Читать книгу Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая - Анна Сешт - Страница 3

Покидая дворец в ночи, в сопровождении только жреца и одного из своих телохранителей, Хатепер укорял себя за недальновидность. Он промахивался всё чаще – сказывалась не то усталость, не то обилие нитей, которые он удерживал в руках. Великий Управитель ведь знал, что жрецы Стража Порога настроены к Перкау враждебно! Знал, но всё-таки положился на защиту Минкерру. Ну а в том, что другая часть Силы бальзамировщика способна выходить из-под контроля, он сам имел возможность убедиться, но, тем не менее, так и не выделил время, чтобы поговорить с Перкау, когда получил краткий отчёт Итари.

За Итари Хатепер не беспокоился – она прекрасно могла постоять за себя. Таэху как никто умели усмирять Сатехово Пламя. Во многом именно благодаря им культ Владыки Каэмит вообще оказалось возможным устранить несколько поколений назад.

Нет, гораздо больше Хатепера беспокоили взаимосвязи, которые он видел и просчитывал. Жрецы Сатеха приложили руку к тому, что произошло в поместье Ареля. И как уже случалось прежде – в той самой войне, когда междоусобицы разрывали Таур-Дуат на части, а потомки Ваэссира правили, по сути, только Верхней Землёй, потому что Нижняя была в руках врага и отдельных управителей сепатов, отказавшихся принимать чью бы то ни было власть, – культ Владыки Каэмит оказался связан с эльфами. И культ заполучил Хэфера. Добровольно царевич стал его частью или нет, но это произошло, и будет иметь такие последствия, которые никто не мог пока предсказать.

Да, теперь Хатепер по-настоящему пожалел, что откладывал этот разговор. Но после случившегося в Обители Таэху выдержка стала подводить его, а он не мог позволить себе сорваться. Горячих голов вокруг него и без того хватало, и даже Владыка уже потерял терпение. Хатеперу надлежало действовать неизменно деликатно. Его пленник был единственной нитью к культу, к этой части заговора. Паваха они фактически потеряли… А стоило оно того или нет, покажет возвращение Императора. Что сообщат пленники Ренэфа – тоже пока неизвестно.

В храме высокому гостю со спутниками, разумеется, никто не препятствовал – стражи пропустили их по одному жесту, а псы не проявили беспокойства, так как узнали одного из обитающих в храме жрецов.

– Я желаю прежде всего поговорить с пленником, – сказал Хатепер бальзамировщику.

– Мой господин, я не знаю, расскажет ли он тебе, что произошло, – неуверенно проговорил тот. – Он ни с кем не говорил, не пытался даже оправдаться, позволил стражам заковать себя в цепи – и всё.

«Узнаю́ тебя, Перкау», – подумал Хатепер, вспоминая их встречи, а вслух спокойно сказал:

– Мне он ответит. Веди.

Жрец послушно провёл его по внутренним коридорам – не в ту комнату, где пленник жил бо́льшую часть времени, но в ту, где проводились допросы. Хатепер не удивился.

Бальзамировщик толкнул дверь, открывая её перед Великим Управителем, и дипломат шагнул внутрь, уже предполагая, что увидит. В углу комнаты, опустив голову, сидел Перкау, безучастный ко всему вокруг. Его руки и ноги были скованы, а два стража, ранее охранявшие дверь в его комнату, держали копья наготове. Направленные на пленника острия почти касались его рёбер. Одно неосторожное движение – и воины пригвоздят его к полу, притом так, что спасительная смерть не наступит.

На некотором отдалении тихо переговаривались о чём-то дознаватели Хатепера – Итари и Интеф. В другом углу стояла, поглаживая своих псов, Кахэрка, как всегда бесстрастная. Два бальзамировщика держались при ней, чуть в стороне, и тоже о чём-то переговаривались.

Разговоры стихли, и все почтительно приветствовали Хатепера. Докладывать первым никто не решался – ждали реакции старшего царевича. Взгляд дипломата скользнул по шее Итари. Ожог она почти полностью исцелила – такой же, что отмечал и его запястье, скрытый браслетом.

– Что с мудрым Таа? – спросил он, посмотрев сперва на Итари, потом на Кахэрку.

– Удар был очень силён, но он жив. Без сознания, – сказала Таэху. – Я помогла ему, да и его Силы хватило, чтобы защитить себя.

– Хорошо.

– Мой брат в служении поднимется не сразу, – добавила бальзамировщица. – Но мы благодарны мудрой Итари за своевременную помощь.

– Если Таа не может говорить за себя, отвечать будешь ты, – сухо сказал Хатепер, обращаясь к Кахэрке. – По какому праву вы нарушили приказ? Кто допустил Таа к моему пленнику? Выше моей власти в Империи – лишь власть самого Владыки и царицы. А я повелел впускать только Итари Таэху. Более того, Первый из бальзамировщиков подтвердил мой приказ. Доверие Дома Владык снова оказалось попрано.

Бальзамировщики как по команде опустились на одно колено. Стражи порывались сделать то же самое, но, видимо, решили, что сдерживать опасного пленника всё-таки важнее. Даже псы выглядели не то пристыженно, не то раздосадованно, и смотреть на Хатепера избегали.

Кахэрка ограничилась глубоким почтительным поклоном и ответила тихо, бесстрастно:

– Оправданий нам нет и не может быть, господин Великий Управитель. Скажу лишь, что Таа не уведомил ни мудрейшего Минкерру, ни тем более меня о своём решении. Но, как мы поняли из его обрывочных слов, он успел почуять угрозу для храма, нарастающую скверну… Владыки Каэмит, – её взгляд потемнел.

– Да, это он сказал и мне – «почувствовал опасность», – подтвердила Итари. – И ещё: «Он пытался убить меня». Как целитель я могу сказать, что если бы Таа не был столь сильным жрецом Стража Порога, этот удар он бы и правда не пережил. Перкау не владел собой. Я уже видела это прежде.

Кахэрка не смотрела на пленника, но Хатепер видел, что его действия она одобряет не больше, чем действия Таа. А сам Перкау так и не поднял взгляд.

– Что ж, о делах бальзамировщиков продолжим после, уже в присутствии Верховного Жреца. А пока оставьте нас, – велел дипломат. – Все.

– Мой господин… – запротестовал было Интеф Таэху.

– Если что, успеете – я верю, – невесело усмехнулся Хатепер. – Да и сам я ещё кое-чего сто́ю.

Все пристыженно отводили взгляды. Сомневаться в Силе Эмхет никто не привык.

Стражи нерешительно отвели копья от Перкау. Дипломат слишком устал, чтобы повторять, и просто коротко кивнул на дверь. Он прекрасно понимал, что обезумевшего жреца Сатеха не удержат ни копья, ни цепи, и полагался совсем на другую защиту – на ту, которая помогла ему остановить самого Секенэфа. Да и с Перкау было не всё так просто. Хатепер знал: в нормальном своём состоянии жрец на него бросаться не станет. Тогда, в ходе пыток, безумие подстегнула боль. А вот что подстегнуло его в случае с Итари и Таа… Впрочем, основную причину, личную, он понимал.

Когда дверь закрылась за последним из выходивших, Хатепер скрестил руки на груди, глядя на пленника.

– Хотел быстрее умереть? Умереть тебе не будет позволено, пока я не отдам такой приказ. Но нападение на одного из преемников Верховного Жреца, а прежде – на одну из тех, кто верен мне, не может остаться без ответа.

Перкау поднял взгляд, усталый, печальный.

– Я знаю это, господин мой Великий Управитель. И вину свою не отрицаю. Я напал на Таа, как прежде напал на Итари Таэху. Я… больше не владею собой так, как прежде, и это пугает меня самого. Но о милосердии твоём я не прошу. Всё в воле Владыки и Богов.

– Итари верит, что Сила эта проявилась стихийно. Однако что-то всё же подстегнуло её… что-то извне? – Хатепер пристально посмотрел на своего собеседника, медля задавать вопрос, который действительно хотел задать.

– Говорят, что в какой-то момент служителей Сатеха постигает безумие… Возможно, именно это произошло и со мной – слишком долго я не обращался к этой части себя. Но всё, что я мог поведать тебе о своём служении, я уже рассказал тебе, господин, клянусь Богами. То, что происходит теперь, я не понимаю сам…

По крайней мере, жрец говорил искренне. Но это не меняло всего остального.

Хатепер напомнил себе о необходимости не поддаваться гневу, что бы ни было.

– Хатеп-Хекаи-Нетчери, – он подался вперёд, пристально глядя на Перкау. – Знаешь, что это такое?

Глаза бальзамировщика чуть расширились, и он задумался, попытавшись перевести значение.

– Нет, мой господин. Не знаю.

– Удивлён, что Серкат не поведала тебе… Но я знаю теперь, что ты пытался скрыть. Ты затащил Хэфера в культ, и притом хочешь сказать мне, что не знал, кого пытался сделать из него?! – процедил Хатепер и чуть оскалился, не скрывая раздражения. – Я хочу знать, какова была сделка между ним и древним Божеством. Отвечай мне теперь, когда утаивать уже бессмысленно!

И в эти мгновения впервые он увидел в глазах жреца страх, смешанный с отчаянием, которое тот попытался скрыть.

Безуспешно.

Если прежде Хатепер не был уверен до конца, то теперь знал наверняка: такова и была тайна, которую Перкау защищал всем собой, всей своей волей. Хэфер прошёл таинство посвящения и был теперь не только жрецом Ваэссира, но и жрецом Сатеха.

– На каких условиях? – в голосе дипломата звенел металл. – Посулами Хэфер бы не соблазнился… я знаю его слишком хорошо. Обещаниями могущества, побед – нет. Он вступил в культ в обмен на свою жизнь? Ты заставил его, подняв из мёртвых? Отдал его Сатеху, пока он был на пороге жизни и смерти? Это низко даже для вас… а Боги ценят в служении лишь свободу воли.

Страх и отчаяние во взгляде жреца сменились ответным гневом, сдерживаемым, но оттого не менее сильным.

– Я бы никогда не воспользовался его доверием! – воскликнул Перкау и закончил с достоинством: – Хэфер Эмхет – мой будущий Владыка, и я верен ему до конца.

– О, в этом я как раз не сомневаюсь… – мрачно усмехнулся Хатепер, но остановил себя прежде, чем окончательно потерял трезвость суждений.

Он ведь почти верно разгадал плетение замысла – разве нет? Если целью нападения была не смерть Хэфера, и даже не столько война, сколько восстановление культа – всё складывалось идеально. В горниле войны возродится утерянное Знание и традиция служения Первому Наследнику Амна, и поможет этому Владыка, благословлённый Силой обоих Богов…

На миг Хатеперу показалось, что его разум обратился в пустыню. Отчётливо он вспомнил собственные слова, сказанные несколько месяцев назад на аудиенции у Секенэфа, когда они направляли Паваха в северный храм.

«Плохой знак… Ша – вестники Отца Войны. То, что они оказались там, да ещё в таком количестве… почти полтора десятка, ты сказал?.. Когда божественное столь ощутимо вмешивается в земное, только глухой не прислушается…»

Знак напрямую свидетельствовал о воле Божества – Божества, которое выбрало Хэфера для Своего замысла. Но именно жрецы были руками своих Богов.

«Что на небе, то и на земле. Что на земле, то и на небе…» – повторил про себя Хатепер.

Что же он упускал? Павах не был частью культа, нет. На фанатика он не похож, его явно вели совсем иные цели. Да и вряд ли они с Метдженом добровольно согласились бы на пытки – скорее уж ожидали некой награды и верили в свою конечную цель, по крайней мере, Павах. Жреца Сатеха, который, со слов Паваха, владел и магией фэйри, воин боялся даже больше, чем самого Сатеха… Кем же, хайту их всех побери, был этот неуловимый жрец, заполучивший наследника трона Таур-Дуат?!

Голос Перкау вторгся в его мысли.

– Я знаю, что никто не поверит мне, мятежному жрецу. Моё слово – ничто против твоего, Великий Управитель. Но знай: мне известно, кто ты. И Боги не слепы. Ты никогда не займёшь место Хэфера!

Хатепер был так увлечён близкой разгадкой, что смысл слов жреца дошёл до него не сразу. А когда дошёл – дипломат уже не знал, гневаться или смеяться. Его губы дрогнули в мрачной улыбке, и он со вздохом потёр лоб. Какая тёмная ирония!

– Вот оно что… Всё это время… ты думал, что убийц по следу Хэфера послал я.

Перкау стиснул зубы, глядя на него с упрямой обречённостью.

«Я чувствую, как твоя воля сминает меня… Расплавленное золото… Испепеляющие лучи солнечной ладьи… Но он найдёт, что противопоставить тебе!»

Последние слова Хатепер невольно повторил вслух. Теперь он понимал их смысл.

– Ты говорил о нём тогда… о Хэфере, – прошептал дипломат.

Жрец отвёл взгляд, явно не собираясь сообщать больше, чем уже сказал. Но большего и не требовалось.

– Ты полагаешь, что он вернётся к нам с войной… И даже не знай я всего – теперь я вижу, для чего тебя обучила Серкат.

Плечи Перкау дёрнулись и опали. На миг Хатеперу показалось, что глаза жреца блеснули отражённым пламенем светильника. Глухое отчаяние исходило от него тяжёлыми волнами, словно сломалось последнее, что держало его.

Дипломат приблизился к бальзамировщику и проговорил уже мягче:

– Если ты и впрямь намерен служить Хэферу, а не использовать в целях, кажущихся тебе верными, – помоги мне найти остальных. Другие ученики Серкат – кто они? Кто пытал телохранителей царевича, заключив сделку с эльфами? И, как по-твоему – возможно ли, чтобы жрец Сатеха мог использовать фейское колдовство?

Молчание затягивалось. Хатепер видел, как жрец напряжённо боролся с собой, потому что воспринимал Великого Управителя как своего врага, победить которого не было ни малейшей надежды. Но разум Перкау возобладал, и он пришёл к тому же заключению, к которому в такой ситуации мог бы прийти сам Хатепер: один могучий враг в силах уничтожить другого.

– Мой будущий Владыка направился в пески сам, добровольно, и прошёл посвящение. Он искал Силу, способную помочь ему защитить себя и свой трон. Но там, в песках… его пытались убить. Снова. За ним пришёл чародей с двумя лицами.

– С двумя лицами? – переспросил Хатепер. – Ты говоришь о гламуре[2]?

Запоздало он подумал о том, что бальзамировщику вряд ли известно о гламуре.

Искусством смены облика в Империи владели только жрецы Тхати высокой ступени посвящения, причём служители именно одной из ипостасей Триждывеличайшего – Вестника, Господина Удачи, защитника путников и перекрёстков, того, кто даровал дипломатам красноречие, торговцам – искусство расчётов и понимание мер… а представителям искусств уже не столь уважаемых – собственно, удачу. У могущественных наследников фэйри – высокорождённых, элиты эльфийского народа – была способность к гламуру, возможности менять свой истинный облик на любой, даже рэмейский. Но и высокорождённые, и служители Господина Удачи осуществляли это чрезвычайно сложное колдовство нечасто и ненадолго.

– Я не был там, господин Великий Управитель, и могу свидетельствовать лишь со слов господина царевича, – ответил Перкау и продолжал, тщательно взвешивая слова, точно боясь выдать лишнее. – «Маг пришёл сюда с другим лицом и лишь потом обнажил настоящее – разумеется, не по своей воле», – сказал он мне. «Никогда до этого я не видел полукровку, дитя рэмеи и эльфов… а уж полукровку-жреца – тем более. Поверья о том, что они не имеют души, очевидно, лживы, ведь чем-то он обращается к Божеству…» Именно этот маг помог разойтись пагубным слухам о том, что Хэфер Эмхет – лишь поднятый тёмным искусством мертвец, – голос бальзамировщика дрогнул от сдерживаемого гнева и надломился. – Но я не знаю, кто он… Я никогда не встречал других учеников Серкат… И когда я покинул её – она больше не искала встреч со мной и не посвящала меня в свои тайны…

Как бы ни было невероятно услышанное, сопоставляя это с услышанным прежде, теперь Хатепер уже ничего не стал отметать. Источник у слухов, которые пресекали его осведомители, действительно был, и этот источник ему так и не удалось обнаружить.

Он готов был уверовать и в существование жреца-полукровки, которого так боялся Павах. По крайней мере, это многое бы объясняло… Жрец, одним из родителей которого был кто-то из могучих высокорождённых… а вторым – рэмеи. Уж не сама ли Серкат?.. Кто ещё мог бы решиться на такое, в самом деле! И как-то со всем этим был связан Саэлвэ… Неужели?..

Джети, помнится, говаривал, что если бы у Сатеха были такие жрецы – история Таур-Дуат писалась бы совсем иначе. Смешать кровь рэмеи и эльфа было почти невозможно – слишком разные народы, слишком разные предки стояли у корней зарождения расы. Однако иногда такое всё же случалось… Порождениям невероятных союзов не было жизни ни по ту сторону гор, ни по эту – ни один народ не принимал их, и ни одна религия не признавала наличия у них души. Ведь откуда было бы взяться душе, если рождённый не был ни рэмеи, ни человеком, ни эльфом?.. Сами Боги отторгали их, сама природа… И всё же…

Сатех был покровителем всех отверженных порождений этого мира. Такое дитя вполне могло найти себе место под сенью Его забытых заброшенных храмов… А во что оно выросло – было страшно предположить. Что же до Иссилана Саэлвэ – он использовал любой доступный инструмент без всяких предубеждений.

Мысль Хатепера пошла дальше. Если это создание в самом деле унаследовало магию гламура от своего высокорождённого отца, а тем более такого отца, одного из самых могучих эльфов за всю историю Данваэннона, – отыскать его будет не легче, чем песчинку в барханах Каэмит. Не так уж много живущих под небом умели прозревать сквозь личину. Почуять эльфа, прикинувшегося рэмеи, мог бы и сам Хатепер – но вот сумел ли бы он почуять полурэмеи?..

Да и что дала смесь этих энергий – древней рэмейской магии, которую не использовали уже даже сами рэмеи, и высшей эльфийской? Как могло дитя двух рас трансформировать это Знание под себя, в каком виде – оставалось лишь предполагать.

– Откуда мне знать, что этот маг не заодно с тобой? – Хатепер изогнул бровь. – Даже если я допущу, что он существует. Вполне вероятно, что он помогает тебе теперь. То самое влияние извне. Серкат мечтала возродить культ, создать новую общину жрецов Отца Войны. Ты – один из них.

– Этот маг пытался убить моего Владыку и мою ученицу, – с горечью ответил Перкау. – Он убил нашего патриарха, вожака стражей моего храма. Даже если Серкат обучала его, как и меня когда-то… он не союзник мне. А вот тебе…

На этот раз дипломат не удержался и тихо рассмеялся.

– Я бы разгневался за дерзость, но слишком уж невероятно твоё обвинение.

Перкау изумлённо посмотрел на него. На миг, только на миг Хатеперу показалось, что он мог бы рассказать жрецу всё – о своём расследовании, о том, что Император отправился на поиски сына, – и что это будет верным шагом. Но в итоге дипломат решил не говорить. Он был в смятении, и этот разговор привнёс в его разум ровно столько же ясности, сколько и смуты. Как относиться к жрецу, он не знал до сих пор. Но, по крайней мере, продолжать пытки теперь не было нужды.

Хотел того Перкау или нет, но в этом деле он станет Хатеперу союзником.

– Я получил от тебя то, что мне было нужно, – сказал Великий Управитель.

– Стало быть, теперь ты отдашь приказ о казни?.. – глухо проговорил бальзамировщик.

Хатепер взглянул на него, подавил неуместное сочувствие, напоминая себе, что стояло за этим рэмеи, и чем грозило Обеим Землям.

– Отдам.

* * *

Когда Хатепер Эмхет вышел, Перкау судорожно вздохнул и обессиленно повалился на пол. Всё оказалось зря, но, по крайней мере, теперь его ждало избавление.

– Я подвёл тебя, Хэфер… – выдохнул он чуть слышно, пытаясь не осознавать этого, потому что осознание разрушило бы его разум. – Подвёл…

А возможно, разум его уже и так разрушен? Слишком уж невероятной казалась пришедшая мысль: что если Хатепер Эмхет не играл с ним, а действительно не был врагом?..

Вернулись стражи, отвели его обратно в комнату, где он проводил своё заключение, и почему-то сняли цепи. Что-то тихо и успокаивающе говорила Итари, но бальзамировщик не слышал её, замерев на зыбкой границе между потаённым пламенем и спасительной прохладной темнотой некрополей. И лишь когда Перкау остался один, он позволил себе оплакать то, что осталось от его жизни.

* * *

Хатепер шагнул в малый зал приёмов, где уже ждали его Минкерру, Кахэрка и пара бальзамировщиков из ближайшей свиты Верховного Жреца. В этот раз не было здесь только Таа.

Все склонились перед ним. Жестом он остановил Минкерру, попытавшегося встать, обвёл взглядом собравшихся и изрёк:

– В мятежном жреце Перкау мне больше нет нужды. Работа моих дознавателей окончена. Он будет казнён. Делать из этого всенародную церемонию я не намерен, равно как и делать тайну из самого факта.

По его жесту жрецы поспешно удалились. Хатепер приблизился к Первому из бальзамировщиков и тихо сказал:

– Проследи за тем, чтобы о казни было объявлено, мудрейший. И доверься мне.

Их взгляды встретились. В иных словах не было нужды.

– Я сделаю, как ты велишь, господин, – прошелестел Первый из бальзамировщиков.

* * *

Восстановление заняло больше времени, чем Таа ожидал, – силы возвращались с трудом, а в сознании царила звенящая пустота – почти приятная, такая, как возникала в медитациях. Его тело было словно опалено изнутри, но всё было подвластно искусным целителям, а жрец обладал терпением.

Какому бы наказанию ни подверг его старик Минкерру за то, что Таа нарушил приказ Великого Управителя – оно не будет серьёзным, жрец знал это. Он действовал ради праведной цели, и хоть старший царевич и разгневался на бальзамировщиков, но проявил понимание – мятежник и правда был опасен. А Таа был нужен своей общине, незаменим.

Вести же, которые бальзамировщик получил буквально через несколько дней после спровоцированного им нападения вместе с вестями о своей ближайшей неприятной, но не фатальной участи, были поистине благостны и окончательно развеяли его тревоги.

По приказу Великого Управителя и Первого из бальзамировщиков мятежный жрец Перкау был казнён по обвинению в нападении на преемника Минкерру и участии в заговоре против Дома Владык.

Царица снова была в безопасности. Таа пока не имел возможности донести ей эту весть и рассказать, как приблизил смерть Перкау, но о самой казни Амахисат наверняка узнала почти сразу же. И, скорее всего, тоже вздохнула с облегчением.

* * *

Сеткау оказался на редкость сообразительным парнишкой и усваивал всё удивительно быстро – сказывалась не то кровь воинов рода Меннту, не то его горячее желание произвести впечатление на царевича. Ну а Ренэф, в свой черёд, с радостью показал не только приём, который обещал, но даже больше – отвёл в лагерь своих воинов на тренировку. Мальчишка ему действительно понравился, да и в компании Сеткау он почти забывал о том, что ему предстояло. Наилат и родители не возражали, напротив, радовались тайком той чести, которая оказана их внуку и сыну, – только наказали ему слишком уж царевичу не докучать. Но Ренэф был только рад отвлечься от всего.

Воины Нэбвена приняли внука своего командира с тем же воодушевлением, что и солдаты личных отрядов Ренэфа, с которых Сеткау очень хотел брать пример. Дисциплина была мальчику не в новинку, и он не путался под ногами и хвостами старших, зачарованно наблюдая за тренировкой. Ну а уж когда ему даже позволили поучаствовать, а потом и разделить с воинами настоящую солдатскую трапезу, да ещё и проехаться на колеснице самого царевича, счастливее Сеткау, казалось, не было никого в Империи. И радость его заражала.

Увы, время было той роскошью, которой не могли размениваться даже Эмхет. День неумолимо близился к концу, и царевич отдал распоряжения выдвигаться на первой заре. На закате он повёл Сеткау обратно в дом, к родителям.

– Ох, как же я хочу, чтобы ты поскорее вернулся к нам, господин царевич! – воскликнул мальчик, прервав поток своих впечатлений о пережитом дне.

– Ну, жизнь воина Империи знаешь же какая штука – оказываешься прежде всего там, где нужен. А это не всегда там, где хочешь быть, – Ренэф чуть улыбнулся. – Но я буду рад вернуться. Спасибо тебе за радушие, маленький хозяин поместья.

Они прошли через сад, и здесь царевич остановил мальчика, удержал за плечо. Сеткау уставился на него во все глаза с тем же искренним восхищением, хотя, казалось бы, за два дня мог бы уже привыкнуть. Ренэф снова присел на корточки, чтобы их глаза были вровень.

– Вот что, солдат. Сохрани это – пригодится потом на службе.

Нэбвен отдал Ренэфу свой хопеш. И теперь этот ответный жест казался справедливым. Сняв с пояса свой кинжал – не парадный, с богато украшенной рукоятью, годившийся больше для ритуалов да богатого погребения, а просто любимый удобный кинжал, личный, так хорошо ложившийся в ладонь, – Ренэф вложил его в руки Сеткау. Пришлось при этом сжать мальчику кулачки поверх ножен, потому что у того от избытка чувств задрожали руки и нижняя губа, хотя он мужественно старался держаться.

– Да бери ты, не бойся, – Ренэф ободряюще улыбнулся и поднялся.

– Спа…спасибо, с-сиятельный царевич, – прошептал Сеткау и крепко прижал кинжал к груди.

Ренэф не знал, как сложится их жизнь дальше и возглавит ли он когда-нибудь другие отряды, в которые мог бы вступить и Сеткау. Но он точно знал, что Сеткау-солдату этот кинжал, подаренный с самыми добрыми пожеланиями, послужит хорошо и принесёт искру благословения божественного Ваэссира.

Они вернулись как раз к ужину. А после ужина произошло то неизбежное, чего Ренэф так не хотел, – Нэбвен попросил его о личном разговоре. Военачальник отослал суетившихся вокруг него слуг – суетившихся, как уже успел отметить про себя царевич, с искренней заботой, а не от страха перед хозяином дома – и пошёл сам, хоть и не стал отказываться, когда Ренэф подставил ему плечо. По мерке Нэбвена уже успели изготовить костыль – далеко бы он не ушёл, но по дому и в саду передвигаться вполне мог самостоятельно, чему был явно рад. Царевич с болью подумал о том, что тянул там, в Леддне, слишком долго, что возможно, не промедли он столько, удалось бы сохранить сустав, и тогда можно было бы сработать нижнюю часть ноги из дерева… Но он отогнал эту невыносимую мысль. Сустав тоже был раздроблен там же, в ущелье, и кости сместились, пока он тащил Нэбвена на себе. Это ему подробно и не один раз объяснил его личный целитель, Тэшен. Прошлое Ренэф поменять не мог, а если б мог – ни за что не стал бы похищать Тессадаиль Нидаэ, остался бы в Леддне. Да что уж было теперь говорить…

Дом затихал, готовился ко сну. В саду же царил умиротворяющий покой. Ветер шептался в ветвях плодовых деревьев и в зарослях тамарисков, набрасывал фигурную рябь на поверхность декоративного озерца, заросшего лотосами и бумажным тростником, символами Верхней и Нижней Земель Таур-Дуат. И звёзды… здесь так хорошо были видны звёзды, целые россыпи. Ренэф понял вдруг, что почему-то уже очень давно не смотрел подолгу в ночное небо. Сейчас это его почти успокаивало.

Нэбвен кивнул на какое-то дерево у пруда, и царевич помог ему расположиться поудобнее, а сам сел рядом, у воды. Отводить взгляд от отражённой в тёмном зеркале звёздной россыпи не хотелось – тогда бы пришлось смотреть в глаза собеседнику.

– Ты собрался уходить без меня, Ренэф, – в голосе военачальника прозвучали нотки укоризны и печали.

– Да, я отправлюсь на доклад Владыке один, – с вызовом ответил царевич. – Командир всегда отвечает за своё войско. И хоть ты старше меня по званию, я – сын Императора. Я сделал что сделал, мне и отвечать.

– Так ведь и я не за твои действия отвечать собираюсь, а за свои, – Нэбвен вздохнул и, как показалось Ренэфу, улыбнулся. – Ты хочешь защитить меня… как и я тебя.

Царевич обернулся к нему и бросил – холоднее, чем хотел.

– Не сто́ит.

«И так уже защитил…» – закончил он мысленно, но вслух говорить не стал.

– Мне известно, что после всего случившегося ты направил срочный отчёт Владыке, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Но прежде я направил свой. А там… уж прости, но изложил то, о чём ты докладывать не хотел, – Нэбвен смотрел на него серьёзно и спокойно, не сожалея – просто сообщая правду. – Я благодарен тебе, мой друг. Но что бы ты ни говорил и ни думал – моя вина тоже велика. Я не сумел защитить тебя в Лебайе.

– Да как ты…

Нэбвен вскинул руку, не дав ему договорить.

– Пока я – всё ещё твой командир, Ренэф. По праву, данному мне твоим отцом. И вот мой последний тебе приказ: один ты не уйдёшь, не оставишь меня позади, – его голос и взгляд смягчились. – Вместе ношу нести легче. А то, что случилось в Лебайе – наша общая ноша.

Ренэф замер, осмысливая услышанное. Нет, Нэбвен не пытался его унизить, не думал, что он не справится. Но прятаться за спиной царевича военачальник не хотел, напротив – желал смягчить гнев Владыки, разделить удар, предназначавшийся ему, Ренэфу.

– Я не считаю тебя виноватым, – возразил царевич. – Ты не мог просчитать всего! А там, где мог просчитать, – там я тебя… не послушал… и ввёл в заблуждение.

– Твой отец направил меня с тобой, прежде всего чтобы защитить тебя. Вот с чем я не справился. А если ты лишишь меня возможности ответить перед Владыкой вместе с тобой… – Нэбвен улыбнулся ему тепло и открыто. – Нет, ты слишком уважаешь меня, чтобы обесчестить в моём, возможно, последнем бою.

Ренэф вздохнул.

– Уже не спрашиваю, зачем ты нарушил приказ царевича и рассказал о «Пьянящем вздохе». Лучше скажи, когда успел направить гонца? Я ведь за всем следил.

– Я предполагал, что могу уже и не вернуться в Леддну, и оставил последние распоряжения на случай моей смерти. Одним из них было доставить Императору это послание… а написал я его намного раньше, ещё в деревне Сафара. Скрывать правду, чтобы защитить себя, я не стану.

– Но если тебя обвинят в том, что по твоей вине едва не погиб последний наследник Владыки… – упавшим голосом произнёс Ренэф и тряхнул головой. – Да никогда я такого не допущу!

– Знаю, – Нэбвен чуть подался вперёд, коснулся его руки. – Знаю… Как и я не допущу того, чтобы жестокая игра, в которую ты оказался втянут, разрушила всю твою жизнь.

С умением выражать свои чувства, в том числе благодарность, у Ренэфа всегда было не очень хорошо. Так и сейчас он не нашёл слов для того, что переполняло его, и просто стиснул руку Нэбвена в крепком воинском рукопожатии.

* * *

Гонцы принесли радостные вести – отряды царевича Ренэфа и военачальника Нэбвена прибыли в столицу. Апет-Сут приветствовала воинов, вернувшихся с победой.

Амахисат получила эту весть ещё раньше. Уединившись, чтобы подготовиться к встрече, она тайком проскользнула к маленькому личному алтарю. Царица опустилась на колени и сжала между ладонями статуэтку Аусетаар, божественной матери Ваэссира, к которой взывала всё это время. И слова благодарности, которые она шептала, были не менее истовы, чем прежде – молитвы. Медово-золотистый алебастр отозвался теплом, чуть вибрируя, откликаясь.

И когда Амахисат поднялась, расправила плечи, с почтением ставя изображение Богини на место, она была готова ко всему. Её юный сокол вернулся домой целым и невредимым – вот то, что имело значение.

А всё остальное она сумеет преодолеть и отведёт от него удар любого врага.