Читать книгу Axis mundi - Анна Вик - Страница 1

Вы когда-нибудь слышали о понятии axis mundi? Я вот нет. С латыни это переводится как «ось мира», которая проходит через место, что является серединой этого мира. Часто им принято считать некое дерево или очаг, также иногда он предстает в виде колодца… Но я расскажу Вам, где находится axis mundi на самом деле сейчас.

Центр Вселенной найти не так сложно, если постараться. Вообще, он виден с высоты птичьего полета, вот только пробраться сквозь Барьер будет не так легко. Хотя и нам с Соней случайно удалось это сделать, поверьте, в прохождении было мало приятного.

Соне ее имя действительно соответствовало. Во всяком случае, так могло показаться тому, кто увидел бы ее впервые или мало с ней общался. В нашей летной эскадрилье старшие часто дивились, как она вообще прошла ВЛЭК1. Мол, слишком астеничная и вообще какая-то неживая, соня. Но ей было все равно. Она никогда не спешила, медленно собиралась, но при том никогда не опаздывала на полеты, потому что рассчитывала время.

Мне, честно, Соня, особо не нравилась, как и большинству других ребят. Мы просто не обращали на нее внимание. Высокая, худощавая и не особо женственная; она не была при том какой-то ухоженной и не скрывала свою блеклость макияжем. Не в обиду ей будет сказано, но, если Соня стояла возле серой стены, можно было пройти мимо и не заметить ее – такой невзрачной она всем нам казалась. Но все это было как бы до, ведь по-настоящему я узнал Соню в ту самую пятницу, когда мы нашли axis mundi.

Рассказывая про Соню и летную эскадрилью, сам забыл представиться: меня зовут Марк. Мама, будучи учителем истории, решила назвать сына так в честь знаменитого Марка Аврелия, веря в то, что это имя наделено какой-то силой, мудростью… Я же по следам великого не пошел, избрав для себя путь попроще и поинтереснее – решил стать пилотом.

В летном училище я уже учился третий год, и та практика стала для меня второй. Проходили мы ее в очередной раз в «чудном» городе О, вернее, в его аэропорту. Сам городишко был олицетворением российской тоски, и, на контрасте со столичными городами или городами-миллионниками, откуда большая часть нас приехала, конечно, смотрелся несуразным, запущенным и застрявшем где-то на стыке семидесятых и нулевых, как бы странно ни звучало такое описание.

Я заметил, что дело было и не в людях, которые были там такие же, как и везде. Дело было скорее в каком-то неописуемом, но ощутимом духе безысходности, которой неизбежно поддавался каждый местный житель или приезжий. Такое состояние из города нельзя вымести с пылью или очистить вместе с грязью с тротуаров; летний дождь не смоет его. Цветы, что распускаются каждую весну, не превратят поляну из сорняков в прекрасный луг.

Но не будем о грустном – полеты, которые длились большую часть недели… Вот это был настоящий восторг! Я, будучи на первой практике девятнадцатилетним мальчишкой, не знал и не думал, что летать может быть так волнительно. Каждый раз, садясь в кабину своего «Diamond»2, я и боялся, и боролся с нетерпением поскорее взлететь. Полеты я вообще часто для себя ассоциировал с побегом от реальности. Потому что в небе все было и есть иначе.

Там, даже для пилота небольшого самолета, есть реальная ответственность и настоящий страх смерти, хоть и неосознаваемый многими. Этот страх, которому я почти никогда не давал волю, все же временами меня охватывал. Но, когда я летал один в кабине, что нам было положено по программе на первом уровне, я знал, что моя жизнь была только в моих руках. Разобьешься – сам дурак. Сделал все, на что способен был твой «котелок».

Теперь же, на втором уровне, мы летали по двое. Один пилотировал, другой был как бы «вторым пилотом», то есть, помогал какими-то проверками в кабине, осмотрительностью на заданиях… Но в целом, этот студент толком управления не имел. Я понимал, что в случае чего, моя жизнь будет в руках этого кого-то, и я должен был довериться ему или ей, как профессионалу. Однако мы ими не были, в сравнении с настоящими пилотами, все студенты казались птенцами, только совершающими свои первые вылеты из гнезда.

Мы и выглядели как сонные, неокрепшие пташки, особенно по утрам, в пол пятого, когда начинались наши утренние смены. Просыпаешься от отвратительно громкого звука будильника – еще даже не рассвело, а кровать магнитом удерживает тело, которому не хватило тех несчастных четырех или пяти часов сна, что мне доводилось обычно ухватить.

Смены были и утренние, и вечерние, с которых ребята возвращались поздно и спать ложились ближе к полуночи. Конечно, в итоге почти вся комната засыпала с теми, кто возвращался со второй смены. Но мы не слишком жаловались, потому что каждую неделю смены менялись, да и выходные были полноценными, так что более-менее жить было можно.

В общем да, просыпаться и тащиться на завтрак к пяти утра было тем еще удовольствием. Но с кровати меня всегда поднимала мысль о том, что я иду летать. Это был «шот» энергии получше самого крепкого кофе или энергетика.

– А можно, пожалуйста, двойную порцию каши? – просил я почти каждый день стоявшую на раздаче женщину. Несмотря на то, что есть так рано не особо хотелось, я знал, что до обеда или до стартового завтрака было еще далеко.

В утро, когда все произошло, я почувствовал себя героем какого-то нелепого ситкома, который повторяет из серии в серию свою фирменную фразу. «Двойная порция», видимо, стала моей.

Тетя Марина слегка скривила губы и уже собиралась было пойти за добавкой, как вдруг за мной послышался тихий голос:

– Можешь взять мою кашу, если хочешь.

Я обернулся и увидел стоящую за мной Соню. Как обычно, выглядела девушка ни хорошо, ни плохо. Длинные темные волосы собраны в хвостик, ни грамма косметики. Хотя, по сравнению с некоторыми из моих одногруппниц, которые успевали до полетов наложить тонну туши и помады, она выглядела как-то более естественно.

Своей худенькой рукой Соня потянулась за ярко-красным, не высохшим после мойки подносом (почему-то подносы в столовой всегда у нас были в таком состоянии). Я впервые заметил, какой тонкой была ее бледная кожа.

– Тебе бы самой двойная порция не помешала бы, – усмехнулся я.

Соня покачала головой.

– Я по утрам ем только кофе и шоколад.

– И как же ты тогда летаешь? – удивился я. – Ведь до стартового минимум часа четыре, а до обеда и все восемь.

Девушка протянула мне уверенно свою тарелку, а затем попросила Тетю Марину подлить ей кипятка в свой стакан с засыпанным в нем растворимым кофе.

– Я съедаю сто грамм шоколада за раз. Горького, девяностопроцентного. И столько же беру с собой на полеты. Поверь, мне энергии хватает, чтобы прожить до обеда.

Она слабо улыбнулась, размешивая свой кофе ложечкой, а затем достала внушительных размеров плитку шоколада и начала разламывать ее над чистой тарелкой, которую взяла с раздачи. Я никогда прежде не видел, как Соня завтракает (или вообще ест), потому что, как и уже говорил, едва ли замечал ее.

Мне это показалось необычным и забавным одновременно. Поблагодарив ее за порцию каши, предложил Соне сесть за один столик со своими ребятами. Но в ответ она снова лишь слегка улыбнулась:

– Если хочешь, лучше присоединяйся за мой в углу. Он дальше всех от телевизора.

В столовой стоял «телек», который мы почти постоянно смотрели во время еды. Утром на нем обычно вещали новостные каналы; днем и вечером курсанты переключали на каналы с фильмами или сериалами.

– Не нравятся новости? – поинтересовался я.

– У всех, кто смотрит «ящик» и ест, взгляд становится, как у каких-то… Коров, что ли. Такой, полу бездумный, знаешь?..

Я только пожал плечами и пошел к своим ребятам, которые уже во всю налегали на завтрак. Размеренно поглощая свою, а за ней и сонину порцию каши, я решил понаблюдать за ними. Увлеченные утренними новостями (которые, кстати, почему-то не особенно отличались от всех, что уже прежде были на этой неделе), они едва ли не проносили ложки мимо ртов. Взгляды их, казалось, смотрели и в экран, и в какую-то пустоту одновременно, они не были осмысленными, хотя все парни были отнюдь не глупы сами по себе.

Я мельком посмотрел на Соню: она поглощала дольку за долькой свой темный шоколад, что-то читая на своем планшете, периодически отпивая черный кофе. Заметив мой взгляд, она ухмыльнулась. Видимо, догадалась, что я осознал ее правоту.

Одногруппник и, по совместительству, мой приятель Артур пихнул меня локтем.

– Ты чего, смотришь на Человека-Невидимку? – спросил он, намекая на Соню, за которой прозвище закрепилось еще на первом курсе. Мало того, что девушка была незаметная сама по себе, так она еще и весь первый семестр таскала с собой тяжеленный сборник Герберта Уэллса с заголовком «Человек-Невидимка», который всегда читала в перерывах вместо того, чтобы общаться с нами.

– Ты когда-нибудь замечал, что Соня ест только шоколад? – ответил я вопросом на вопрос.

– Я вообще не знал, что она ест, – усмехнулся Артур. – Ладно, пойдем, пора бы на медконтроль сходить… Ты, кстати, в курсе, что к нам Соню перевели на неделю в экипаж?

Вся наша учебная группа была разбита на экипажи по четыре-пять человек. На смену на экипаж обычно выделяли по одному или два борта, которые все шесть часов полетов попеременно использовались студентами. Пара летает – другая отдыхает и пьет чай в штабе, потом пересменка. Самолет проверяли и готовили всем экипажем, всем экипажем и мыли дружно в конце смены (ближе к лету оживали насекомые, и фонарь вместе с крыльями живописно ими покрывались за несколько часов полетов).

Иногда экипажи расформировывали, потому что их инструктор уезжал, и студентов временно «раскидывали» по другим.

– Перекомандировка? – я был не удивлен, потому что это было привычным делом.

– Ага, – подтвердил Артур. – Она самая.

Дверь медчасти открылась, и оттуда вышел парень, за которым я занимал очередь.

– Ну, значит, придется нам «слетываться», – пожал плечами я и, взяв рабочую тетрадь курсанта, пошел на медконтроль.

На «медицине» нам обычно измеряли давление, пульс и температуру. Не сказать, что это гарантировало то, что в полете нам резко не станет плохо, но формальность нужно было соблюдать. Поставив возле «жалоб нет» свою подпись, я вышел из кабинета. Соня в это время только покидала столовую, как обычно, будучи самой последней. Она не изменяла себе.

Минут через двадцать всем экипажем мы собрались в инструкторской, полукругом усевшись возле стола Михаила Ивановича. После завтрака, как назло, еще больше начало клонить в сон. Я сопротивлялся изо всех сил, а некоторые, вроде Артура, подперев голову, облокотившись на соседнюю парту, дремали. Одна Соня, как ни странно, из всех нас выглядела самой бодрой.

Девушка энергично болтала своей длинной ножкой, то и дело зацепляясь за стул соседа, периодически извиняясь, но не прекращая это делать. При этом она смотрела в окно и, кажется, наслаждалась видом восходящего солнца.

«Наверное сто грамм шоколада с кофе с делали свое дело» – хмыкнул про себя я и тоже решил понаблюдать рассвет.

– Ну что, как настрой? – зазвучал за моей спиной голос Иваныча. – Надеюсь, боевой? А, у нас в строю пополнение?

Мы все обернулись к инструктору, с улыбкой рассматривающего Соню. Та ответила:

– Соня Баттер, – представилась она, протянув ему руку для пожатия. Фамилия у нее была такая, потому что, по слухам, ее отец был не то американец, не то канадец.

– Очень приятно, Соня, – продолжая улыбаться, Иваныч легонько пожал ее руку, а затем, сев за стол, начал разбирать свой портфель.

Заполняя полетное задание и плановичку, он что-то тихо бормотал наши фамилии, как обычно, при этом высчитывая минуты и часы, которые нам нужно было отлетать по программе. Карандашом Иваныч при этом то и дело писал и стирал в плане полетов, подгоняя по норме налет на каждый самолет.

– Так… – произнес он наконец. – У нас два борта. На первом с разлета идет Артур и Женя, каждый по полуторачасовому маршруту. Потом этот борту беру я и иду на контрольные с Соней и… С тобой, Марк. Пойдете немного вперед.