Читать книгу Лучший из невозможных миров. Философские тропинки к Абсолюту - Анна Винкельман - Страница 15

С точки зрения метафизики существования мир в целом и багет в сущности – одно и то же. И то и другое есть, это Бытие. И то и другое могло бы быть иным или не быть вовсе. Впрочем, если наличие или отсутствие в мире багетов пугает далеко не всех, отсутствие мира кажется намного более угрожающей перспективой. И это мы еще не думали о том, что мир не просто может исчезнуть, а его могло бы и не быть. Однако разница между предложениями «мир может исчезнуть» и «мира могло бы и не быть» все же огромная. Первое и правда может ввести в досадное состояние уныния. Второе, когда оно осознано и пережито, жизнеспасительно.

Исчезновение мира в том или ином виде неизбежно. Однако поскольку начало и конец его совпадают – как у Гераклита, «начало и конец едины»[14], – то все намеки и размышления о том, что мира когда-то не будет, говорят только о том, что у него есть начало, а это подтверждает главный метафизический принцип, в котором на самом деле очень много надежды.

То, что мира когда-нибудь не станет, следует из того, как он существует. Мир – это организм. Увидеть это, тем самым ухватив и то, как мир существует, можно самым близлежащим способом – просто обратить внимание на себя. Человек, говорит Шеллинг, – это организм, не механизм. Организм отличается от механизма тем, что первый сам внутри себя имеет свое деятельное начало, которое определяет его рост, развитие и конец. Все части организма – органы – подчинены этому началу, существуют друг для друга и посредством друг друга. Сердце, например, хоть и существует словно бы само по себе, но все же изначально было «свернуто» в самом зародыше и стало сердцем в общении с другими органами. Например, в отрыве от идеи организма вообще сердце как орган не имеет смысла. При этом каждый конкретный организм, какой мы только ни найдем в природе, есть часть большого организма. Мы так уверены в этом, говорит Шеллинг, потому что даже на примере одного организма видим, что в нем представление о целом предшествует различным частям – органы развиваются определенным образом, так как берут свое начало в некоторой точке; то есть дело не обстоит так, что мы мысленно складываем все части живого целого и получается организм. Наоборот: из представления о целом развивается частное. У всех возможных организмов при этом должно быть некоторое общее начало. На мир и природу, таким образом, он предлагает смотреть как на «универсальный (единый) организм».

Такая перспектива позволяет не только поверить в то, что самое главное из наших знаний о мире на самом деле намного ближе, чем мы думаем (ведь пример организма у нас всегда под рукой), но и подталкивает нас к вопросу о начале. Наверняка знание первого принципа организма – как частного, так и всеобщего – расскажет нам что-то очень важное о мире и жизни вообще. Так как начинается организм? Как вообще что-то появляется?

Раз мир и организм существуют одинаковым образом, то любое человеческое действие или движение послужит рабочим примером для ответа на заданный вопрос. Итак, на первый взгляд, есть два варианта. В любом существенном для организма или мира решении или изменении у нас есть либо молчаливое интуитивное осознание, некоторая ясность – и мы ей следуем, либо же мы обнаруживаем внутри себя противоречия, бьющиеся друг о друга варианты. И в какой-то момент нам кажется, что один из них перевешивает другой, значит, близко решение и ясность. Следуя древней гераклитовской идее о том, что «гармония мира – это гармония оппозиций»[15], Шеллинг стремится показать, что на самом деле, когда речь идет об изменении и выборе, борьба противоречий – мнимая борьба. Все они имеют начало в первом принципе организма и мира.

Все оппозиции, все варианты, которые приводят к движению или изменению в самом общем виде – еще до того, как они попали в мир, – можно назвать «потенциями». Потенция, как говорит Шеллинг, – это «могущее быть» (Seinkönnende). Также это то, посредством чего в мире проявляется (erscheinen) Абсолют[16]. Так, в мире мы видим уже всегда проявления потенций в какой-то их конкретной форме, хотя до мира, то есть в Абсолюте, они еще никак не названы – самим словом только схвачена возможность различий. Это только в реальности я сижу и как будто бы еще не знаю, как мне поступить, так или сяк, перебираю в голове альтернативы, пытаюсь понять, что из какой следует, они поглощают меня и своей суетой заставляют забыть, что сам Абсолют – само сердце моего решения – существует еще до всяких альтернатив, в самом