Читать книгу Последний портрет Леонардо - Анна Соле - Страница 3

9 часов утра. Ресторан с видом на площадь Мариенплатц.

Роберт Хайнц любил завтракать в этом ресторане. Кожаные диваны, горячий ароматный кофе, свежевыжатый холодный апельсиновый сок, свежие французские круассаны и свежая пресса. Хорошее начало утра.

Роберту 45 лет. Он не высок ростом, плотный, спортивного телосложения. У него рано поседевшие волосы, которые, собственно, и выдают его возраст, серые, глубоко посаженные большие глаза, прямой нос и мягкий овал лица. Одет Роберт в джинсы и светлый свитер, и то и другое без модных выкрутасов, классического покроя и безупречного качества.

Завтракает он в этом ресторане почти каждое утро на протяжении двух лет, всегда ровно в 9 утра, независимо от того, будний это день или выходной.

Сегодня, намазывая на круассан масло, Роберт отчего-то вспомнил своё детство. Как тогда, мама, улыбаясь, протягивала ему маленький кусочек чёрного хлеба, посыпанный солью, и не было в целом свете ничего вкуснее, чем этот хлеб. Сейчас он мог себе позволить любой деликатес из любой точки мира, вот только той радости, которая была в мальчишеские годы, увы, он более не испытывал. Можно купить прекрасное вино, свежайшее, наивысшего качества мясо, морепродукты или сыр, но ни за какие деньги нельзя приобрести свет маминой улыбки, полной любви. Любви наивысшей, истиной, незаменимой, не знающей условностей и оговорок. Как давно умерла мама и как сильно – до сих пор, спустя 20 лет! – её не хватает.

Роберт вздохнул, сделал большой глоток кофе, открыл газету и начал читать. Непрекращающиеся битвы за металл, сплетни, скандалы, назначения, прогнозы, которые никогда не сбываются, он уже совсем было хотел отложить газету в сторону, но решил просмотреть последнюю страницу. На глаза ему попалось объявление: «Продаётся старинный замок в Германии. Замок XVI века, хорошее состояние, 8 комнат, оранжерея. Площадь поместья 4 гектара. Красивый вид. Недалеко от Штарнберга». Дальше была написана цена. Он старательно пересчитал нули, их было 6, и, отложив газету в сторону, задумался.

Если бы пять минут назад, ему задали вопрос: «Собираетесь ли Вы в ближайшее время приобрести недвижимость?», он бы с уверенностью ответил: «Нет». Но как-то помимо его воли, неожиданно, замок увлёк его. Ещё некоторое время он ковырялся в своих чувствах, удивляясь этому внезапно вспыхнувшему интересу, а затем позвонил своему помощнику и дал задание договориться о просмотре.

Замок.

Начиналось всё с парка, основательно заросшего, почти превратившегося в лес, но запущенность эта не отталкивала, а, наоборот, привлекала вкупе с большой территорией, с чистым прозрачным воздухом, необыкновенной тишиной, клёнами и лёгким туманом, укутывающим землю белёсыми волнами. Когда он шёл по дорожке, было странное чувство родства. Словно спустя много лет, случайно, он встретил своего одноклассника – того, с кем раньше сидел за одной партой, о котором сегодняшнем не знает ничего, и не виделись они лет тридцать, но вдруг, столкнувшись, узнали друг друга сразу же, и волна тепла и близости поднялась внутри. Роберт, видевший впервые эти высокие белые стены, стройные, несколько обветшалые шпили, был уверен, что перед ним старый, давно позабытый, но от этого не менее любимый им, друг. Его сердце подсказывало: «Это твоё, родное. Это твой дом, о котором ты не знал ранее, но сам того не ведая, шёл к нему…».

А замок радовался – Роберт это видел точно – сегодняшнему дню, утру, солнцу, жизни, и ему, своему возможному хозяину, так долго и напрасно ожидаемому. И Роберт тоже стал наполняться этой радостью, переступил порог дома и… осекся.

Никакого «хорошего состояния», как было написано в газете, не было и в помине. Всё вокруг сыпалось, обваливалось, на полу валялись фрагменты лепнины и штукатурки, двери висели на одной петле, стекла были разбиты.

Агент показывал ему одну комнату за другой – одинаково запущенные, нежилые, мёртвые, а Роберт, с большим трудом сдерживая всё возрастающее разочарование и злость, молча шёл за ним. Когда они поднимались на второй этаж, он нечаянно сделал шаг в сторону от натоптанной центральной части лестницы, и его правая нога провалилась в дыру. Крик боли он сдержать смог, с усилием выдернул ногу, но, наступив на неё, понял – вывихнул. И в эту секунду ему дико захотелось бежать отсюда. Прямо сейчас, не раздумывая, позабыв о красивом парке и высоких белых стенах, какое уж там, к чёрту, чувство тепла – покинуть побыстрее этот дом и не вспоминать более, как страшный сон! Но умница агент стал его уговаривать:

– Пожалуйста, герр Роберт, посмотрите ещё одну комнату. Последнюю. Я Вас уверяю, Вы не пожалеете. Давайте, я Вам помогу дойти…

– Нет, я сам, – хмуро отрезал Роберт и, пересиливая боль в ноге, сильно хромая, пошёл следом.

Это был кабинет. Он вошёл,…. очнулся минут через десять, поймав себя на том, что, разинув рот разглядывает изумительные росписи на деревянных панелях, в которые были «одеты» все стены кабинета от пола до потолка.

Красота XVI века, не помпезная и вычурная, а классическая, строгая, органично сочетающая в себе благородную мудрость наших предков и изысканность, явилась перед ним там, где он и не чаял увидеть что-то хорошее – в доме, немилосердно разрушенном временем. Кабинет был выполнен в одной цветовой гамме – тепло-коричневой, и более сотни полутонов и оттенков, начиная от темного, почти чёрного цвета состаренного временем дуба, до нежнейшего светло-золотого, – восхищали. На панелях, словно живые, взлетали, щебетали и играли друг с другом бойкие канарейки и щеглы. Повсюду были нарисованы листья всевозможных форм и фактур, россыпи ягод и цветы: розы, незабудки, лилии, маки, гвоздики, ирисы, астры. Непревзойденная миниатюрность и изящество каждой детали, неповторяемость сюжетов, заполнивших такое большое пространство, поражали мастерством исполнения. И по контрасту с этой мельчайшей, тонкой прорисовкой на стенах, ближе к окну стоял огромный дубовый стол, а под потолком находились массивные, потемневшие от времени балки. Казалось, даже воздух здесь был другим – спокойным, несуетным, располагающим к раздумью и созерцанию.

Именно тогда Роберт решил для себя определенно – следует покупать.

Агенту в этот день он не сказал ничего, взяв несколько дней на раздумье. А потом начал торговаться. Истово, жёстко, упорно, отстаивая каждый евро. Это была его месть за враньё насчёт «хорошего состояния», за чувство разочарования, за вывихнутую ногу. Когда агент уже чуть не плакал, Роберт успокоился и быстро совершил сделку.

Для ремонта он пригласил самых высококвалифицированных специалистов своего дела – архитектора, дизайнера, реставратора и лучших мастеров по отделочным работам. Первое, что было сделано, – это обновлены и укреплены стены и шпили замка. Планировку решили не менять, на первом этаже так и остались большая столовая, гостиная с камином, кухня, две маленькие комнаты для прислуги и оранжерея в левом крыле, а на втором находились спальни, ванные комнаты и его гордость – кабинет. Во время ремонтных работ деревянные панели освежили, заново покрыв их лаком; положили новый паркет и обработали балки под потолком специальным составом. Благодаря стараниям специалистов, дорогой антикварной мебели и элементам отделки, выполненным специально под заказ в Италии, Германии и Чехии, обстановка во всём замке после ремонта выглядела со вкусом и очень естественно. Красивый, строгий интерьер XVI века, но при этом всё техническое оснащение века XXI.

Переехать в свой новый большой дом Роберт смог только спустя год после его покупки.

На третий день своего пребывания, в 9—30 утра Роберт вернулся с утренней пробежки и поймал себя на мысли, что здесь он стал позже вставать.

«Спится здесь намного лучше, чем в городе, – подумал он. – Воздух чище, да и природа как-то успокаивает».

Роберт хорошо позавтракал и поднялся наверх, в свой кабинет. Он с удовольствием уселся в мягкое кожаное кресло и провёл ладонью по гладкой поверхности заново отполированного дубового стола. Сегодня перед собой он поставил задачу разобрать документы, перевезённые им из квартиры. Папки, записные книжки, бумаги и письменные принадлежности лежали в нескольких коробках, стоявших сейчас на полу, а Роберт, открыв ящики стола, стал раздумывать – как всё разложить так, чтобы в дальнейшем было удобно и функционально.

Прошло менее часа, когда все коробки опустели, а на большой темно-коричневой крышке остался красивый прибор красного дерева, отделанный серебром, карандаши, которые Роберт намеревался заточить, и бритва (он не любил точилок, и как привык в детстве к бритве, так назло техническому прогрессу и продолжал ей пользоваться). В это время зазвонил телефон. Идти никуда не надо было, телефонный аппарат, изготовленный в антикварном стиле, стоял на тумбочке, пододвинутой вплотную к столу. Поговорив около 5 минут, он убрал карандаши и с удовольствием осмотрел идеально чистую поверхность. «Ну вот, наконец, я всё закончил», – подумал он и поднялся с чувством выполненного долга. Но тут же вспомнил, что карандаши так и не поточил. Роберт принялся искать бритву. Несколько раз оглядев стол, он с удивлением обнаружил, что бритвы на нём не было. Любой другой не придал бы этому никакого значения, предупредил слугу, чтобы убирался аккуратно, и забыл бы о бритве. Любой другой, но не Роберт. Именно внимание к мелочам позволили ему нарастить небольшое состояние отца до хорошего капитала, сохранить его и правильно им распорядиться.

Сначала им был обследован весь пол поблизости от стола – ничего, пусто. Затем Роберт переключился на сам стол. Он доставал ящики один за другим, вынимал оттуда всё содержимое, после этого внимательно осматривал каждый ящик внутри и снаружи, а затем клал папки, бумаги и записные книжки обратно. Когда он дошёл до второго ящика справа и провёл рукой по его внутренней стороне, то почувствовал боль в пальце и увидел несколько выступивших капель крови. Порез был неглубоким, но на всякий случай Роберт вызвал слугу, который быстро обработал рану и тут же ушёл.

«Вот теперь осторожно», – сказал он сам себе. Достал лупу и стал изучать ящик изнутри. Бритва практически провалилась в щель, торчал лишь кончик не более 3-х миллиметров. Сначала он с помощью пинцета вынул её и тут же убрал подальше, а затем его внимание привлекла эта самая щель. Невидимая для простого глаза, она была образована внутренней стороной ящика и узкой деревянной планкой, аккуратно подогнанной по всей длине, а в ширину не превышающей трёх сантиметров. Роберт долго всматривался, не понимая её назначения, затем решил проверить другие ящики стола. С лупой в руке он оглядел каждый из оставшихся пяти ящиков, и вскоре убедился, что ни в одном из них похожей планки не было – везде внутри сплошное дерево. Но в этом, втором справа, она же была!

И тут его осенило: тайник! Именно поэтому нужна эта планка…

Азарт семилетнего мальчишки вселился в него. Бегом он рванул вниз на кухню, где на глазах у ничего не понимающего слуги принялся искать тонкий крепкий нож, которым можно было бы вынуть планку. Прихватив на всякий случай два ножа и кое-какой, по его мнению, подходящий инструмент, Роберт, перепрыгивая через две ступени, помчался обратно.

Вынуть деревянный брусок не составило ни малейшего труда, и уже через пару секунд тайник, довольно глубокий, предстал перед ним загадочной чёрной дырой. Затаив дыхание, Роберт опустил пальцы в таинственное отверстие… – было страшно, в какой-то миг ему вдруг показалось, что сейчас какое-нибудь ядовитое существо схватит его за руку, – но пальцы коснулись всего лишь бумаги. Ошарашенный, сбитый с толку своей находкой, он вытащил неизвестные листы на свет.

Это были четыре письма. Все на тонкой бумаге, написанные одинаковым красивым женским почерком, каждое из них на отдельном листе. Два письма содержали какие-то пометки и схемы, два другие – сплошной текст, но, увы, ни одного слова Роберт прочесть не мог.

«Это, конечно, не немецкий и не английский языки, – думал он, – скорее всего французский, но… я же ничегошеньки не могу понять!»

Ни строчки, ни слова. Тайник, отдав ему свои бумаги, решил, видимо, над ним посмеяться: «На, возьми, прочесть-то ты всё равно не сможешь…».

Роберт разозлился и, не имея понятия что делать дальше, от безысходности решил ещё раз осмотреть ящик. Он вынул его из стола, перевернул, и из тайника выпал крохотный, не более трёх сантиметров в длину ключик с миниатюрным язычком.

– Вот это да, – выдохнул Роберт.

Зазвонил телефон.

– Это я, здравствуйте, – ответил Роберт. – Вы хотите встретиться сегодня? Срочно? – его взгляд упал на ключ и письма, разложенные на столе. – Нет, Вы знаете, сегодня не получится. Никак, извините. Давайте завтра. Вернее, я Вам сам позвоню, как только закончу…, – Роберт запнулся, и потом договорил, – неотложные дела.

Он повесил трубку, аккуратно сложил письма и ключик в маленькую коробку и вышел из кабинета.

– Михель, выведи машину из гаража, – крикнул он слуге, закрывая дверь кабинета на ключ.

Решение пришло к нему, когда он разговаривал по телефону.

«Как же я сразу не догадался! – ругал себя Роберт. – Дядя, вот кто мне переведет письма и поможет в них разобраться».

Дядя Роберта, Генри Хайнц, любитель и знаток истории, свободно владеющий французским и итальянским, жил в Аугсбурге.

«Ну что же, проведаю старика. Да и Генри обрадуется. Историю он просто обожает, а если к истории присовокупить загадку…», – улыбнулся Роберт.

Он быстро спустился вниз, сел в машину, которую слуга уже подогнал к входной двери, положил рядом с собой на сиденье коробочку с письмами и ключом и нажал на педаль газа…

Спустя час Роберт пил чай с дядей Генри в его квартире.

Эту квартиру Роберт помнил с детства, и всё время она была такой – маленькой, уютной, заполненной книгами. С годами здесь ничего не изменилось, разве что заметно прибавилось число книг. На всех полках, захвативших полностью четыре стены и оставивших лишь прямоугольник большого окна, царил хаос из нагромождений, стопок, завалов и пирамид томов различных размеров, тематик, и авторов, написанных на разных языках. Лишь два-три крошечных островка уцелели в этом бушующем море беспорядка, где корешок к корешку, ровненько, правильно, красиво, стояли они, – истинные хозяева этой квартиры. А Генри, их верный и покорный слуга, обожатель и почитатель, не просто не хотел наводить порядок, отнюдь, ему эта разобщенная стихия доставляла явное удовольствие – он ориентировался в ней моментально и точно.

Итак, они пили чай. Роберт – крепкий, уверенный в себе мужчина, и худой старик, с потухшими голубыми глазами. Низко согнувшись над чашкой, Генри дрожащей рукой, не торопясь, помешивал сахар, а Роберт… никогда он не испытывал столько неловкости от собственного тела. Стыдясь своих широких плеч, ровного загара, спортивной фигуры, источающий здоровье, он не знал, как всё это умолить, спрятать на фоне бледности и немощности старика. «Если бы была хоть малейшая возможность поделиться своим здоровьем с дядей!» – неотвязно вертелась у него в голове мысль.

То, что Генри сильно сдал со времени прошлого приезда Роберта (то есть всего лишь за три месяца) явно бросалось в глаза.

Дядя был единственным его родственником и самым близким человеком. В тайне они обожали друг друга, но так повелось, что оба не были приучены к проявлению нежности. Встречи их происходили не так часто, и почти всегда и Роберт, и дядя соблюдали своеобразный ритуал: вначале Роберт приглашал к себе жить Генри, потом тот энергично отказываться – мол, зачем я буду тебе мешать, мне одному больше нравится, я тут сам себе хозяин; а далее наступала самая длинная часть этого миниспектакля – сольная партия Генри, которая состояла из его жалоб на болячки: «поясница болит, голова кружится, и в груди давит, давление постоянно скачет…», но при этом Генри ни в какую не соглашался пойти к врачу.

Сегодня всё вышло по-другому. Роберт не просто приглашал, а настойчиво уговаривал, почти умолял, но дядя не проронил ни слова. Видя, что ничего не помогает, Роберт попробовал надавить на его любовь к чистоте:

– Как ты можешь жить в такой обстановке? Теснота везде, сколько пыли скопилось!

Но тот только устало отмахнулся:

– Нет, Роберт. Стар я, только мешать тебе буду.

– Что ты такое говоришь? Не будешь ты мешать, – взорвался Роберт и посмотрел на обтянутые морщинистой кожей худые щеки старика. – Пожалуйста, Генри, тебе нужен доктор. Хочешь, давай вместе сходим к врачу?

– Да не люблю я их, ты же знаешь, – обреченно вздохнул тот.

Роберт расстроился и даже забыл, зачем приехал. Генри молча мешал остывший чай. Ложка тревожно звякала, громко тикали часы на стене, а Роберт… испугался.

«Я не могу потерять Генри. Мама умерла так давно, отец 10 лет назад, у меня остался только он…», – сердце защемило, и Роберт непроизвольно потер грудину.

– Ладно, ладно, не переживай ты так, – посмотрев на племянника, сказал дядя. Умел он как-то чувствовать его мысли. – Ты зачем приехал-то? Просто навестить или дело какое? – спросил он бодрым голосом.

«Ведь специально делает вид, что всё хорошо, – подумал Роберт. – А сам совсем слаб, на себя не похож. Да и я тоже молодец, забросил старика. Последний раз был три месяца назад… Но как уговорить его переехать?…Черт… Ах, да, зачем приехал…».

Настроения уже не было, про бумаги из тайника он забыл и думать, и теперь гораздо больше его интересовало, как суметь – применить, что ли, силу – перевезти Генри к себе. Тогда бы он смог за ним присматривать и, когда понадобиться, пригласить врача… Но ведь дядя не согласится… И Роберт тяжело вздохнул, пододвинул коробочку, вынул оттуда письма и передал ему:

– Вот посмотри, нашёл тут… на чердаке в своём доме. Я французский не знаю, а тут скорее всего на французском.

Генри медленно надел очки и, не торопясь, стал разглядывать бумаги.

Он внимательно перечитал письма несколько раз, потом стал изучать схемы и рисунки на полях, и тут произошло волшебное преображение. Старик даже начал причмокивать от удовольствия, движения сделались быстрыми и точными, руки уже не тряслись, он выпрямился, и от этого Роберту показалось, даже как-то вытянулся. Всё внимание Генри было полностью приковано к бумагам. Племянник прекрасно знал, что если сию минуту над головой дяди раздастся взрыв, тот его даже не услышит – для него сейчас не существовало ничего, кроме заветных листов. Наблюдая за стариком, Роберт внутренне возликовал – выходит, не так дядя и плох, значит, силы у него ещё остались, и самое главное есть интерес… Прошло около двадцати минут, когда, наконец, Генри оторвался от писем. Он поднял на племянника пристальный взгляд и сказал совершенно другим, сильным и твёрдым голосом:

– А теперь давай всё сначала и подробно. Где ты купил дом, что это за дом и где ты нашёл письма? Только не плети мне небылицы про чердак.

Следующие десять дней после разговора с Генри Роберт не находил себе места. Во время их встречи он, конечно же, рассказал дяде и о своём замке, о кабинете и тайнике в столе, но на все его расспросы: «Что же написано в них, этих загадочных письмах?», Генри отрезал:

– Пока я ничего не хочу говорить, мне надо проверить кое-какую информацию. Как только я во всем разберусь, сам тебе позвоню.

Так Роберт и уехал ни с чем, с трудом сдерживая неизвестно откуда нахлынувшую обиду: он то отдал и таинственные бумаги, и ключик, а взамен не получил ничего, кроме взятого им самим обязательства ждать. Утешало лишь одно – Генри, заинтересованный находкой, явно стал бодрее, а значит, можно было надеяться, что здоровье его хоть немного поправится.

Роберт считал дни, сгорая от любопытства и нетерпения. Почти каждый вечер он снимал трубку телефона и начинал набирать номер дяди, но тут же вешал её назад. Позвонить первым значило бы признать свою слабость, а этого допустить он никак не мог, это было у них, Хайнцов, в крови – все упрямцы и никто не сдавался. Но более всего Роберт опасался… нет, не того, что Генри ничего не отыщет – в знаниях и в чутье дяди он не сомневался, – а что найденные им письма окажутся пустышкой, какой-нибудь женской, ничего не стоящей болтовнёй. Столько его надежд и ожиданий в таком случае рухнет прахом!

Генри позвонил на десятый день вечером. Быстро поздоровавшись, он сразу перешел к делу:

– Давай-ка так, сынок. Пришли за мной завтра шофёра часикам к девяти утра. Тебе будет удобно посвятить денёк своему дяде?

– Да, да конечно, – выдохнул Роберт. – Подожди, так ты завтра приедешь ко мне? Навсегда?

– Роберт, охладись. Конечно же, не навсегда. Но разговор будет важный, – и Генри повесил трубку.

Роберт зачарованно смотрел на телефон, переваривая услышанное.

Во-первых, дядин голос был очень энергичным, во-вторых, он приедет ко мне…! – а делал он это лишь однажды, двадцать пять лет тому назад, когда я жил в студенческом кампусе. В-третьих, он сказал, чтобы я уделил ему целый день, а это значит… есть что-то стоящее! Определенно, письма должны содержать нечто весьма ценное.

И Роберт побежал давать указания: сначала шофёру, а затем повару – необходимо было продумать завтрашний обед. После этого он сделал несколько звонков и отменил все запланированные на завтра встречи, а следом ему пришла в голову мысль, что неплохо было бы купить любимое вино Генри. Так как магазины уже закрылись, на следующий день утром он поехал на поиски вина. Нашёл его лишь в специализированном магазине в Мюнхене, и, потратив в хлопотах больше часа, Роберт ворвался домой за 10 минут до приезда дяди не столько запыхавшийся, сколько довольный – вино было куплено, а все эти разъезды помогли ему поменьше думать о предстоящем разговоре.

Мерседес медленно подкатил к двери, Роберт распахнул дверцу машины и подал Генри руку.

– Ну, здравствуй, сынок, – сказал дядя, выходя из машины.

Он слега похлопал племянника по плечу, потом обошел его и стал с явным удовольствием разглядывать замок. Так они и стояли – Генри, любующийся на замок, и Роберт, не сводящий глаз со старика, причём его восторг был не меньшим. Дядя словно помолодел лет на десять – в голубых глазах появились блеск и оживленность, куда-то ушла сутулость.

– Ну-ка, мой мальчик, побалуй стрика, – сказал он. – Покажи мне своё приобретение.

И Роберт начал показывать и рассказывать. Сначала они сделали круг вокруг замка, потом прогулялись по парку и снова вернулись назад. Роберт видел, что так же, как когда-то и он сам, Генри влюбился в это восхитительное архитектурное творение старых мастеров; что так же, как и он, дядя видит радость замка и отвечает ей свой радостью и чувствует в нём своего друга.

Роберт рассказывал, скорее для того, чтобы не сглазить хорошего впечатления, о своих трудностях – в каком запущенном состоянии он его приобрёл, сколько пришлось вложить в реставрацию, какие работы были сделаны, а Генри молчал и кивал. Уже после того, как они вошли в дом и осмотрели первый этаж, дядя бросил фразу:

– Поздравляю тебя, сынок. Ты сделал очень правильный выбор.

И Роберт, прекрасно знавший, что услышать из уст сдержанного и скупого на похвалу Генри такие слова было наивысшей наградой, покраснел от удовольствия.

– Давай попьем чая. Ты, наверное, устал с дороги, – предложил Роберт, приглашая дядю в столовую.

– Ничего я не устал. От чая, конечно, не откажусь, но пусть его принесут в кабинет, – ответил Генри.

«Конечно же, тайник, – усмехнулся про себя Роберт. – Генри просто не терпится его осмотреть».

Роберт сделал распоряжение слуге о том, чтобы чай принесли наверх, и они поднялись на второй этаж. Открыв дверь кабинета, он пропустил Генри вперёд, но дядя, войдя в комнату, даже не взглянул на стол, а прямиком направился к стене, покрытой деревянными панелями. Он всматривался в каждую из них. Наклонялся ближе, и, чуть ли не водя носом по дереву, изучал тонкий рисунок; после делал шаг назад и любовно смотрел на изумительно выписанных птиц, цветы и гроздья ягод; потом приседал, рассматривая нижние росписи, а следом, запрокинув голову, внимательно вглядывался в верхний ряд. Этакий медленный своеобразный танец – шаг вперёд, назад, на корточки, и вверх, неизменно сопровождаемый возгласами восхищения:

– Ты только посмотри, Роберт, какая красота… Это же великолепно, – говорил он, цокая языком, показывая на какие-то незнакомые ему ягоды. – А цветы, ты полюбуйся!

Очень долго Генри шел по периметру комнаты, не пропуская ни одной панели, ни одного рисунка, а Роберт ждал. Чай давным-давно остыл, Роберт изнывал от нетерпения и уже более не отвечал на всплески восторга дяди, а тот всё продолжал разглядывать и ахать.

– Генри, письма лежали в столе. Может быть, ты осмотришь стол? – не выдержал Роберт.

– Стол? Что стол? Это не так интересно, как росписи, – отмахнулся он и продолжал неторопливое исследование.

Уже пришел слуга за посудой и Роберт знаками, чтобы не отвлекать Генри, попросил его ещё раз подогреть чайник и принести вторично.

Слуга вернулся с горячим чайником, и только когда Генри осмотрел последнюю панель, он повернулся к племяннику с таким счастливым выражением лица, будто бесценные сокровища висели прямо здесь, на стенах кабинета.

– Ну что же, а теперь можно и чай попить, – потер руки Генри.

Чай пили молча и долго. Роберт всё ждал от Генри вопроса о письмах, но тот не проронил ни слова, лишь, как казалось Роберту, излишне громко прихлёбывал горячий ароматный напиток. Наконец, допив свой чай, Генри отодвинул чашку и спросил:

– И где же был тайник?

Роберт выдвинул второй ящик стола и с гордостью вынул узкую планку:

– Вот, посмотри!

Быстро взглянув, Генри произнёс, как показалось Роберту, без должного восхищения:

– Да, молодцы. Хорошая работа.

Следом он деловито достал из-за пазухи пакет, в котором лежали письма и крошечный ключик, аккуратно разложил всё это на столе, и вмиг сделавшись серьёзным, начал:

– Ну что же, перейдем к делу. Что касается писем, то три из них в историческом плане ничего интересного не представляют.

– Но,… как же так? – невольно выпалил Роберт. Он уже настроился на ценную находку, и дядино заявление его сильно обескуражило. – Ты же так долго не звонил, и я был уверен, что в письмах что-то есть!

Генри спокойно выдержал взгляд племянника, сделал паузу, и, улыбнувшись, ответил:

– Во-первых, я сказал почти, во-вторых, не представляют только три письма, но четвёртое очень занимательно. Письма, как ты уже понял, написаны на французском языке. Это переписка замужней женщины со своим любовником. Для нас интересно четвёртое письмо, вернее, даже не само письмо, а схема на его полях.

– Посмотри сюда, – указал он Роберту на изображение сбоку, где были небрежно нарисованы три лилии, а под ними написано:

Anna

Claude Leonardo da Vinci c’est notre peinture.

Catherine

Marguerite

N 8.18

– Ты видишь, мой мальчик, вот именно это самое невероятное. Ну, как тебе, а? – восхищённо сказал дядя.

Роберт изумлённо вглядывался в схему. Французский он не знал, с историей у него всегда были не лады, но он старательно делал вид, будто пытается разобраться… Хватило его лишь на пару минут, потом он умоляюще посмотрел на своего дядю:

– Генри, прости, я здесь ничего не понимаю.

– Читай внимательно, – запыхтел тот, – все имена указанные здесь очень известны, и ты должен мне сказать не только кто эти исторические личности, но и когда они жили, и как связаны друг с другом.

Роберт только пожал плечами, но поскольку настроение у Генри сегодня было явно хорошим, дядя снисходительно сказал:

– Ну, хорошо, хорошо. Тогда рассказываю я. Надеюсь, что такое королевская лилия, ты знаешь? – Генри взглянул на Роберта, но тот лишь пожал плечами. Тогда дядя фыркнул и продолжил:

– Это герб Валуа. То есть имена, написанные ниже, принадлежат королевской династии Валуа. Причём, если ты посмотришь повнимательнее, то даже ты, не зная французский и являясь полным остолопом, увидишь, что это женские имена.

На «остолопа» Роберт решил не обижаться, а имена действительно прочёл:

– Кажется Анна, Клод, Катерина и Маргарита.

– Да-да, все четверо – королевы Валуа и приходятся друг другу близкой роднёй, – сказал Генри.

– Постой-ка, – воскликнул Роберт, радуясь, что всё-таки кое-что ему известно, – Так это королева Марго!?

Генри поморщился:

– Да, теперь её так называют с лёгкой руки Александра Дюма. Правильно – Маргарита Валуа, королева Наваррская. Смотри, королевы указаны в исторической последовательности. Сначала Анна – это Анна Бретонская, дважды королева Франции, затем Клод Французская, дочь Анны Бретонской и Людовика XII, также королева. Сын Клод – Генрих II, был женат, как ты знаешь, на Екатерине Медичи, которая приходится Клод невесткой. А дальше Маргарита Валуа, дочь Генриха II и Екатерины. Кстати, Маргарита, в отличие от трёх предыдущих дам, не была королевой Франции, он была королевой Наварры. А теперь, мой мальчик, всё-таки тебе придётся внимательно слушать и запоминать, потому что схема, нарисованная в этом письме, не является обычной головоломкой, и отгадывать её нам предстоит вместе, – немного помолчав, Генри поправился, – а может быть и тебе одному.

– Итак, давай сначала я вкратце расскажу тебе о наших королевах. Первая – Анна Бретонская. Анна была дочерью герцога Бретани Франциска II, родилась в Нанте 25 января 1477 года. С раннего детства она воспитывалась как наследница герцогства, знала латынь, греческий и французский. Да, да, не удивляйся, в Бретани тогда говорили на кельтском языке. И кстати, ты должен уяснить, что в те времена Франция не была единым государством и поэтому огромные земельные владения Бретани являлись для многих лакомым кусочком, которые, в конце концов, стали принадлежать Франции. Анна умела вышивать, была обучена музыке, а с юных лет её приучали к политике. Что вкратце можно сказать о ней? Женщина очень интересная, дважды королева Франции, и заметь, – обычно у королей бывает множество любовниц, но оба супружества Анны являлись исключением из правил. Ни один, ни второй муж в браке официальных фавориток не имели, и более того, по дошедшим до нас сведениям, оба любили свою жену. От первого брака детей не осталось – все умерли в младенчестве, от второго две дочери, старшая Клод, младшая Рене. Умерла в замке Блуа в январе 1514 года.

Королева вторая – Клод Французская. Родилась в 1499 году. В 1514 году была выдана замуж за Франциска I, ей тогда было 15 лет. Вскоре становится королевой Франции. Умерла в возрасте 24 лет, родив семерых детей, один из которых Генрих, будущий король Франции.

Ну, про Екатерину Медичи и Маргариту Наваррскую я рассказывать не буду. Если захочешь, ты и сам сможешь о них многое узнать.

Давай вернёмся к нашей схеме. Смотри, от Клод идёт стрелочка, и написано Леонардо да Винчи – наша картина.

– Подожди, подожди это тот самый Леонардо да Винчи, известный живописец? – ошеломлённо спросил Роберт.

– Да, тот самый. И именно это и есть самое невообразимое. Дело в том, что последние три года своей жизни Леонардо провёл во Франции. Приехал он туда в 1516 году, и умер там же, во Франции в замке Клу-Люсе в 1519 году. Это было время правления короля Франциска I, а его женой была как раз Клод Французская. Интересно то, что чисто теоретически великий художник действительно мог написать там картину. Доподлинно известно, что он привёз с собой из Италии три своих живописных работы: знаменитую «Монну Лизу», «Иоанна Крестителя» и «Святую Анну с Марией и Христом». Все три сейчас находятся в Лувре. Также сохранились сведения, что в последние годы жизни Леонардо занимался анатомией, механикой, астрономией и принимал участие в подготовке придворных празднеств. Он сконструировал огромного льва, который приводился в движение пружинами. На празднике лев сделал несколько шагов навстречу королю, как будто собираясь на него напасть, и когда король ударил его жезлом, тот остановился, грудь его раскрылась, и все увидели белые французские лилии на голубом поле… Но это так, отступление от темы. По крайней мере, о том, что да Винчи писал новую картину во Франции, никаких воспоминаний не сохранилось.

Жил Леонардо, как я уже говорил, в Клу-Люсе – это маленький замок неподалёку от замка Амбуаз. В Амбуазе не то чтобы постоянно (Франциск обожал путешествовать по стране со своим многочисленным двором), но наездами жила и королева Франции Клод. Расстояние между Клу-Люсе и Амбуазом не более мили. И что интересно, Франциск даже приказал прорыть подземный ход прямо к замку, в котором жил Леонардо.

Но вернёмся к нашей схеме. Написано «наша картина». Во-первых, не очень понятно слово «наша» – то ли имеется в виду, что Леонардо писал Клод, то ли то, что он писал какую-то картину во Франции, принадлежавшую владельцам этого замка в то время, когда Клод была королевой. Но я склонен думать, что это был портрет королевы, потому как в истории о ней сохранилось очень мало сведений, а вот её муж – король Франциск I, очень известная и сильная личность. Во-вторых, даже если предположить, что картина была написана Леонардо, никаких воспоминаний о ней нигде не осталось. И в-третьих, если она действительно была, то где она сейчас?

Итак, всю задачу можно свести к двум вопросам. Вопрос первый: была ли картина? Вопрос второй: если была, то где она может находиться в данный момент?

Да и вот ещё, не менее важное. Я навёл справки. Ты знаешь, что это старинный замок. Я порылся в архивах и нашёл удивительные сведения. Во-первых, когда-то давно здесь жила бывшая любовница короля Франции Людовика XIV, она вышла замуж за владельца этого замка. То есть, если предположить, что Леонардо всё же писал портрет королевы Клод, то она могла, собственно, и привести его в этот замок. Во-вторых, последним хозяином этого имения был некто Эдуард Кауфман, умер он в 20-х годах двадцатого века. Его жена Ольга, заметь имя русское, бесследно исчезла в это же время. Как я понял, примерно тогда же и пропали все бумаги на землю и на сам дом …. Да, да, не удивляйся. Тебе, кстати, перед покупкой тоже не мешало бы выяснить эти сведения. После документы восстанавливали как невозвратно утерянные.

Роберт ошарашено смотрел на дядю:

– Подожди. Ты хочешь сказать, что у бывших владельцев этого замка имелась никому неизвестная картина Леонардо да Винчи?

Генри помолчал несколько минут, а потом, пожимая плечами, ответил:

– Получается, что так.

– Вот это да! – вырвалось у Роберта, и они оба притихли.

Первым нарушил молчание Роберт:

– И где картина может быть сейчас?

– А вот это нам и предстоит выяснить, – скала дядя.

– Но как?

– Посмотри на схему. Что мы не учли? – хитро улыбнулся Генри.

Роберт уставился на письмо.

– Номер 8 точка 18? – неуверенно спросил он.

– Да, – ответил Генри, и тут же его лицо озарила самодовольная улыбка. Только это никакой не номер. Это предсказание Нострадамуса, – с гордостью сказал Генри. – Да, да Центурия 8, катрен 18. И на расшифровку этого катрена я потратил целых… два дня, а это, позволю заметить, очень короткий срок.

Генри достал из кармана свои заметки:

– Итак, слушай, мой мальчик, – он надел очки, и стал читать:

– «Рождённая Флорой будет причиной её гибели.

Некоторое время тому назад выпили молодая и старая,

Ибо три лилии поставят перед ней большую преграду,

И она умрёт от своего дикого плотоядного плода».

Удивительно то, что этот катрен Нострадамуса считается не разгаданным, хотя здесь всё предельно ясно написано. И куда смотрят эти учёные профессора? Ну ладно, ладно. Я думаю, ты догадался, о чём здесь речь? – спросил дядя.

– Нет, я что-то не понимаю, – задумчиво ответил Роберт, – хотя три лилии – это наверняка Валуа.

Генри просто сиял:

– Да, да, ты абсолютно прав. На самом деле всё гораздо проще, чем кажется. Катрен посвящен Маргарите Валуа, которая, как ты знаешь, была первой женой короля Генриха IV.

Давай по порядку: «Рождённая флорой станет причиной её гибели». Здесь речь идёт о Габриэль д’Эстре, любовнице Генриха IV. Именно из-за неё король решил начать свой бракоразводный процесс с Маргаритой, брак с которой длился уже 17 лет. У Габриэль было трое детей от короля, которых он узаконил, и собирался официально жениться на ней. Однако она умерла в 1599 году, её отравили. Фраза «рождённая флорой» указывает на мать Габриэль. Фамилия матери де ла Бурдезьер (Bourdaisiere). Есть такое растение – ломкая крушина (bourdaine фр.), именно поэтому Габриэль – рождённая Флорой. Кстати, в народе это растение называют «волчья ягода».

С этим мы разобрались, поехали дальше: «Некоторое время тому назад выпили молодая и старая». Скорее всего, имеется в виду, что Маргарита Валуа была королевой Франции лишь формально, так же как и Жанна Французская (жена Людовика XII, который добился развода с ней в 1499 году) и Мария Стюарт. Соответственно Жанна Французская – старая, а Мария Стюарт – молодая. Все эти три женщины должны были стать королевами Франции, но так и не были коронованы.

«Ибо три лилии поставят перед ней большую преграду» – ну, это понятно, это близкие родственники Маргариты Валуа: её мать Екатерина Медичи, и два брата – Карл IX и Генрих III. Надо сказать, что эту самую преграду они стали возводить ещё с юных лет красавице Маргарите. Когда у неё начался бурный роман с герцогом Гизом, король Карл IX и Екатерина запретили ей думать об этом браке, так как он усилил бы Гизов и повысил их шансы на престол. А дальше и мать, и брат Генрих пытались всячески образумить Маргариту, которая всегда имела много любовников, причём родные особо не церемонились. После Варфоломеевской ночи она провела какое-то время в качестве заложницы в Лувре. Потом Генрих III нанёс ей страшное оскорбление при дворе, а спустя некоторое время запер в замок Юсон. По его же распоряжению любовник Маргариты был казнён на её глазах. Екатерина Медичи исключила дочь из своего завещания и больше никогда не виделась с ней. Она называла Маргариту «моё несчастье» и «это существо».

«И она умрёт от своего дикого плотоядного плода», я думаю это тоже ясно. Всем известны её многочисленные любовные похождения, которые не прекратились и в конце жизни. Плотоядный плод – это похоть. Ну что же, сомнений не остаётся – Центурию 8, 18 катрен Нострадамус посвятил последней королеве рода Валуа – Маргарите.

– Только знаешь, что самое интересное? – спросил Генри.

Роберт пожал плечами:

– Нет.

– А то, что Нострадамус опубликовал эту центурию, когда Маргарите Валуа было всего лишь три года, будущему королю Генриху IV четыре, а Габриэль д’Эстре ещё не появилась на свет. А великий предсказатель ночью, в своём кабинете, написал катрен 18 из 8-ой центурии, который абсолютно точно повествует о судьбе последней, так и не коронованной королевы Франции из рода Валуа, Маргариты. Вот так. А некоторые говорят, что предвидения Нострадамуса просто выдумка… Мда… Ну, а теперь, – сказал Генри с азартом, – давай открывать заветные ларцы!

Он даже потирал руки от нетерпения.

– Какие ларцы? – недоумённо спросил Роберт.

– Ты действительно ничего не понял? – Генри смотрел на племянника с большим удивлением. – Роберт, оглянись вокруг! Если картина когда-то существовала, то она висела именно в этом кабинете. Я тебе даже подскажу, под панелью, на которой изображено… ну? – подталкивал Генри.

Роберт ещё не успел переварить столько информации: картина Леонардо да Винчи, Маргарита Валуа, Габриэль д’Эстре.

– Генри, извини, я ничего не понимаю. Где могла висеть картина?

– Роберт, па-не-ли, – произнёс он по слогам, как ребенку. – Посмотри вокруг. И потом ключик, который ты нашёл…

– Ты хочешь сказать, что этим ключом можно открыть панель и там внутри висит картина…?

– Может висеть, Роберт. Может! Вероятность очень мала и всё же она есть. Итак, поздравляю тебя – ты догадался. А теперь покажи мне нужную панель.

– Подожди, как я могу знать?

– Катрен Нострадамуса, – снисходительно подсказал Генри.

– Ты говорил волчья ягода?

– Да. Помнишь, как она выглядит?

– Чёрные такие ягоды, листья круглые, – задумчиво проговорил Роберт, обходя кабинет и всматриваясь в панели на стене.

– Генри, посмотри, эта?

– Да, молодец, – подтвердил дядя. – Кстати, обрати внимание, именно здесь и могла висеть картина. Панель находится на уровне глаз, освещение прекрасное – недалеко от окна, но так, что прямые лучи солнца не попадают. Всё очень продумано.

– Подожди, Генри, мы сейчас будем открывать панель, и там может висеть картина? – не унимался Роберт.

– Да, будем открывать и для этого нам понадобиться лупа и очень острый и тонкий нож, – деловито подтвердил дядя. – Потому что был ремонт, панели покрывали лаком, и нам надо прорезать лаковую пленку.

И тут Генри, словно фокусник, вынул из кармана пиджака небольшую коробочку, в которой лежал тонкий нож.

– Роберт, дай-ка мне лупу, – скомандовал дядя.

Роберт поднёс дяде лупу и встал у него за спиной. Вдвоём они рассматривали сквозь увеличительное стекло старинную дубовую панель, на которой в правом нижнем углу было отчётливо видно маленькое отверстие для ключа. Генри очень аккуратно снял лак с замочной скважины, а потом провёл ножом по периметру панели.

– Давай ключик, – сказал деловито дядя, и Роберт кинулся к столу за ключом.

Взяв из рук Роберта ключ, Генри вставил его в отверстие. Тот вошел как влитой. Оба затаили дыхание, Генри сделал оборот, что-то еле слышно щёлкнуло, и он потянул панель на себя. Панель со скрипом открылась, и перед ними предстала большая, серебряная, потемневшая от времени роскошная рама, которая была… абсолютно пуста. Внутри неё белели старинные камни стены.

– Роберт, значит, она была! – воскликнул Генри.

– Картины нет, – в тот же момент уныло заявил Роберт.

– Нет, я глазам своим не верю. Картина самого Леонардо да Винчи висела здесь, – восторженно повторял дядя. – В это невозможно поверить!

– Генри, извини, пожалуйста, но чему ты так радуешься? Ведь никакой картины нет. Есть только пустая рама.

– Ты совершенно прав, мой мальчик, но рама указывает нам на то, что записи на полях письма – правда. Именно это самое главное, – восхищённо говорил Генри. – Значит, она была! Не просто картина, а картина самого Леонардо да Винчи. Кстати, сними раму, давай-ка её посмотрим.

Роберт снял раму и поднёс её к столу:

– Тяжёлая, – констатировал он.

Генри с лупой внимательно осмотрел ангелочков, искусно сделанных внизу рамы, прощупал стрелы, и провёл рукой по пыльной поверхности:

– Да, умели тогда делать красивые вещи, – сказал он.

– Генри, получается, что картина Леонардо да Винчи висела в этом замке, – стал рассуждать вслух Роберт, – причём о ней, кроме бывших владельцев, никто не знал. Но где она может быть сейчас?

– Да где угодно, – отозвался дядя. – А может быть, её уже и нет вовсе. Война и не такое перемалывала… Но, – Генри стал говорить очень энергично. – У нас есть шанс, и мы обязаны его использовать. В существование Трои тоже никто не верил, а тут сам Леонардо да Винчи. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что такое картина Леонардо?

– Не надо. «Мадонну с веретеном», похищенную из частной коллекции в 2003 году, оценивали примерно в 60 миллионов долларов. – Роберт замолчал, размышляя, а потом спросил:

– Я что-то не пойму, на что мы можем надеяться? Если картина существует реально, это значит, что она хранится у кого-то. Какие-то люди знают, что у них есть неизвестная картина Леонардо да Винчи, за которую они получат огромную кучу денег, и, наверное, просто ждут, чтобы она ещё подросла в цене, так получается?

– Нет. Не совсем так, – возразил Генри. – Дело в том, что Леонардо да Винчи не подписывал своих полотен. Не спорю, на его картине «Дама с горностаем», которая находится в музее Кракова, сверху выведено Леонардо да Винчи, но насколько я знаю, это единственное полотно, на котором есть имя художника, и написано оно явно не самим Леонардо. Великий итальянец оставлял на своих полотнах знаки, например, взлетающая птица. В этом смысле очень примечательна история его картины «Дама с цветком», или «Мадонна Бенуа» из коллекции Эрмитажа – на ней, кстати, тоже есть этот знак. Так вот, это полотно купил у бродячих артистов купец Сапожников. Позже его внучка, которой картина досталась в приданное, вышла замуж за архитектора Леонтия Николаевича Бенуа. Леонтий посчитал, что это работа Леонардо да Винчи, и Александр Бенуа – младший брат Леонтия, художник и искусствовед, повёз её специально в Берлин, чтобы показать знаменитому Боде (это один из главных авторитетов по истории европейского искусства того времени, директор Государственных берлинских музеев). Посмотрев внимательно картину, тот сказал: «Нет! Это не Леонардо, но, возможно, что это произведение кого-нибудь из соучеников да Винчи по мастерской Вероккио». Потом Александр Бенуа отправил эту картину в Париж на реставрацию. Парижские искусствоведы также отрицали, что картина принадлежит кисти да Винчи. И только спустя 8 лет, в 1906 году, профессор Моллер Вальде, который видел эту картину в Берлине, на основании рисунков Леонардо да Винчи с уверенностью доказал, что «Мадонна Бенуа» является именно его произведением. Я тебе всё это рассказываю к тому, что подлинность установить не так-то легко, и поэтому если картина находится у дилетантов, они вряд ли догадываются, что она принадлежит самому да Винчи. Конечно, конечно, если полотно ещё существует.

– Генри, ну а другие письма? Может быть, отгадка скрыта в каком-нибудь из них? Смотри, вот тут тоже какой-то рисунок, – пытаясь отыскать какую-то зацепку, стал допытываться Роберт у своего дяди.

– Я всё внимательно изучил, – вздохнув, ответил Генри. – Письма написаны женщиной. Ох уж эти женщины! Ни одной ценной детали, никакой исторической информации, ну как так можно писать?! Только платья на уме и любовь. Все четыре письма любовные. Ахи и вздохи по поводу, какой он красивый и как она его пылко любит, и какой де её муж тиран, да ещё указано место, где будет проходить очередное свидание. Наверное, её любовник вернул письма ей, когда они поссорились. Та схема, на которую ты указываешь, это модель рукава платья, которое ей очень понравилось. А другой рисунок – улица, где был лучший магазин духов в Берлине. Там действительно продавали духи, я проверял.

– Но как можно владеть картиной Леонардо да Винчи и никому об этом не говорить?

– Ты имеешь ввиду старых хозяев этого замка? Да, для нас это кажется странным, но мы же не знаем, какие у них в роду были предания, а кстати, заметь, замок всегда принадлежал только роду Кауфманов, передавался от отца к сыну и так далее. Может быть, считалось плохой приметой говорить кому-либо из посторонних о картине…

– И что мы теперь можем сделать? – не унимался Роберт. – Картины же нет!

Генри усмехнулся:

– На это я тебе возражу следующее… Пункт первый – мы обнаружили, что картина всё-таки была, и висела она именно за этой панелью, а это, поверь мне, многое значит, поскольку принадлежала она кисти самого Леонардо да Винчи. И дело здесь не столько в самой картине, а в том, что написана она была величайшим художником в последние годы жизни, а все искусствоведы считают, что Леонардо да Винчи во Франции новых полотен не писал. Дальше, пункт второй – это письма, которые ты нашёл в тайнике стола. Письма датированы началом XX – го века, соответственно и схема на полях нарисована в это же самое время. Скорее всего, картина благополучно висела здесь до того, как был убит владелец Эдуард Кауфман. Что стало с ней потом?

– Да, что же стало с картиной?

– Да всё что угодно! Её могли запросто уничтожить, увезти на край света, даже нарисовать поверх новую. Но, есть одно большое «но». Можно посмотреть на это и с другой стороны. Нам дали шанс, причём превосходный шанс. Ведь не каждый день ты находишь тайники, в которых есть указания на существование неизвестной картины Леонардо да Винчи?

– Конечно, не каждый, – озадаченно согласился Роберт, не понимая, к чему клонит дядя.

– Так вот, а мы нашли письма и убедились, что картина реально существовала и висела здесь. Поэтому мы должны сделать всё возможное,… да и невозможное тоже. Давай не будем предполагать, что картина уничтожена, или что на ней написана другая. Это намного осложнит нашу задачу. Предположим, что картина где-то есть, только неизвестно где. Что бы ты сделал в этом случае?

– Не знаю, начал бы поиски. – И тут Роберт, оживившись, стал складывать в уме обрывки мозаики. – Значит, мы знаем точный размер картины – рама-то осталась. – Роберт посмотрел на Генри и почувствовал себя учеником, отвечающим учителю сложный урок, а учитель при этом активно кивал головой и подбадривал. – Также знаем, что, скорее всего, на ней изображена королева Клод…

– Да, да, – не выдержал Генри и стал продолжать сам. – Ещё нам известно, что это итальянская школа живописи, и нет сомнений, что картина написана с 1516 по 1519 год, даже по 1518, Леонардо умер в начале 1519 года.

– Хорошо. Но что нам это дает? – спросил Роберт.

– Пока ничего, – пожал плечами Генри. – Но надо искать. Я думаю, портретное сходство с королевой Клод Французской должно быть. Прежде всего, надо начать с частных коллекционеров. Я порасспрошу моего хорошего друга, знатока живописи, обо всех частных коллекциях. Потом надо обязательно покопаться в библиотеке и посмотреть полотна XV – XVI веков по всем музеям. Картина может находиться в любом городе в любой точке мира, и, скорее всего, приписана другому художнику, например, Липпи или Вероккио. Ну и ещё, если отпадут эти варианты, нам надо забросить удочки коллекционерам.

– Это как? – удивился Роберт.

– Надо дать знать в крупнейшие музеи мира и крупным коллекционерам, что мы ищем такую-то картину и готовы за неё заплатить хорошие деньги. И когда дилетант, у которого она может висеть, захочет свою картину продать и обратиться в музей за экспертизой, нас известят об этом первыми, за хорошие комиссионные, естественно.

Роберт задумался. Он даже не знал с чего начать такие масштабные поиски, а Генри тем временем смотрел в окно:

– Ну и красиво же здесь, чёрт побери! – воскликнул он.

– А я тебе что говорю! – подхватил Роберт. – Переезжай ко мне, будешь гулять по парку, пить чай в кабинете. А, Генри?

– А ты знаешь, мне кажется, ты прав, – неожиданно для Роберта, вдруг согласился дядя. – Давай-ка и вправду я поживу тут у тебя некоторое время, осмотрюсь. Конечно, если ты не против.

– Ты что, дядя?! Я буду очень рад! Так я дам завтра поручение шофёру съездить к тебе и привести кое-какие вещи?

Генри словно не слышал вопроса племянника и продолжал рассуждать вслух:

– Свою библиотеку я пока перевозить не буду, потом посмотрим. Ты говоришь, шофёр? Может, ты сам съездишь? Я тебе объясню, что надо взять.

– Конечно, конечно, Генри, – сиял Роберт. – Давай я завтра заеду и заберу всё, что ты скажешь. Так это же здорово!

В этот момент в дверь постучались:

– Герр Роберт, обед подан в столовой, – послышался из-за двери голос слуги.

Но не успел Роберт ответить, как Генри опередил его:

– Да, да, ступай, сейчас мы спустимся.

Роберт недоумённо посмотрел на дядю:

– Но почему ты не впустил слугу?

– Роберт, панель, – ревниво сказал Генри. Он уже схватил тяжелую раму и нёс её к стене.

– Давай-ка, помоги мне её повесить. Пойми, пока нам не стоит афишировать это удивительное место.

Роберт усмехнулся, взял из рук Генри раму и повесил её на стену. Потом он смотрел на то, как дядя запирает ключом потайное место, а затем аккуратно убирает письма и ключик в пакет.

– Пакет положи в тайник в столе, – дал указания Генри.

Роберт посмеивался про себя над такой излишней конспирацией, но спорить не стал. Он молча сложил всё в нужный ящика стола. Потом они покинули кабинет и спустились вниз, в столовую.