Читать книгу Пять вопросов богу - Анна Штумпф - Страница 4

«Плюх! Плюх! В моей тарелке сразу два горячих блина. По краям они черные.

– Мама, я же не ем горячие.

– Что?

Я вздыхаю и беру вилку.

Утро не задалось. Видимо, мама не проверила, с какой ноги сегодня нужно вставать. Она уронила ложку, полную теста для блинов, себе на платье. Она несколько раз положила мне очень горячие блины. Я же не супермен, чтобы съесть столько блинов, да еще горячих. И да – блины сегодня не коричневые. По краям они, как кошка у соседей – Уголек.

Мама спрашивает, почему я не ем, а я ем».

Мальчик разводит руками:

– Вот так у нас прошло утро…

Черноволосый небритый мужчина по ту сторону монитора смеется:

– Ты давай это… Маму не расстраивай – не надо капризничать, ладно? Горячие-не горячие – без капризов. Эпидемия это ж, как война. Подчинение и отвага. Угу?

– Угу! – такой же черноволосый Олежка отдает честь по свою сторону экрана.

– Ну, вот. Я ж тебя оставил за старшего… – Павел делает паузу и сдвигает брови. Затем подмигивает сыну. – Знаешь что? Я сейчас покажу тебе апельсиновые деревья! На балкон выйду только.

На экране замелькали пестрые шорты, кусочек плиточного пола, а затем полился ярчайший свет, и в квартиру Маши и Олежки ворвался шум с мексиканской улицы. Листва, листва, листва, наконец камера телефона поймала оранжевые круглые фонарики среди веток:

– Ух, ты! Мама! Настоящие апельсины!

Подошла Маша и с любопытством вгляделась в экран:

– Олежек, это померанцы. Ненастоящие апельсины.

– Померанцы? Они померли?

– Ну, что ты… Просто декоративные. Для красоты. Ну, их не едят.

– А что делают?

На мониторе вновь появляется небритое лицо Павла:

– Привет, родная!

– Привет! – Маша поправляет прическу.

– Олежек, сначала померанцы цветут. Это очень красиво. И здорово пахнет. А потом появляются плоды – горькие апельсины. На них смотрят. Не едят. Понял?

– Понял. Висит груша – нельзя скушать.

Павел вытирает выступившие от смеха слезы:

– Никогда за словом в карман не лезет!

После разговора с Пашей и ужина мы с Олежкой садимся читать. Сначала я читаю ему, потом он мне. В финале – каждый сидит за своей книгой. Сын – крутясь и бормоча себе под нос, за столом. Я – в любимом кресле под торшером с деревянным резным стержнем.

«Многие из наших сограждан, к примеру, подпали под ярмо иного рабства, эти, что называется, находились в прямой зависимости от вёдра или ненастья. При виде их начинало казаться, будто они впервые и непосредственно замечают стоящую на дворе погоду. Стоило пробежать по тротуару незамысловатому солнечному зайчику – и они уже расплывались в довольной улыбке, а в дождливые дни их лица да и мысли тоже окутывало густой пеленой. А ведь несколькими неделями раньше они умели не поддаваться этой слабости, этому дурацкому порабощению, потому что тогда они были перед лицом вселенной не одни и существо, бывшее с ними раньше, в той или иной степени заслоняло их мир от непогоды».

Я опускаю книгу на колени. Верно подмечено. В контакте пестрит фотографиями цветущих веточек, первой мать-и-мачехи, набухших побегов, капель дождя на стекле, теней на асфальте. Этакий новый вид искусства – острый позитивизм. Мы чувствительнее воспринимаем сейчас каждый вдох кислорода, каждую новую травинку во дворе, каждый утренний крик птицы. Удивительная книга. Какой год создания? Хм, тысяча девятьсот сорок седьмой. А пишет, как про нас.

Хорошо, что я Паше ничего не сказала про Лилю. Не смогла просто. Мы стараемся говорить о хорошем. Вернется – расскажу.

Читаю дальше:

«Если случайно кто-нибудь из нас пытался довериться другому или хотя бы просто рассказать о своих чувствах, следовавший ответ, любой ответ, обычно воспринимался как оскорбление. Тут только он замечал, что он и его собеседник говорят совсем о разном. Ведь он-то вещал из самых глубин своих бесконечных дум все об одном и том же, из глубины своих мук, и образ, который он хотел открыть другому, уже давно томился на огне ожидания и страсти. А тот, другой, напротив, мысленно рисовал себе весьма банальные эмоции, обычную расхожую боль, стандартную меланхолию. И каков бы ни был ответ – враждебный или вполне благожелательный, он обычно не попадал в цель, так что приходилось отказываться от попытки задушевных разговоров».

Пожалуй, да. Общая нервозность стала главной составляющей бесед по телефону и в интернете. Говорить больше не о чем – только о больницах, данных по коронавирусу да о том, как трудно сидеть дома. До-ста-ло.

– Мама! Мам! А ты папе рассказала про полицейских? – Олежка поворачивается ко мне – он уже все прочитал и прижимает закрытую книгу к груди.

Полицейские-полицейские… Когда бы мы ни гуляли во дворе или на улице, мы их не видели ни разу. Да и сегодня утром на прогулке никаких полицейских не предвиделось. Неоткуда им было взяться. На улицах полиции вообще не наблюдалось. Где вот они все? Случись что – спасение утопающих стало бы делом рук самих утопающих. Ограбленных, оскорбленных. Да и непонятно, на каком основании они могли бы к нам с Верой прицепиться – дети гуляют под присмотром, а что ленты сняты с площадки – докажите сперва, что это лично мы сделали.

– Ладно… Хватит о полиции, – Верина пятиминутка гнева сменилась улыбкой. – Смотри, кстати, что мне в вотсаппе скинули. Никита, слезь оттуда, я кому сказала?!

На экране смартфона красовалось сообщение-диалог:

– Пропуск «поездка в личных целях». Маршрут – Южное Бутово.

– Укажите причину поездки.

– Посещение любовника.

– Не рискуйте! Оставайтесь дома! К вам приедет волонтер.

Вера заливисто хохочет, вспугивая ищущих булку голубей:

– Ой, не могу, волонтер!

Еще пару секунд она разглядывает сообщение и убирает телефон.

– Волонтеры эти, Верунь – не верю я в них. Олежек, не надо по луже на самокате!

– Маш… Ну, дело не в волонтерах, а в том, кому они помогают. Ты же не знаешь, где они были, кому еду возили и прочее.

– Да вот именно! Если вирус и есть, то это как раз способ разнести его по селам и весям. И маски! Ни от чего они не защищают. Это ж в скафандре надо ходить.

– Вот мы с тобой – никуда не ходим, сидим дома, на площадке вечно вдвоем в это время, народ сюда ближе к вечеру набивается. Ну, вот скажи, ну, как я заболею?! Никита, подними велосипед! И затылок не три, а? Лысину протрешь!

Никитка испуганно убирает ручонку с затылка.

– Кстати, Вер… – она поднимает брови и смотрит на меня. – А ты сны свои запоминаешь?

– Нет. – в голосе уверенное недоверие к странному вопросу. – А зачем?

Оборачиваемся на грохот. Во двор въезжает ГАЗель с логотипом известного магазина бытовой техники. Навстречу им выбегает предпенсионного вида сосед из третьего подъезда, начинает суетиться. Грузчики распахивают дверцы:

– Сами понесете?

– В смысле, сам? Я же платил за подъем!

– Тогда отойдите, пожалуйста.

Бедный покупатель, видимо, не спал всю ночь, оттого долгожданная доставка становится источником невыносимых переживаний:

– Осторожнее, прошу вас! Вот я сейчас тут… Камушек подложу!

Сосед суетливо распахивает дверь парадной и закрепляет ее камнем, всегда лежащим для таких целей внутри подъезда у спуска в подвал.

– А, ё…! – второй грузчик с матерком возвращается в машину и выходит из нее спустя полминуты. Теперь на нем не очень чистая одноразовая маска. – Твою ж… Чуть не забыл!

– Да-да, – бормочет сосед и убегает внутрь. Видимо, держать дверь квартиры.

Это развлечение длилось минут пять. Мы снова возвращаемся к детям – качаем их на качелях.

– Ой, Маш! Мои знакомые вчера ездили сакуру фоткать! Ну, в Саду Дружбы! Красиво, слов нет! Как в Японии! – Вера отводит руку в сторону, словно вокруг тоже полно цветущей сакуры. – Тепло, аромат… Как тут заболеешь, когда такая красота кругом?

Погода и правда радует. Орут одуревшие от тепла синицы. Цветет яблоня – на ее фоне вечерами фотографируются парочки. По утрам она источает дурманящий запах. В лужах отражаются маленькие облачка, которые так и норовит переехать на велосипеде Олежка. Слава богу, что ночью пролился дождь – улицы поливают непонятно чем – все смыл.

Полицейские нарисовались из ниоткуда. Принесла нелегкая. Как помянешь черта, тут-то… Подошли к нам вразвалочку, никуда не торопясь, взяли под козырек:

– Добрый день, гражданочки! Сержант Веселов, младший сержант Мастенко. Документы, пожалуйста.

Мой паспорт нашелся в сумочке сразу, Вера же не имеет привычки носить его с собой, поэтому предъявить сумела лишь права. Один из полицейских, что покрепче, рассмотрел Верины права и повернулся ко второму:

– Записывай.

– А что такое-то? – взвизгнула Вера и с притопом отставила ногу в сторону, сложив руки на груди. Глаза ее приобрели нестандартную форму глаз принцессы Беатрис из британской королевской семьи. Наткнулась на спокойный взгляд того, который сержант. Или младший сержант?

Так. Достаю телефон и начинаю снимать происходящее на камеру. Мало ли что… Потом не докажешь.

– Как это что, девушка? В Санкт-Петербурге объявлен режим повышенной готовности. Рекомендовано оставаться дома.

Как назло, из громкоговорителя, который заученно повторяет текст несколько раз ко дню, полились привычные фразы: «Уважаемые петербуржцы и гости города!… просим вас оставаться дома и не подвергать опасности свое здоровье и здоровье ваших близких».

Веру так просто не смутишь. Сосредоточенно дослушав все до конца, она подняла вверх пальчик:

– Вот! Слышите? «Просим вас!» – Вера покачала пальцем. – Нет такого закона, чтобы мы дома сидели безвылазно. Нас просят.

– В целях обеспечения безопасности предписано соблюдать режим самоизоляции и носить маски в общественных местах. Почему вы не в масках? – очень спокойно переводит взгляд с меня на Веру. Второй оглядывает мальчиков. Никита с Олежеком давно подошли и выглядывают из-за наших спин. Никита осторожно потирает затылок – обдумывает положение дел.

– Детям нужен свежий воздух! Ну, какие маски? Кого я могу заразить?! Я не чихаю, не кашляю! – Вера упирает руки в бока.

Мне даже стало жаль двух сержантов, на которых смело наскакивала Вера. Полы расстегнутого пальто оверсайз добавляли ей сходства с птицей с растопыренными крыльями. Сходство дополнялось любимой гулькой на макушке. Вдобавок она широко расставила ноги в белоснежных кроссовках.

– Как вы знаете, вы можете стать невольным переносчиком COVID-19, особенно, если он протекает бессимптомно. В настоящее время наблюдается увеличение числа заболевших среди лиц до сорокапятилетнего возраста.

Не успевает Вера раскрыть рот, как полицейский добавляет уже мягче:

– Вы ведь ребенка своего заразить можете. Лучше надеть маску.

– Да все специалисты говорят, что эти маски не спасают и бесполезны. И использовать их надо в общественных местах. Типа, в магазинах. А тут? На воздухе?! Тут только мы! Кто кого заразит?!

– Маска не спасает. Но уменьшает риск заболеть, – так же спокойно продолжал полицейский. – К тому же, маска – это показатель того, что вам можно доверять – вы защищаете себя и близких. То есть, вы потенциально не опасны для окружающих. Вы социально не опасны, если вы в маске. Это понятно? Так, данные мы у вас взяли. Пока выносим предупреждение. В следующий раз это будет штраф. Всего хорошего, и берегите себя и своих близких!

При воспоминании о масках я раздражаюсь. Захлопываю книгу. Вера молодец – показала им, что мы не лыком шиты. Утром позвонила тете Оле. Она сообщила, что Лилечку кремировали. Я еле удержалась, чтобы не разрыдаться прямо при Олежеке. Не надо ему пока о таких вещах знать. Рано еще. И Пашу пугать не хочу. О полицейских, может быть, расскажу. А про Лилю – пока нет. Бедная тетя Оля, она занимает себя как может – лишь бы чем. Сказала, что была в СДЕКе, отправила нам одноразовые маски, купила оптом по случаю. Я испытала смешанные чувства. С одной стороны, я и сама заказала бы маски. Если бы прямо возникла необходимость. Но пожилое поколение не переделаешь – забота сама идет к вам. Хотите вы того или нет. С другой стороны – я не могла вывалить все это на несчастную тетю Олю…

– Олежек, давай уже ко сну готовиться!

Послушный сын убирает книгу на полку и бежит в ванную. Я остаюсь сидеть в кресле. Подхожу к окну, раскрываю его. Со двора доносится смех и аромат шашлыка. Запах жареного мяса щекочет обоняние. Возле импровизированной березовой рощи компания из двух парней и девушек:

– Мага, …, возьми шампур, я сфоткаю!

Вальяжный Мага берет в каждую руку по шампуру и позирует, растопырив ноги и набычив бритую голову. Его спутница нетрезва:

– …, не толкайся, Сонька!

Внезапно замечаю стоящего на цыпочках Олежку. Он сложил пальцы треугольником:

– Как пахнет!

Перебросившись парой нецензурных фраз, девушки тоже начинают позировать в обнимку с кавалерами и шампурами. До еды, видимо, дойдет нескоро.

У глуховатого соседа орет телевизор. Ток-шоу в прайм-тайм. Ветерок доносит обрывки беседы в студии:

– Да потому что у нас лозунг такой – «Моя маска тебя защищает», – звучит явный западнославянский акцент. – Поэтому безоговорочно их носят все!

Закрываю окно.

Олежек быстро засыпает. Читать мне больше не хочется. Невыплеснутые эмоции дают о себе знать. Перебираю в голове воспитательную беседу на площадке. Раздражение лишь усиливается. Социальная функция! Бред какой-то. Да я и так социально не опасна! Даже без маски! Кто там по-настоящему думает обо мне, в этом обществе?! Кто меня защищает?! Этот, который в машине маску забыл? Дезинфекция всяким ядом? Эти, с шашлыками? Их маски меня или Олежку защищают? Кто там по-настоящему думает обо мне, в их обществе?! Кто меня защищает?!

Да я сама ребенка лучше сумею защитить! Чем общество…

Почему в таком случае меня должно заботить это самое общество? И его безопасность?

В сон проваливаюсь моментально.

***

– Значит так, Мария…

Далее хозяйка перечисляет, что она желает заказать на мацеллуме. Память у меня превосходная, поэтому в конце ее тирады, перемежаемой секундами раздумья, я без запинки воспроизвожу этот список:

– Устрицы, омары, гребешки, мурены, форель – из рыбы; каплуны, гусиная печень, кабан, рябчики, свиная матка – из мяса; колбаса и сыры – только из Галлии; приправы – как обычно; пополнить запас меда и заказать бочку масла; фрукты – только свежие. Вино – из лавки Миррия. Хлеб – только из пекарни на Стабий. Пусть всё доставят сегодня до заката, хлеб и фрукты к шести утра завтра.

– Превосходно. Возьми всем на аванс, – хозяйка подает туго набитый мешочек с денариями. – Что такое? – от ее движения массивные украшения на шее звякают, а браслеты падают к самым запястьям. Она поправляет парик. – Что, Мария?

– Госпожа Октавия, мед и масло требуют оплачивать в полном объеме сразу.

Хозяйка машет рукой, золотые браслеты снова прыгают от середины локтя до запястий:

– Там хватит. Не хватит – придешь и возьмешь. Нечего бегать с двумя кошельками. Звенящим жестом она дозволяет мне уйти.

Из прохлады атрия выбегаю на зной. Солнце палит. Перебегаю в тень. Тут же в лицо мне прилетает слой пыли. Тьфу, это пепел. Уже вторая неделя, как эта дрянь сыплется в лицо. Позавчера в затылок больно прилетел камень, черный, маленький. Слава Юпитеру, не было крови.

Первым делом забегаю в пекарню. На улице Стабий у нас лучшая пекарня. Толстый Улиций принимает заказ – его щеки лоснятся от радости, а от малейшего движения пухлых рук я ощущаю запах теста. Ммм… Свежевыпеченным хлебом пахнет задолго до входа в его заведение – легко найти.

– Ну-ка скажи, Мария, – хитро прищуривается Улиций, – и зачем это госпоже Октавии столько хлеба и моей лучшей выпечки на завтра, а? – протягивает мне маленькую булочку. Черствая. Беру и прячу в карман.

– Мой господин, завтра свадьба в доме господина Аумерика.

Улиций хлопает себя по полному животу, отчего в воздух взлетает мучная пыль:

– Да ты что, Мария?! Неужто младшую Октавию выдают? А кто же счастливчик? – и он выдает мне вторую булочку, помягче. – Эта с медом, бери.

– Благодарю, мой господин, – ее я тоже прячу в карман. – Она обручена с господином Тиверием, наследником Антония.

– А, ну-ну… Антоний, значит, пасынка пристраивает. Ну да, ну да… – Улиций морщит лоб. Явно хочет что-то сказать, но мне пора бежать дальше. Пекарь отпускает меня, взяв шесть денариев задатка. – Передай госпоже Октавии, что наимячгчайший хлеб и наивкуснейшую выпечку доставят завтра ровно к шести.

На улице надкусываю вторую булочку – о, боги – мне в рот затекает горячий мед. Как вкусно. И как мало она стоит – всего-то рассказать новость. Прижимаюсь к раскаленной стене дома – по узкой улице несется взмыленный всадник на огромном коне. Пыль залетает мне в рот, раскидываю руки по стенам, закрываю глаза. Когда всадник исчезает в клубах пыли и пепла, я обнаруживаю, что моя булочка исчезла. Рядом нахожу довольную собаку, которая облизывается с самым наглым видом. Чтоб тебя… Пес смешной – белый, с черными пятнами. Уши очень большие, висят чуть ли не до земли. Отдаю собаке и вторую булочку.

– А ты добрая душа! – откуда он только взялся?!

Прилично одетый юноша с белыми волосами и белым благородным лицом. Темные глаза, нос чуть крючком. Похож на нашего жениха – господина Тиверия, такой же белокожий. Одет скромно, но в белое с ног до головы. Плаща нет. Сандалии очень дорогие.

– Простите, мой господин, – застываю, опустив глаза.

Господин улыбается. Протягивает мне руку – в ней возникает такая же булочка с медом, что съела собака. Псина подходит, виляя хвостом, но мужчина делает неуловимое движение пальцами, раздается сухой щелчок, и пес укладывается у его ног.

– Бери, не бойся, – он все так же улыбается мне.

Подозрительный господин. Надеюсь только, что не тайный воздыхатель госпожи младшей Октавии. И что он не попросит устроить ему свидание с госпожой. У нее завтра свадьба.

К моему удивлению, господин заливисто смеется:

– Ох… Свидание с молодой Октавией! Насмешила, – продолжает смеяться, но уже тише и объясняет. – Я знаю, что ты до самого обеда станешь бегать по поручениям. Хочу сопровождать тебя. Заключим сделку. Я помогу тебе, а ты будешь со мной разговаривать.

Глотаю воздух – сходим?! Сопровождать меня?! Наверное, я не поняла – это я должна сопровождать его? И откуда он узнал, о чем я сейчас подумала?!

– Да нет же, Мария. Ты бегаешь по поручениям Октавии. Я присоединяюсь – буду ходить рядом. Считай это моей блажью. Договорились? Возьми булочку!

Ясно. Это просто скучающий господин. Посмотрим, на сколько его хватит. Бегать полдня по жаре это вам не вино пить в клинии.

– Да, мой господин, – кладу булочку в карман. До чего же он улыбчивый.

– Ну, не хочешь – не ешь. Еще пригодится. Так, идем к Миррию.

Откуда он знает мой маршрут? Хотя винная лавка Миррия – лучшая в нашем городе. О, наверняка этот господин – кто-то из друзей господина Тиверия – прислан им, чтобы что-то узнать про госпожу молодую Октавию. Надо держать ухо востро и следить за разговором. Как бы не сболтнуть лишнего. Так что, все объяснимо – знает, что перед свадебным пиром делается обширный заказ на продовольствие. Увидел, что я выбежала из дома господина Аумерика – и все понял. Господин Тиверий очень умный, вот и друзья у него такие же.