ограждение, другое, третье… Еще один поворот – и Элизабет Баллантайн, с грохотом опрокинув мусорный бак, вылетает на улицу. И натыкается на патруль. Полисменам очень интересна растрепанная девушка с «Ли-Энфильдом» через плечо.

– Эй, мисс! – окликает ее один из полицейских.

Элизабет стоит и тяжело дышит. Эта гонка ее вымотала. И, похоже, она ее проиграла.

Брендон, прихрамывая, появляется из переулка, подходит к девушке, бесцеремонно обнимает ее за талию, задирая и без того короткую юбку, и по-хозяйски привлекает к себе. Мягко забирает винтовку, машет полицейским: все в порядке, молодежь развлекается.

– Солдат, шлюхам оружие не доверяй – без яиц оставят! – добродушно гогочет патруль.

Элизабет обмякает, утыкается лбом в его плечо. Брендон ведет ее вниз по улице до ближайшей подворотни. Здесь девушка садится у стены на корточки и с трудом переводит дыхание.

– Что теперь? – безжизненно спрашивает она.

Брендон пожимает плечами.

– Куда забрали маму и Бри?

«Я не знаю».

Элизабет трет глаза тылом кисти, прячет лицо в ладонях.

– Как ты меня убьешь? Задушишь? Сломаешь шею?

Он отступает от нее на шаг, ждет, когда она перестанет прятаться и посмотрит на него.

«Я тебя не трону. Поверь», – говорит он, прекрасно понимая, как глупо выглядят его слова.

– Не тронешь? – переспрашивает она ядовито. – У тебя, рядовой, программу переклинило?

«Я объясню тебе после. Если захочешь. Сейчас нет времени, надо уходить отсюда. И я пойду с тобой».

– С чего это?

Элизабет поднимается, отряхивает юбчонку. Страх ушел, теперь с ней можно говорить.

«Если я вернусь, Байрон найдет способ развязать мне язык. Так или иначе, он узнает, где мы с тобой расстались. Это первое. И второе: девушка с винтовкой вызовет куда больше подозрений, чем девушка с винтовкой и молодым человеком. Ты только что видела сама. – Он медлит, думая, стоит ли это говорить, и все же добавляет: – Я не хочу возвращаться».

– Ты мне не нужен, – отрезает Элизабет и решительно направляется на улицу. Брендон следует за ней.

Больше двух часов они пробираются по трущобам и переулкам Нью-Кройдона. Проходные, задние дворы, закоулки, бастионы промзоны мешаются в голове Брендона, как в калейдоскопе. Он понимает, что выбраться из этого лабиринта ему уже не под силу. Элизабет шагает, не оборачиваясь, ее пышная юбка мелькает впереди, как кроличий хвост. Брендон не сомневается в том, что девчонка прекрасно знает, что он идет за ней, но ничего сделать не может. Или не хочет.

Очередной заваленный мусором проулок выводит их на маленькую замусоренную площадь. Она застроена домами так тесно, что кажется, будто ветхие многоэтажные лачуги держатся друг за друга и лишь потому не рассыпаются. Элизабет заходит в один из домов, на пороге все-таки оборачивается. Похоже, пришли.

Дверь им открывает миловидная пампушка лет сорока со смеющимися глазами и плохо прокрашенной рыжей копной волос.

– Фанни! – жалобно восклицает Элизабет и бросается даме на шею.

– Что такое, девочка моя? – У дамы приятный, чуть хрипловатый голос. – У тебя неприятности? И кто этот парень?

– Люди сенатора забрали маму и Бри, – всхлипывает девушка. – А должны были меня… А этот… Он со мной.

Фанни смеряет Брендона оценивающим взглядом и вздыхает:

– Заходите. Передохнёте у меня, а я пока подумаю, где вас спрятать.

* * *

Выплакавшись, Элизабет Баллантайн засыпает прямо за столом в кухне рыжей Фанни. Хозяйка квартиры смотрит на нее с умилением, потом командует Брендону с нарочитой строгостью:

– Ну, чего ждешь? Или мне ее до кровати нести? Да не бойся, не проснется! С двух рюмок граппы эта девочка будет в отрубе до утра.

Брендон аккуратно подхватывает спящую девушку и переносит в хозяйкину спальню. Там он укладывает ее в постель, разувает, укрывает лоскутным одеялом и тихо возвращается на кухню.

– Давай теперь ты рассказывай, – жуя вот уже четвертый бутерброд, просит Фанни.

Брендон пожимает плечами, показывает Фанни разорванные на ладонях перчатки и жестами просит нитку с иголкой.

– Давай сюда, сама зашью, – усмехается хозяйка. – А ты не увиливай, рассказывай. Я и сама поговорить люблю, но сейчас хочу слушать.

Он долго молчит, наблюдая, как снует туда-сюда стальная игла в умелых руках. Потом все же решается.

«Я не смог ее убить».

Фанни смотрит на него искоса, не отрываясь от штопки.

– Под приказом? – уточняет она.

«Да».

– Мальчик, ты дуришь мне голову, – с укоризной говорит Фанни. – Насколько мне известно, приказа ослушаться невозможно. Вы запрограммированы.

«Все так, но к куклам, которые сделаны для семьи, это меньше относится. У фабричных кукол воля подчинена полностью, у частных присутствует. Но вы правы. Противиться приказу крайне сложно».

– Какие тонкости!

«Я сам это программировал по приказу императора».

– Хитер! А для себя оставил лазейку, да?

«Нет. Просто отданный мне приказ пошел вразрез с… Я не могу убить принадлежащего к роду Баллантайн. Так повелось изначально. Судя по всему, Байрон об этом не знал».

Фанни делает грустное лицо и гладит металлическую руку Брендона.

– Сильно тебя корежило, бедняга?

Брендон усмехается одними губами.

«Нет. Элизабет меня сковородой приложила. Пока лежал без сознания, переключение произошло, видимо».

От хохота Фанни дребезжит стакан в подстаканнике.

– Ну, вы и парочка! Ой, не могу!

«Мы не парочка», – отрезает Брендон и отворачивается.

После заката Фанни будит Элизабет:

– Встаем, спящая красавица, приводим себя в порядок – и со мной на выход!

– Куда? – сонно моргает девчонка. – Зачем?

– Камни лучше всего прятать в мостовой, деревья – в лесу! Рядовой, к тебе это тоже относится.

Фанни долго прихорашивается перед старым мутным зеркалом, напевает что-то веселое. Брендон наблюдает за хозяйкой вполглаза и думает, что он катастрофически отвык от женского общества. Элизабет грызет яблоко и мрачно созерцает дыру в носке башмака. Дождавшись Фанни, они втроем выходят из дома, долго петляют по трущобам и наконец оказываются на хорошо освещенной людной улице, где Фанни ловит такси.

– Обливион-стрит, – говорит она, и Брендон вздрагивает, услышав название улицы.

«Абби», – горько усмехается память. Все возвращается.

Элизабет садится рядом с водителем, Фанни и Брендон располагаются сзади. Между ними завязывается диалог на амслене.

«Один из моих хороших друзей – помощник капитана на трансатлантическом лайнере. Можно попробовать устроить девочку туда».

«У меня есть деньги. Скажите, сколько нужно».

«Мальчик, нужно очень много. Слишком много».

«Столько, сколько помещается в ранце, хватит?»

Брендон коротко кивает на перекинутую через плечо сумку и радуется про себя, что успел пошарить на банковском счету, уходя. У Фанни округляются глаза.

«На это можно корабль купить!»

«Не надо корабль. Нужно сделать так, чтобы Элизабет добралась до Гельвеции. Там ее встретят. Я передам письмо».

Автомобиль едет вдоль берега Северна. Начинается знакомый Брендону район. Вот дом, в котором жила Абби. В окне на первом этаже горит свет. Там давным-давно другая семья. И, скорее всего, уже далеко не первая, сменившая тех, кого помнит Брендон. Мелькают огни. В свете электрических фонарей прогуливаются парочки.

– За поворотом останови, – командует Фанни таксисту.

Они выходят возле четырехэтажного особняка с большими окнами. Здание ярко освещено, из раскрытого окна слышен задорный женский смех. У входа стоит высокий перерожденный в ливрее. Швейцар? Вышибала?

– Фанни, ты гений! – оживляется Элизабет.

Она птицей взлетает по ступенькам и исчезает за дверью. Через мгновение Брендон слышит радостные возгласы. Он вопросительно смотрит на Фанни.

– Бордель, – коротко поясняет она и обворожительно улыбается. – Лучший в городе!

* * *

Хозяйка борделя – Роксана, статная высокая брюнетка лет пятидесяти, размещает Элизабет и Брендона на четвертом этаже в одной из самых отдаленных комнат.

– Чтобы девочки не мешали вам, а вы – им, – подмигивает Роксана. – И в комнате есть люк, ведущий на чердак. Если у моего старого друга Байрона возникнет желание поискать вас здесь, вам будет где укрыться.

Она придерживает Брендона за локоть и тихо добавляет:

– Если хоть что-то плохое случится в этом заведении, я тебя, ангел мой, собственноручно развинчу на детали. Понял, красавчик?

Брендон резко дергает руку, смотрит на Роксану прямо и зло. «Попробуй», – читается в его взгляде.

Оказавшись в комнате, Элизабет первым делом лезет на чердак.

– Ой, тут здорово! Пыль, все загажено голубями, полно всяких сундуков и сломанных кроватей!

Брендон слышит, как стучат по чердачным доскам разбитые ботинки девчонки, потом она сама свешивается из люка вверх тормашками:

– Значит, так. Я сплю на кровати, а ты – где угодно подальше от меня. Можешь тут, если залезешь.

Брендон не удостаивает ее ответом. Он думает о Байроне.

Чего ждать теперь? Люди Баллантайна их с Элизабет не видели. Только слышали, как они удирают. Байрон не знает девушку в лицо – это хорошо. Значит, если их не увидят вдвоем, велика вероятность, что ее не найдут. «Посадить ее на корабль и отправить к Виктории», – думает Брендон. Эта мысль, вернее, возможность ее осуществления, его успокаивает. Фанни обещала договориться на неделе. Значит, надо запастись терпением и ждать.

Могут ли их здесь найти? Вряд ли, если не найдется осведомителя среди здешних завсегдатаев. Судя по всему, Элизабет тут знают, и это немного беспокоит Брендона. Чем она занимается? Сомнительно, что Роксана будет рисковать репутацией заведения из-за смазливой несовершеннолетней девахи. Сутенер Генри говорил, что Хлоя отошла от дел. Но когда? Неужели таскала дочь с собой на «работу»?

«Сама все расскажет, – подумал Брендон. – Торчать тут придется долго, не будет же она все время молчать».

Он ошибается. Элизабет игнорирует его ровно настолько, насколько это возможно. Они почти не разговаривают. Днем девушка отсыпается, зарывшись в подушки, а вечером надевает туфли на высоченном каблуке, укладывает волосы перед зеркалом, облачается в шелковое длинное платье и уходит на первый этаж. Возвращается к утру, пропахшая сигаретным дымом и коньяком, переодевается за ширмой и снова ныряет в кровать. Сны ее беспокойны. Девушка что-то бормочет, иногда плачет. В такие дни Брендон тихо сидит рядом с ней в кресле, обитом дешевым бархатом. Ему кажется, что обязательно произойдет что-то плохое. Будто монстры из снов Элизабет могут выбраться в реальность.

«Элизабет, я волнуюсь, – говорит он ей вечерами. – Нам нельзя показываться чужим. Тебе лучше сидеть здесь, зачем ты уходишь? Куда?»

– Я, в отличие от тебя, работаю, – высокомерно фыркает девушка. – Роксана – не благотворительный фонд, за ее услуги надо платить. Я отрабатываю свою еду и теплую постель.

«Ты… спишь с мужчинами за деньги?» – пытается смягчить вопрос Брендон.

От ее взгляда покраснел бы даже камень.

– Рядовой, мне месяц, как шестнадцать! В таком возрасте если с кем и спят, то по любви. И не все сюда ходят, чтобы… – Она изображает пальцами нечто неприличное и продолжает: – Некоторые тут общаются, слушают музыку. Здесь работает прекрасная виолончелистка Камилла. Кстати, перерожденная. Очень тобой интересовалась.

«Я тут не для того, чтобы амуры крутить», – обиженно отвечает Брендон.

Элизабет смеется, утыкается лицом в подушку, потом выныривает и спрашивает:

– А для чего, рядовой? Что тебя здесь держит?

Он долго молчит. Собраться с силами и сказать правду оказывается нелегко.

«Я переправлю тебя за границу и вернусь к Баллантайну. Если возвращусь раньше, Байрон вытянет из меня всю информацию о том, где ты находишься. А когда ты покинешь Нью-Кройдон, он не сможет тебя достать».

– Он тебя убьет? – спрашивает Элизабет серьезно.

«Думаю, да. Но не сразу».

Она хмурится. Садится в постели, обнимает подушку руками и ногами.

– Никогда не подумала бы, что я это скажу, но… Мне будет тебя жаль.

Брендон делает вид, что пропускает ее слова мимо ушей, и утыкается в газеты, которые Элизабет приносит ему по утрам. На этот раз новости с фронта щедро разбавлены материалами, посвященными предстоящим выборам мэра. Газеты в один голос предрекают сенатору Баллантайну победу. Брендон хмурится.

«Эти люди хоть немного представляют себе, что их ожидает, если Байрон официально займет пост главы города? Ненормальные», – думает он раздраженно. Нью-Кройдон, гигантский город-порт, вторая столица империи, промышленное сердце государства, неужели ты добровольно сдашься тирану? За что, за какие заслуги Байрону такая роскошная игрушка?

Брендон переворачивает страницу – и холодеет. В Солте найден труп маленького ребенка. Девочка с перерезанным горлом, опознать не удалось. Подброшена в мусорный контейнер. Где-то в глубине души тлеет надежда, что это не Бри, но Брендон слишком хорошо знает Байрона. Он складывает газету и, пользуясь тем, что Элизабет ушла позавтракать, прячет ее под матрас на кровати.

Когда девушка возвращается, они одновременно начинают:

«Я тут решил…»

– Послушай, я тут подумала…

И умолкают. Элизабет прыскает в кулачок, Брендон прячет улыбку.

– Что ты решил?

«Сперва ты скажи».

Она подает ему небольшой сверток.

– Вот. Роксана нашла где-то. Посмотри.

Брендон разворачивает пеструю тряпицу. В ладони ему ложится шкатулка, на пол падает маленький ключ. Шкатулка музыкальная, вся состоит из затейливо переплетенных механических деталей, шестеренок, зубчатых колесиков, пружин и рычажков. Гладкая лишь ее крышка, на которой грубо выгравировано имя мастера и штрихами намечен четырехлистник клевера.

– Это мое детство, – с неожиданным теплом говорит Элизабет. – Раньше она пела. Теперь не заводится. Я почему-то решила тебе показать. А то мне кажется, что тебе тут скучно в четырех стенах.

«Спасибо. Я посмотрю. Вряд ли я сумею ее починить, но попробую».

– А что ты собирался мне сказать?

«Я хотел бы сопровождать тебя сегодня вечером. Если твоя работа терпит мое присутствие».

На лице девушки снова появляется отцовская усмешка.

– Так и быть, рядовой. Подержишь свечку!

* * *

В салоне накурено и душно от пряного запаха парфюма, и даже легкий ветерок, гуляющий между распахнутыми окнами, не освежает воздуха. Кокетливо смеются девушки Роксаны, разодетые в вызывающие наряды. Посетители играют в карты, из соседнего зала слышится костяной стук бильярдных шаров, пожилой господин в длиннополом пиджаке обсуждает с Роксаной городские новости. Брендон напряженно вслушивается в их беседу, надеясь, что никто не вспомнит о найденном в Солте теле малышки.

– А я вам говорю, дорогая, что Баллантайну не взять мэрское кресло. Он слишком дорог нашему императору в качестве сенатора.

– Я думаю, сэр, что через каких-то пять дней мы увидим, кто из нас был прав, – уклончиво отвечает Роксана и подливает собеседнику коньяка в бокал. – Скажите, а что вы думаете о строительстве автомобильного завода к северу от города?

– Это хорошее дело, дорогая. Новые рабочие места для людей, а не для проклятых кукол, – с жаром откликается собеседник.

Брендона по щеке слегка похлопывает маленькая, словно у ребенка, ладошка.

– Дружочек, ты как будто не здесь, – капризно восклицает сидящая у него на коленях девушка.

«Прости, Джун, – поспешно отвечает Брендон. – Никак не могу расслабиться с непривычки».

Нежные губы оставляют на его щеке ярко-розовый оттиск помады.

– Не волнуйся, – мурлычет Джун. – Наш диван гостям практически не видно, да и я тебя неплохо прикрываю. Это правда, что перерожденные не умеют целоваться?

Она хитро улыбается и прикусывает нижнюю губу острыми зубками. Брендон вместо ответа кивает и напряженно всматривается в зал. Он не видит Элизабет, и это беспокоит его куда серьезнее, чем собственная безопасность.

Джун осторожно начинает расстегивать на Брендоне рубашку. Он мягко отводит ее руку в сторону.

– Ты меня совсем не хочешь? – шепчет она.

«Совсем», – отрезает Брендон. Он уже мечтает, чтобы девица оставила его в покое и нашла себе кого-нибудь посговорчивей.

– Дружочек, я с тебя денег не возьму, – обиженно говорит девушка. – Ты же гость Роксаны, так что…

«Лучше займись одним из тех, кто приходит сюда целенаправленно за сексом».

Девушка поджимает губы и, шурша платьем, сползает с колен Брендона. Он провожает ее холодной улыбкой и равнодушным взглядом. «Научился», – сказал бы Байрон. Джун уходит, но ее место тут же занимают две другие штатные красотки.

– Скучаешь, милый? – жарко шепчет на ухо блондинка лет двадцати пяти.

Брюнетка-перерожденная просто молча улыбается, садится рядом с Брендоном и жмется к его плечу.

– Ты так нас стесняешься? – хихикает блондинка. – Какой скромный молодой человек!

«Дамы, я очень рад вашему вниманию. Но вынужден вас огорчить: мне не до развлечений», – без улыбки объясняет Брендон.

«У тебя грустные глаза и усталый вид, – жестикулирует брюнетка. – Мы всего лишь хотим помочь».

«Где Элизабет?»

– Ах, вот оно что! – нараспев произносит блондинка. – Мы ждем другую… Жаль, жаль.

«Она придет, не волнуйся. Скорее всего, с кем-то общается. Вон Камилла вышла с виолончелью, Лиззи садится за пианолу. Значит, сейчас и Элси появится», – плавно говорит на амслене брюнетка. Брендон впервые видит куклу, настолько красиво жестикулирующую. Ее руки словно танцуют.

Наконец откидывается край тяжелой бордовой портьеры в углу зала, и появляется Элизабет. На ней длинное бирюзовое платье, бархатные черные перчатки и крохотный сверкающий кулон на цепочке. Обычно растрепанные волосы уложены в аккуратную прическу. Девушка кажется куда старше, чем есть на самом деле.

Лицо Элизабет сосредоточенно и очень серьезно. Она проходит, становится между Лиззи и Камиллой и скользит взглядом по залу, словно ищет кого-то. Лиззи начинает тихонечко наигрывать на пианоле, но Элизабет качает головой, и музыка стихает. Смолкают и разговоры в зале, из соседних комнат подтягиваются люди. Мужчины смотрят на Элизабет с обожанием, девушки улыбаются. Все ждут.

– Так получилось, что сегодня я буду петь не то, что обычно, – негромко говорит Элизабет. – Прошу простить меня за лирическое настроение. Маленькая предыстория. Жила-была девочка, которой когда-то давно мама подарила музыкальную шкатулку. Шкатулка замолчала. Мамы, возможно, у девочки уже нет. Но песня из этой шкатулки живет.

Она оборачивается на виолончелистку, и Камилла берется за смычок. Плавная мелодия постепенно набирает силу, и, словно бутон цветка, распускается нежнейший голос Элизабет:

Os iusti meditabitur sapientiam Et lingua eius loquetur iudicium Beatus vir gui suffert tentationem Quoniam cum probatus fuerit accipiet coronam vitae Quam repromisit Deus diligentibus se Kyrie, Ingis Divine, Eleison O quam sancta, quam serena, quam benigna Quam amoena esse virgo creditur Quam amoena O castitatis lilium…[1]

Брендон ошеломлен. Он завороженно слушает голос невероятной, кристальной чистоты и безмолвно шепчет: «Уста праведника измышляют мудрость, и язык его произносит суд… Блажен человек, переносящий испытания… Испытанный, получит он венец жизни…»

Откуда она знает эту молитву? Кто учил ее латыни? Голос, пробуждающий внутри самое живое, давно забытое, потаенное… Брендон слушает ее и понимает, что ее голос, ее песня его никогда не отпустит. Не покинет. Она станет его сердцем – живым сердцем в давно мертвой груди.

Элизабет поет, и само время замедляет свой ход, чтобы послушать. Чтобы взглянуть из глаз застывших в изумлении людей и кукол на то, как поет в кругу света худенькая девушка в бирюзовом платье. И смолкает за окнами ветер. Стихают все звуки. Лишь едва слышно посвистывает пар в горле перерожденного столетнего мальчишки, впервые увидевшего чудо.

* * *

– Слушай, ты меня пугаешь. Ну, брось уже эту рухлядь, отдохни!

Брендон упрямо качает головой. В сотый раз он перебирает механизм музыкальной шкатулки и все никак не может понять, почему она молчит. Все детали исправны, шестеренки, зубчатые колеса и крошечные штифты подходят друг к другу идеально, но вещица мертва.

– Поспи, а? – почти жалобно просит Элизабет. – Ну нельзя же так…

Стиснуть зубы и в сто первый раз снять крышку. Вынуть сердце шкатулки – цилиндр, потом – стальную гребенку. Прочистить, аккуратно отполировать ветошью. Осмотреть, все ли штифты цилиндра на месте. Брендон уже помнит наизусть, где какой и сколько их всего. Снять одну за другой четыре пружины. Прочистить шкатулку изнутри, еще раз посмотреть, не засорились ли какие детали, нет ли где царапин, сколов. Убедиться, что все в порядке. Прикрыть на несколько секунд глаза. Расслабиться, чтобы не дрожали руки. Плечи устали, пальцы плохо слушаются. Зрение плывет. Хочется швырнуть шкатулку об пол, но Брендон сосредотачивается и бережно-бережно пристраивает все детали обратно. Одну за другой, внимательно проверяя, хорошо ли они подогнаны друг к другу.

Защелкнуть крышку. Вставить в отверстие маленький резной ключ. Повернуть.

Шкатулка мертва.

В сто второй раз снять крышку…

На его запястье ложится ладонь Элизабет. Она берет его руку со шкатулки и отодвигает злосчастный предмет в сторону. Брендон поднимает голову и смотрит девушке в лицо. Элизабет выглядит взволнованной.

– Ну ты что? Третий день с ней возишься, с ума сойти можно… Рядовой, у тебя глаза дурные совсем. Ты что это, а?

«Я хочу, чтобы она звучала. Чтобы жила», – отчаянно жестикулирует Брендон.

– Слушай, ну… Ну это же вещь! Просто вещь.

«Она тебе дорога».

– Дорога, угу. Но я переживу без нее. Или… или ты просто хочешь, чтобы была эта песня?

Он чуть заметно кивает и закрывает глаза. Элизабет с облегчением выдыхает и слегка касается его плеча.

– Я сама тебе спою. Не ломай себя. Ты-то не шкатулка…

«В ней пользы больше».

– Хорош прибедняться! С тобой хоть в карты сыграть можно. Слу-ушай! А давай в карты? – оживляется Элизабет и тут же радостно добавляет: – На раздевание! Давай-давай, не маши на меня руками! Надо встряхнуться.

Она сбрасывает с ног ботинки, запрыгивает на кровать. Раскладывает по сторонам алые и белые подушки, усаживается по-турецки. Шлепает ладонью по шелковому покрывалу:

– Иди сюда! Играем!

Брендон присаживается на край. Элизабет раскидывает по шесть карт и принимается объяснять:

– Так, все просто. Старшая карта бьет младшую, но шестерка бьет туза. Кто в конце игры остается с картами на руках, снимает одну вещь. Обратно отыгрывать тряпки запрещается. Ага?

Брендон пожимает плечами, бросает на центр покрывала трефовую семерку. Элизабет улыбается, приподнимая правый уголок рта, и кидает десятку треф. Бьет.

– И чтобы честно! – со всей серьезностью говорит девушка.

Клонит в сон. Усталость убаюкивает, рассеивает внимание. Первую игру Брендон проигрывает. Элизабет довольно улыбается:

– Рядовой, не спи на посту! И вообще снимай что-нибудь.

На ворох подушек летит левая белая перчатка. Вторую игру проигрывает Элизабет, и вслед за перчаткой отправляется пояс с тяжелой латунной пряжкой. Девчонка надменно фыркает:

– И не думай радоваться! Я сейчас тебя сделаю!

Она откровенно жульничает, подглядывает в карты и бурно радуется, оставив Брендона без второй перчатки и куртки.

– Э-эй! А еще говорят, что новичкам везет! – весело хохочет она.

«Лиз, не наглей, – предупреждает Брендон. – Сама сказала, что играем честно».

– Не называй меня «Лиз», – фыркает Элизабет. – Бесит.

На следующем кругу девчонка расстается с корсетом и притихает. Бьется азартно, стараясь отыграться, но снова проигрывает.

– Отвернись, рядовой, – командует она.

Шелестит, скользя по бедрам, ткань, и юбка Элизабет пополняет копилку проигранного. Девушка натягивает тонкую сорочку чуть ли не до колен.

– Раздавай! И пощады не жди!

Брендон снова раскидывает по шесть карт. Игра начинает захватывать, и двигает им не стремление выиграть, а желание не проиграть. Уступать насмешливым серым глазам совсем не хочется.

– Ха-ха-ха! Я вышла! – бесится девчонка, прыгая на подушках. – Сколько у тебя там осталось? У-у-у, рядовой, это прямо-таки фатальный проигрыш! Мне даже жаль, слушай!

Он пожимает плечами и развязывает шейный платок. Элизабет следит за каждым его движением, как уличная кошка за птахами. В глазах скачут шальные искорки. Пляшут в пальцах карты, тасуется колода. Брендон смотрит на нее и понимает, что пора остановиться.

«Хватит», – говорит он девушке.

Она хохочет:

– Командовать будет тот, кто выиграет! Что, страшно?

Брендон молчит. Потому что она права: ему страшно. Он сам не понимает, чего боится. Уже два дня его не покидает ощущение, что он идет по льду. Лед тонкий, трещит под ногами. И невозможно предсказать, когда он проломится.

Падает на алое покрывало карта.

– Бей, не спи!

Он бросает одну из своих карт – не глядя.

– Рядовой, ну кто так козырями разбрасывается? Тебе крыть больше нечем? Э-эй! – хихикает Элизабет.

«Извини».

Она выигрывает у него рубашку. Пока Брендон выпутывается из рукавов, девушка смотрит на него с напряженным любопытством. И больше не смеется.

– О-ой… – выдает она изумленно. – Как оно… Кто ж тебя так изрезал?

«А чего ты ожидала? – Брендон смотрит на девчонку прямо и зло. – Ящика с проводами? Музыкальной шкатулки?»

– Это не болит? – Элизабет тянется к неровному шву, идущему через весь живот.

Металлическая ладонь, раскрытая, как щит, останавливает ее руку.

«Нет. Играть хотела? Играй».

– А ты не злись! На, сам раздавай!

Она обиженно швыряет ему колоду и садится на свое место среди подушек. Брендон раскидывает по шесть карт, начинается очередной круг игры. Бьются молча и зло, кроя карты, словно парируя удары. Элизабет кусает губу, Брендон смотрит только на ее руки.

Последний ход ее. У нее козырной король, у Брендона – червовая семерка.

– Вот и все, – глухо произносит девушка, глядя в сторону. – Ты проиграл. Раздевайся.

«Зачем тебе это?» – спрашивает он, перехватив наконец ее взгляд. Печальный взгляд победителя.

– Умей проигрывать, – отвечает она со вздохом. – Давай.

Брендон отходит вглубь комнаты, отворачивается от Элизабет. Расстегивает брюки.

Легкие шаги за спиной. Прикосновения горячих ладоней. Пальцы – бесстыжие, нетерпеливые – скользят по бедрам, избегая касаться грани между плотью и металлом. И нет сил противостоять. Это сильнее, чем приказ. Хватит уже, Элси. Пожалуйста, хватит…

– Брендон, – тихо зовет она. – Посмотри же на меня.

Девушка выныривает из-за его плеча и обнимает за шею. Такая теплая сквозь тонкую ткань рубашки… Брендон склоняет голову и прижимается лбом к ее щеке. Элизабет ловит губами его губы. Левый чулок цепляется за механическое колено, рвется так легко. Пуговицы проскальзывают между непослушными пальцами, живая плоть льнет к стальным ладоням.

Страшно. Сладко. И невозможно уже остановиться.

Custodi et serva, Domine…

* * *

Теплое августовское солнце рассеяно бродит по комнате, заглядывая в зеркала, трогая блестящие пуговицы, пряжки на одежде, касаясь стеклянных подвесок в светильниках. Полоска света лежит на щеке Брендона, едва касаясь ресниц. Притворяясь спящим, он уже полчаса наблюдает, как Элизабет греется у открытого окна.

Она сидит на стуле, положив на подоконник ноги и подставив теплым лучам босые пятки. Тихо напевает что-то и красит ногти на руках перламутровым лаком. Солнечная искра сияет в маленьком кулоне на шее Элизабет, отражаясь в латунных пуговицах куртки Брендона. Кроме этой расстегнутой куртки на девушке больше ничего нет, и Брендон с иронией вспоминает кем-то метко сказанное: «Мужская рубашка на женщине – словно флаг победителя над поверженной крепостью». Даже если это куртка, а не рубашка.

С улицы доносятся голоса мальчишек-газетчиков, дребезжание автомобилей по мостовой, нестройное пение гуляк. С реки тянет прохладой. И не хочется ни о чем думать.

– Я чувствую, что ты не спишь, – не оборачиваясь, говорит Элизабет. – Знаешь, чего народ на улице так оживился? Мой папаша выборы проиграл.

Брендон приподнимается на локтях, тая в глазах удивление. Неожиданно. Элизабет оборачивается, услышав скрип кровати.

– Ага, угадала. Не спишь.

«Кто у нас теперь мэр?» – спрашивает Брендон, щурясь от солнечного света.

– Погоди.

Элизабет встает, вывешивается в окно, в чем была, и вопит:

– Э-эй! Кто нами теперь крутит?

Ей отвечают восторженным свистом, кто-то кричит:

– Саймон Крейтон! Спускайся к нам, куколка! Отпразднуем!

Девушка отходит от окна, садится на кровать рядом с Брендоном.

– Слышал? Ты его знаешь?

Он кивает.

– И чего от него ожидать?

Брендон садится, опираясь спиной на подушку, и отвечает:

«Ничего. Скорее всего, кто-то будет через него руководить городом. Как политик он абсолютно никто».

– А с Баллантайном он в каких отношениях?

«Родня по линии матери».

Элизабет молчит, глядя в пол. Брендон надевает перчатки и осторожно проводит пальцами по спине девушки.

– Не трогай, – со вздохом говорит она. – Я думаю. И то, о чем думается, мне не нравится. Оденься пока, не отвлекай.

Брендон пожимает плечами и оставляет девушку в покое. Она хмурится, трет виски ладонями. Встает, сбрасывает куртку, собирает свои раскиданные по полу вещи.

– Чулки в мусор, – с сожалением говорит Элизабет. – А вообще было здорово. И не так страшно, как я думала.

«Погоди. Так ты…» – Брендон замирает, подбирая слова.

– Ну, интересно же было. Мне тут все уши прожужжали, как это необычно – с перерожденными, – улыбается Элизабет, заливаясь краской. – Эй, ты чего?

Брендон одевается, не глядя на нее. И ответить ему нечего. Все и так понятно.

– Брендон? – окликает девушка.

Она подходит к нему, пытается обнять, заглянуть в лицо. Он смотрит поверх ее головы и все сильнее стискивает зубы.

– Ты что, рядовой? Влюбился, что ли? – испуганно спрашивает Элизабет. – Ой, дур-ра-ак…

Она отходит в дальний угол комнаты, быстро надевает рубашку, юбку, застегивает под грудью корсет. Пока ищет ботинок, Брендон перехватает ее руку.

– Ну что? – нервно вскрикивает Элизабет.

Металлические пальцы разжимаются.

«Спросить хотел. Когда отходит твой корабль?»

– Через три недели. Выдержишь?

В ее голосе ему мерещится издевка. Брендон усмехается и отвечает:

«Конечно. В этом заведении мне скучать не дадут».

Элизабет садится в кресло, шнурует ботинки. Бросает на Брендона взгляд, в котором скользит непонятное ему выражение, и быстрым шагом идет к двери. На пороге она останавливается, гордо вскидывает подбородок и заявляет:

– Местные шлюхи обойдутся. Делиться хорошим любовником с другими будет только последняя дура.

* * *

Проходят две недели, кажущиеся Брендону бесконечными.

Газеты смакуют публичное выступление Байрона Баллантайна, в котором он рвет, мечет и обвиняет всех подряд в подтасовке результатов. Новый мэр отвечает ему в весьма ехидной манере. Байрон публикует в газете открытое письмо, где предрекает городскому главе и его соратникам множество неприятностей. Пресса азартно науськивает сенатора и мэра друг на друга. Напряжение в Нью-Кройдоне нарастает. Все ждут вмешательства императора, но тот в длительном отъезде.

Элизабет днем где-то разгуливает, возвращается усталая, затемно. И даже когда работает по ночам, утром уходит снова. Брендон пытается говорить с ней, но всякий раз тщетно.

«Элизабет, зачем? Где ты бываешь? Ты понимаешь, чем все может кончиться?»

Она молчит. День, другой, третий, десятый. Потом не выдерживает и срывается в истерику:

– Ну что ты от меня хочешь? Чтобы я сидела с тобой круглосуточно, как мышь в норе? Это тебе идти некуда, а я мать ищу! И сестру! И я переверну весь Нью-Кройдон, но я их найду, понял, ты! И не смей останавливать меня, не смотри на меня так! Я не могу тут! Не могу!

Он обнимает ее, прижимает к себе, гладит растрепанные грязные волосы, пропахшие угольной пылью и помоями. Она утыкается ему в грудь и ревет так громко и отчаянно, что в комнату заглядывает обеспокоенная Роксана. Она обменивается взглядами с Брендоном, тот сокрушенно качает головой, и Роксана уходит. Ну что они могут сделать…

Постепенно девушка успокаивается и льнет к Брендону то ли в отчаянии, то ли просто в попытке забыться. Исчезает ядовитая и независимая дочь Баллантайна, остается просто Элси – нежная, теплая, уязвимая.

Каждую ночь они занимаются любовью, и Элизабет засыпает в объятьях Брендона, умиротворенная и разомлевшая от ласк. Брендон кладет себе под руку край одеяла, чтобы холодный металл не тревожил спящую девушку. Даже сквозь ткань прикосновение к ней переполняет Брендона нежностью и желанием.

Утром она одевается, и уходит, не сказав ни слова. И так две недели подряд. Потом все меняется в одночасье.

* * *

Ночью Элизабет долго не может заснуть. Тихонечко дремлет, уткнувшись в плечо Брендона, и ей кажется сквозь сон, что она слышит, как стучат два сердца. «Это не часы, – думает она рассеяно. – Это он и я…» Элизабет потягивается, как кошка, прижимается к Брендону животом. Луна выходит из-за облака и заливает комнату молочным рассеянным светом. Девушка приподнимается на локте и долго смотрит перерожденному в лицо.

Он просыпается внезапно, резко садится в постели и сжимает виски ладонями. Страшно болит голова. Хочется кричать. Проходит минута, другая. Испуганная Элизабет обнимает его за плечи, успокаивает, гладит.

– Тише-тише, это сон. Это просто сон тебе приснился, – шепчет она.

Боль накрывает новой волной. Брендон откидывается на подушку, утыкается в нее лицом. Постепенно боль трансформируется в приказ, звучащий в голове голосом Байрона Баллантайна:

«УБИВАЙ. ГОРОД ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ».

– Брендон, ты что?

Элизабет осторожно трясет его за плечо. Он отмахивается от нее, и она отлетает так легко, ударившись о пол обоими коленями. Капают слезы … Металлическая рука хватает ее за волосы, девушка в ужасе визжит, как подстреленный заяц.

Боль бьет в виски молотом, крушит волю, ломает сопротивление.

– Брендон, не-е-е-е-ет!!!

Он разжимает пальцы, девчонка падает, поднимается и бросается к нему с перекошенным от страха лицом.

– Не надо! Это же я! Брендон, не надо!

Элизабет обнимает его за плечи, плачет, он отталкивает ее руки. Больно. Приказы не обсуждают. Как объяснить ей…

– Я прошу тебя, не пугай меня так! – умоляет она, виснет на его локте.

Он качает головой, пытается стряхнуть Элизабет, но девчонка цепкая, как клещ.

– Брендон, смотри на меня! – орет она, размазывая слезы по лицу. – Не смей! Мне больно, прекрати!!!

Она Баллантайн. И это ее приказ.

«Говори, – просит он ее одними губами. – Говори со мной».

Девушка обхватывает его за плечи так, что он не может поднять рук. Смыкает пальцы в замок. Оба падают на пол. Элизабет срывает с кресла покрывало, набрасывает его на себя и Брендона, пеленает обоих алым шелком. Боль становится тише, отступает, скалясь и огрызаясь.

– Ты же не убьешь меня… Ты же меня слышишь… – всхлипывает Элизабет, дрожа.

Он кивает и пытается улыбнуться.

«Говори…»

Девушка понемногу разжимает руки, не сводя с Брендона перепуганных глаз.

– Я сейчас отойду, мы с тобой оденемся, и ты расскажешь, что слу…

Она замирает, не окончив фразу. Этажом ниже слышатся дикий визг, крики, мольбы о помощи. Девушка выпутывается из покрывала, быстро набрасывает на себя сорочку, помогает Брендону подняться.

Снова накатывает боль. В этот раз слабее, ей можно противостоять, если думать об Элизабет.

– Брендон, что происходит? Быстрее одевайся!

На улице кто-то кричит, слышен быстрый топот ног, один из бегущих спотыкается. Визжит женщина.

Брендон быстро натягивает брюки, набрасывает куртку.

«Ранец, – просит он. – Найди скорее!»

Пока девушка в темноте ищет сумку, Брендон быстро придвигает кровать к входной двери. Не запереться, в комнатах борделя замки – нонсенс.

– Что происходит? – спрашивает Элизабет севшим от страха голосом.

«Приказ. Байрон велел убивать».

– Почему люди кричат? Кого убивать?

«Куклы будут убивать всех. Я тоже, Элизабет».

– Нет-нет! – она снова готова плакать. – Ты же не… Почему?

«Есть прибор, который разработал я сам. Он подчиняет нас всех. Байрон его активировал. Я пока держусь, но долго не смогу. Тебе надо бежать».

Девушка стоит посреди комнаты с ранцем за спиной. Растеряна, напугана. Смотрит на Брендона, беспомощно моргает. Он швыряет на кровать одно кресло, второе. Хватает девушку, вскидывает на плечо, поднимает к люку в потолке. Снаружи по двери барабанят чьи-то кулаки. Элизабет толкает крышку вверх, Брендон подсаживает ее на чердак. Мгновение – и она уже там. Свесившись вниз, тянется к нему.

– Руку! Давай, я тебя втащу!

Он подает ей винтовку, отходит к двери. Поднимает с пола массивный медный подсвечник. Кладет на кровать рядом с собой и только после этого говорит на амслене, глядя на девушку:

«Беги, Элси. Будет резня. Прячься».

* * *

На минуту возня в коридоре утихает, потом возобновляется. Снаружи по двери долбят чем-то тяжелым, дерево трещит и понемногу начинает поддаваться. На чердаке Элизабет двигает вещи, баррикадируя люк.

Брендон отходит от окна и рывком отодвигает кровать от двери. Перехватывает поудобнее подсвечник. Дверь распахивается, на пороге Камилла. Светлые волосы растрепаны, в глазах пустота. На рваном подоле платья подсыхают багровые брызги. Механические руки сжимают горлышко разбитой бутылки.

«Уходи», – просит Брендон, загораживая кукле вход в комнату.

Камилла улыбается и качает головой.

«У людей есть лекарство. От боли. Ты же знаешь…»

«Уходи».

Она делает шаг вперед, медленно заносит руку для удара. Брендон разворачивается всем корпусом, пропуская Камиллу вперед, и резко бьет ее тяжелым подсвечником в затылок. Перерожденная падает, Брендон бьет еще раз. И еще. И лишь спустя минуту понимает, что хватило бы одного удара.

Дурнота подкатывает к горлу, кружится голова. «Убей, – навязчиво пульсирует в висках. – Только так тебе станет легче». Брендон смотрит на то, что было Камиллой, медленно пятится. В коридоре спотыкается о тело. Немолодой грузный мужчина в одних кальсонах, его живот распорот. На щеке – алый след пятерни, рот распахнут в немом крике.

Перед глазами встает белое лицо Алистера. Сведенные судорогой пальцы, беспомощный, непонимающий взгляд. Виктория мечется, падает на пол стакан с водой. «Пей, компаньон, – умоляет Брендон. – Пей!» Удушье. Закаченные под лоб глаза. Медленно разжимается рука, стискивающая запястье Брендона. Байрон прикрывает рот ладонью и отворачивается.

Брендон помнит улыбку, которую он прятал.

Коридор качается, как вагон монорельса. «Куда мы едем? Машинист, почему пассажиры лежат на полу?» Болит голова. Страшно болит голова… Под ногами скользкое и липкое. Лучше не думать об этом. Не смотреть.

«Сколько нас здесь? – силится вспомнить Брендон. – Я, Камилла, швейцар… Еще шесть или семь. Где искать?»

В воздухе – запах дыма. Слабый пока, но…

Брендон выходит на лестницу. Навстречу ему поднимаются две куклы. Обе полуодеты, атласные корсеты и руки заляпаны алым. Обе вооружены: у одной каминная кочерга с заостренным концом, вторая держит массивный канделябр. Девушки видят Брендона, их лица на мгновение теряют выражение оглушенной покорности.

Тоненькая невысокая брюнетка, уже знакомая Брендону, отдает канделябр подруге и говорит на амслене:

«Наверху есть люди? Надо еще лекарство».

Ее руки порхают, как бабочки. С пальцев летят темные брызги. Брендон поднимает с пола оброненную кем-то трость со стальным набалдашником и качает головой.

«Идем на улицу, – зовет брюнетка. – Здесь все быстро сгорит».

Из коридора этажом ниже выходит третья кукла. В ее руках – пылающая рубашка, намотанная на ножку от стула. Девушка подносит импровизированный факел к шторам на окне, затем к закрывающим стены гобеленам. Огонь с радостью принимает новую пищу. Кукла улыбается и проходит дальше.

За спиной Брендона слышится топот. Он оборачивается и видит Элизабет. Она кашляет от дыма, закрывает рот и нос оторванным от сорочки рукавом.

«УБЕЙ!» – с новой силой вспыхивает в сознании. Брендон замирает, оглушенный, почти парализованный приказом Байрона. Куклы на лестнице переглядываются и идут к Элизабет. Единственное, что успевает сделать Брендон, – шагнуть им навстречу.

«Не трогать!»

Занесенные для удара подсвечник и кочерга со звоном сталкиваются с тростью. Брюнетку Брендон сбивает на пол ударом ноги в колено, вторая девица отпрыгивает в сторону и швыряет подсвечник, метя в голову. Брендон уворачивается, канделябр лишь немного задевает плечо. Элизабет бросается к балюстраде, прячется за массивными мраморными вазами. Брендон перехватывает трость, изо всех сил бьет куклу по рукам. Удар ломает механические сочленения, перерожденная беззвучно кричит, отступает. Брендон вцепляется в упавший канделябр, замахивается… и ему в живот упирается острый конец кочерги. Одновременно он подается назад, а брюнетка с импровизированной пикой всем телом наваливается на него. Острие рвет куртку и проходит по телу вскользь. Брюнетка падает на Брендона, он обхватывает ее руками, и оба катятся вниз по мраморным ступенькам.

Проходит несколько мгновений, Брендон с трудом приподнимается, опираясь на руки. Садится. Смотрит на распростертое тело рядом. Глаза куклы широко раскрыты, на виске вмятина.

«Все», – облегченно думает перерожденный и оборачивается на движение за правым плечом. Сухо рявкает выстрел, и в лицо Брендону летят темные брызги. Тело швейцара мешком валится на мраморный пол. Элизабет Баллантайн опускает руку с револьвером, садится на ступеньки и заходится кашлем. Брендон поднимается, бредет к ней, присаживается рядом.

«Ты цела?»

Девушка кивает и утыкается Брендону в плечо. Всхлипывает. Он касается ладонью ее волос.

– Мне страшно, – шепчет Элизабет. – Я винтовку бросила. Там патроны кончились…

«Вставай. Надо бежать отсюда».

Она сует ему в руку револьвер.

– Возьми. У меня есть еще один. Только не смей стрелять в меня.

«Тогда лучше держись за мной».

Они спускаются, осторожно ступая между телами. Элизабет останавливается лишь однажды и закрывает глаза лежащей в багровой луже Роксане. Целует ее руку и тихо шепчет: «Прощай…»

«Скорее», – подгоняет ее Брендон.

В дыму почти ничего не видно, Элизабет бредет, закрыв глаза и держась за Брендона, кашляет. Воздуха слишком мало. У девушки подкашиваются ноги, она падает, пытается вдохнуть, хрипит. Брендон взваливает ее на плечо, волочет до ближайшего светлого проема – окна. Выбивает стекло и переваливается через подоконник, бережно прижимая девушку к себе. Падение смягчает подстриженный самшитовый куст. Брендон оттаскивает Элизабет на несколько шагов и укладывает на истоптанную траву.

«Дыши», – шепчет он беззвучно и бьет девушку по бледным щекам.

Она делает судорожный вдох, заходится кашлем, хватается за Брендона. Тот переживает очередной приступ дурноты, слабо улыбается.

«Я с тобой. Я тебя не брошу. Дыши. Мы выберемся».

– Выберемся, – еле слышно отвечает она. – Со мной ты не пропадешь. Я тебя защищу…

* * *

Небо над Нью-Кройдоном цветет пожарами. По всему городу гремят выстрелы, плачут дети. Испуганные люди мечутся в темноте в поисках убежища или спешно укрепляют свои дома. В богатых кварталах куклы повсюду. Вооруженные чем придется, смертоносные, молчаливые.

Элизабет и Брендон не останавливаются ни на миг. Перебегают из подворотни в подворотню, поднимаются по лестницам, спускаются с крыш, пробираются закоулками. Натыкаются то на перерожденных, то на вооруженных людей, ныряют назад во тьму. Здесь и сейчас у них не может быть союзников. Весь Нью-Кройдон превратился в гигантскую ловушку.

Брендон начинает уставать, заметно хромает.

– Потерпи, – просит Элизабет. – Иди за мной. Мы выберемся.

«Куда мы идем?»

Она молчит, потому что боится ответить ему правду. Она не знает места, где было бы безопасно. Просто бежит, гонимая страхом.

Всюду на улицах мертвецы. Припозднившиеся прохожие, выброшенные из окон жители окрестных домов. Старики. Дети. Задушены. Забиты до смерти. Зарезаны. Расстреляны. Мостовые скользкие от крови, воды Северна несут прочь мертвые тела.

Девушкой овладевает отчаяние. Она мечется от дома к дому, стучит в закрытые двери и запертые ставни, плачет.

– Люди, помогите! Кто-нибудь! Помогите, прошу!

Брендон догоняет ее, хватает за руку и с сожалением качает головой. Никто не выйдет, девочка. Не зови.

«Идем. Веди же».

– Я не знаю, куда идти, Брендон! – всхлипывает она.

Он садится на ступеньку, тянет девушку за собой.

«Тогда слушай меня. Надо найти место, в которое не проходит радиосигнал. Лучше всего под землей. Возможно, там ты будешь в безопасности».

Элизабет думает недолго.

– Я знаю такое место. Пошли.

Они поворачивают обратно. Пробираются через промзону, через трущобы. В этом районе тихо. Беднота не в состоянии оплатить воскрешение родного человека, потому и кукол здесь почти не попадается. А те трое или четверо, что встретились по пути, – обычные угольщики и грузчики. Одного из них Элизабет убивает из револьвера, от остальных удается ускользнуть.

К рассвету они выходят к месту слияния Северна и Фармингтона, бредут по бесконечному пустырю к железнодорожному мосту, виднеющемуся далеко впереди. Брендон передвигается с трудом и реагирует только на приказной тон. Ноги вязнут в песке, голова гудит и кружится, звуки доносятся, словно сквозь толстый слой ваты. Элизабет из последних сил тянет его за руку.

Вот и мост. Люди на фоне гигантской конструкции малы и ничтожны, как блохи. Под опорами шумит поток, волны пенятся на перекатах. Элизабет заходит в реку по щиколотку, падает на колени, умывается и долго-долго пьет, набирая воду в пригоршни. Вернувшись на берег, она шагает к железнодорожной насыпи. Оборачивается, зовет Брендона:

– Скорее же! Мы пришли!

У самого подножья моста в насыпи виднеется неприметная серая дверь. Элизабет тянет за ржавую скобу, скрипят несмазанные петли. Девушка открывает дверь и скачет вниз по каменным щербатым ступеням. Брендон, пошатываясь, следует за ней. Крутая лестница ведет в узкий коридор, выложенный обтесанными каменными плитами. В противоположном конце его – еще одна дверь. Элизабет шарит ладонью по стене, щелкает выключателем, и под потолком загорается тусклая лампа. За второй дверью – бетонный куб с высоким потолком и электрическим освещением. Вдоль одной стены – деревянный настил с ворохом полуистлевшего тряпья, в углу – отгороженное под туалет место. На полу обрывки проводов, под ногами хрустит бутылочное стекло.

Элизабет закрывает дверь, кладет ранец на нары.

– Все, Брендон. Здесь мы и останемся.

Он садится на настил, ищет в карманах ранца топливный брикет. Вынимает последний, усмехается. Элизабет садится рядом, протягивает ладонь.

– Можно я сама?

«Можно», – отвечает Брендон и снова улыбается уголками рта. Раньше его «кормила» Кэрол, потом Алистер усовершенствовал двигатель, стало удобнее питаться самостоятельно. Теперь вон и Элизабет со своим любопытством…

Девушка скользит по его груди кончиками пальцев, находит маленькую выемку, подцепляет ногтем за край.

– Теперь потянуть, да? – спрашивает она неуверенно.

Он кивает. Элизабет осторожно тянет дверцу топки, вкладывает брикет. Прежде чем закрыть, задерживает ладонь над отверстием.

– Пульсирует, как сердце… Надолго тебе этого хватит?

«На пару дней».

– Брендон, тебе здесь легче?

Он прислушивается к себе и с удивлением понимает, что боль притихла. Теперь он ощущает лишь кромешную усталость и легкий туман в голове.

«Все хорошо. Видимо, сюда радиоволны не добивают».

– Давай отдохнем? У меня ощущение, что я умру прямо сейчас. Все болит, – неловко признаётся девушка.

Брендон расстилает тряпье на нарах, сворачивает свою куртку подобием подушки, подкладывает под нее ранец. Они с Элизабет ложатся, прижимаются друг к другу и засыпают мгновенно.

Неизвестно, сколько времени проходит, когда Брендон снова открывает глаза. Плечо затекло, хочется повернуться на другой бок, но для этого придется тревожить спящую Элизабет. Он бережно касается губами ее щеки. Девушка кажется ему обжигающе горячей. Брендон хмурится, трогает ее еще раз, приподнимается на локте, заглядывает в лицо. Скулы Элизабет пылают нездоровым румянцем, дыхание слабое, сердце частит, как от бега. Жар.

Он пытается разбудить ее, но девушка не просыпается. Жалобно стонет, сворачивается в зябкий комочек. Вспоминается Абби на ступенях чужой парадной. Брендона охватывает ужас. Он понимает, что не способен ничем ей помочь.

Брендон берет с нар тряпку, смачивает водой, бегущей из проржавелой трубы. Обтирает лоб Элизабет, щеки, затем все тело. Девушка от каждого прикосновения вздрагивает, как от боли.

Время меняет ход. Колотится, как бабочка между оконных рам, не в силах лететь дальше. Ничего не происходит. Стонет в тяжелом то ли сне, то ли бреду Элизабет. Журчит в трубе вода.

«Пить. Ей надо обязательно пить», – вспоминает Брендон. В бункере нет ничего, куда можно было бы налить воду. Поить девушку, выжимая грязную тряпку, опасно. Механические ладони пропускают жидкость, как сито. Брендон набирает воду в рот и понемногу поит Элизабет, прильнув к ее губам. Она жадно глотает, утихает ненадолго лихорадочная дрожь. Потом все начинается заново.

Мокрую ткань на лоб. Обтереть холодной тряпкой. Набрать в рот воды, напоить. Вынуть из-под Элизабет мокрое тряпье. Дойти до реки, выполоскать. Сушить на себе. Сидеть рядом с девушкой, трогать губами горячий лоб. Снова обтирать, поить…

И лишь когда Брендон начинает двигаться с трудом, он понимает, что пошел третий день и топлива больше нет. Он поит Элизабет, надевает на нее ранец, ложится рядом, обнимает ее и, прижавшись лицом к мокрым от пота волосам, закрывает глаза.

«Я останусь с тобой. Ты проснешься, Элси. Все будет хорошо…»