Читать книгу Ненавижу и… хочу - Анна Веммер - Страница 1

Алексей

В клубе шумно и ярко, но алкоголь в бокале только раззадоривает. Хочется больше и больше. Я с удовольствием смотрю на стройных гибких девчонок на барной стойке и лениво выбираю, которая из них подойдет для продолжения банкета.

Рыженькая? Или с короткой стрижкой? В последнее время меня прут короткие прически, и чем дольше я смотрю на танцующую блондинку со стильной стрижкой, тем больше хочу ее трахнуть. Она потрясающе двигается.

– Вон, смотри, какая! – Вадик показывает на клетку, в которой извивается еще одна девочка гоу-гоу.

Хороша, с этим бесполезно спорить: подтянутая полная грудь, чуть подкачанные губки и шикарные, почти до талии, волосы. Но я морщусь: она брюнетка. Ненавижу брюнеток. Едва смотрю на какую-нибудь темноволосую бабу, так сразу вспоминаю ее. И тянет не то проблеваться, не то догнать, сжать волосы в кулак и как следует тряхнуть суку, чтобы заглянуть в глаза и увидеть страх передо мной.

Это как саднящая заноза. Абсцесс, только, мать его, в груди. Мозгоправ бы назвал это комплексом, травмой или каким-нибудь модным гештальтом, а я просто хочу, чтобы сучка страдала, одна мысль о том, что она нежится где-то на пляже и радостно сосет какому-нибудь олигарху, выводит меня из себя.

Делаю большой глоток коктейля и отпускает.

– С кем Темыч? – спрашивает друг.

– С бабушкой.

– Надолго?

– До послезавтра.

– Завалимся к тебе?

– Не, – морщусь, – снимем номер. Я не таскаю баб туда, где живет сын, ты прекрасно знаешь.

– Да я не в претензии, просто уточняю, – пожимает плечами друг. – Ну, давай, за успех.

Мы снова пьем. Сегодня действительно отличный повод: мы выиграли суды, что длились несколько лет, добились разблокировки счетов и получили все деньги, что по праву принадлежат нам. Я так долго ждал момента, когда смогу вернуться в привычную жизнь, что готов нервно смеяться, не веря, что победил.

Да, порой если ты сильно мешаешь конкурентам, в ход могут идти самые разные методы. Не всегда законные и порядочные. Но сегодня я праздную победу, и отныне ни одна мразота не сможет встать у меня на пути. Теперь это не просто вопрос самолюбия или достатка, это вопрос благополучия сына, которому больше не на кого надеяться, кроме меня; достойной старости матери, которая осталась совсем одна.

И мои анестетики. Сигареты. Алкоголь. Трах на одну ночь. Все, что отключает от мыслей о суке, из-за которой я чуть не сдох следом за отцом. Которая разрушила мою жизнь до самого фундамента, плюнула в душу и сбежала.

А ведь мы познакомились точно так же, в клубе – вдруг доходит до меня. Я помню эту ночь, очень хорошо помню, а если закрою глаза, то картинка станет яркой, словно кто-то включил кино.

Она сидела за стойкой, в коротком белом платье с открытой спиной. Худенькая, изящная, скучающая. С шикарными волосами – они бросились мне в глаза практически сразу. Не накрученными идеальными кудрями и не лоснящимися от вылитой химии прядями. О, нет, ее волосы жили отдельной жизнью, когда она двигалась в танце. И непослушно падали на лицо, когда она смешно склонялась чтобы отпить из бокала, куда бармен от щедрот налил ром-колы едва ли не с горкой.

Я увидел ее и захотел, но почему-то сразу понял, что сегодня девчонка со мной не поедет. Ее не впечатлят ни машина, ни «Моэт», ни пентхаус в высотке. Она из тех, что ходят в клубы потанцевать. Но я все же подошел.

– Привет.

– Привет, – вздохнула она.

– Скучаешь?

– Нет. Прости.

– Не понравился?

И сам замер в ожидании ответа.

– Не знакомлюсь.

– Почему?

– Надоело, – пожала плечами. – Сейчас мы представимся, потом потанцуем, выпьем, ты предложишь поехать к тебе, я откажусь, и дальше все зависит от степени твоего воспитания. Или назовешь меня динамо и психанешь, или скажешь что-то вроде «окей, без обид» – и найдешь себе новую жертву.

– А если нет?

– Что нет? – Она оторвалась от бокала и с интересом на меня посмотрела.

Ага! Я нащупал ниточку! И тут же принялся за нее тянуть.

– Давай я попробую тебя удивить еще на этапе знакомства? И не предложу ехать ко мне… сегодня.

Ее щеки заливает румянец, а мне кажется, что я надрался – так ведет. Хотя на самом деле я за рулем и не выпил ни капли.

– Ну, давай.

– Тебя как зовут?

– Лиза…

– А мое имя ты попробуешь угадать. Давай так: я выбираю место для свидания и веду тебя туда, ты внимательно все подмечаешь и пытаешься отгадать, как меня зовут.

– Не поняла…

– Ну что тут не понимать? Завтра вечером встретимся и сходим на одно мероприятие. В нем содержится подсказка о том, как меня зовут. Угадаешь – исполню любое желание.

– Любое?

– Даже если попросишь навсегда исчезнуть из поля зрения.

Она закусила губу, сомневаясь, но в глазах, офигенных серых глазах, уже горел огонек любопытства.

– Не бойся, это публичное приличное место. Если не понравится, уйдешь. Но это вряд ли.

– Идет! – просияла она.

– Тогда завтра в половину седьмого на углу малой Никольской, со стороны головного «Сбера», окей?

– Хорошо. А ты случайно не Николай?

– Почему Николай?

– Ну… Никольская.

Я рассмеялся, и Лиза с удовольствием присоединилась.

– Не угадала. Завтра узнаешь.

– Погоди! – крикнула она мне вслед, когда я уже уходил. – Как мне хоть одеться?

Я уже представлял, как она будет раздеваться, если честно. Поэтому просто махнул рукой.

– Как оделась бы на первое свидание в приличное публичное место. Лиза…

Мне понравилось ее имя. Лиза… Елизавета.

– Эй, Леха, ты где? – Вадик пихает меня в плечо. – Текилу будем?

– Будем. Тащи текилу и девчонок. И пожрать закажи. Ну и девкам сладкой хуйни.

– Приказ понял, шеф!

Пока Вадик где-то шляется, мой взгляд вновь возвращается к длинноволосой брюнетке в клетке. И я с отвращением понимаю, что думаю о том, чтобы ее трахнуть. Только это все равно что расковырять больной зуб. Удовольствие на границе с болью, какой-то мазохизм.

Почему я сегодня о ней думаю? Я ведь как алкоголик, зачеркивал дни, когда удавалось не вспоминать об этой сучке по имени Лиза. Триста шестьдесят пять точек в календаре. Потом еще триста шестьдесят пять. А потом сто семьдесят две.

И это я всем рассказываю, что забыл ее и в гробу видел мысли о Лизе. Конечно, забыл. Запер на замок воспоминания и оставил только фантазии о том, как я беру ее за горло и сжимаю, пока стерва не затыкается, не начинает скрести когтями по моей руке и умолять, чтобы я ее отпустил. Такие мысли пугают, но еще больше пугает, что со временем злость не утихает. Она смешана с обидой, с ненавистью, с ноющими шрамами – и физическими, и теми, что не видно.

Я повел ее на «Анну Каренину» и весь антракт, а потом и прогулку до дома веселился, как Лизка пытается угадать мое имя.

– Лев?

– Нет.

– Сергей?

– Нет.

– Погоди… Алексей?!

– Почти…

– Что значит почти?!

– Потому что надо угадать еще и фамилию.

– Алексей Каренин? Серьезно?

Пришлось показать ей паспорт, потому что Лиза никак не хотела мне верить. И даже после этого она то и дело косилась, словно считала, что это может быть глупой шуткой.

– А сестры Ани у тебя нет?

– Нет, к сожалению, здесь судьба не стала издеваться. У меня брат, Глеб. Так что, достаточно оригинально для второго свидания? – спросил я.

– А я ведь выиграла желание, да? – лукаво спросила моя хулиганка.

– Выиграла. Чего ты хочешь?

– Давай сходим еще раз? Я половину пропустила, пытаясь угадать, как тебя зовут!

Она весело рассмеялась. Сверху валил первый снег. Я посмотрел в серые дымчатые глаза и влюбился. В нее, в студентку третьего курса педагогического института, в Лизу Иванову, уже через полгода ставшую Елизаветой Карениной.

Возвращается Вадик с бутылкой текилы и двумя стаканами, а следом за ним семенит довольная официантка – наверняка перепали чаевые. Она быстро разливает напиток, сервирует лайм и соль, обещая совсем скоро разобраться и с остальным заказом.

– Ну что, Лех, ловим девчонок? Давай уже рожай, которую, пока всех, кто симпатичнее крокодила, не разобрали.

Здесь он конечно лукавит: здесь не бывает страшненьких. И динамщиц тоже. За кругленькую сумму любая «гоу-гоу» превратится в «гоу-гоу с нами».

Я открываю было рот, чтобы сказать про блонду, и вдруг слышу:

– Лех… это че, Лизон?

Если бы рюмка в моей руке оказалась чуть тоньше, наверняка бы не выдержала. Я сжал ее с такой силой, что едва не смял вместе с собственной душой, скрутившейся в бараний рог. Сука! Нет!

Смотрю туда, куда ткнул друг и сначала приходит облегчение: обознался. Потом, следом за ним, слепая ярость. Она обрезала волосы, собрала их в косу и старательно косит под простушку, ловко складывая на гигантский поднос тарелки с объедками.

Одной части меня невыносимо хреново, а вторая ликует: хотя бы эта тварь не на пляже нежится под солнцем, а въебывает обслугой.

А потом она поднимает голову и смотрит куда-то в сторону сцены. Я рисую взглядом знакомый тонкий профиль и понимаю, что алкоголь, смешанный с ненавистью, превращается в коктейль, против которого бессилен разум.

Я думал, что выбросил ее из головы, но я ошибался. Эта мерзавка все еще живет внутри меня. И раз уж судьба подтолкнула ее ко мне навстречу…

Следующий раунд будет мой.

– Слушай, – говорю я, – ты, вроде, давно Лизку хотел, да?

Вадик нервно дергает глазом.

– Лех, ты че, я бы никогда…

– Расслабься.

Стопка текилы залетает, как родная.

– Хотел?

– Ну, было. Она красотка.

– Тогда тебе, мой друг, невероятно повезло. Забей на этих шлюх. Скоро Новый год. Подарим Лизку групповой секс без обязательств. Вряд ли для нее это в новинку.

Лиза

Кажется, я сейчас умру. Спина болит так, словно меня сбил автобус. Шея в постоянном напряжении, а руки дрожат от тяжелых подносов. Второй день на новой работе оказался адским. Я не ждала, что буду всю смену бегать с легкими бокалами, но уж точно не ожидала, что уже к середине ночи превращусь в комок усталости, боли и нервов.

Ноги словно ступают не по полу, а по битому стеклу. И ужасно болит голова. Я пью третью таблетку за  смену, и это почти лимит, четыре – суточная доза. Но они спасают ненадолго, от грохочущей музыки, запахов кальянов и мигающего света хочется спрятаться как можно дальше. Увы, такая роскошь мне недоступна.

Впрочем, стоит благодарить судьбу, что работа вообще есть. В последнее время общепит и клубы чувствуют себя неважно. Я успела поработать посудомойкой  в ресторане, горничной в гостинице, и вот теперь тружусь официанткой в дурацком коротеньком платье и заячьих пошлых ушках. Не могу даже сосчитать, сколько раз за ночь меня ухватили за задницу, а сколько попытались усадить на колени.

Стоит нечеловеческих усилий сдерживаться, напоминать себе, что я – просто робот, запрограммированный носить тарелки, а внутри ничего не замирает от панического ледяного ужаса, когда очередной нетрезвый клиент предлагает деньги за ночь или просто внаглую тащит на диван.

Мне очень нужны деньги. И я должна работать. Оплатить коммуналку, найти себе немного еды, а потом думать, как жить дальше. Черт, было бы проще, если бы у меня был диплом, но он сгорел вместе с машиной мужа, и с тех пор у меня не было ни времени, ни сил восстановить. Да я и не знаю, возможно ли это. И кто возьмет на работу выпускницу, которая пять лет после выпуска не работала вообще?

Нужно задержаться здесь. Иначе только в уборщицы офисов. Почему-то эта мысль пугает больше всего, я не хочу мыть офисы и магазины. Здесь неплохо платят, а еще оставляют щедрые чаевые. И кормят, что в последнее время стало очень актуально.

Да, Лиза, ты докатилась. Носишь еду в платье с пушистым хвостом на заднице, радуешься пельменям и мечтаешь о чашке хорошего кофе. Господи, все бы отдала за капучино! Нежный, мягкий, с молочной пенкой и легкой коричной присыпкой… раньше я пила их литрами, не замечая, как улетают деньги с карточки, а сейчас если бы кто-то повелел написать письмо Деду Морозу, я бы попросила чашку кофе и марципановую конфету.

Голод – одна из самых унизительных вещей, с которыми я столкнулась за этот год. Можно пережить старые разваливающиеся зимние ботинки, отсутствие дома света и отсутствие в холодльнике еды, но чувство облегчения и робкой радости от того, что тебе дают целую тарелку разогретых пельменей, вынести практически невозможно.

Я считаю часы до конца смены. Мысль о том, что, вернувшись домой, я отключусь, едва успев раздеться – единственное, что спасает.

– Елизавета, – строго говорит администратор, когда я подхожу, – а ну-ка, идем.

В душе появляется смутное беспокойство. Что случилось? Этот вопрос я и задаю.

– Случилось. Клиент утверждает, что ты украла у него кошелек.

Руки как-то резко слабеют, и я отстраненно радуюсь, что не держу сейчас поднос, иначе вся посуда покатилась бы по полу.

– Это неправда! Я ничего не брала!

– А вот сейчас и проверим. Показывай сумку и карманы.

Что ж, похоже, я соврала. Вот ЭТО унизительнее голода. Я никогда бы не взяла чужое. Девчонки частенько обманывают подвыпивших клиентов, зажимая сдачу или накидывая в чеке пару лишних позиций, а я даже на это не могу решиться. Даже если знаю, что дома меня из еды ждут чай и пачка овсянки.

Мы заходим в комнату для персонала, и я снимаю с вешалки сумку и куртку.

– Я ничего не брала. Я вообще не заходила сюда с тех пор, как…

Администратор, женщина средних лет с непривычным именем Айжан, не обращая внимания на мои слова, роется в сумке. А когда извлекает оттуда черный мужской кошелек, мне кажется, словно земля уходит из-под ног.

– А это что?

– Я…

– Елизавета, я спрашиваю, что это?!

– Я не знаю, Айжан! Я впервые его вижу, это не я!

Должно быть, кто-то из девчонок испугался, что поймают и быстро сунул мне в сумку. Но как доказать?

– Давайте посмотрим камеры! Я ничего не брала, я даже не знаю, чей он!

Начальница неторопливо открывает кошелек, но он совершенно пуст, только карточки виднеются в специальном отделе. Женщина поднимает на меня глаза, и я читаю в них все: злость, разочарование, обвинение и… что-то еще.

– Что? – онемевшими губами спрашиваю я.

– Лиза, верни деньги по-хорошему.

– Какие деньги, Айжан?! Я! Ничего! Не! Брала!

– Кошелек клиента в твоей сумке. В кошельке были деньги, ровно двадцать семь тысяч рублей. Сейчас здесь пусто. Давай не будем вызывать полицию. Верни деньги, с клиентом я разберусь сама. И пойдешь отсюда на все четыре стороны по-хорошему.

Двадцать семь тысяч… еще год назад они казались копейками. Я могла купить туфли в три раза дороже просто потому что понравились ремешки или отдать такие же деньги в спа-салоне. Сейчас чтобы их заработать мне разве что придется пойти в проститутки. Или продать почку, и тогда останутся деньги на коммуналку, кстати.

– Я не брала. Я клянусь, я не брала! Айжан, ну где бы я их спрятала?!

– Ладно. Не хочешь по-хорошему, я вызываю полицию.

Первый шок чуть проходит, и я заставляю себя успокоиться.

– Да. Да. Вызови. Пусть смотрят камеры, я ничего не брала!

– Клиенту скажи, – огрызается Айжан.

– Скажу! Где он? Пусть скажет, когда именно я подходила и как умудрилась украсть бумажник, посмотрим по камерам!

Я направляюсь к выходу из подсобки, чтобы вернуться в зал и разыскать обворованного наверняка бухого идиота, не уследившего за бумажником и даже не запомнившего официантку. Но начальница преграждает мне путь.

– Дудки, милая. Никуда ты не пойдешь. Будешь сидеть здесь, пока не приедут менты, ясно? А если клиент захочет пообщаться, тогда зайдет. Не хватало мне еще воровки! Это не сельский клуб, это элитное заведение!

– Но…

– СЯДЬ, СУКА!

Я испуганно сажусь на скамейку. Сейчас Айжан выглядит ненормальной. Ее ноздри широко раздуваются от гнева, а глаза мечут молнии. Кажется, она в шаге от того, чтобы меня ударить, и я невольно чувствую, как сжимаюсь в ожидании боли. Ненавижу! Ненавижу!

– Только попробуй что-нибудь выкинуть, Каренина, я тебя сама под поезд брошу, ясно?! Позорище. Лимита.

Она с грохотом захлопывает дверь, и я остаюсь в темноте, нет сил даже включить в подсобке свет. Руки мелко дрожат, а к горлу подкатывает тошнота. Я лишилась работы… это не подлежит сомнению. И если не докажу, что не брала проклятый бумажник, то отправлюсь в тюрьму.

– Господи, когда все это закончится, – шепотом спрашиваю я, хоть и знаю, что ответа не будет, – неужели меня мало за Лешку наказали…

Нельзя сейчас плакать, и я упрямо вытираю слезы. Я не слабая, я не воровка, я сейчас спокойно все объясню полиции, клиенту. Мы вместе посмотрим камеры, найдем того, кто спер бумажник и подкинул его мне, а потом я пойду домой и забуду все, как страшный сон. Всю жизнь как кошмар, непрекращающийся.

Время течет невыносимо медленно. У меня нет часов, а смартфон остался в сумке, которую почему-то забрала с собой Айжан. Кажется, будто я сижу здесь несколько часов, и вскоре приходит паническая мысль: а если обо мне забыли? Разобрались в инциденте и ушли, а меня так и оставили в закрытой кладовке. В темноте.

Я знаю, что будет дальше. Еще какое-то время у меня получится сохранять спокойствие, а потом накроет паникой. Я уже чувствую, как из темноты она тянет ко мне холодные скользкие лапы. Иногда помогает думать об Артемке. Я вспоминаю его темную головку, склонившуюся над рисунком, высунутый от усердия язык и тихое сопение.

А Лешка смеялся и говорил:

– Лизка, весь в тебя. Ты не замечала, что вы совершенно одинаково вытаскиваете язык, когда думаете? Они у вас даже одинаковой формы. Никогда не думал, что языки могут быть одинаковыми.

Его это так забавляло, что он постоянно ловил нас на задумчивости и по-дурацки хихикал.

Это опасный путь. Я могу как вытащить себя за косичку из болота, так и оступиться, вспомнить о том, чтобы было после, и провалиться еще глубже. Захлебнуться в собственной тоске.

Слышу шаги и поднимаюсь. Щелкает замок, а вместе с ним «тук-тук» – мое сердце в последний раз с силой ударяется в грудную клетку и замирает. Наверное, так заключенный ожидает приговора. Надеется, что произойдет чудо, и приговор станет оправдательным, но в глубине души знает, что к нему идет палач.

– Мы посмотрели камеры, – холодно говорит Айжан. – Там четко видно, как ты хватаешь бумажник со стола и прячешь в карман фартука.

– Этого не может быть! Я не брала! Покажите запись, я хочу увидеть ее!

– В полиции посмотришь. У тебя будет много времени подумать о том, каким ничтожеством можно стать. Надеюсь, они закроют тебя на годик-другой в колонии.

Меня бьет мелкая дрожь. Я знаю, что Айжан зла и специально меня доводит, но часть меня до безумия боится оказаться  в тюрьме, пусть и на время разбирательств.

– Так нельзя… я ничего не сделала… Покажите записи! И… и дайте поговорить с тем человеком! Я не буду больше слушать ваши оскорбления. Я сама все объясню! Дайте мне с ним поговорить!

– Ладно, – после долгой паузы кивает Айжан. – Поговоришь. А потом навсегда скроешься с моих глаз, и сама будешь выпутываться. Сядешь ты или продашь почку, меня не ебет, ясно?

– Да, – глухо отвечаю я.

Моя надежда только в том, что клиент окажется адекватным. И поверит, что я не брала его бумажник. Но камеры… неужели Айжан соврала? Там не могло быть меня! Может, перепутали девушек? Если мне удастся посмотреть запись, я смогу понять, кто стащил кошелек.

Администратор уходит, а я слышу новые шаги. Более тяжелые, какие-то тревожные. Хотя к этому моменту я уже в состоянии полуобморока. Я ужасно хочу пить, еще сильнее – есть. Готова отдать душу за возможность прилечь, а в висках пульсирует боль.

Когда вспыхивает свет, я жмурюсь и не могу рассмотреть вошедшего. Глаза, привыкшие к темноте, слезятся и болят. Но когда первый шок проходит, в первое мгновение я думаю, что сошла с ума. Что усталость сыграла со мной злую шутку.

Потом ноги подкашиваются, и я сажусь на скамейку.

– Леша…

– Здравствуй, Лиза. Неожиданная встреча, правда?

– Что это значит? Что ты здесь делаешь?

Боже, что я несу?! Лопочу какую-то ерунду, а сама жадно всматриваюсь в знакомые черты. Он почти не изменился… только вернулся к спорту и сменил теплый взгляд на холодное отвращение. Но все еще красивый. При взгляде на него я все еще чувствую, как внутри все сжимается. В нем – черты моего сына, в нем – моя душа, от которой ничего не осталось.

– Ты стащила мой бумажник.

– Нет. Я даже не знала, что ты здесь, я не подходила к тебе.

– И все же бумажник нашли в твоей сумке. А денег там не было.

– Чего ты добиваешься?

– Того, чтобы ты заплатила.

Мы все еще о деньгах?

– У меня нет двадцати семи тысяч.

Я не собираюсь этого добавлять, но слова сами вырываются тихим шепотом:

– У меня ничего нет.

Он подходит ближе. Накрывает сначала запахом, незнакомым – сменил духи. Потом теплом от близости. А потом прикосновением к подбородку, вынуждает поднять голову. Смотреть ему в глаза невыносимо. Я ни разу не отважилась.

– Ошибаешься, Лиза. Кое-что у тебя все же есть.

Губы немеют, а голос куда-то пропадает. Он так близко, и от близости кружится голова. Кажется, я вот-вот проснусь, потому что все мои сны о нем заканчиваются так же, но… это не сон. Это он передо мной, призрак прошлого, демон с холодными жестокими глазами. Я влюбилась совсем не в этого Лешу, но я его таким сделала.

И не жалею об этом.

– Что тебе нужно? Отпусти меня…

– Отпущу. И даже не стану писать заявление. Только ты кое-что сделаешь. Как по мне, это хорошая услуга почти за тридцатку, которую ты сперла.

– Я не…

Он прижимает к моим губам ладонь. От прикосновения по телу идет дрожь, и я даже не могу сказать, страх это или что-то другое, давно похороненное.

– Сейчас ты оденешься и вместе со мной выйдешь из этого гадюшника. Мы сядем в машину, поедем в отель, где ты будешь очень хорошей и послушной девочкой. А когда мы с тобой наиграемся, исчезнешь навсегда, как ты умеешь.

– Мы… Леш, я не понимаю…

– Что тут понимать? – грубо обрывает бывший муж. – Мы с Вадиком хотим тебя трахнуть. Он всегда смотрел на тебя, как кот на сметану, а передо мной у тебя еще пени по супружескому долгу накапали. Одна ночь – и до свидания. Ну, или поехали в КПЗ, потом в колонию.

– Леша…

Я не могу поверить в то, что слышу это от него. Между парнем, в которого я влюбилась по уши, и мужчиной, что сейчас смотрит и оценивает меня, как товар, нет ничего общего. Только внешность, только имя. А душа не его.

– Так же нельзя.

– Почему?

Он жадно рассматривает меня, взглядом скользит по вырезу платья и голым коленкам. Я с горечью думаю, что этот взгляд совсем не отличается от тех, которыми награждали нас богатые клиенты с ощущением вседозволенности. Только ему сейчас действительно дозволено все.

– А если я скажу, что согласна на полицию?

Он может и не отвечать, я знаю, что будет. Сейчас Алексей Каренин – очень богатый человек, способный и доказать мою вину и устроить поездку в не столь отдаленные места. Я очень плохо знаю законы, понятия не имею, сажают ли за такую кражу, но не сомневаюсь, что Леша бросит все силы, чтобы отомстить.

Мы оба знаем, что дело не во внезапно вспыхнувшем желании. И не в злости за потерянные деньги, если они вообще были. Он хочет, чтобы я испытала тот же ужас, почувствовала себя разбитой. Я не ждала милости и прощения от бывшего мужа, но точно не была готова к его ненависти.

– Леш… я тебя прошу, отпусти меня… не мучай.

Себя не мучай. Меня. Я не имею права просить, наверное, не заслужила, но, черт возьми, я хочу дышать! Хочу помнить несколько лет, когда была  счастлива, а не часы, когда умирала последняя надежда на то, что однажды все будет хорошо.

Как Леша сам говорил.

«Все, Лизон, будет хорошо. Это инсайдерская информация».

– Я тебя, Лиза, тоже о многом просил. И ребенок просил. Ты нам что сказала? Помнишь?

– Да…

– Вот и все. Так что? Мы рассчитываем на твою компанию, или звонить ребятам в форме? Ты только учитывай: гарантию, что тебя там не трахнут, я дать не могу. Что ты так смотришь? Неужели ни разу со своим хахалем не звала друга? Давай, детка, это лучше, чем посвятить следующую пятилетку пошиву рукавичек.

Я поднимаю взгляд на бывшего мужа, уже не надеясь рассмотреть в нем осколки некогда счастливой любви.

– Скажи… ты все еще принципиален, как раньше? Держишь слово, которое дал?

– Допустим.

– Если я соглашусь… сделать то, что ты хочешь. Ты можешь пообещать, что не сделаешь мне больно?

– За кого ты меня держишь? – усмехается он. – Я сделаю тебе очень хорошо, Лиза.

Мне кажется, я лечу в темную пропасть. Растворяюсь в аду, который сама создала.

– Пообещай. Я так хочу.

– Хорошо. Я обещаю. Сегодня ночью тебе никто не навредит. А после мы больше не встретимся.

Алексей

Я не даю ей шанса сбежать: выхожу, чтобы собралась, и жду за дверью. Администраторша с интересом на нас косится, когда мы выходим, но молчит. Интересно, ей хоть немного стыдно? Она, по сути, подставила свою же сотрудницу по прихоти клиента и за хорошую оплату. Можно придумать тысячу отговорок, что Айжан меня знает и уверена, что я не причиню Лизе вред, но… черт, я ведь собираюсь причинить.

В ее глазах страх смешанный с недоверием. Такой жутко пьянящий коктейль. Я впитываю ее эмоции, но облегчения не чувствую, сейчас моя ненависть к ней растет по экспоненте. Смотрю на ее лицо и вижу черты сына, который до сих пор иногда спрашивает о маме. Слышу ее голос, и в голове без спроса появляются обрывки разговоров из прошлого.

На секунду, когда Лиза попросила не делать ей больно, внутри что-то болезненно сжалось. Как всегда сжималось, когда она болела или расстраивалась. Такой себе условный рефлекс: спрятать, защитить и нагло пользоваться благодарностью.

Потом отпустило. Не делать ей больно… а она, блядь, не делала? Не она сбежала, когда я лежал в реанимации? Не она сбежала, бросив ребенка, которому клялась, что мама всегда будет рядом? Не она потом постила в инстаграме тупые фоточки с моря в обнимку с новым ебарем?

О, нет, милая, я не стану делать тебе больно, но свое получу.

Я хочу вытравить ее из воспоминаний. Заменить те, в которых Лиза была любимой женщиной на те, в которых она – шлюха, прыгающая на двух членах по очереди. Хочу чтобы в ЕЕ воспоминаниях из влюбленного долбоеба я превратился в мразь, при виде которой переходят на другую сторону улицы.

Может, она уедет. Ее близость к сыну мне совсем не нравится. Думаю, наутро обсудим возможность переезда этой суки куда подальше. Если согласится – получит что-нибудь существенное, заартачится – у меня есть ресурсы и огромное желание, чтобы выселить ее к чертям.

Но сначала я ее трахну. Потому что хочу. Потому что проклятое желание не выжечь ничем, оно все еще внутри меня. Это проклятье, только вот я понятия не имею, кто и за что меня им наградил.

Она выходит из подсобки, в тонкой короткой куртке, совсем не подходящей холодной промозглой осени, плавно переходящей в зиму. Совсем не похожа на любовницу олигарха. Он что, выпер ее, ничего не оставив?

Зато смотрит, стерва, так, словно все еще надеется, что я рассмеюсь, скажу, что пошутил и подвезу до дома. Меня бесит ее наигранная трогательность. А вот страх в глубине серых глаз заводит. Мы оба знаем, что вскоре он сменится поволокой удовольствия. Я знаю ее тело, я знаю, как заставить его реагировать.

– Идем, – говорю и беру Лизу за запястье.

Не могу за руку. Поэтому тащу за собой, как купленную в магазине большую куклу – за что удобнее держаться.

Мы выходим на улицу, где дождь со снегом валят без остановки. Я сразу же сворачиваю  в один из переулков, не хочу идти по проспекту.

– А машина? – тихо спрашивает она. – Ты сказал, мы поедем…

– Вадим нашел отель неподалеку. Тебе там понравится.

Она не поспевает за мной, и приходится ускорить шаг. Лиза… маленькая глупая Лиза, зачем ты вернулась? С каждой секундой пламя внутри меня становится еще более неуправляемым. Я уже не уверен, что буду с тобой нежным. Моя маленькая глупая Лиза… что ты с нами сделала?

Запястье в моей руке хрупкой, а кожа – теплая. Кажется, она еще сильнее похудела. Или я просто так давно ее не видел?

– Леш… – слышу ее осторожный грустный голос.

– Что?

– Как… как Темка?

Что-то подобное, наверное, чувствует человек, которого взяли за горло.  Невозможность сделать вдох вкупе с яростным отчаянным желанием в последние минуты жизни сделать палачу как можно больнее.

– Чтобы я от тебя больше не слышал его имени.

– Леш… ну скажи, пожалуйста. Я скучаю…

Останавливаюсь, выпуская ее запястье из стального захвата. Подхожу вплотную. Несколько секунд она смотрит мне в глаза, но все же не выдерживает – опускает голову. Стыдно, суке. У нее нет никакого права спрашивать о сыне. Она с ним даже не попрощалась.

– Как чувствует себя ребенок, которого бросила мать? Сама догадаться не можешь? Для этого нужна степень по квантовой физике, мать твою? Забудь о существовании ребенка. Ты ему никто. Ты позорно сбежала, когда он едва не лишился отца. И сейчас спрашиваешь, как он?

Я протягиваю руку, чтобы сжать на затылке ее волосы.

– Не смей при мне говорить об Артеме. Я совершенно серьезно. Если еще раз от тебя о нем услышу, то быстро забуду все обещания и проведу тебя через такой ад, что мало не покажется. Ты меня поняла?

Молчит. Я смотрю на сжавшуюся еще совсем молоденькую девчонку перед собой, и изо всех сил пытаюсь задавить чувство жалости к ней.

– Ты меня поняла, я спрашиваю?

– Да. Поняла.

– Тогда шевелись. Погода мерзкая.

Я не признаюсь в том, что не стал сажать ее в машину, чтобы не погружаться в новый виток воспоминаний. Машина, плюс Лиза, плюс ночной город… это все равно что выстрелить себе в ногу.

Отель крошечный, из числа тех, что облюбованы туристами. Но сейчас он почти пуст: до Нового года еще прилично, а осенняя приятная погода давно закончилась. Я здесь не бывал, но Вадик в свое время, скрываясь от жены, частенько снимал номера во всех местах нерезиновой.

Нас встречает приветливая девушка за стойкой. Если она и удивлена, когда я называю имя Вадима, то не подает вида.

– Да, у господина Комаровского забронирован двухкомнатный люкс с видом на проспект. Пожалуйста, ваши документы.

Лиза медлит: ей не хочется светить документами, но я незаметно подталкиваю ее под руку. И наши паспорта ложатся на стойку. Так же, как однажды легли на стол в ЗАГСе. Если девушка за стойкой не полезет дальше, в штампы, то, наверное, подумает, что мы муж и жена. А может, ей плевать. И наше появление здесь имеет значение – до болезненной дрожи – только для меня и Лизы.

– Господин Каренин, – она кладет ключ-карту на стойку. – Госпожа Каренина. Добро пожаловать. Вам нужно помочь с багажом?

– Нет, спасибо, мы налегке и на одну ночь. До свидания.

Я сгребаю со стойки все: оба паспорта, ключ, распечатку бронирования.

– Приятного отдыха, – улыбается девушка. – Надеюсь, у нас вам понравится.

Вот за это спасибо. Я тоже надеюсь, что мне все понравится.

– Верни мне документы, – в лифте просит Лиза.

– Верну, когда закончим.

– Даже не знала, что ты такая скотина.

– Мы оба друг друга плохо знали.

Нужно быть слепым, чтобы не заметить ее дикий, почти бесконтрольный страх. Все время, что от лифта мы идем к номеру, я борюсь в себе с внезапно возникшим желанием развернуться и уйти. Надраться где-нибудь до беспамятства, чтобы ближайшие несколько дней проваляться с похмельем и не думать ни о чем, кроме того, как сильно болит голова.

Я ненавижу ее за предательство, за причиненную боль. Ненавижу себя за то, что все еще хочу ее. Ненавижу Вадима за то, что он хочет ее. Сейчас он получит все, что желает, а я, увы, нет.

И еще я ненавижу себя за жалость. За то, что смотрю на худенькие плечики, скрытые под тонкой курткой, и внутри что-то сжимается. Часть меня все еще инстинктивно ее защищает. Пусть и от самого себя.

Кажется, что если я сейчас не сфорсирую события, то дойду до ручки.

Вадим обнаруживается в гостиной огромного роскошного номера. На столике початая бутылка вискаря. Завидев нас, друг удивленно поднимает брови, словно не верил, что я сдержу слово. В его глазах загорается азартный огонек.

Я не фанат таких развлечений, но сейчас мне жизненно необходимо осознать, что Лиза больше не часть меня, что она ничего не значит, просто шлюшка, которую можно трахнуть и забыть.

– Иди в душ, – бросаю я. – Только быстро.

Мне плевать, попытается она сбежать или останется в этой чертовой ванной навечно, мне уже на все плевать, я будто под анестезией. Ловлю, блядь, глюки и ровным счетом ничего не чувствую. Залпом выпиваю первый стакан и морщусь: слишком много копчености во вкусе. Не мой тип виски.

– Лех, ты в адеквате? – спрашивает Вадик.

– А что такое? Передумал? Струсил?

– Я? – усмехается он. – Не я свалил, когда мы Катьку с Алисой на троих драли. Мне так-то плевать, кого трахать, но твоя Лиза стала еще ебабельнее.

– Она не моя. Трахай, как хочешь.

– Уступлю право первой ночи, – усмехается он.

Почему-то мне хочется его ударить.

Под отдаленно доносящийся шум воды я смотрю в окно. На неспящий город, на яркий свет фар, на толпы народа на улице. Напротив шумный бар, один из тысяч. Из него как раз вываливается какая-то парочка. Немного пьяная и – это видно сразу – до одури влюбленная. Красивая рыжая девчонка в короткой шубке и еще немного нескладный после только-только прошедшего пубертата парень.

Они до боли напоминают нас с бывшей.

Мне было двадцать пять, когда я встретил девушку, с которой захотел провести остаток жизни. Ей – девятнадцать. И точно так же мы ходили по барам, неловко забираясь в такси, где целовались, пока водитель не напоминал об оплате. Гуляли под снегом, ели мороженое, пили глинтвейн из смешных пряничных домиков на площади. Пересмотрели все мюзиклы, что смогли найти. Прошли все квесты, катались на коньках, скупили половину ассортимента детских магазинов, пока ждали Артемку.

А теперь я здесь, в идиотском номере отеля, пытаюсь делать вид, что всего лишь снял девочку на ночь и поделился с другом.

– Леш…

Настолько не ожидаю услышать ее хриплый голос, что вздрагиваю.

Лиза стоит в дверном проеме, закутанная в большой махровый халат. В огромных глазах целая бездна эмоций. Наверное, это продолжение глюков, но мне кажется, она смотрит с надеждой и страхом одновременно. За неимением лучшего спасательного круга цепляется за меня, хотя я больше всех на свете хочу, чтобы она пошла ко дну.

– Дай мне выпить. Немного.

Медленно – движения, как будто во сне – я подхожу к столику и наливаю в свой пустой бокал щедрую порцию виски. Лиза жадно пьет, а потом морщится и кашляет. Алкоголь никогда не был ее любимым развлечением. Она напилась лишь однажды, на свадьбе подружки, и ей было так плохо, что мне пришлось всю ночь просидеть с ней в гостиной при открытых в ноябре окнах – так ее трясло.

Черт. Черт! Выбрось все воспоминания о ней из головы, замени новыми. И не смотри в глаза, когда она смотрит в ожидании твоих дальнейших действий.

Я должен отступить в сторону и дать Вадику ее трахнуть. Я не собираюсь на это смотреть, да и вряд ли я вообще захочу ее после секса с другим, хотя определенный выброс адреналина мысль о двойном проникновении в нее меня заводит.

Просто я уже хочу отключиться.

Но вместо того, чтобы сделать то, что собирался изначально, я вдруг притягиваю ее к себе и впиваюсь в губы поцелуем. Вспоминаю вкус и запах, ощущение мягких податливых губок и тяжелых волос в своей руке. Не встречаю ровным счетом никакого сопротивления, только удивительную мягкость и слабость. У Лизы словно не остается сил сопротивляться, все ушли на страх, сковавший тело. Я слышу, как безумно быстро и сильно бьется ее сердце, чувствую мелкую дрожь.

Где-то сзади краем уха я слышу, как поднимается Вадим, и Лиза вздрагивает, невольно прижимаясь ко мне крепче. Она тоже не осознает, что делает, ее тело само умоляет ее защитить. Моя глупая маленькая девочка… как бы я хотел снова тебя любить. Отдал бы и душу, и сердце за то, чтобы очнуться в реанимации и понять, что годы без тебя были каким-то страшным серым сном.

Где ты, Лиза… почему от тебя остался только образ в воспоминаниях? Почему я сейчас целую тебя, а внутри все как будто провернули через мясорубку. Ты столько боли нам с сыном причинила, а я не могу от тебя оторваться, не могу заставить себя выпустить из рук и прекратить дышать за двоих.

Как же сильно я тебя ненавижу и как же хочу.

Руки действуют отдельно от разума. Я развязываю халат, и тот падает к ее ногам. В душе ядовитой змеей поднимается ревность. Она же одновременно пускает по крови адреналин. Я никогда не позволял кому-то на нее смотреть. Одна мысль о том, что к Лизе прикоснется другой мужчина, была отвратительна. А сейчас испытываю мазохистское удовольствие от того, что Вадим рядом.

Она, в конце  концов, трахалась с каким-то олигархом, пока я пытался не подохнуть и не заморить голодом маленького сына. Ее, сука, сына!

Я хотел быть ее первым, а был даже не единственным. С кем еще она спала, пока мы были женаты? Кажется, я нарочно накручиваю себя, чтобы причинить ей как можно боли. Или хотя бы унизить, заставить делать то, что скажу я. И одновременно с этим не могу оторваться от горячих влажных губ, осторожно отвечающих на поцелуй.

Мне уже плевать, кто ее трахнет и как. Я нарочно выворачиваю себе душу.

На миг отрываюсь от нее, чтобы расстегнуть рубашку, и случайно встречаю ее взгляд. Умоляющий, жалобный, как у маленького побитого щенка. Такой похожий на взгляд сына. Мысль о нем рождает злость, и я снова впиваюсь в ее губы. Прикусываю нижнюю, оставляя красный след, а руки лихорадочно шарят по телу, вспоминая изгибы и впадинки. Я могу коснуться ее так, что тело превратится в оголенный нерв. Могу заставить ее кончить прямо здесь, на глазах у Вадима. Могу сделать так, что ей будет совершенно плевать, кто и в какую дырку ее трахнет. Это абсолютная власть, и я знаю, на какие точки нужно давить, чтобы заполучить ее.

Только вместо этого почему-то как наркоман, снова и снова  возвращаюсь к ее губам. Каждый раз думая – «последний». Вот еще разок сожму мягкие волосы на затылке. Вот проведу рукой по изящному изгибу позвоночника.

Невозможно не заметить ее дрожь и реакцию на мои ласки.

– Леша… – Голос тихий и грустный. – Лешка…

Он бесит еще больше. Как будто она скучала. Как будто имеет право снова притворяться моей Лизой. Та девчонка была всего лишь фантазией, я придумал ее. Той Лизы не существует.

Моя рука поднимается вверх по плоскому животу, пальцы обводят затвердевший и набухший чувствительный сосок. Поднимаются к тонкой шее с почти прозрачной кожей, сквозь которую видно венки. Я обхватываю ее шею, сжимаю, перекрывая доступ к кислороду, и… Лиза просто закрывает глаза.

Не пытается освободиться, не сопротивляется. Просто сжимается, как пресловутый щенок, на которого замахнулись тапком, и закрывает глаза.

– Лиза… – мой голос хриплый и какой-то не родной.

Я снова целую ее, ловлю жадный вдох, неторопливо но настойчиво толкая к спальне. Она спотыкается о кровать, падая навзничь, и я тут же накрываю ее своим телом, устраиваясь между ног. Опускаю руку, легко касаясь ноющего клитора, влажных губ, а затем погружаю в нее палец, срывая с губ тихий стон.

– Лиза-а-а… сука ты! Как же я тебя ненавижу!

Сжимаю ее запястья, поднимая руки к изголовью, и грудь соблазнительно приподнимается. Я не могу отказать себе в удовольствии и не попробовать чувствительные соски на вкус. Не прочертить влажную дорожку от груди к ключице, не прикусить сосок, одновременно вводя в бывшую член. Медленно, смакуя каждую секунду проникновения, но до конца, заполняя ее целиком.

Она пытается сопротивляться, но это скорее похоже на кокетство, потому что ее внутри она влажная и готовая к моему члену. Все еще узкая и горячая.

– Тебе нравится… ты хочешь меня. Все еще хочешь. Скажи, так же сильно, как его? Его ты хотела сильнее?

Выхожу и снова толкаюсь в нее, с силой вдавливая в кровать.

– Скажи мне, Лиза…

Она упрямо смотрит затуманившимися от наслаждения глазами.

– Да! Его я хотела сильнее!

Видят боги, я хотел быть нежным. Но с ней невозможно сдерживаться, все стены рушатся, когда я рядом с этой девчонкой. И я трахаю ее, пока есть силы. Грубо, резко, наращивая темп, до тех пор, пока она не откидывает голову, словно предлагая мне снова поиграть с ее сосками, слизнуть капельки пота на загорелой коже.

Я потерял над собой контроль, я чувствую, как ее коготки впиваются мне в спину, и отстраненно думаю, что привычно жду ее оргазма, чтобы увидеть бьющуюся в сладких судорогах жену, поймать каждую капельку ее удовольствия – тогда собственная развязка будет ярче.

Я должен думать только о себе, но я не могу оторваться от ее лица. От блестящих на ресницах слез и шепчущих мое имя искусанных почти до крови полных губ. Когда она выгибается, содрогаясь от нахлынувшего удовольствия, я прижимаю ее к груди и чувствую бешеный ритм маленького сердечка.

В которое мне так и не удалось запасть.

– Леш… – Голос, как ветерок, почти не слышен.

Ее глаза закрываются.

– Лешка… Не отпускай меня, пожалуйста… не отдавай меня ему…

Я всегда любил кончать именно в этот момент. Когда ее тело не поддается контролю, когда остатками оргазма еще накатывают спазмы и ее плоть  сокращается вокруг моего члена, подводя к нужной черте и меня. Когда она больше всего на свете хочет закончить пытку, но сил отстраниться нет – и я через несколько толчков кончаю и сам.

«Лиза-а-а», – это имя само просится сорваться с губ.

Но в последний момент я ему не позволяю.

Только отключаясь, я вдруг понимаю, что в номере нет Вадима, и момент, когда он ушел, я совершенно упустил.

А ночью случается кое-что еще, что выбивает меня из колеи. После хорошего оргазма и принятого на грудь алкоголя, сон выходит особенно крепкий. Привычным движением я, забыв на несколько секунд, где нахожусь, и что вообще в моей жизни происходит, притягиваю Лизу  к себе. От волос исходит приятный яблочный запах, а тепло ее тела убаюкивает, возвращая в то время, когда нам было хорошо вместе. Когда я каждую ночь, ложась после работы поздно, вот так притягивал ее к себе, чтобы легче и приятнее засыпалось.

И сейчас те несколько секунд, что я держу Лизу в руках, я абсолютно счастлив.

Потом реальность отвоевывает свое: я резко просыпаюсь и сажусь на постели.

Блядь, как же болит голова! На куски раскалывается, как будто я не трахался с бывшей, а получил кувалдой по темечку. Проклятый алкоголь. Проклятый Вадик. Проклятая Лиза…

Смотрю на часы и понимаю, что проще уже и не ложиться, тем более что спать рядом с этой шлюхой не очень-то и хочется. Эйфория от секса прошла, и теперь я снова вижу ту Лизу, которая мне изменила. Которую я так ненавижу. Сегодня она была моей, но почему-то не стало легче ни на йоту.

Надо вычеркнуть ее из жизни и стереть из головы. Навсегда.

Быстро одеваюсь, стараясь делать это бесшумно, чтобы не разбудить ее и не спровоцировать новую порцию идиотских разборок с трагическим выражением ебала, которое она мастерски научилась строить, отжигая со своим олигархом. Наверняка одинаково выпрашивала новый айфончик и просительно заглядывала мне в глаза в надежде, что я не слишком жестко ее трахну.

Поднимаю с пола ремень и засовываю в карман бумажник. Против воли взгляд снова и снова возвращается к спящей Лизе. Я не хочу смотреть, не могу физически сейчас ее видеть, но не вестись на безмятежную спокойную красоту спящей девчонки нереально.

Как же я ее любил, что мог часами смотреть, как она спит.

А что теперь? Я все еще не могу оторвать от нее взгляд. Но уже по вине отвращения.

В голове всплывает фраза, сказанная ее фирменным жалобным голоском:

«У меня нет двадцати семи тысяч. У меня ничего нет».

Поддавшись порыву, я достаю из бумажника несколько тысячных купюр и оставляю на туалетном столике.

Все равно она больше не стоит. Хоть кое-кто и платил за нее раньше.

Лиза

Леша и Лиза. Нас называли «Лига Лени», расшифровывая на юморной лад аббревиатуру «ЛЛ», которой мы подписали свадебные приглашения. Прозвище приклеилось, потому что еще во времена, когда Лешка поднимал бизнес и сутками не бывал дома, любимым развлечением в выходной было завалиться в постель и смотреть сериалы. Просто лежать, вставая лишь для того, чтобы забрать заказанный в ресторане ужин. Проваливаться в сладкий дневной сон, переживать за отношения Касла и Беккет или просто валяться, вслушиваясь в дыхания друг друга.

У нас с Темкой была игра. Когда Лешка оставался допоздна на работе, Темыч капризничал и не хотел ложиться спать. Но я все равно укладывала его в положенное время. Читала книжку, а он делал вид, что засыпает. Уходя, я оставляла на тумбочке какую-нибудь маленькую мягкую игрушку и знала, что он не уснет до тех пор, пока папа не зайдет поцеловать на ночь. А игрушка служила маленьким талисманом и была нашей общей тайной. У меня в комнате был целый ящик заранее купленных игрушек, а у Темки они уже не помещались в сундук. Леша над нами все время подшучивал.

Но мне нравился этот ритуал.

А сейчас я сама чувствую себя Артемом, который делает вид, будто спит, чтобы, едва захлопнется дверь, вскочить и схватить со стола игрушку. Только у меня вместо игрушки несколько купюр.

Я долго сижу на постели, кутаясь в одеяло и прислушиваясь к тишине гостиничного номера. Тело еще слишком расслабленное и уставшее после ночи. И кажется, что все произошедшее – какой-то странный сон. Одновременно жуткий и желанный. Я не думала, что еще хоть раз почувствую его прикосновения. Но губы горят от поцелуев, а мышцы ноют.

Меня буквально раздирают противоречия. Он заставил меня лечь с ним в постель, но не позволил Вадиму ко мне прикоснуться, хотя в самом начале я видела в его глазах решимость. Он не был привычно нежным, тем мужчиной, которого я запомнила, но не причинил мне ни грамма боли.

Я думала, что хорошо знаю бывшего мужа, но сейчас меня ошеломляет шторм, бушующий в его душе. Кажется, он вот-вот разрушит до основания остатки убежища, которое я так старательно выстраивала.

Часть меня еще уверена, что это сон. В состоянии абсолютной прострации я принимаю душ. Вода ледяная, но у меня нет сил разбираться, я просто стою под хлесткими струями, смываю с себя его запах, ощущение рук, следы поцелуев, которые не желают смываться. Придется закрыть их шарфом или водолазкой… а хотя какая разница? У меня больше нет работы. Что ж, и долга тоже нет, а если Леша действительно исчез из моей жизни, то это уже неплохо.

Как-нибудь выживу.

Только от того, что не удалось ничего узнать про Темку, болезненно сжимается сердце. Бедный мой мальчик… что он чувствовал, когда мама вдруг пропала?

Я смотрюсь в мутное зеркало, не очень понимая, стекает по лицу вода с волос, или я все же расплакалась, хоть и обещала не жалеть себя больше. Что сделано, то сделано. Мы не должны были встретиться сегодня. У меня не было иного выбора, кроме как вернуться в город, потому что я бы не потянула жилье, а старенькая бабушкина квартира еще не до конца развалилась. Но я отчаянно надеялась, что не встречу Лешку, хотя частенько представляла, как случайно вижу их с Темкой в магазине или в парке. Но в этой мечте я всегда держалась в стороне, невидимым наблюдателем, жадно всматривающимся в чужую счастливую жизнь.

Мне хочется верить, что все будет хорошо, но по факту я понятия не имею, что такое это все. Я и живу на автомате, даже мысль о том, что однажды я встречу мужчину или заведу другого ребенка, кажется кощунственной. Я не имею права разрушить еще одну семью. И никогда не увижу свою.

Кутаюсь в чистый халат. Пальцы рассеянно перебирают кучи одноразовых пакетиков в поисках средства для укладки, но пластик скользкий от мыла, и пакетики рассыпаются по белоснежной раковине, а у меня вырывается прерывистый всхлип. Будто эта крошечная неудача становится последней каплей.

Плевать на волосы. Плевать на все. Я досижу до утра, попробую поспать, потому что транспорт не ходит, а денег на такси совсем нет. А утром забьюсь в самый дальний угол бабушкиной квартиры и отключусь. Мне снова приснится Лешка, и я снова скажу ему то, на что никогда не решусь в реальности.

Я скажу, как сильно люблю их с Темкой. И как ненавижу себя за то, что причинила им столько боли.

Стук в дверь – один из тех звуков, которых я до безумия боюсь с самого детства. Я ненавижу, когда не звонят в звонок, а стучат, в этом есть что-то тревожное. Но кто может стучать в дверь номера? Горничная? Посреди ночи? Или они сняли номер на несколько часов, и время вышло?

Кутаясь плотнее в халат, я иду к двери, а когда открываю ее, то испуганно отступаю на шаг.

– Вадим?

– Лиза. Леха свалил?

– Да, что тебе нужно? Хочешь получить обещанное?

– Хочу, – честно и открыто, глядя мне прямо в глаза, говорит он.

– Тогда почему ушел?

– Я на такое не подписывался. В жопу. Накатаешь потом заяву, Леха не сядет, Леха муж, а я отправлюсь валить лес и шить рукавички. Я думал, ты на все согласная, но трахать силой – не мое.

– Тогда сейчас зачем пришел? Не боишься заявления?

– Я не собираюсь тебя трогать. Впустишь?

Я медлю, потому что вдруг в отсутствие Леши ощущаю  странную беспомощность. Рядом с ним было страшно, но одновременно с этим обещание не причинять мне боль почему-то придавало сил. Я помню, как прижималась к нему, будучи не в силах совладать со страхом, и сейчас мне мучительно стыдно за слабость.

– Зачем тебе нужно входить, если ты не собираешься меня трогать?

Я плохо помню Вадима, это один из институтских друзей Лешки. Он позвал его работать, когда бизнес пошел в гору, и сейчас, видимо, сблизился настолько, что общим стало не только дело, но и развлечения и женщины. Светловолосый Вадим с открытой нахальной ухмылочкой – почти антипод серьезного Леши с глазами, в которых можно утонуть.

– Поговорить хочу.

– Говори так.

– Лиза, бля, на весь коридор, что ли?! Я хочу знать, какого хрена у вас происходит! Я думал, вы расстались и все кончено, но то, что я видел – это нихуя не кончено!

– Ладно, тише, не кричи! Зайди.

Если он продолжит орать на весь коридор, то послушать  сбежится весь отель. Закрывая за Вадимом дверь номера, я плотнее запахиваю халат. Несмотря на то, что в нем можно утонуть, и я закутана по самые уши, кажется, что я стою совсем голая.

– Давно ты вернулась?

– Не очень.

– И чего не позвонила?

– Я не планировала выходить на связь. Это вышло случайно. Леша не должен был знать, что я в городе.

– Леша бы не узнал, если бы тебя в городе не было.

– Мне некуда идти.

Он садится в кресло в гостиной. Початая бутылка с виски все еще стоит на столике, выдыхается – никто не сподобился закрыть. Пить не тянет, беспокоиться о сохранности элитного алкоголя тоже. Я сажусь в кресло напротив и давлю в себе безумное желание расспросить Вадима об Артеме. Вытрясти из него каждую мелочь, каждое ненароком услышанное слово, повторить мне все сотню раз. Только вот зачем вспахивать себе душу второй раз за ночь?

– Ну, так и будешь молчать? – спрашиваю я.

– Почему ты ушла, Лиз? – вдруг серьезно спрашивает Вадим.

Я отворачиваюсь. Ненавижу этот вопрос. Его почти не задают: я оборвала все контакты, удалила страницы в соцсетях. Но иногда я все же встречаю знакомых и почти каждый задает это мерзкое «почему». Моих сил придумывать обтекаемые ответы уже не хватает.

– Влюбилась в другого, вот и ушла.

– Лиз…

– Что? Влюбилась, развелась, уехала в теплые края. Расстались, вернулась, потому что нехрен жрать, а здесь есть хотя бы квартира. Я не хотела встречаться с Лешей, мы столкнулись случайно, и по его вине у меня нет работы. И да, я не буду писать на тебя заявление.

– А на него?

Я нервно смеюсь, обхватывая себя руками. Очень хочется спать, кажется, что в глаза насыпали песка.

– И на него не буду, не беспокойся. Забудьте о том, что я существую. Забудьте оба о том, что сегодня случилось. Убеди его, что меня нужно вычеркнуть из жизни. И все будет хорошо.

– Ты извини, Лиз, что я так. Просто понимаешь, Леха мне друг. Давай я тебе помогу, а?

– Поможешь?

– Ага. С работой помогу или с жильем там… в качестве компенсации. Пойми Леху, ты его крепко кинула. Он тогда чуть не сдох. Поэтому слегка перегнул палку. Но давай я тебе работу найду, а ты не станешь портить ему жизнь.

Все же Вадик – не самый лучший друг. У него благородные мотивы, но он очень плохо знает как Лешу, так и меня.

– Какую работу? Девушка без документа об образовании может разве что полы мыть. Это единственное место, откуда меня еще не выгнали. Но туда можно и без блата попасть.

– А вот это ты зря. В нормальном агентстве можно иметь нормальные деньги. Знаешь, сколько можно поиметь, убирая офисы? Некоторые уборщицы побольше моего зарабатывают. Хочешь, позвоню знакомой в клининговую службу и попрошу тебя взять? Фирма приличная, я давно с ними работаю.

Я нервно смеюсь, не веря, что действительно это слышу. Боже, ниже падать некуда. Мне предлагает работу уборщицей друг бывшего мужа, которому тот любезно предлагал со мной поразвлечься.

Смех переходит во всхлип, и я закусываю губу до крови, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы.

– Лиза… – Вадим качает головой. – Ну что ты натворила-то, а?

– Оставь. Мои проблемы. Если хочешь помочь, забери у Леши мой паспорт, он остался у него в сумке. На восстановление нет денег. И… сможешь достать мне фотку Артема?

– Лиз, Леха мне печень вырвет, если я с таким подступлюсь.

– Я знаю. Но ведь есть соцсети или еще что-то…

– У Темыча строгий запрет на слив личной инфы. Ты не думай, что из-за тебя, просто Лешка – он теперь не простой парень, у него бизнес, все дела.

– Я знаю. Хорошо. Тогда просто паспорт.

– Давай я тебе с жильем помогу, а?

– Нет, – отрезаю я так холодно, что сама ежусь. – Не нужно, Вадик. У меня есть квартира. Просто забери у Лешки паспорт и привези мне, адрес ты знаешь.

– Ладно, – вздыхает он. – Собирайся.

– Куда?

– Домой отвезу.

– Не нужно.

Но Вадим ничего не хочет слышать.

– Нужно, Каренина, нужно. Хрен знает, что тебе в башку взбредет. Давай, собирайся.

На самом деле я не хочу оставаться в этом номере ни секунды, но никак не могу прочитать в глазах Вадима ответ на насущный и мучающий меня вопрос.

– Зачем ты мне помогаешь? Обозначь сразу ценник… я не привыкла платить постфактум.

Он долго молчит прежде, чем ответить.

– Пока считай, что я – добрый и бескорыстный супергерой.

– А потом?

– А потом будет потом. Собирайся быстрее, мне к восьми на работу.

Это очень безрассудно: садиться в машину к едва знакомому мужчине, который еще совсем недавно олицетворял собой самый настоящий страх. Но я смертельно устала, это был безумно долгий день, а ночь вырвала мне душу наживую без наркоза. Я сижу, закрыв глаза, отстраненно вожу ладонью по мягкой коже заднего сидения, вдыхаю запах ароматизатора и думаю о том, пил ли Вадик и если да, то сколько. Хотя мысль о том, что, возможно, пил, не вызывает ни страха, ни тревоги. Я, кажется, потеряла способность бояться будущего. Все самое плохое уже давно случилось.

– Это здесь? Боже, ну и дыра… дом что, аварийный?

– Уже пару лет хотят признать.

В ночи старый  дом на десять квартир выглядит еще более жутко и убого.

– Ты уверена, что там безопасно?

– Уверена. Спасибо, что подвез.

Там нет горячей воды, а батареи еле-еле греют, но зато там становится легче. Это чувство сложно описать: я помню дом еще с детства, со времен бабушки. Как приезжала к ней и проводила в двух крошечных комнатах самые счастливые часы. Ее мебель еще частично сохранилась и, хоть обстановка давно потеряла шарм и уют, там все же легче.

– Лиз… – Вадик мнется. – Ты только Лешке не говори, если что…

– Не волнуйся. Он ничего не узнает. Спасибо, что подвез…

– Твою мать! – в сердцах Вадим бьет по рулю, и я вздрагиваю. – Ладно. И об этом не говори.

Когда он тянет руку, я отшатываюсь, но замечаю зажатый в ней смартфон.

– Мы ездили на шашлыки в начале осени. Всего пара фоток.

Я резко выпрямляюсь, осознав, что мне сейчас предлагают. Руки дрожат, когда я беру смарт и листаю галерею. Из-за слез, застилающих глаза, толком ничего не видно.

На фото целая толпа, но глаза безошибочно находят две нужные фигурки. Я не могу любить только сына, я жадно всматриваюсь и в его детское счастливое лицо и в Лешкино. Мне чудится в темных глазах бывшего мужа грусть. Или это отражение моей собственной?

Как же он вырос! Из карапуза превратился в почти первоклашку. До боли похож на отца, особенно профиль. Мой мальчик… Темка.

– Вадик… – у меня уже нет сил держаться, так что голос как у давно и безнадежно рыдающей женщины, – можно я себе скопирую?

– Лиз…

– Пожалуйста… у меня ни одной фотки нет. Иногда кажется, что я забываю, как они выглядят… никто не узнает, я клянусь!

– Ладно, – машет он рукой. – Копируй.

Быстро, пока не передумал, я отправляю фотографии себе на емейл и возвращаю смартфон.

– Спасибо.

Мне нечем его отблагодарить, только улыбкой, но вряд ли она приносит хоть какую-то радость, особенно сейчас.

– Что ты с собой сделала, Лизка…

Он даже не представляет.

– Ничего уже не изменить.

– А если бы могла? Не ушла бы? Осталась с Лешкой?

– Ушла бы. Если бы я могла что-то поменять, то никогда не вышла бы за него замуж. Спасибо, что подвез. Будь осторожен на дороге, хорошо?

Ошеломленный  Вадим растерянно смотрит мне вслед. И, когда я уже почти на ступеньках, тянусь к двери, он кричит, высунувшись из окна:

– Подумай о работе!

Машу рукой на прощание – и темнота подъезда скрывает меня от посторонних глаз. Поднимаясь на второй этаж я уже знаю, как проведу остаток ночи. В почте меня ждут две  самые ценные фотографии на свете.